Перспективы развития России

Первый раз об идее «не хочет ли губернатор дать интервью «Новой газете» я заикнулась в середине февраля 2017 года – в самый разгар Исаакиевского стояния. Добрые люди в Смольном обнадежили, и я даже завела папочку «вопросы ГС». У губернатора плотный график, и мое ожидание немного не дотянуло до девяти месяцев.
За это время менялась повестка, были дни, когда мне хотелось вступиться за Георгия Сергеевича и даже его пожалеть, а иногда вопрос оставался один: ну как же не стыдно! Когда вопросов стало больше двухсот, я начала вычеркивать сиюминутное – инновации, инвестиции, путепроводы, соглашения о сотрудничестве… Потому что инвестиции приходят и уходят, а Полтавченко руководит Петербургом уже шесть лет. О его «тишайшем» правлении по городу ходят десятки анекдотов и домыслов: мало кто понимает, что за человек сидит в Смольном. Он так классно держит удар – или ему все равно, он легко прощает – или у него просто плохая память?
Я до последнего думала, что интервью сорвется, – все-таки «Новая газета» не совсем то издание, с которым любят говорить чиновники. А вон, глядишь ты, состоялось.
– Вы редко даете интервью. Почему?
– Не люблю.
– Но люди должны знать, чем вы заняты.
– Люди знают. Я иногда по городу гуляю или на мероприятиях незнакомые люди подходят, разного возраста. Те, кто постарше, говорят что-то, кто помоложе – фотографируются со мной. Если бы не знали меня или думали обо мне плохо, так бы не было, наверное.
– Губернатора должны знать в лицо, телевизор там, сайты разные…
– Вот я и говорю! Если бы они не знали, чем я занимаюсь, или думали, что я плохо работаю, вряд ли молодежь хотела бы со мной сфотографироваться.
– Может, им просто понтово?
– Наверняка! А люди постарше, которые больше читают и смотрят телевизор, говорят: хоть на вас и наезжают СМИ, мы с вами.
– На вас наезжают СМИ? О господи, какие?
– Я на наезды несильно обращаю внимание. Исхожу из принципа, что губернатор даже такого славного города, как СПб – не политик. Политик – председатель Законодательного собрания. Мне надо меньше мелькать и рассказывать о своей работе, а больше делать, чтобы люди сами ее чувствовали. На вопросы, какие надо, я всегда отвечу. Стараться понравиться – это не мое. Идеальный вариант: когда люди приходят на очередные выборы губернатора и спрашивают: «Кто у нас сейчас губернатор?» – «Ну, Полтавченко». – «А кто еще есть?» – «Такой-то». – «За кого будем голосовать?» – «Да вроде при нынешнем все нормально, за него и будем голосовать».
– На последних губернаторских выборах такие кандидаты были, что грех за вас не проголосовать. Такое ощущение, что подставные.
– Ну почему? Достойные люди, представители разных политических партий. Я с ними, естественно, общался, на дебаты ходил на телевидение. Один из них, кстати, работает в Смольном, и неплохо справляется.
Фото: gov.spb.ru
– Может, потому, что вы непубличный, и город стал меньше звучать на федеральном уровне? Если вспомнят про нас – то все больше про стадион. Почему так мало драйва идет из города? Позитивных новостей, которые бы все обсуждали? Будто мы тут не живем, а выживаем.
– Судя по тем информационным материалам, которые я смотрю – как правило, с утра и поздно вечером, и не только на нашем канале «Санкт-Петербург», – в основном происходят аварии или пожары. Видимо, больше людей ничего не интересует? А ведь каждый день у нас происходят интересные события, достойные освещения на уровне страны. Только что прошел X Инновационный форум, в рамках которого был представлен первый российский пассажирский катамаран из углепластика. Там было много прекрасных экспозиций, которые дают представление об инновационной деятельности в Санкт-Петербурге. Наш город – стабильно в тройке лидеров по инновациям в России. Почему говорят не об этом, а о пожарах и о бакланах?
– Наверное, потому что слово «инновационный» больно скучное. Кстати, о веселом. Вы на «День Д» ходили?
– «День Д» – что это? Наверное, не ходил, раз не знаю.
– День Довлатова.
– А, Довлатов... Нет, не ходил, конечно. Я был в отъезде. Но год назад, когда впервые провели этот фестиваль, я поддержал идею установки ему памятника. Причем очень быстро мы всё согласовали.
– О минированиях, которые несколько дней лихорадили город и страну, ни по федеральным каналам, ни у нас новостей не было. Почему не было заявлений ни от Смольного, ни от Законодательного собрания, ни от руководства ГУВД? Может, это все понарошку было, типа учения?
– Давайте поразмышляем. Все эти звонки – чистой воды провокация. Уже известно, откуда все это пришло: из-за рубежа. По каждому адресу специальными службами, в том числе городскими, все было отработано. Мы на каждый такой сигнал реагируем. Но если еще об этом всему городу сказать…
– Город и так весь знал.
– Вот вы сидите у себя дома и не знаете, что произошло. В метро ищут бомбу, в автобусе, в универмаге… И вдруг вам губернатор говорит: спокойно, Диана Леонидовна, не волнуйтесь, то, что вам сказали, что заминировано 34 объекта, это неправда. У нас как человек на это реагирует? Раз начальство говорит, значит, не все так хорошо.
– То есть вы решили не говорить, потому что вам не поверят?!
– Зачем дополнительно сеять панику? Я считаю, это излишнее нагнетание ситуации.
– Еще раз. Если вы или кто-то из ваших заместителей скажет – будьте спокойны, то люди подумают: ах, они нам врут?
– Часть людей подумает. Опять же, с подачи ваших коллег, отношение к нам не очень хорошее. Но не меньшая часть людей – извините за выражение – начнет вибрировать. Ведь,

---

к сожалению, мы живем в тяжелое время. Как ни крути, мы находимся в реальном состоянии войны с международным терроризмом.

---

– Кстати, недавно были учения, выла сирена. Народ недоумевал: хорошо, что воет учебная, а не дай бог, завоет настоящая? Никто не знает, куда бежать. Вот вы знаете, куда бежать?
– Конечно. Мне бежать некуда, мне надо будет заниматься делами, двигаться в соответствующий пункт (нет, не под землей, он – мобильный), оснащенный системами связи и управления, чтобы работать в чрезвычайных условиях. А гражданам после сирены было объявлено, что тревога – учебная, идет проверка систем оповещения. Если, не дай бог, будет ситуация иная, гражданам четко сообщат, куда им двигаться. Эта схема отработана.
Роман Пименов / Interpress.ru
– Многие почему-то связали вашу поездку в Грозный – конечно, она не сразу состоялась – с событиями 3 апреля. Это совпадение, что вы поехали к Кадырову в Грозный?
– Это была плановая поездка. Меня давно приглашал Рамзан Ахматович. Я до этого не был в Чечне. Мне там понравилось. И Кадыров к нам приедет, если на следующий год мы организуем в городе Дни Чеченской Республики. С культурной программой и обсуждением вопросов экономического сотрудничества. Что касается истории с «Ахмат – сила», вы же это хотели спросить, да? Я знал Ахмат-Хаджи Кадырова и относился к нему с большим уважением. И этот лозунг звучал в его честь, а не в честь футбольного клуба. В тот момент я даже не знал, что клуб переименовали из «Терека» в «Ахмат».
– Окей, не будем о футболе. Смольный выложил видео по разбору полетов после прямой линии президента. Вопросы из «зеленой папочки», о которых вы говорили с подчиненными, на 90% не президентского уровня. Это нормально, что человеку надо нажаловаться самому Путину, чтобы тот дал папочкой по шапке губернатору, губернатор собрал вице-губернаторов, те спустили это своим замам и так далее цепочке? Такой витиеватый путь – он никогда нас не оставит? Не нонсенс?
– Мы проводили – вы правильно сказали – именно разбор полетов. Когда я ставил задачу отработать каждый вопрос, я также просил проверить, обращались люди к нам или нет. Если обращались, то почему мы эти вопросы не решили. Оказалось, практически никто, за исключением двух-трех человек, к нам не обращался. Это лишний раз меня убедило в том, что в народе по-прежнему жива и крепка вера в доброго царя. Люди обращаются напрямую к президенту, поскольку они считают только его гарантом своих прав и благополучия. Ну и правильно, он и есть гарант. А наша недоработка – не сумели объяснить, что все эти вопросы можно решать на уровне местного самоуправления, района, города. Но это не было «дать по шапке». Вот, например, мне Владимир Владимирович говорит: вот папка с обращениями, надо их рассматривать. Я говорю: конечно, будем рассматривать. Он говорит: там есть вопрос по свалке… Я говорю: Владимир Владимирович, мы решение по свалке в Новоселках приняли еще весной. Безотносительно папки. Мы ее закрыли. Засыплем землей и будем газ отводить. Так же было и с вопросами реновации, соцобеспечения…
– Кто ваш избиратель? Как вы его ощущаете?
– Я не ощущаю, я знаю. Мы проводим социологические исследования, и не только к выборам. Надо же понимать, как люди к тебе относятся. По большому счету мои избиратели – все жители города. А особенно молодежь до 30 лет, как ни странно.
– Извините за бестактность, что они в вас нашли?
– Не знаю, чем я молодежи угодил, у них спросите. И дальше люди от 55 и старше. Возможно, они хорошо ко мне относятся, потому что я принадлежу к их поколению. Остальные – пятьдесят на пятьдесят.
– А ваши личные ощущения, не по соцопросам?
– В целом ко мне доброжелательно относятся. Иной раз идешь по улице, кто-то здоровается, кто менее общительный – смотрит внимательно. Даже по глазам я не вижу неприязни.
– А ругаться кто-то лезет?
– Было однажды, и то в другом городе, какой-то человек, не совсем адекватный, что-то кричал издалека. Почему я понял, что про меня? Так он мою фамилию назвал.
Фото: gov.spb.ru
– На Марсовом поле много кричали, и люди там были не из другого города.
– Я там не был, поэтому не знаю. Кричали – это их право. Любят – не любят… Я ни на кого не обижаюсь. Ко всем стараюсь относиться хорошо. Это мой принцип: каждый человек – это человек.
– Что кричали, вы в курсе, наверное? Почему кричали? Народу там много было.
– Сколько?
– В разные дни по-разному. И пять тысяч, и десять. Но вам, наверное, меньшие цифры сообщали.
– Вы не задавались вопросом – кроме Исаакия, Пулковской обсерватории, Публичной библиотеки – какие еще народ претензии предъявлял? По поводу, например, работы, зарплаты, социальных проблем?
– Может быть, это просто наиболее активная группа населения…
– Это понятно. Она весьма активная группа населения, причем одна и та же.
– Там публика-то симпатичная. Умные, интеллигентные.
– Только эти умные, интеллигентные люди позволяют себе скакать по надгробиям.
– На митингах против передачи Исаакия РПЦ никто не скакал.
– На других скакали. Есть видео, есть обращения граждан. Но я о другом. Наверное, когда у людей проблемы социального плана – с работой, с зарплатой, с лекарствами и т. д. – для них это важнее. Они бы, я думаю, не собирались по зову симпатичных людей пообсуждать тему Исаакия, а пришли бы уже к Смольному. И здесь бы требовали у власти ответа.
– Как же они придут к Смольному? Это запрещено законом!
– Спокойно, как и ходили в 90-е годы.
– Так то в 90-е… Сейчас, как только они туда придут, их повяжут.
– Я думаю, не опасаясь, что повяжут, люди бы пришли, будь у них реальные жизненные проблемы. Вспомните монетизацию льгот.
– Вы хотите сказать, что под окнами Смольного нет митингующих не потому, что там запрещено и охрана кругом, а потому, что у людей нет проблем?
– Нет, я хочу сказать о другом.

---

В городе много нерешенных вопросов. С ЖКХ, с общественным транспортом, с обманутыми дольщиками. Но они не настолько остры, чтобы люди выходили огромными колоннами. Значит, в городе все не так уж плохо, правильно?

---

Если у нас нет напряжения в экономике, если мы решаем все основные проблемы, это полностью согласуется с моими взглядами на роль и место губернатора. А эти симпатичные люди… Естественно, мне рассказывали, что они кричали. Некоторые договаривались до того, что все беды города оттого, что его давно возглавляют не петербуржцы. «Понаехали». От таких разговоров можно перейти к измерению черепов, а дальше еще к чему-нибудь.
Да, я родился не в Петербурге, а в Баку, в великой стране под названием СССР. Но я всегда себя считал ленинградцем, петербуржцем, потому что мои предки здесь жили и служили, в том числе на Балтийском флоте. Родители поженились, и отца отправили служить на Черноморский флот. А вскоре я там родился. Так что даже чисто физически жизнь моя начиналась здесь.
– Ленинградец по зачатию, почти по Высоцкому, получается.
– Да-да, «хоть и был я нормально доношен». Когда мне предъявляют такие вещи, я не собираюсь с ними спорить, потому что это просто абсурд. Мама моя потеряла здесь всю семью в блокаду, и всю блокаду здесь проработала, девочкой, с 14 лет осталась одна. Я с 7 до 17 лет жил в коммуналке на Невском, и знаю, что такое Ленинград, мой родной и любимый город.
– Вот вы обижаетесь, но и я обижаюсь. Я, например, ходила на «исаакиевские» митинги только из-за одной вашей фразы – «вопрос решен»! Взяли и ткнули носом. И таких, как я, очень много. Многие даже решили, что вас подставили. Почему получилось так, как получилось?
– Вопрос был решен, и он остался решенным, для меня лично как для губернатора.
– Для вас лично – понятно, но для города?
– Давайте отбросим эмоции. Вот все было тихо-спокойно, и вдруг выхожу я к вам и говорю: Диана Леонидовна, хочу посоветоваться – исполнять мне ФЗ № 327 или не исполнять?
– А почему вы раньше-то его не исполняли, в 2015-м?
– В 2015 году я не дал отказ, я счел преждевременным рассматривать этот вопрос.
– А в мае 2015 года законы не действовали?
– А вы вспомните. Ситуация была по-настоящему кризисная, все очень напряженно, в том числе и с бюджетом. Ряд углеводородных компаний, которые платят налоги здесь, в Санкт-Петербурге, заявили, что будут отзывать налоговые платежи. И тут из Санкт-Петербургской епархии поступает запрос о передаче собора в их ведение. Я, как и вы, трепетно отношусь к Исаакию. У города с финансами туго, бизнес сворачивается, у людей денег нет. Есть ли у Санкт-Петербургской епархии деньги на содержание, на реставрацию? Нельзя же передать, а потом разбираться. Естетственно, у меня возникли сомнения. Прошло время, ситуация в экономике принципиально изменилась. У меня состоялся разговор с патриархом. Он этот вопрос обозначил. Мы с ним проговорили, хоть и не детально, вопросы, связанные с финансовой стороной: готов ли теперь уже Московский патриархат Русской православной церкви взять на себя текущее содержание собора и сохранить музейную составляющую.
– Они готовы?
– Они на все готовы.
– Как сильно поднялась церковь за один год! Откуда у них вдруг такие бешеные деньги? А налоги они платить будут?
– А как же? С экскурсионной деятельности будут платить.
– Церковь же не платит налоги.
– Они не платят только с реализации культовых предметов и с пожертвований. Со всего остального должны платить.
– Это все записано в каком-то документе?
– Это еще нигде не записано, потому что еще никаких движений нет. Должно быть официальное обращение Русской православной церкви. Его нет.
– Вы же говорили, что оно есть.
– Мы устно с патриархом обсудили эту тему.
– Это вы сочли за обращение?
– Для себя – да. И я не собираюсь отказываться от своего мнения. Я считаю, что главный собор России должен быть передан Русской православной церкви. Мы же его не отдаем в собственность. Если будем передавать, оформим как надо, в безвозмездное пользование.
– Вы сказали «если». Есть еще шанс, что не оформится?
– Подождем. Время-то идет. У меня сомнений нет. Когда это будет, я не готов сказать.
– А куда девать музейные ценности?
– Слава богу, у нас в городе порядка двухсот музеев. Наверное, найдем место. Может, создадим новый, если будет необходимость. А может, и не будет такой необходимости, если церковь в полном объеме будет осуществлять музейную деятельность. Тогда мы просто передадим им на хранение эти ценности, они за них будут отвечать, как мы. Я знаю, что патриарх слово держит.
– Раз мы погрузились в дела церковные, ответьте на совершенно бестактный вопрос, который меня, увы, мучает: почему чиновники Смольного так любят ездить на Афон в Грецию, а не в Оптину пустынь под Козельском?
– Для человека непосвященного это нормальный вопрос. Я вижу бестактность в другом. Когда некоторые так называемые интеллигентные люди позволяют себе тупо врать, что они лично видели, как в Смольном прерывают работу для того, чтобы помолиться. У нас не принято в течение дня прерываться на молитву. Некоторые говорят, что мы в кризис все снялись и поехали молиться на Афон. Это тоже не так. Вы меня извините, Афон – это личное дело каждого, и какие-то туры мы туда не организуем.

---

Если бы мы в кризис только и молились на Афоне, вряд ли бы мы по итогам 15-го года заняли первое место среди региональных исполнительных органов власти по эффективности управления.

---

Что касается Оптиной пустыни. Я там бывал, и с удовольствием поеду еще и в Оптину пустынь, и на Афон, когда будет возможность. К сожалению, она не часто возникает, я редко посещаю святую гору Афон, о чем сильно жалею, потому что это ни с чем не сравнимое ощущение. Я и в Свято-Троицкую обитель Александра Свирского уезжаю, когда есть возможность. И в Тихоновой пустыни в Калужской области бывал. Кстати, рекомендую, если не были, шикарное место. Вообще, вера – дело интимное, я не люблю о ней говорить просто так. Но вы спросили, я вам ответил.
– Настолько ли интимное, если на крестном ходе по Невскому проспекту идут спикер парламента и ваши заместители, а за спиной у них несут плакаты против фильма «Матильда»? Не странно ли такое соседство в процессии солидных людей со слегка бесноватыми?
– Назовем их экзальтированными. Что до транспарантов, я с вами согласен. Наверное, шествие – не место для того, чтобы высказывать свое отношение к фильму. Не знаю, плохой это фильм или хороший. Я считаю, нельзя, не посмотрев, нагнетать ажиотаж.
– Вы будете смотреть?
– Скорее всего, посмотрю. Я привык доверять своим ощущениям. Тем более Алексей Учитель – известный режиссер, я к нему с большим уважением отношусь.
– И все-таки… Албин с Макаровым, а позади экзальтированные, как вы говорите, граждане – это не становится символом городской политики?
– Мне так не кажется. Уж точно ни Албин, ни Макаров не знали, что сзади идут товарищи с соответствующими лозунгами. Тем более эта составляющая никого не взволновала. В смысле – не призвала идти и громить кинотеатры.
– Но машину сожгли, стекла побили...
– Это, мягко говоря, на совести отдельных экзальтированных людей. А праздник есть праздник. Не каждый же год они ходят с такой ерундой.
– Во времена Валентины Ивановны Матвиенко был зажигательный городской карнавал – он шел от площади Восстания к Дворцовой. Вы идете в противоположном направлении крестным ходом. Город так сильно изменился?
– Город не изменился. В жизни что-то меняется. Да, у нас нет сегодня карнавала. Но есть «Поющие мосты», фестиваль «Опера – всем», Международный культурный форум, 3D-шоу «Праздник света», которого не было, насколько мне известно, до моего здесь появления. У нас есть даже «Бал буксиров».
– Бал, простите, чего?
– Буксиров… Они под музыку танцуют, очень красиво. Есть морской карнавал. Второй год мы перед Днем ВМФ проводим неделю праздников, посвященных Петербургу как морской столице. Есть «Скрипка на Невском» – очень душевное мероприятие, чисто петербургское. Если бы все петербуржцы хотели карнавал, за шесть лет, наверное, они бы уже меня достали этом вопросом. Но все-таки мы не Рио-де-Жанейро.
«Вальс буксиров» в Петербурге // Фото: spb-guide.ru
– В карнавале люди все-таки принимали участие, а здесь они приходят поглядеть.
– Когда поет сводный хор Петербурга в День города или в День славянской письменности, люди поют, и они – участники.
– Но тот же карнавал проводился в выходные дни, а из-за крестного хода в понедельник стоял в пробке весь центр. Дело даже не в пробке, а в двойных стандартах. Почему верующим можно блокировать проспект, а, например, Маршу в защиту Петербурга – нет? Вы же запрещаете оппозиционные шествия не под политическим предлогом, а ссылаетесь на неудобства для горожан.
– Я хочу еще раз напомнить: крестный ход – это общегородское мероприятие…
– Марш в защиту Петербурга – тоже общегородское мероприятие, только не организованное вами.
– Все правильно. А это мероприятие, организованное Смольным, поэтому оно планируются в конкретное время, в конкретную дату, проводится работа, связанная с регулированием дорожного движения. Да, естественно, возникают неудобства, но они не такие уж большие.
– Почему Смольный не может запланировать конкретное время, конкретную дату и провести работу, связанную с регулированием дорожного движения, вместе с организаторами, предположим, Марша в защиту Петербурга?
– От кого защищать Петербург?
– От вандалов. Любого пошиба и калибра. Кроме того, вы заявляете крестный ход как общегородское мероприятие, но, я, например, атеист, и таких, как я, в нашем городе не один миллион человек.
– Я с вами здесь не соглашусь. Вы говорите, что вы неверующая. Вы верите в то, что Бога нет, значит, вы верующий человек.
– Но по логике фанатиков от православия мои чувства оскорбить нельзя. Представьте на секунду атеиста, который обратится в полицию или прокуратуру, что верующие оскорбили его чувства.
– Вас оскорбляет человек, который при вас перекрестится?
– Вовсе нет.
– Крестный ход – это оскорбление ваших чувств?
– Я не о том. За пост «Бога нет» можно получить тюремный срок, а за сравнение атеиста, например, с макакой или цирковым медведем ничего не будет. Или воинствующие организации типа всяких Сорока Сороков или Христианских государств. Кто от них защитит?
– Вас защитит закон. А как же иначе? Здесь есть и другой момент. Всё всегда возвращается. Было время, когда неверующих было больше, чем верующих. Они громили храмы, расстреливали священников, убивали за то, что люди верили. Есть, наверное, определенная категория людей (имею в виду из числа верующих), которая об этом помнит. И нарушая христианские заветы, они пытаются отомстить неверующим.
– Последний вопрос. Что случилось с конкурсом по Музею блокады?
Фото: gov.spb.ru
– А что с ним случилось?
– Солидное профессиональное жюри не смогло решить, какой проект лучше. Это не странно?
– Четыре проекта, которые остались, очень интересные. Некоторые члены жюри мне говорили: вот вы покажите пальцем, Георгий Сергеевич, мы и выберем. Я говорю: я не специалист. Есть два проекта, которые мне нравятся. Но я хочу, чтобы выбрали профессионалы и присмотрелись блокадники. После обсуждения с ними жюри примет решение.
– Так кто будет принимать решение? Блокадники или жюри?
– Жюри с учетом мнения блокадников.
– Хитрая комбинация. Наводит на мысль, что блокадниками, простите за цинизм, лоббируют конкретный проект. Некоторые мастерские уже стали рассылать письма в редакции, что именно их проект поддерживают блокадники. Я их читала – производят неприятное впечатление.
– Когда мы отложили подведение итогов, все побежали сразу: те, кто остался, – доказывать, что у них самое лучшее, а те, кого отсекли, – что здесь что-то не так.
– Но ведь ни архитекторы, ни жюри, соглашаясь на участие, не предполагали, что мы опять пойдем «своим путем». Фактически жюри показали, что оно не компетентно.
– Ничего страшного в этом нет. В таком деле не надо торопиться. Наш с вами разговор лишний раз меня убеждает в том, что у нас очень своеобразный город. Везде все время мы ищем подвох, какой-то, мягко говоря, крючок. У меня нет желания кого-то облагодетельствовать бюджетными деньгами. Я хочу, чтобы это был музей, как я сказал, навсегда. У меня мечта такая, чтобы это был настолько мощный музей, чтобы люди, которых мы туда будем приводить, кланялись до земли блокадникам, тем, кто выстоял.
И место поэтому выбрали не случайно. Все основные символы Петербурга – у Невы, которая является главной улицей города. Там все вехи нашей истории: Петропавловка, Адмиралтейство, Летний сад, Зимний дворец, тот же самый Медный всадник. И будет Музей блокады – музей всему городу. То есть мы впишем его в историю Петербурга еще и визуально. Там будет шикарно. Прекрасное место.
Я был в Израиле в их музее. Там тоже проникаешься трагизмом истории, которую они рассказывают. Я хочу, чтобы так было и у нас. Но при этом чтобы было еще и красиво.

То, как началась подготовка к созданию важнейшего для Петербурга музея, вызывает опасение, что город опять наступит на старые грабли.
Ни один сколь-либо значимый архитектурный конкурс в культурной столице еще не проходил без скандалов, отмен уже принятых решений, некрасивых разрывов отношений с ведущими мировыми архитекторами и в итоге – плачевных результатов. Всем памятна оторопь, которая охватила не только город, но и всю страну, когда были сняты леса со второй сцены Мариинского театра.
Очевидно, что за проект, в котором будут осваиваться миллиарды рублей, предстоит серьезная борьба. Не только открытая – конкурсная, за лучшую идею и ее воплощение, но и подковерная, с использованием самых нестандартных методов лоббирования. Поэтому пауза, которую внезапно взяло жюри(возглавляемое, кстати, губернатором и двумя его заместителями), сославшись на то, что решать, каким быть музею, должны блокадники, вызывает, мягко говоря, недоумение. А грубо говоря – ощущение, что блокадниками прикрылись, чтобы вести совершенно другие игры.
Во-первых, кто мешал спросить мнение блокадников раньше – и выставка, и голосование длились полмесяца.
Во-вторых, почему не должно быть учтено мнение детей и внуков блокадников, которые хранят в семьях память о нашей общей трагедии и иногда делают это значительно лучше, чем чиновники, которые спекулируют на этой памяти.
В-третьих,

---

если музей, как сказано в концепции, задумывается как мультимедийный, с интерактивными экспозициями, 3D-инсталляциями и прочими ультрасовременными наворотами, то, может быть, лучше спрашивать специалистов, как всю эту невыносимую красоту сделать понятной и доступной, а главное человечной, для людей, многим из которых уже за девяносто.

---

Потому что, когда нужно написать симфонию, мы обращаемся не к общественности, а к композитору, а когда надо сделать сложную операцию – все-таки к врачу.
В-четвертых, музеи существуют не только для того, чтобы отдавать дань памяти, но и для того, чтобы передавать эту память из поколения в поколение. И важно, чтобы те, кому сегодня тридцать, и те, кому всего пятнадцать, приходя в музей, чувствовали сопричастность тому, что происходило в Ленинграде много лет назад, но при этом чтобы с ними говорили на понятном и современном для них языке. Как сделать так, чтобы в музей приходили не только к датам, чтобы он стал неотъемлемой частью города, должны решать мы все, но в первую очередь профессионалы.
Мне кажется, что чиновники, которые решили оттянуть решение по конкурсу, все это должны понимать. И не перекладывать на стариков – любимых и уважаемых, но глубоких стариков – то, что должно решать высокопрофессиональное жюри. Будет еще хуже, если в общественных организациях блокадников им начнут объяснять, какое решение было бы предпочтительнее.
Так совпало, что за несколько дней до заседания жюри во многие городские СМИ на бланке одной из мастерских – участниц конкурса пришло письмо, в котором о своем собственном проекте архитекторы скромно пишут, что он «единственный органично вписывается в панораму Петербурга», «только в нем отражена тема героической Обороны Ленинграда» (!!!), что он самый достойный и самый питерский. И конечно, это подкрепляется подборкой из мнений блокадников. Безусловно, в том, чтобы похвалить самих себя, нет ничего противозаконного. Остается только надеяться, что рассылка подобных релизов с пакетом правильных отзывов не имеет никакого отношения к решению чиновников Смольного отложить подведение итогов конкурса и мобилизовать стариков на мозговой штурм.