ПРОЧНАЯ ШПИОНСКАЯ СЕТЬ
Накануне войны японским военно-политическим руководством была организована интенсивная работа по разведывательному и контрразведывательному обеспечению предстоящего театра военных действий. При этом еще за 10 лет до этого японцы направили в Россию большое количество своих шпионов и диверсантов. Японская разведка активно собирала информацию о российских войсках и железных дорогах в Сибири, Приморье и Маньчжурии. В этом направлении активно работали военные агенты: в Петербурге – полковник Акаси Мотохиро, в Пекине – полковник Аоки.
Японцы активно изучали русский язык. Каждый японский офицер был обязан знать как минимум один иностранный язык. А в русской армии в Порт-Артуре не было ни одного, говорящего по-японски.
Японские офицеры принимались за любую работу с целью создания надежной легенды для осуществления разведывательной деятельности на территории России. Они поступали на тяжелые работы по строительству российских укреплений, где собирали подробную информацию о строившихся объектах. Известны случаи, когда кадровые офицеры японского Генерального штаба работали парикмахерами, приказчиками, содержателями опиумных курилен, сутенерами и содержателями публичных домов. Одной из самых распространенных среди японских лазутчиков считалась профессия фотографа, благодаря которой японская разведка получала групповые снимки военнослужащих, фортификационных сооружений и складов с привязкой к местности.
Серьезное внимание уделялось сбору сведений о передвижении русских войск. Эта информация, несомненно, была стратегически необходимой японцам и давала возможность своевременно перебрасывать свои войска. Для сбора такой информации японские агенты были заброшены на все крупные станции Сибирской железной дороги (вспомним, что штабс-капитан Рыбников получил шифрованную телеграмму из Иркутска). Так, например, коммерческий агент Японии во Владивостоке в 1901–1904 годах организовал и руководил агентурной сетью из примерно 30 японцев, проживавших во Владивостоке, Никольск-Уссурийском, Ново-Киевске, Хабаровске, Николаевске, Благовещенске и Харбине.
Помимо этого подготовка квалифицированных разведчиков, способных руководить работой рядовых шпионов, осуществлялась в Японии специальными отделениями, находившимися в непосредственном ведении Генерального штаба. В эти отделения, расположенные в Токио и Шанхае, ежегодно набирались молодые японцы. Поскольку появление японца в России сразу же привлекало повышенный интерес, ставка японских военных властей была сделана на «превращение» занятых шпионажем японцев в китайцев, которых вследствие хороших отношений России и Китая находилось в стране огромное количество. Пройдя длительный путь обучения в усвоении внешних китайских привычек, эти будущие шпионы становились малоотличаемыми от китайцев.
Таким образом, можно сказать, что до войны с Россией японцы создали в Маньчжурии сеть резидентур и подготовили кадры опытных разведчиков. Генерал Фукусима, помощник начальника штаба главнокомандующего сухопутными войсками Японии маршала Оямы, составил подробный план войны, полностью основанный на донесениях шпионов, которыми он предварительно наводнил Маньчжурию. Генерал Е.И. Мартынов, который участвовал во всей кампании, начиная от Вафангоу и до Мукдена, писал, что Япония организовала «род сети из шпионов, в которой русская армия билась, не будучи в состоянии скрыть ни одного своего движения».
По далеко не полным данным, составленным на основании материалов жандармских органов, количество японских шпионов, действовавших на территории Российской империи, к началу Русско-японской войны доходило до 500 человек.
Японские военные, по свидетельству очевидцев, были хорошо снабжены подробными картами Маньчжурии. Но помимо знания местности и хороших карт причиной уверенности и, как отмечали специалисты, «безумной дерзости» японцев в Маньчжурской войне было, несомненно, глубокое знание русской армии. По свидетельству одного из них, полковника Данилова, изучение будущего противника было проведено в Японии «в самом широком размере и крайне тщательно».
|
Генерал Ясумаса Фукусима. Фото начала ХХ века
|
С началом Русско-японской войны большинство японских агентов покинули контролируемую русскими территорию, и с этого момента основной ударной силой японского шпионажа стали наскоро обученные китайцы, монголы и корейцы. Особую ценность для японской разведки представляли те китайцы и корейцы, которые работали у русских в качестве переводчиков и писцов. Эти лица являлись наиболее ловкими шпионами, так как были известны русским, находились в постоянных сношениях с последними и не возбуждали у них никаких подозрений. Они получали приказания от внедренных ранее резидентов, которым сообщали также о своих наблюдениях. В ведении каждого агента находилось от трех до пяти шпионов, которые составляли особую группу.
Кроме этого, японцы своими агентами буквально наводнили тылы русской армии, куда шпионы направлялись группами в 3–4 человека. Возглавлял такую группу обычно наиболее опытный агент, хорошо знавший русский язык. Члены группы, внедряясь в штат работников ресторанов, погонщиков при обозах, а также в госпитали, успешно собирали интересующие Токио сведения.
ЯПОНСКАЯ ПАМЯТЬ
Пользуясь попустительством русской контрразведки, японские тайные агенты (эмиссары) действовали дерзко, получая информацию из обрывочных сведений, которые тем не менее позволяли узнавать секретные распоряжения и планы противника. При этом они иногда ловко маскировались под традиционный облик заштатного русского армейского офицера. «Все у него было обычное, чисто армейское: голос, манеры, поношенный мундир, бедный и грубый язык», – пишет Куприн о штабс-капитане Рыбникове. А вот как Куприн описывает деятельность Рыбникова по сбору сведений: «Интерес его ко всему, что касалось русско-японских событий, простирался до того, что в то время, когда для него наводили какую-нибудь путаную деловую справку, он слонялся из комнаты в комнату, от стола к столу, и как только улавливал где-нибудь два слова о войне, то сейчас же подходил и прислушивался со своей обычной напряженной и глуповатой улыбкой».
При этом никаких записей не велось, вся информация просто запоминалась. Профессиональный разведчик британский полковник Джеймс Халдейн находился в качестве английского военного наблюдателя в составе 2-й японской армии и собирал данные о японской и русской разведке и контрразведке. В марте 1909 года, после кропотливой обработки накопленного материала, он прочитал в военном колледже в Кимберли секретную лекцию «Разведка японской и русской армии в мирное и военное время». Отдельный большой пассаж Халдейн посвятил японской памяти, которую считал идеальной. Никаких письменных донесений гонцами – только запоминание наизусть. В 1908 году англичане даже издали секретную брошюру о японской подготовке и тренировке памяти.
Однако не всегда японские агенты надеялись на память. Так, например, ко времени прихода поездов в Мукден на вокзал являлся китаец, пил за общим столом пиво и заносил какие-то заметки в записную книжку. При расследовании оказалось, что китаец записывал все, что ему приходилось наблюдать на вокзале: время прихода поездов, название прибывающих частей, число вагонов в поезде и прочее. В числе сведений значилась, к примеру, следующая характеристика проследовавшего через станцию штаба одной из войсковых частей: «Офицеры очень молоды, к делу относятся легкомысленно, очевидно, многие из них назначены по протекции». Как отмечал военный следователь полковник Б.В. Огиевский: «Оставляя в стороне вопрос о близости к истине этой заметки, нельзя не обратить внимания на нее как характеризующую японскую наблюдательность. Очевидно, от их внимания не ускользнула ни одна мелочь, так или иначе характеризующая нас как противника».
Японская сторона не гнушалась никакими средствами для ведения разведки. Так, в русском донесении от 8 июля 1904 года отмечалось, что японское командование впереди своих войск отправляло для «исследования местности» китайцев, которые двигались впереди японских разъездов и указывали своим присутствием на позиции, не занятые русскими. При этом японцы широко применяли принцип заложничества, когда отца оставляли заложником, учитывая традиционное его почитание в китайских семьях, а сыновей отправляли шпионить. Обыкновенно при этом двое братьев посылались в одном направлении, но в разное время, чтобы сравнивать по возвращении их показания – в случае противоречия отца казнили.
Во время войны, по свидетельству очевидцев, японцы, переодетые китайцами, старались подслушивать разговоры русских офицеров. Это им было, впрочем, нетрудно, так как русские, как пишет Мартынов, не умели держать в тайне своих намерений.
«В середине сентября стали носиться слухи, что наша армия скоро двинется вперед. На Мукденском вокзале постоянно толпившиеся там офицеры уже обсуждали план наступления, причем впоследствии оказалось, что он был в точности заимствован из не разосланного еще войскам приказа Куропаткина», – констатировал Мартынов.
Особенную важность и в то же время наибольшие трудности представляла доставка разведдонесений. Для этого пользовались многочисленными китайскими нищими, которые легко могли скрываться в массе населения и присоединяться к странствующим рабочим. Японские шпионы умело пользовались милосердием – это та струна, которую легко затронуть, особенно в сердце русского человека, и очень часто переодевались русскими санитарами. Кроме этого, не гнушались они также использовать присущую русским большую религиозность и уважительное отношение к служителям культа и для совершения разведывательно-диверсионных действий переодевались буддистскими монахами.
СВЕДЕНИЯ ИЗ ПРЕССЫ
В ходе военных действий японцы быстро сориентировались в обстановке и воспользовались наиболее дешевым, безопасным и вполне надежным источником информации – прессой. Этому способствовало отсутствие военной цензуры. Из российских и иностранных газет японская разведка могла получать сведения о состоянии русской армии, мобилизации частей для отправки на Дальний Восток и другие секретные сведения. Из газет японцы получали исчерпывающую информацию о движении 2-й Тихоокеанской эскадры под командованием вице-адмирала З.П. Рожественского.
|
Генерал Евгений Иванович Мартынов. Фото начала ХХ века
|
Генерал Н.А. Ухач-Огорович, начальник разведывательного отделения Маньчжурской армии, писал: «Преступная и непатриотичная болтовня одной части русской прессы, готовой продать Россию за возможность сообщить раньше других интересную новость и огласить секрет ради нескольких копеек, была широко использована японцами».
Сами же японцы старались максимально затруднить работу военных корреспондентов, которым было разрешено следовать вдали за их армиями. Помимо этого у японцев была крайне строгая цензура, и предусматривались тяжелые наказания для лиц, уличенных в передаче за границу сведений о передвижениях их войск, составе армии и т.д. Так, подданный Великобритании М. Коллинз, проживавший в Японии, по обвинению в разглашении военных секретов был приговорен к двум годам каторги.
Обширный характер носила организация японских диверсионных акций. Диверсии чаще всего осуществлялись в форме разборки железнодорожных путей или порчи телеграфных линий, организации подрывов железнодорожных мостов и порчи железнодорожного полотна. В начале апреля 1904 года в окрестностях Харбина были задержаны два японских офицера. Они были одеты тибетскими ламами и готовились к крупной диверсии. У них отобрали более пуда пироксилиновых шашек, несколько коробок бикфордова шнура, динамит и ключи для отвинчивания рельсовых гаек. В конце апреля 1904 года были арестованы пять китайцев, подложивших пироксилиновые патроны под русский воинский поезд около станции Хайлар.
Японские диверсанты готовили взрыв доков во Владивостоке. Когда все приготовления к взрыву были завершены, русские власти получили анонимное письмо, в котором сообщалось о готовящемся взрыве. Принятыми мерами удалось помешать японцам осуществить диверсию.
По ссылке на полную статью