Спецслужбы

А от системы, хоть и занимал там лидирующие роли, получил немало и плюх, и обид. Но так уж получается – не мы выбираем войну, а она нас. И у многих она становится самой жизнью. И прожить её надо с  достоинством. И, надо сказать, у деда это получилось.
- Ты не представляешь, насколько это морально тяжёлое ремесло – оперативная работа. Чтобы малейшего результата достигнуть, столько набегаешься, столько сил и времени потратишь. Тяжёлая это судьба.
Тяжёлая, но моей семье на роду написано. Вот и я, вполне преуспевающий журналист, однажды переместился в какое-то параллельное пространство, где не просто живут и работают люди, а процветают агентурные сети, работают явочные помещения, люди следят друг за другом всеми возможными способами и ведут какую-то странную фантастическую игру. И, пару десятков лет занимаясь этими делами, всегда вспоминал слова деда.
Вообще, был бы у нас нормальный кинематограф, поставили бы про Василия Рясного шикарный блокбастер. Человек уникальной судьбы. В шестнадцать лет в Туркмении пошёл в Красную Армию. Потом руководил продотрядами, дрался в ЧОНе с басмачами. Был секретарём райкома Комсомола. Учился в Промакадемии со многими историческими персонажами. Не доучился – послали бороться в Сталинградскую область с Голодомором. Там был парторгом МТС, секретарём райкома ВКПБ. До сих пор его в районе вспоминают, потому что его дикой энергией и предприимчивостью удалось спасти тысячи людей, не дать погибнуть им от голода. Даже книжку про него  издали, как он людей от голодной смерти избавил.
А потом призыв в НКВД. В 1937 году, когда там царствовал Ежов. Практика – в службе наружного наблюдения и в следственных группах, занимавшихся делами больших политических деятелей. А затем работа в немецком отделении контрразведки – от оперуполномоченного до начальника.
Не жизнь была, а сплошной триллер. Такое напряжённое повествование, как немецкое отделение завербовало половину персонала посольства Германии в Москве. Как подземный ход прорыли в особняк военно-морского атташе, а потом Василий Рясной лично лазил туда, вытряхивать сейфы, фотографировать списки немецкой агентуры, расставлять микрофоны. Как работали по словацкому посланнику, а по совместительству агенту Абвера – главным артистом в этой уникальной комбинации был гениальный советский разведчик и великий гражданин Кузнецов, до войны правая рука деда. Николай Кузнецов под видом лётчика и спекулянта внедрялся в окружение дипломатов, подловил посланника на незаконных операциях. Завербовали бедолагу, получили от него уникальные документы и разведсведения. В том числе и о дате начала Великой Отечественной.
Дед вспоминал, как в конце рабочей недели сказал сотрудникам:
- В выходные быть всем в пределах доступности. Начнётся война.
Она и началась.
А потом дед руководил Горьковским НКВД, где главной его работой стало обеспечение бесперебойного труда оборонных предприятий. Ну а также борьба с парашютистами, террористами. В результате ни одного теракта за всю войну. А затем были новые объекты усилий – распоясавшиеся, разжившиеся за счёт Абвера оружием на целую общевойсковую армию бандеровцы. С 1943 по 1946 год служил народным комиссаром внутренних дел Украины. Давил гадов нещадно. Ему принадлежат самые плодотворные идеи – создание агентурно-боевых групп из сотрудников НКВД и раскаявшиеся бандеровцев. Организация фальшивых бандеровских отрядов, занимающихся внедрением в среду националистов и уничтожением таковых. До сих пор вспоминают эти отряды бандеровские мрази – мол, не мы людей убивали, а замаскировавшиеся под нас  отряды НКВД, что является гнусным враньём. Дед рассказывал, что главным условием деятельности легендированных отрядов было то, чтобы не пострадало мирное население. Для красоты представления могли кому-нибудь по морде съездить активисту – мол, враг свободной Украины. Но стрелять по мирному населению запрещалось категорически, за это самого могли расстрелять.
Там сошёлся дед с Хрущёвым, неделями жили в одной комнате, путешествуя по Украине. Но так и не сблизишь. Хрущёв при своей внешней простоте был совершенно закрытым человеком, никого к себе н подпускал и разменивал окружающих людей с необычайной лёгкостью. Сам ратовал, чтобы больше бандеровцев к стенке ставили. А когда разоблачал культ личности, в жертвы этого культа записал и многих националистов. Тогда прошла партконференция на Украине, где как на подбор собрались перекрасившиеся националисты и их родня. Эти твари потом и поучаствовали в развале Союза, а сегодня их идейные последыши форматируют саму Украину в духе ненависти к России. Так вот, на той конференции деда в открытую обвинили в том, что он гнобил «патриотов»  Украины и выселял их с семьями  в края холодные и далёкие.  Хрущёв тут же откликнулся на партийный зов и указом Президиума Верховного Совета СССР отобрал у деда орден Красного Знамени, полученный за борьбу с бандеровской швалью. Даже номер запомнился этого ордена – 45000. Вот такая во всём политика была у лысого колхозника – хитрая и извилистая, а в стратегическом плане в итоге привёдшая к краху страны. Как дед о нём говорил: «Семь классов образования и соответствующий кругозор».
Потом дед в качестве замминистра внутренних дел строил трассы, Волго-Донской канал. Около года после ухода Абакумова и Власика руководил в МГБ контрразведкой и охраной Сталина. Последний год жизни Сталина фактически каждый день встречался с ним, считал его настоящим  гигантом. Был первым, кому начальник охраны сообщил, что вождю плохо, а потом вскрывал кабинет  Сталина. Руководил потом ещё год разведкой СССР. Затем Управлением МВД по Москве и области. Потом Хрущёв его выпер – мол, поддерживал культ личности, в репрессиях участвовал. И дед больше к спецслужбам отношения не имел, а занимался тем, к чему испытывал всегда склонность – строил каналы, блестяще руководил хозяйственными структурами и работал до восьмидесяти двух лет, при этом его подчинённые говорили, что контора держимся на его плечах. Администратор был от Бога.
Василий Рясной дожил до девяноста двух лет. И всё время удивлялся этому факту. Всю жизнь ходил по грани. И когда воевал с басмачами. И когда на заводе ГАЗ во время войны рядом с ним рвались авиабомбы – тогда немцы сумели фактически уничтожить завод. И когда участвовал в наступлениях на Украине, командуя внутренними войсками, и на КП выскочило немецкое танковое подразделение, полковники с гранатами ложились под гусеницы, но отбили атаку. И когда бандеровцы устраивали на него засады. И когда лично участвовал в ликвидации самых больших банд. Ну а ещё похлеще было, когда на совещании у Сталина вступился за замминистра госбезопасности Питовранова, сидящего в камере – мол, это наш человек. Это по тем временам могло плохо кончится. И когда верхушку  МГБ физически уничтожил совершивший военный переворот Хрущёв. Да и Берия с Кабуловым обещали расстрелять, когда высказался, всё что думает о планах устроить в Москве партсобрание с участием всех зарубежных резидентов. А он выжил. И увидел, как развалились и компартия, которой он был верен до последнего вздоха, и его родная страна СССР.
Вообще, много наших милицейских и чекистских генералов я видел за свою жизнь. И могу отметить одно – ни одного даже близко приближающегося по масштабам личности к моему деду не было. Тут и кристально чистое сознание, способное вычленять главное. И верность долгу. И потрясающая способность видеть людей насквозь.  И творческий подход к делу, который приводил к успеху самых невероятных операций. И какой-то редкий объективный взгляд на жизнь, без восторгов но и без чернушества, способность увидеть и чёрное, и белое. И потрясающие организаторские способности, и гипнотическое воздействие на окружающих, на которых никогда не повышал голоса, но которые попадали в его поле воли. Да,  таких нынче уже не делают. Не в смысле, не производят. А в смысле, система таких не культивирует. Это эпические герои ушедших героических эпох.



Вернёмся к спецслужбам. Понятно, что хорошая спецслужба - это залог геополитического долголетия государства. Но государства и их тайные службы живут долго. И порой проходят путь от юношеского задора и энергии до старческого слабоумия.
На заре советской власти были созданы органы ВЧК-ОГПУ, которые железной хваткой не дали развалиться стране, уконтропупили и контрреволюцию, и интервентов. А потом переиграли хвалёные западные и дальневосточные разведки в оперативных играх. Это сделали бывшие матросы, рабочие,  большевики, многие из которых  имели большой опыт подпольной работы и знали изнутри, как чего функционирует.
А позже, пусть с большими издержками и перегибами, но раздавили пятую колонну и обеспечили тем самым победу в войне. Потом успешно бились с американской разведкой, когда человечество зависло на грани ядерной войны. И в те времена эти люди понимали, что пусть жестоко и порой кроваво, но делают главное дело – сохраняют страну и народ.
А потом пришла пора зрелости и сытости и советского государства, и его спецслужб, когда уже не надо было рваться в бой, а главное задача стояла – обеспечить стабильность и главенство политической верхушки. Катастрофа в органах началась, когда Хрущёв фактически подчинил госбезопасность партийным царькам и вывел из-под ответственности партаппарат. При Сталине НКВД присматривал за партией, особенно на местах. При Хрущёве номенклатуру вывели из правового поля. И пошло обвальное падение принципов государства трудящихся. Хрущёв выпер со службы стойких закалённых бойцов. На место Председателя КГБ стали назначать пустобрёхов из комсомольских лидеров – Шелепина, Семичастного (последний, впрочем, говорят нормальный был). А закончилось назначением хитрого и до сих пор непонятного партийного функционера Андропова, который умудрился избежать фронта и к вопросам защиты Отечества вообще отношения не имел. Как так получилось? А вот так.
Ещё один момент. Как ни ругай коммунистов, но долгое время и партия, и органы безопасности были по-настоящему народными. Созданы из представителей народа. Жили интересами народа. Жестоко, но боролись за выживание народа. Они были в пределах доступности.
А потом началось. Насмотрелся я на партноменклатуру и органы в восьмидесятых годах. Тогда многие из этих деятелей при слове народ уже презрительно кривились. Они были выше. Они были небожителями. Элитарии, блин! Чтобы попасть на службу в госбезопасность, нужны были рекомендации кого-то из шишек в этих органах, не ниже полковника. Понятно, что у простого человека доступа к таковым не имелось. Зато правильным мальчикам были открыты все дороги. Вот в результате и были все резидентуры в Европе забиты детьми из хороших чекистских и партийных семей, и воспринимали они свою службу как доступ к западному барахлу и возможность погулять на Монматре. Тогда как те, кто сделал себя сам, гнили в резидентурах Африке. Ну и результат налицо – переиграли нас европейцы и американцы, чего уж говорить. И не удивительно. Вон, почитать воспоминания папаши основателя разложившей наше телевиденье перестроечной программы «Взгляд» Любимова. Тот работал в разведке в Англии, потом написал мемуары. В них очень показательно – атмосфера полного пофигизма и иронии со стороны его лично и его коллег по отношению к своей стране. В разведке завелись шмоточники и западные воздыхатели – пол, там всё хорошо, не то, что в СССР.

«Перестройка мать родная,
Хозрасчёт отец родной.
На хрена родня такая,
Лучше буду сиротой.

В этом гимне перестройки большая заслуга и нашего родного КГБ. Мало того, что фактически чекисты стали посторонними созерцателями развала. Но есть мнение, что и приложили к этому свою уже далеко не твёрдую руку.
Нигде не было таких антисоветских настроений, как в партийных органах и некоторых структурах КГБ, особенно связанных с зарубежьем. У них был комплекс посвященных. Мол, для народа орём «Слава КПСС!», а в кулуарах у нас «капитализм загнивает социально, а социализм капитально». Только диссиденты с ними тут соревноваться могли. Конечно, речь не о честных чекистах, преданных народу и стране, уважаемых и готовых на самопожертвование, которые составляли основную часть ведомства, а о приближенных к верхушке, к правящим кланам, допущенных к телу.
В общем, с народностью в органах на излёте Союза стало хреновато. Они стали элитой, а не народом. Перестали заботиться о народе. Для них куда важнее стало не дело, а уровень личного политического влияния, власть, интриги.
А тут ещё и идеологическая борьба подоспела по развенчанию кумиров и базовых понятий. Вот и выходит на экраны фильм Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово». Такая у него отличная конъюнктурная мерзость получилась, может, бессознательно или по заказу для того, чтобы  доказать в самый разгар психологической борьба со страной и её народом – мол, со спецслужбами общаются одни мерзавцы, и само ремесло мерзкое и ненужное. Результат не заставил себя долго ждать. В итоге не стало кровавого НКВД и коварного КГБ. Здравствуй, Басаев и компания.
Тут ещё есть один интересный момент. Иногда спецслужбы выходят из-под контроля и становятся вещью в себе. Они начинают вести свою политику. Или участвовать в политических играх на стороне разных кланов. А иногда просто заигрываются в свои игры по дури, как обезьяна с гранатой.
Печально известна история царского охранного отделения. Читал воспоминания спецслужбистов тех времён, которые прямо говорят о том, что движение эсеров, терроризм и много ещё каких радостей были созданы начальником охранки Зубатовым. Мол, таким образом он собирался контролировать революционную среду. А на деле её создавал.
Да и потом примеров таких не счесть. Аль-Кайда и ИГИЛ, которых бережно взрастили америкосы, в результате падают башни-близнецы и горит Ирак. Много ещё таких примеров. Франкенштейны, создаваемые спецслужбами, выходят часто из-под контроля и разрушают всё. Думаю, в такие игры заигрались и наши родные чекисты на переломе времён.
Роль КГБ в развале СССР, наверное, кому-то известна. Или станет известна в будущем. Или канет в лету. Но что она была – по-моему, это факт. К сожалению, эта спецслужба продемонстрировала неспособность не только обуздать разрушительные социальные процессы, но и элементарно вычислить  агентурные сети противника, вредителей, террористов, просто ворья и шпионов, которые в итоге воцарились в стране, усадив поганое идолище Ельцина на трон.
Трудно сказать, чего там было. Много пишут о роли Андропова, который ещё с семидесятых годов якобы принадлежал к фракции, стремящейся к демонтажу социализма и вхождению в мировое сообщество. Вообще-то, очень похоже. Поскольку в КГБ у многих деятелей настроения царили именно такие. И очень много странностей было и в работе КГБ в семидесятые-восьмидесятые против западных спецслужб, и в организации народных фронтов в восьмидесятые. Кто слышал о выявлении тогда каких-то серьёзных структур, разваливающих страну? Обычных шпионов выявляли, спасибо за это героям из СВР. Но сколь-нибудь серьёзную антисоветскую структуру с проникновением в органы власти не вскрыл никто.
Так что, к сожалению, боялись КГБ и с придыханием говорили о нём больше  представители творческой интеллигенции, как Борис Стругацкий, да расстрелянные по делу «Океана» расхитители госсобственности. А между тем под боком у советских людей, судя по всему, действовала огромная сетевая структура, в итоге пожравшая и органы гсодуарственной власти, и страну. В систему эту, возможно, были вписаны и деятели госбезопасности. Но это так, фантазии.
А чем чекисты занимались в начале девяностых, когда всё рушилось? Один опер из КГБ рассказывал, как в Москве начались перебои с продуктами и реально нависла угроза голода. А он стоял на въезде в столицу и заворачивал фуры с едой – мол, езжайте куда хотите. Свалки со свежей колбасой под Москвой – это всё оттуда же. А вот что это было?



Куча вопросов. Вот о чём Крючкова хотелось бы спросить. Но уже не ответит.
Новый экономический уклад некоторые представители, в основном из верхушки, наших спецслужб встретили с фанфарами. Рассовали во все экономически значимые точки своих людей – мол, власть сменится, а у нас будет контроль над экономикой. Ну, прямо не жизнь наставала, а рай. Партийные бонзы и спецслужбисты  теперь уже на засветят от кресел, у них появляется контроль над собственностью, и будут они не служащими, а хозяйчиками. И вот тут наметился колоссальный облом. Их красиво  кинули. На волне развала социалистического строя пришли к власти силы, которым вообще наши спецслужбы были не нужны.  Страна фактически попала под внешнее управление. Пиндосы тут заправляли. Поэтому олигархи помахали ручками своим друзьям из всяких структур СССР, типа, до свиданья, мой ласковый Миша. А Ельцин фактически добил органы госбезопасности, устроив там такое позорище, как назначение Бакатина, кеоторый выдал американцам секреты первой степени важности, а заодно объявил, что агентурная работа – это неприлично и надо от неё дистанцироваться. При Борьке чекисты чувствовали себя хуже дворников. Большинство настоящих профессионалов, людей чести, для которых Родина это всё, просто вынуждены были уйти. Зато отлично пристроились приспособленцы, лезшие в делёжку пирога – хоть главные куски и забрали, но можно было хоть пошестерить новым хозяевам. Начальник Пятого Главного Управления КГБ – по политике, генерал-полковник Бобков стал главсторожем у олигарха Гусинского. Сотрудник КГБ Литвиненко, когда опергруппа МВД по делу о расстреле Влада Листьева приехала обыскивать офис Березовского, скакал козлом там  с пистолетом наперевес и орал, что всех положит, но хозяина обыскивать не даст. Борис Абрамович между тем висел на телефонах и как-то вопрос урегулировал – опергруппе сказали возвращаться на базу.
Спасибо Путину, выходцу из спецслужб. Он отлично понимает, зачем нужны органы и как они должны работать. Восстановил, как мог, и идеологию и авторитет структур. И, насколько могу судить, после Ельцина многие позиции возвращены. Во всяком случае, по борьбе с терроризмом органы наши работают отлично. Думаю, и по другим линиям работа идёт вполне себе. Хотя и скандалы бывают феерические. Но в целом система занялась своим делом – защитой Отечества и постоянной войной с его недругами.
Вообще, к чему это я пишу. Сейчас переиздана моя книга.
Сергей Зверев «Рыцарь ордена НКВД».
Значится она как художественное произведение. Но фактически слово в слово это воспоминания моего деда. Там вскрыты некоторые до того неизвестные стороны деятельности наших органов госбезопасности в тридцатые-пятидесятые годы. Кому интересно, можете прикупить. Буду этому рад, поскольку  чем быстрее разойдётся, тем быстрее переиздадут. Значит, больше народу прочитают и чего-то узнают для себя важное для мировоззрения…

Офицер и гражданин
Мало кто мог бы лучше рассказать о насыщенных конфликтами отношениях между Восточной и Западной Германией в 1960–1970-е годы, чем Гюнтер Гийом и его жена Кристель.
Гюнтер родился в 1927 году в Берлине в семье аккомпаниатора немых фильмов и парикмахерши. В последний год мировой войны он был призван в вооруженные силы и даже вступил в нацистскую партию. Освободившись от краткосрочного пребывания в плену у англичан, Гюнтер устроился техническим редактором и фотографом в государственном издательстве Восточной Германии Volk und Wissen, выпускавшем образовательную и педагогическую литературу и служившим ширмой для Министерства государственной безопасности (MfS).
В 1951 году он женился на Кристель Боом, дочери голландского торговца, в свое время испытавшего гонения из-за того, что он защищал коллег-евреев. На следующий год Гюнтер вступил в Социалистическую единую партию Германии (СЕПГ), а в 1955 году было оформлено его пребывание в MfS в качестве «офицера по особым поручениям». Как он вспоминал позже, его основным мотивом было стремление компенсировать его нацистскую деятельность в годы войны. 
Для облегчения «эмиграции» супругов в Западную Германию мать Кристель, у которой был голландский паспорт, выехала первой и без труда устроилась во Франкфурте-на-Майне. Супружеская пара последовала за ней в 1956 году и, зарегистрировавшись у нее заранее, избежала проверки со стороны контрразведки, которой обычно подвергались политические беженцы в особых приютах. Гюнтер (псевдоним HANSEN) принял от тещи небольшой кофейно-табачный магазин, а Кристель (псевдоним HEINZE) подыскала работу секретарши. Интересно, что до появления на Западе Гюнтер не получил продвинутой и систематической подготовки по разведывательному делу.
Первоначальное задание супругам было сравнительно простым – руководить имевшимися источниками в Социал-демократической партии (СДПГ) Западной Германии в интересах внешней разведки ГДР, но по своей инициативе Гюнтер последовал более амбициозным путем, не только вступив в эту партию, но и став автором и фотографом в местной партийной газете. В течение года его полная самоотдача в этой работе позволила отказаться от служившего прикрытием занятия магазином. Он выдавал себя за стойкого антикоммуниста, без раздумий советовавшего не признавать ГДР дипломатически, чем завоевал авторитет у правых членов партии. Гюнтер последовательно занимал ряд постов в местном отделении партии, кульминацией чего стало его избрание в городской совет Франкфурта в 1968 году. Тем временем Кристель, работавшая секретарем у Вильгельма Биркельбаха, депутата бундестага от СДПГ и одного из руководителей партии, добывала ценную информацию (описание и оценка) относительно двух военных учений – одного в масштабе НАТО, второго в рамках группы «Север» западногерманских вооруженных сил.
Основной прорыв в карьере Гийома случился в сентябре 1969 года в ходе национальных выборов. Он умело руководил избирательной кампанией Георга Лебера, видного консервативного социал-демократа и руководителя профсоюза из Франкфурта, и ему была обещана должность в Бонне. Когда Вилли Брандт начал собирать первое в истории Западной Германии правительство, возглавляемое социалистами, кандидатура Гийома была с энтузиазмом предложена Георгом Лебером (сам он стал министром труда, а позднее – министром обороны). Лебер ручался за Гийома, однако в январе 1970 года тому все-таки пришлось пройти допрос, которым руководил Хорст Эмке, начальник штаба Брандта и признанный новичок в вопросах разведки и безопасности. Гийом признал свое прежнее членство в FDJ (организация «Свободная немецкая молодежь» ГДР) и профсоюзе, однако остроумно отвел все предположения о его связи со ШТАЗИ. Ответы на все вопросы давались таким естественным и убедительным манером, что легко отпадали любые кажущиеся подозрения. Однако для Гийома, как он сам позднее вспоминал, эти два часа оказались самыми трудным в его карьере. В конце месяца BfV (Ведомство по защите Конституции ФРГ) пришло к выводу, что Гийом может быть допущен к работе с документами вплоть до уровня «секретно». Его новый пост младшего помощника в аппарате Брандта предполагал работу с профсоюзами и политическими организациями. Исключительно энергичный и много работавший Гийом, к тому же практичный и коммуникабельный в общении, продолжал движение вперед. Его непосредственный начальник отмечал, что ему крайне редко приходилось встречать людей, которые были бы так же общительны и способны завоевывать доверие сослуживцев, стоящих как выше, так и ниже их по должности. Тем временем Кристель получила должность в представительстве земли Гессен в столице ФРГ.
Во Франкфурте Гюнтер поддерживал контакты с Восточным Берлином, передавая информацию, спрятанную в пустые сигаретные пачки, в магазине его тещи. Инструкции для него самого передавались кодированными сообщениями на коротких радиоволнах. В Бонне же, бывшем тогда столицей Западной Германии, он предпочитал встречаться со своими курьерами (псевдонимы ARNO и NORA) в близлежащих ресторанах, гостиницах и автомобилях, редко передавая письменные документы или фото, а устно излагая свое видение событий. Для разведки ГДР особо важным была его оценка «остполитик» правительства Брандта – попытки установить дружественные отношения с Восточным блоком, в особенности с СССР и ГДР. Трудно даже оценить знание того, о чем говорилось неформально, за кулисами, понять настроения и нюансы, о которых молчат документы.
Пик карьеры Гийома пришелся на лето 1972 года, когда один из трех высших личных помощников канцлера Брандта решил самостоятельно вступить в избирательную кампанию. Назначенный на его должность и получивший более высокий допуск к работе с секретными документами восточногерманский оперативник стал известен в аппарате канцлера как «тень Брандта», особенно в ходе успешной осенней кампании по переизбранию Брандта, когда они вместе с канцлером колесили по стране в специальном поезде. Ни одно поручение не рассматривалось Гюнтером как незначительное, будь то поиск свежих круассанов для завтрака или выбор подходящего по комплекции костюма для официального мероприятия. И хотя канцлер подчеркивал «его служебное рвение» и мастерство в организационных вопросах, тем не менее ему не нравилась смесь «раболепства и запанибратства». Он считал Гюнтера чересчур ограниченным интеллектуально для серьезных политических дискуссий. Канцлер даже высказал пожелание перевести его на новую должность – подальше от себя.
Весной 1973 года над головой Гийома стали собираться тучи – канцлер был проинформирован о нескольких незначительных делах, в которых был замешан его личный помощник. В ходе расследования другого дела контрразведка стала собирать обрывки косвенных улик, которые выводили на Гийома и его жену. В частности, наиболее убедительными казались расшифрованные материалы радиоперехвата, относящегося к 1950-м годам. Дело в том, что восточногерманская разведка для поднятия морального духа своих сотрудников, работавших за рубежом, практиковала передачу закодированных поздравлений с днем рождения, праздниками и семейными торжествами. Исходя из этого, контрразведка нашла прямую связь между обоими супругами и рождением в 1957 году их единственного сына Пьера. Глава контрразведки рассказал об этом министру внутренних дел. Когда же об этом стало известно самому Брандту, он отнесся к новости недоверчиво – «полностью притянуто за уши», – хотя и согласился не трогать пока своего помощника и установить за ним тайное наблюдение.
Последующие недели не дали дополнительных свидетельств двойной жизни Гийома, возможно, из-за того, что слежка за ним велась только в нерабочее время. Сам Брандт, вероятно, также проверял своего помощника, как бы случайно оставляя на своем столе аккуратно разложенные бумаги и карандаши, чтобы на следующий день посмотреть, не нарушен ли порядок. В начале июля канцлер начал свой отпуск в норвежской глубинке к северу от Осло, Гийом с семьей сопровождал его. Он оказался в исключительно выгодном положении, поскольку как единственный старший помощник канцлера в этой поездке был обязан забирать всю корреспонденцию, поступавшую во временный офис BND, организованный поблизости. Поскольку никто из западногерманских сотрудников безопасности не был оповещен о ведущемся расследовании, они легко завели дружеские отношения с Гийомом, который по несколько раз в день забирал расшифрованные сообщения, обычно в двух экземплярах, один из которых попадал к канцлеру, а другой доставался Гийому. Среди этих сообщений было письмо президента Ричарда Никсона Брандту, в котором обсуждались серьезные разногласия с Францией относительно стратегии НАТО.
Есть несколько противоположных мнений по поводу судьбы «норвежских документов». По словам Гийома, который считает этот подвиг величайшим достижением в своей карьере, фотокопии документов попали в Восточный Берлин через его куратора. Маркус Вольф опроверг его и заявил позднее, что Кристель передала документы курьеру в уличном кафе в Бонне, а курьер, не сумев оторваться от предполагаемой слежки, выбросил сверток с документами в Рейн. Сама Кристель опровергла обе версии как неточные, но внятных объяснений не дала. Единственным подтвержденным фактом является отсутствие упоминания о «норвежских документах» в базе данных восточногерманской разведки, которая после объединения Германии была неоднократно изучена вдоль и поперек.
К апрелю 1974 года западногерманские власти не сумели собрать никакого инкриминирующего материала против четы Гийомов, однако, опасаясь бегства пары в ГДР, арестовали их ранним утром в пригороде Бонна. Застигнутый врасплох Гийом дерзко заявил сотрудникам безопасности: «Я офицер и гражданин ГДР. Уважайте это». Такое признание было не только чрезвычайно серьезным нарушением правил поведения разведчика, но и стало единственной конкретной уликой, которая могла гарантировать начало судебного следования.
Дальнейшее известно достаточно подробно. Канцлеру Брандту пришлось уйти в отставку, хотя через год в заявлении независимой комиссии Теодора Эшенбурга было заявлено, что «дело Гийома» было поводом к отставке канцлера, однако оно не должно считаться его основной причиной. В докладе также критиковались некомпетентность расследования, проведенного западногерманскими чиновниками, и общее равнодушие к вопросам безопасности, господствовавшее в парламенте. Гюнтер был приговорен к 13 годам тюрьмы, Кристель получила восемь лет. В конце концов в октябре 1981 года Гюнтер был обменен на восемь западных шпионов (трое из них с пожизненными сроками). В марте того же года Кристель была обменена на шесть шпионов.
Возвращение супругов в Восточный Берлин прошло под фанфары. Гюнтер был назван «разведчиком мира», награжден орденом Карла Маркса – высшей наградой ГДР – и произведен в подполковники. Кроме того, для обучения будущих сотрудников ШТАЗИ был снят инструктивный документальный фильм AUFRAG ERFULLT («Задание выполнено»). Гюнтер надеялся получить важную должность в разведке, однако его обязанности были ограничены чтением лекций несколько раз в неделю в школе подготовки агентов ШТАЗИ в Потсдам-Эйхе, где он получил почетную степень доктора. Его автобиография, написанная за него, превозносит достижения восточногерманской разведки, а сам Гийом в ней ставится в один ряд с такими знаменитыми коммунистическими разведчиками, как Рихард Зорге и Клаус Фукс.
Пьер, сын четы Гийомов, взявший фамилию матери, так и не восстановил доверительных отношений с отцом и не смог приспособиться к жизни в коммунистическом государстве. В 1988 году его просьба о возвращении в Западную Германию была удовлетворена, хотя Гюнтер предпочел бы увидеть его в тюрьме.
Союз Гюнтера и Кристель распался вскоре после их возвращения в ГДР по причине внебрачных похождений Гюнтера в Бонне. Он женился во второй раз, взял фамилию жены и умер после долгой болезни в 1995 году под именем Гюнтер Броль.
Если говорить о приобретениях ГДР в связи с делом Гийома, то, с одной стороны, оно способствовало отстранению от власти самого сговорчивого западногерманского канцлера в послевоенный период, вынудив Маркуса Вольфа сожалеть о «самом большом поражении» в его карьере, «равному забитию мяча в свои ворота». С другой стороны, высшее руководство ГДР всерьез опасалось как усилившегося сближения между Москвой и Брандтом, так и популярности самого западногерманского канцлера среди восточногерманских немцев, что было продемонстрировано восторженным приемом в ходе первопроходческого визита Брандта в Эрфурт (ГДР) в 1970 году. Это была ситуация, которую государство, опирающееся на зыбкий фундамент, вряд ли могло стерпеть.

Предатель или патриот?
В отличие от Гюнтера Гийома имя Рышарда Куклинского (Ryszard Kuklinski) мало известно отечественной публике, хотя его история весьма поучительна и до сих пор неоднозначно оценивается в Польше. Он родился в Варшаве в 1930 году в католической рабочей семье, был свидетелем начала Второй мировой войны и входа немецких войск в столицу. Его реакцией на немецкую оккупацию была попытка вступить в Армию Крайову, руководимую эмигрантским правительством в Лондоне, однако его посчитали слишком молодым и отказали в приеме. Квартира, где проживала их семья, стала местом учиненного гестапо кровавого допроса отца, который позднее погиб в концлагере Заксенхаузен-Ораниенбург под Берлином. Рышард и еще несколько подростков пытались обратить на пользу Сопротивления нацистскую кампанию по найму польских рабочих, однако для него нежелательным исходом этого дела стали 18 месяцев принудительного труда на немецких военных предприятиях.
После окончания войны Рышард безрезультатно пытался найти отца в окрестностях Берлина, после чего вернулся домой и устроился сторожем на мыловаренную фабрику, что давало ему возможность заниматься учебой в дневные часы. В сентябре 1947 года он исполнил заветное желание своего детства и добровольно поступил на военную службу, надеясь, что тогдашнее доминирование Красной армии окажется временным явлениям. В последующие три года обучения в офицерском училище советское влияние давало о себе знать почти на каждом уровне – от преподавательского состава до формы тренировок и покроя военной одежды.
Блестящий курсант, лучший в своем классе, он долго не вступал в компартию. Всего одна антисоветская шутка, рассказанная им однокашнику за несколько месяцев до окончания училища, привела его к исключению как из партии, так и из училища. Затем он два года прослужил рядовым в полку близ Познани, написал апелляцию, был восстановлен в училище, однако по окончании получил не офицерское звание, а звание, примерно соответствующее российскому прапорщику.
Но Куклинскому везло. Вслед за курсами усовершенствования офицерского состава и женитьбой он стал капитаном и получил должность начальника штаба батальона охраны побережья. После этого он с прекрасными результатами окончил академию Генерального штаба, был произведен в майоры и назначен в Генеральный штаб в Варшаве. Вскоре он стал главным авторитетом в вопросах учений, проводимых вооруженными силами Польши и других стран Варшавского договора. Следует отметить видную роль, которую Польша играла в организации Варшавского договора. Она имела третью по численности армию в Европе (после СССР и ФРГ), польские предприятия производили множество наименований продукции по военной тематике, мощная группировка Советской армии имела в стране и секретный склад ядерных боеприпасов.
Куклинский имел все больший доступ к секретной информации, возрастала его обеспокоенность наступательным характером стратегии планируемой войны, в которой первая волна из нескольких сот тысяч польских солдат должна была обрушиться на ФРГ, Данию и страны Бенилюкса, через пару дней к ним должны были присоединиться еще около двух миллионов военнослужащих, наступающих из глубины СССР. На Куклинского удручающе подействовали как операция «Дунай» – ввод войск Варшавского договора в Чехословакию в 1968 году, – так и последовавшее через два года вооруженное подавление выступления польских портовых рабочих (более 40 погибших) солдатами его собственной страны.
Больше всего Куклинского тревожило, что НАТО отреагирует на вторжение применением тактического ядерного оружия по второй волне наступающих, как только те войдут в Польшу, превратив его страну в поле еще более страшной битвы, чем минувшая мировая война. Он решился на отчаянный поступок – возглавив официальное исследовательское путешествие на небольшой яхте по внутренним водным путям Западной Европы, он сумел в ФРГ отправить письмо на имя военного атташе США в Бонне, где он просил о встрече с человеком одинакового с ним звания. Эта просьба была немедленно передана резиденту ЦРУ в Варшаве Карлу Герхарду. Первая встреча Рышарда с американцами состоялась поздним вечером в середине декабря 1972 года на варшавском кладбище. Они получили от него 18 катушек отснятой фотопленки, а он от них две фотокамеры и специальную бумагу для написания сообщений, которая растворялась в воде. Его постоянным куратором стал бегло говоривший на польском Джек Форден (псевдоним DANIEL), ранее работавший в этой стране. Их первая реально рабочая встреча состоялась на явке в Гамбурге, опять же в ходе очередного путешествия Куклинского на яхте. На Фордена произвело впечатление то, что Рышард отнюдь не рассматривал себя предателем, а делал упор на своем желании отомстить тем, кто довел страну до такого отчаянного положения.
Куклинский не раз был опасно близок к разоблачению, однако самый душераздирающий случай произошел в начале сентября 1974 года, когда фары автомобиля польской службы безопасности осветили фигуру Куклинского в момент обмена свертками с американцем, находившемся на заднем сиденье притормозившего на мгновение посольского автомобиля. Долгое преследование в лабиринте варшавских улиц окончилось ничем, однако ЦРУ рекомендовало ему временно прекратить всякую деятельность и уничтожить фотооборудование и шифроблокноты. Он не воспользовался этим советом, возможно, вновь поверив в себя, после того как его начальники отправили его на двухмесячные академические курсы в Москву.
За первые пять лет сотрудничества Куклинский передал примерно 20 тыс. страниц секретных и совершенно секретных документов, в связи с чем его куратор Форден с коллегами настаивали на награждении его медалью «За заслуги в разведке» – высшей ведомственной наградой ЦРУ, которой награждались сотрудники-американцы. Они считали, что ни один агент в советском блоке не мог сравниться с Куклинским ни по объему, ни по качеству переданного материала (он был награжден этой медалью по приезде в США). Тем временем в Польше он был награжден двумя орденами, в том числе Рыцарским крестом к Ордену Возрождения Польши, а в апреле 1977 года был назначен начальником Первого управления по стратегическому оборонному планированию. Это еще больше расширило доступ к особо ценной информации и автоматически ввело его в состав трех важнейших комитетов Организации Варшавского договора.
Подъем «независимого» профсоюза «Солидарность» и реакция на него руководства страны представляли новые трудности для Куксинского, что не помешало ему держать ЦРУ в курсе быстро меняющейся ситуации и стать важнейшим источником для ведущих творцов политики в правительстве США. Осенью 1981 года польская служба безопасности (SB) от своего источника в Риме узнала, что у ЦРУ имеется экземпляр самых свежих планов по военному положению в Польше. Поскольку всего лишь весьма ограниченное количество должностных лиц было ознакомлено с этими планами, Куксинский понял – об утечке ему сказал один из его начальников, – что поиски быстро укажут на него. Американцы сумели доставить Куксинского с семьей в свое посольство в Варшаве, откуда, спрятав их в большую упаковочную коробку, переправили на фургоне с дипломатическими номерами через границы Польши и ГДР в Западный Берлин. В декабре 1981 года они оказались в США.
Публичное разоблачение Куклинского произошло только в июне 1986 года, когда представитель руководства Польши по связям с прессой дал пространное интервью ведущему репортеру газеты «Вашингтон пост». По словам представителя, поскольку Куклинский участвовал в разработке планов по военному положению, то ЦРУ заранее знало о грядущих репрессиях, однако администрация Рейгана, действуя явно предательски, не поделилась этой информацией с «Солидарностью». Кроме того, он обвинил Рейгана в намеренной попытке спровоцировать «кровавую баню европейского масштаба».
С падением коммунистического строя и победой Леха Валенсы на президентских выборах 1990 года «дело Куклинского» вошло в новую фазу. В рамках общей политической амнистии его смертный приговор был заменен на 25 лет тюрьмы с потерей гражданских прав. Обращение к Валенсе Збигнева Бжезинского, бывшего советника американского президента по вопросам национальной безопасности и самого преданного защитника Куксинского на Западе, вообще не дало никаких результатов. Валенса считал, что дело требует «времени и подготовки», однако Куклинский отвергал половинчатые меры типа помилования или прощения и требовал полной реабилитации. Общественное мнение страны разделилось – один из опросов, проведенных в ноябре 1996 года, показал, что 27% поляков считают его предателем, а 21% – патриотом.
В ноябре 1997 года было объявлено о его реабилитации, а весной следующего года он приехал в Польшу с десятидневным визитом по шести городам страны, включая Краков, почетным гражданином которого он был объявлен ранее. Тем временем национальные дебаты по поводу патриотизма и долга отнюдь не утихли, и Адам Михник, редактор «Газеты выборча» и политзаключенный в период военного положения, написал, что не видит героизма в поступках Куклинского, скорее это акт раболепия перед США. Валенса также держался в стороне и был готов встретиться только в том случае, если его об этом попросят.
Куклинский оставался неизвестен широкой американской общественности, хотя он стал первым иностранцем, удостоенным медали ЦРУ «За заслуги в разведке».
После смерти Куклинского в 2004 году его останки были доставлены из США в Варшаву для захоронения на военном кладбище Повазки. Были возвращены и останки его старшего сына (оба сына Куклинского умерли в загадочных и невыясненных происшествиях – один при столкновении автомобилей, другой пропал на море). На церемонии присутствовали тысячи полков, однако правительство, что примечательно, предпочло не направлять туда своего официального представителя. 

В августе 1914 года лейтенант Нидермайер в составе 10-го артполка отправился на Западный фронт, но уже в октябре 1914 года его отозвали в Берлин для выполнения секретной миссии на Востоке.
Военная экспедиция в страны Ближнего Востока была организована по инициативе военного министра Турции Энвер-паши немецким и турецким Генштабами. Она была предпринята с целью вовлечения стран Ближнего Востока в войну, в частности, чтобы склонить Афганистан к вступлению в войну на стороне Германии, а также чтобы поднять против англичан повстанческое движение в Персии, Афганистане, Белуджистане и Индии, что должно было отвлечь от основных фронтов большие силы союзников.
В составе экспедиции было около 350 человек, в том числе 40 германских офицеров. Рядовой состав был укомплектован из персов, афганцев и индусов, которые, как хорошо знающие местную обстановку, были завербованы из числа военнопленных. Часть рядовых были турецкими солдатами. Руководителем всей экспедиции был назначен 29-летний лейтенант Нидермайер.
Воспользовавшись тем, что в Луристане (область в Средней Персии) не было русских войск, экспедиция беспрепятственно пересекла страну с запада на восток, продвигаясь безлюдными пустынями – тем же путем, которым Нидермайер шел во время научной экспедиции в 1912–1914 годах.
По прибытии в Кабул он много раз вел переговоры с эмиром Хабибуллой-ханом и представителями афганских правительственных кругов. Нидермайер от имени кайзера пообещал эмиру в случае его вступления в войну на стороне Германии оказать ему помощь в создании так называемого Великого Афганистана, то есть присоединить к нему английский и персидский Белуджистан. Эмир, с одной стороны, был согласен объявить войну союзникам, но с другой – он боялся, что своими силами не сможет противостоять союзникам. И Хабибулла-хан выдвинул условие: переправить в Афганистан несколько германских дивизий. Однако Германия физически не могла этого сделать, и эмир отказался выступать против Антанты, заявив о своем нейтралитете, хотя и выполнял его только формально. Нидермайер провел в Афганистане ряд мероприятий, которые вызвали у англичан большое беспокойство и заставили их держать в Индии на афганской границе группировку войск численностью до 80 тыс. человек.
По утверждению Нидермайера, «вся персидская жандармерия работала на немцев». Руководили персидской жандармерией шведские офицеры, которые еще до начала войны были завербованы немцами. В результате немцам удалось создать в Персии, Афганистане и Индии из отдельных племен крупные вооруженные отряды, которые, действуя скрытно, нападали на группы английских солдат. В частности, такие отряды были созданы из бакриаров, кашчай, калхор в Персии, афридов-махмандов, банеров – в Афганистане и Индии.
По согласованию с эмиром Нидермайер и его офицеры занялись реорганизацией афганской армии и Генштаба. Они организовали несколько офицерских школ и даже военную академию. В качестве преподавателей служили немецкие офицеры, а также значительная часть австрийских офицеров, бежавших в Афганистан из русского плена. Под руководством немецких офицеров была построена оборонительная линия по защите Кабула, которая демонстративно направлялась против Индии. Под руководством Нидермайера проведены маневры афганских войск, которые также имели демонстративное направление против Индии. Кроме того, по инициативе Нидермайера на границе с Индией был устроен артиллерийский полигон, где постоянно велись стрельбы.
Забегая вперед, скажу: на допросе в Москве 28 августа 1945 года Нидермайер заявил, что, «находясь в Иране, я имел широкое общение с представителями русских и английских дипломатических и военных миссий. В разговорах с ними я выяснил те вопросы, по которым информировал Зандерса». (Генерал Лиман фон Зандерс – глава германской военной миссии в Турции. – А.Ш.)
Но, что любопытно, допрашивавшие даже не пожелали уточнить, о чем идет речь, и быстро перевели разговор на другую тему. Больше о своем «широком общении» с русскими и британскими дипломатами и военными Нидермайер разговор не поднимал. Так что мы никогда не узнаем о секретных переговорах русских властей в Персии с германским разведчиком.
Чтобы избавиться от «афганского Лоуренса», британские власти подкупили эмира Хабибуллу, начав выплачивать ему ежегодную субсидию до 2,4 млн рупий и выплатили еще до 60 млн рупий после войны. Британское золото заставило Хабибуллу принять решение о высылке Нидермайера. В мае 1916 года немцы вынуждены были покинуть Афганистан.
Небольшой отряд Нидермайера пересек всю Персию, наводненную русскими и персидскими войсками, и добрался до Турции. В марте 1917 года Нидермайер был принят императором Вильгельмом II, который наградил его крестом «За заслуги» за операции в Афганистане и Персии.
Но вот мировая война закончилась позорным для Германии и России Версальским миром. В начале 1919 года Нидермайер вновь поступил на географический факультет Мюнхенского университета. Но учиться пришлось недолго. В начале 1921 года главнокомандующий рейхсвера генерал Ганс Сект берет Нидермайера к себе адъютантом. А в июне 1921 года Нидермайер в качестве сотрудника германского посольства товарища Зильберта прибывает в Москву. Стоит заметить, что этот камуфляж был не для ОГПУ. Наоборот, именно эта контора обеспечивала «крышу» Оскара. Согласно драконовским статьям Версальского договора, германским военным был запрещен выезд за границу с любыми миссиями.
В СССР Нидермайер прибыл в сопровождении советского поверенного в делах в Германии Витора Коппа. В Москве Нидермайер вел переговоры с наркомом иностранных дел Чичериным и председателем Реввоенсовета Троцким. Предложение Германии об оказании Советскому Союзу помощи в восстановлении военной промышленности на концессионных условиях Троцкий принял. Он заявил Нидермайеру, что СССР заинтересован в первую очередь в развитии тех отраслей военной промышленности, которых в СССР не было, – авиации, автоматического оружия, химии и подводного флота. В эту поездку Копп познакомил Нидермайера со своим другом Карлом Радеком.
В начале 1922 года Сект вторично направляет майора Нидермайера в Москву. Вместе с ним едет Поль – один из директоров фирмы Круппа. Нидермайер и Поль проводят в Советском Союзе четыре недели. Вместе с представителями ВСНХ они осмотрели московские заводы «Динамо» и авиационный завод в Филях, ленинградский Путиловский завод и судостроительные верфи, рыбинский моторостроительный завод и т.д.
После третьей поездки в Москву Сект и Нидермайер создают немецкое промышленное общество «ГЕФУ» – «Общество проведения экономических предприятий». Под вывеской концессии происходила торговля оружием и военными технологиями. Замечу, что не только Советский Союз поставлял военную технику Германии. Так, в 1924 году рейхсвер через фирму «Метахим» заказал СССР 400 тыс. 76,2-мм (3-дюймовых) патронов для полевых пушек. Читатель может возразить: а зачем немцам русские 76,2-мм снаряды, когда у них был свой, конструктивно иной 75-мм снаряд для полевых орудий? Дело в том, что Версальским договором было оставлено небольшое число 75-мм и 105-мм полевых орудий для рейхсвера, а остальное союзники потребовали сдать. Точное число орудий кайзеровской армии было известно, но немцам удалось припрятать несколько сотен русских 76,2-мм полевых пушек образца 1902 года, которые по различным причинам союзники не учли. Германские 75-мм патроны к ним не подходили, и посему рейхсвер обратился к СССР.
И вот в июне 1924 года господин Нейман (он же майор Нидермайер) прибывает в шестую командировку в страну большевиков, которая продлится аж до декабря 1931 года. Версальский договор запретил Германии иметь военных атташе при посольствах. И тогда Сект предложил создать в Москве представительство германского Генштаба, который, кстати, тоже был запрещен и потому именовался «войсковым управлением».
Представительство Генштаба получило название «Ц-МО» – «Центр-Москва». В Берлине при Генштабе существовал специальный отдел «Ц-Б» (Бюро по руководству работами в России), которому и было подчинено «Ц-МО».
Формально «Ц-МО» числился хозяйственной службой посольства Германии и размещался в двух зданиях – на улице Воровского, д. 48 и в Хлебном переулке, д. 28.

Учения в танковой школе КАМА под Казанью.  Фото из журнала Illustrated London news

Поначалу формальным главой «Ц-МО» был полковник Лит-Томсен, а фактическим – его заместитель Нидермайер. В 1927 году Лит-Томсен был отозван, и главой «Ц-МО» стал Нидермайер.
Как позже заявит Нидермайер: «По прибытии в Москву я в первую очередь занялся организацией школ по обучению немецких офицеров. В г. Липецке в 1924 году организована школа немецких летчиков. В 1926 году в Казани – школа танкистов, в 1927 году в районе гор. Вольска – химическая школа. Кроме этого, в 1924 году по договоренности с Барановым при штабе Военно-воздушных сил СССР были созданы специальные команды из немецких летчиков-испытателей для проведения опытных и испытательных работ по заданиям ВВС».
Авиационная школа в Липецке занималась подготовкой военных летчиков из немецких офицеров. Весь преподавательский состав был прислан из Германии. Начальником школы был Штар, преподаватель ВВС при школе – Райвичер. Прибывающие из Германии офицеры обучались здесь летному делу в течение 5–6 месяцев и по окончании направлялись в Германию. Одновременно при школе проводились и исследовательские работы по авиации. Материальная часть приобреталась немецким Генштабом за границей тайно от союзников и переправлялась в Липецк. При школе имелись самолеты различных конструкций. 80 штук истребителей было закуплено у голландской фирмы «Фоккер». Посредством этой же фирмы в Германии и Англии закуплены бомбардировщики и транспортные самолеты. В школе всего обучено около 700 летчиков. В 1932 году Липецкая школа ликвидирована.
Казанская школа танкистов занималась подготовкой офицеров-танкистов. Начальником школы был подполковник Мальбрандт, а затем майор Радельмайер. Материальная часть для школы изготовлялась в Германии. Немецкие фирмы: «Крупп», «Рейнметалл» и «Эрхардт» получили от Генштаба секретное задание – сконструировать и подготовить легкие и средние танки. Изготовленные танки в разобранном виде доставлены в Казань, где были собраны и применялись для учебы. Весь преподавательский состав состоял из немцев, присланных из Германии. Помимо учебы здесь также проводились и опытно-исследовательские работы. Всего было подготовлено около 250 танкистов. Школа ликвидирована в 1932 году.
Химическая испытательная станция называлась «Вольский химический полигон». Здесь немецкими химиками производились большие опытные работы по использованию отравляющих веществ в боевых условиях. На станции одновременно проводилась работа по подготовке военных специалистов химической службы. Опыты проводились в направлении выяснения эффективности применения отравляющих веществ в различных климатических условиях, а также способов их боевого применения (химические снаряды, разбрызгивание с переносных ручных аппаратов, самолетов и т.п.). Все оборудование для химической станции было привезено из Германии тайно от союзников. Постоянный немецкий рабочий штат при станции состоял приблизительно из 25 человек. Кроме этого, периодически из Генштаба прибывали немецкие офицеры, которые, пройдя обучение, возвращались на родину. Какое количество специалистов было обучено в этой школе, я не знаю. В 1930 году школа была ликвидирована.
В 1926 году Нидермайер оказался на грани провала. В 1925 году он под фамилией Штраус принял участие в маневрах Западного ВО, где завербовал командира РККА Готфрида, немца по национальности. Готфрид поставлял Нидермайеру весьма ценную информацию о политических интригах в руководстве РККА.
В сентябре 1926 года ОГПУ арестовало Готфрида, а в следующем году он был расстрелян. Нидермайер же отделался выговором от Секта, который ему категорически запретил заниматься агентурным шпионажем. Ну а что касается технического шпионажа, то для Нидермайера и так были открыты двери почти всех оборонных предприятий Союза. Он почти ежегодно посещал заводы Горького, Казани, Сталинграда, Ростова и других городов.
Нидермайер регулярно встречался с Тухачевским, Уборевичем, Якиром, Корком, Блюхером, Радеком, Рыковым, Караханом, Крестинским и руководством ВВС – Барановым и Алкснисом, начальником военно-химического управления Фишманом, начальником танковых сил Халепским.
Замечу, что все перечисленные деятели были расстреляны в 1937–1938 годах. Связано ли это с частыми контактами с Нидермайером – дело будущих историков.
Исключение составил Яков Моисеевич Фишман (1887–1961). До декабря 1920 года он состоял в партии эсеров. Именно он изготовил бомбы для убийства германского посла Мирбаха. С 1922 года был ответственным сотрудником Разведупра. В 1936 году талантливый ученый стал доктором химических наук. Арестован 5 июля 1937 года. Его единственного из всей этой компании не расстреляли, а отправили в ОТБ НКВД заниматься химическим оружием. В 1947 году освободили. В 1955 году реабилитировали.
Согласно ряду германских источников, в конце 1934 года Гитлер рассматривал две кандидатуры на должность руководителя Абвера – Вильгельма Канариса и Оскара Нидермайера. Как известно, выбор был сделан в пользу первого.
В декабре 1931 года Нидермайера отзывают в Берлин. Возможно, это было связано с тем, что Германия отправила в СССР военного атташе генерала Холма и функции «Ц-МО» начали сокращаться.
Любопытный фрагмент из книги С. Кремлева «Дневники Берии – не фальшивка!» Запись от 15 сентября 1940 года: «Амаяк передал из Берлина интересные обзоры.
Очень полезно, я их полностью передаю Кобе, и он их тоже читает…
Прислал отчет о беседе с профессором Нидермайером.
Очень интересно. Этого профессора мы хорошо знаем. Сотрудник генерала Секта и долго жил у нас. Справлялся о Радеке и Гиршфельде. Сейчас он профессор Берлинского университета по военным делам и полковник для особых поручений при начальнике штаба верховного командования Кейтеле. Говорит, что сторонник советско-германского сближения.

Самое важное.
Нидермайер хвалился, что немцы до войны разведали в Англии все цели и бомбят точно, а англичане не знают расположения важных военных объектов и 50% бомб падает на невоенные объекты. Вывод: они ведут такую разведку и у нас, надо усилить оперативно-чекистское обслуживание по всем объектам, доступным для бомбежки…
Остерегал нас от угрозы бомбежек Баку англичанами. Говорит, что хватит десятка бомб. Ну, это мы и сами знаем. Но надо учесть тоже».
Упомянутый Амаяк Кобулов с августа 1939 года – легальный резидент НКВД СССР в Берлине под прикрытием секретаря, а затем – первого советника полпредства СССР в Германии (кличка «Захар»).
В СССР Нидермайер вернулся лишь в начале 1941 года. Он по Транссибу отправился в Японию, где пробыл две недели. Официальная цель поездки – проведение лекций для японских военных. В Токио Нидермайер встречался с Рихардом Зорге, которому сообщил время нападения вермахта на СССР и направление главного удара. Зорге поспешил передать информацию в Москву. Увы, и время, и направление ударов были указаны неверно.
На обратном пути Нидермайер провел несколько дней в германском посольстве в Москве якобы для бесед с послом Шуленбургом и якобы вообще семь дней не выходил из германского посольства.
С начала 1990-х годов в наших СМИ появился ряд статей, где утверждается, что Нидермайер еще в 1920-х годах был завербован советской разведкой. Любопытно, что авторы статей – бывшие сотрудники КГБ – ссылаются на документы, недоступные независимым исследователям. Утверждается, что в НКВД Нидермайеру присвоили псевдоним «Нибелунг». В любом случае Нидермайер предоставил советской разведке большой объем информации о состоянии вооруженных сил Англии, Франции и других государств, а также раскрыл множество их политических секретов. Но передавал ли он информацию в инициативном порядке или по указанию своего руководства?
Так, по словам Нидермайера, он лично передал представителям РККА план укреплений Босфора и Дарданелл, составленный германскими инженерами, строившими там береговые батареи в 1914–1917 годах. Между прочим, и сейчас этот план имеет огромную историческую ценность. С его помощью можно ответить на вопрос: смог ли бы русский флот овладеть Босфором в 1917 году? Я навел справки по личным каналам. Оказывается, все эти материалы есть в наших архивах, но, увы, под грифом «совершенно секретно».
В декабре 1941 года под Ржевом практически полностью была уничтожена германская 162-я пехотная дивизия. И вот в начале 1942 года на базе управления дивизии в Полтавской области (штаб дивизии – Миргород) начинается формирование мусульманского легиона. Официально он именуется 162-й пехотной дивизией. В мае 1942 года в командование дивизии вступает генерал-майор Нидермайер. Всего в дивизии было 17 тыс. человек. В целях дезинформации были оставлены даже прежние номера пехотных и артиллерийского полков. Из личного состава дивизии «мусульман» – 9 тыс., и 8 тыс. немцев (в основном фольксдойче).
С ноября 1943 года 162-я дивизия действовала в Италии против партизан в районе Удине–Триест. Затем несла береговую оборону на участке Фиуме–Пола–Триест–Герц –Цдине, занималась строительством береговых укреплений на восточном побережье Средиземного моря и непродолжительное время участвовала в боях на фронте против войск союзников.
21 мая 1944 года Нидермайер был смещен с должности командира дивизии и отправлен во Францию советником по восточным легионам при командующем Западным фронтом. Собственно восточных легионов на Западе не было, а имелось 60 батальонов, укомплектованных советскими пленными или добровольцами. Большая часть из них была задействована в системе обороны Атлантического вала.
Позже Нидермайер утверждал, что в случае успеха операции «Валькирия» (покушение на Гитлера) он собирался использовать восточные батальоны для нейтрализации частей СС во Франции.
Далее происходят необъяснимые события. 24 января 1945 года генерал-майор Нидермайер был арестован гестапо «за высказывание пораженческих настроений» и заключен в тюрьму в городе Торгау. Смею заметить, что в 1945 году персоны такого ранга в Третьем рейхе за пустую болтовню не арестовывались. Но по каким-то причинам Нидермайера не только не казнили, но даже не судили. В конце апреля 1945 года он был освобожден американскими солдатами. Прожив несколько дней в американской зоне оккупации, Нидермайер бежит в… советскую зону. Там его арестовывает СМЕРШ. Генерал-майора три года таскают по тюрьмам и интенсивно допрашивают.
По решению Особого совещания при МГБ СССР от 10 июля 1948 года Нидермайер был осужден к 25 годам исправительно-трудовых лагерей. 25 сентября того же года он умер, отбывая срок наказания во Владимирской тюрьме МВД СССР. Не менее любопытно то, что Нидермайер 28 февраля 1998 года реабилитирован Главной военной прокуратурой.
Я читал с карандашом протоколы допросов Нидермайера и убедился, что они полностью фальсифицированы. Начну с мелочи. Надермайер, говоря о своих путешествиях в Персии в 1912, 1915 и 1916 годах, свыше десяти раз называет ее Ираном. Между тем Персия была переименована в Иран шахом Реза Пехлеви лишь в 1935 году! Советские малограмотные фальсификаторы этого, видимо, не знали. Но чтобы этого не знал Нидермайер!!!
Его не спрашивали ни о Тухачевском, ни о других его советских «подельниках» на процессах 1928–1937 годов. Так и остались тайной причины его визита в Японию, недельное пребывание в мае 1941 года в Москве, участие в операции «Валькирия», работа или, наоборот, отказ сотрудничать с советской разведкой в 1930-х годах и многое-многое другое. 

Хедвиг Ева Мария Кислер — Хеди Ламарр, (псевдоним, под которым больше известна Кислер), была звездой кино 30-х – 40-х годов прошлого века. Она была не просто актрисой, но и талантливым изобретателем системы беспроводной шпионской связи. Это были радиоуправляемые торпеды-перехватчики радиосигналов. Когда шла Вторая мировая война, она и Джордж Антеил, смогли обеспечить безопасность военных коммуникаций, что стало ранней формой расширенного спектра. Красивая кинозвезда использовала свою внешность, как обложку. Она совершала гастроли в разные страны, где общалась с большим количеством людей. Никто даже не мог заподозрить известную актрису в шпионской деятельности. Данные, которые она добывала, оказали огромную помощь военному делу США.



Во время Второй мировой войны Жозефина Бейкер работала конферансье, а также была певицей и танцовщицей. Эта афроамериканка родилась в Сент-Луисе Штат Миссури. Не имея успеха на родине из-за расовых предрассудков, Бейкер переехала в Париж, став там суперзвездой. Когда началась Вторая мировая война, она присоединилась к французскому Сопротивлению. Жозефина стала курьером, перевозившим важные военные донесения и карты в страны, которые оккупировала Германия. Ни военные, ни чиновники не могли заподозрить в знаменитой актрисе шпиона. Секретные данные женщина записывала между своих нот невидимыми чернилами. За свою шпионскую деятельность она была награждена медалями Сопротивления.



Бетти Пэк была настоящим «Джеймсом Бондом в юбке», одной из самых успешных американских разведчиц времён Второй Мировой войны. Эми Элизабет Торп, таково настоящее имя шпионки, имела офицерский чин. Сначала её завербовали британцы, а затем она перешла на службу в ЦРУ. Бетти Пэк удалось похитить французские военно-морские коды. Это было ещё до Второй мировой войны. Также она прихватила очень важные документы из сейфа. Как ей это удалось, так и осталось тайной. Элизабет влюбила в себя служащего посольства Виши во Франции. Позднее он стал её мужем, и они прожили с ним всю оставшуюся жизнь в мире и согласии.



Разведчицы гражданской войны
Полин Кашмэн, тоже актриса, была разведчицей гражданской войны США. Она выступала на стороне Союза. Однажды её схватили и приговорили к смертной казни. Но удача была на её стороне. За трое суток до казни Кашмэн удалось сбежать. Когда она вернулась в Союз, президент Авраам Линкольн высоко оценил её заслуги. В течение многих лет Полин Кашмэн, путешествуя по Штатам, рассказывала широкой публике о своей разведывательной деятельности и о подвигах армии. После её смерти на могильном камне написали: «Паулин Фраер – шпионка союзников».



Сара Эмма Эдмондс — это ещё одна разведчица времён гражданской войны США.
Она тоже была на стороне Союза. Чтобы попасть в армию, Сара переоделась мужчиной.
Её отличительной чертой были бесстрашие и способность к перевоплощению.
Она могла стать бравым солдатом или несчастной рабыней.
В армии Сару Эмму знали, как Френка Томпсона.
Её пол был раскрыт в госпитале, когда она попала туда, заболев малярией.
После этого Эдмондс продолжила работу в госпитале, как медсестра, под своим настоящим именем.



Нэнси Харт сражалась на стороне Конфедерации. Она передавала донесения между войсками Юга. Ещё в возрасте 20-ти лет её захватили военные армии Союза, но Нэнси удалось сбежать, убив одного охранника. Она застрелила его из принадлежавшего ему оружия.



Мэри Эдвардс Уокер была доктором. Она стала Военнослужащей Союза, попав в плен. Уокер всегда носила мужскую одежду и работала хирургом в госпитале. Эта разведчица – единственная женщина, награждённая Почётной медалью Конгресса.



Другая женщина-шпион, Мэри Элизабет Бауэр, была освобождённой рабыней, работавшей в Белом доме Конфедерации горничной. Она добывала важные сведения для северян. Никто не обращал внимания на «неграмотную» прислугу. В её присутствии велись очень важные разговоры о планирующихся военных действиях. Бауэр доставала очень важную информацию для армии Союза.
Помимо военных разведчиков в США были агенты по освобождению рабов. Самой известной из них является Гарриет Табмен. Но эта женщина не только занималась освобождением рабов, но и служила в армии северян в штате Южная Каролина. Получив большой опыт работы в «Подземной железной дороге», она смогла организовать целую шпионскую сеть из бывших рабов. Они стали её ушами и глазами, сообщая о передвижении военных Южан. Благодаря этому было обнаружено много лагерей повстанцев. В 1863 году Гарриет вместе с полковником Джеймсом Монтгомери и чернокожими солдатами совершили прорыв, приведший к окончательной свободе более чем 700 рабов. Этому помогла информация, собранная Табмен. После войны Табмен организовала две школы для бывших рабов и дом престарелых.

Впрочем, называть Ёсико Кавасиму шпионкой будет не совсем верно. Она не скрывала свою личность в тени конспирации; напротив, с юных лет её персона была окружена вниманием прессы и многочисленными скандалами. В большинстве случаев она действовала открыто, под своим именем, и лишь в особых ситуациях работала инкогнито, в том числе под видом мужчины. Сильными сторонами Кавасима были решительность, острый ум, дар убеждения и соблазнения, а также открывавшее многие двери аристократическое происхождение.
В 21 год в Порт-Артуре она вышла замуж за монгольского аристократа и военачальника Ганжуржаба, друга её отца по маньчжурскому двору, но брак не продлился долго. Спустя два года Кавасима плела сети интриг в Шанхае — тогдашнем центре активности всех политических сил и разведок Азии. Её целью было сплотить потерявшую власть и деньги старую знать империи Цин вокруг интересов Японской империи, а также снабдить имперские спецслужбы разнообразными тайнами, которыми всегда изообилует высший свет. Её покровителем, наставником и любовником стал генерал Танака Рюкити, японский военный атташе и один из ведущих разведчиков империи. Ёсико оказалась бриллиантом в его коллекции агентов: умная, отчаянная и утончённая аристократка, предпочитающая мужские костюмы и готовая в буквальном смысле на всё — во имя империи и возрождения славы маньчжурской династии под сенью Восходящего Солнца. После отзыва Танаки в Японию, на смену ему пришёл Доихара Кэндзи, начальник разведки Квантунской армии и архитектор отделения Маньчжурии от Китая.


Свадьба Ёсико Кавасима и Ганжуржаба (1927) и сама Ёсико-сан

При активном участии Ёсико японские спецслужбы складывали — когда открыто, когда тайно — мозаику интриги, которая вскоре привела к возникновению Маньчжоу-Го, японского протектората в Маньчжурии. Новому государству не хватало лишь подходящего правителя… И Кавасима по заданию Доихара применила все свои таланты, чтобы убедить своего родственника, последнего цинского императора Пу И присоединиться к японцам. Она организовала его «похищение», а точнее, безопасный вывоз из Шанхая в Маньчжурию. В 1934 году Пу И взошёл на трон в качестве императора Маньчжоу‑Го.
Ёсико Кавасима получила звание генерала армии нового государства, собрала личный отряд в несколько тысяч головорезов и принялась огнём и мечом наводить новый порядок в возвращённых династии владениях. Японская пресса превозносила её как «Жанну д’Арк» Востока, а китайская обвиняла в зверствах и военных преступлениях. И то, и другое было откровенной пропагандой, и мы вряд ли узнаем, соответствует ли действительности образ генерала Кавасимы, с хохотом шагающей по трупам женщин и детей с бутылкой сакэ и трубкой опиума в руках.



Как бы то ни было, чем дальше, тем больше Ёсико разочаровывалась в том, что японцы и их союзники строили в Маньчжурии. Вероятно, она искренне верила, что строит лучший мир, в котором народы Азии сплотятся и достигнут процветания. Но поведение японской армии, относившейся к инородцам не лучше СС, открытое презрение японских военачальников к неяпонской знати и лично Пу И, военные преступления, неприкрытое угнетение и эксплуатация «освобождённых народов» — развеяли эти иллюзии, как пыль маньчжурских степей.
Распустив свой отряд и став радиоведущей, Кавасима начала открыто критиковать действия японцев. Это, само собой, не нашло понимания у настоящих хозяев Маньчжоу-Го. Но трогать или устранять слишком популярную фигуру с обширнейшими связями никто не рисковал. Ёсико просто убрали в тень, а сама она погрузилась в чёрную депрессию. Единственным её другом осталась ручная обезьянка.
Власти Гоминьдана арестовали Кавасиму после разгрома Японии и спустя три года следствия приговорили её к смерти. 25 марта 1948 года её растреляли. И хотя в Азии до сих пор ходят слухи о том, что она и в этот раз сумела скрыться и жила ещё 30 лет под другими именами, вряд ли они правдивы. Как это часто случается с людьми слишком сильными и необычными для своей эпохи, конец истории, увы, оказался трагическим.

Агенты-русские
Другая категория шпионов ЦРУ – бывшие советские граждане, чаще всего из числа эмигрантов второй волны. К примеру, в 1949-1960-х годах массовая засылка таких агентов осуществлялась по программе Aerosol. В Советский Союз забрасывались члены антисоветской организации НТС, представители национальных меньшинств РСФСР, а также украинцы-бандеровцы и прибалтийские националисты. Они пересекали пограничную полосу в труднодоступных местах, а иногда сбрасывались с парашютом.
Шпионы-эмигранты проходили подготовку в «Институте по изучению СССР» и в нескольких разведшколах. Как правило, эти люди помнили советские реалии, однако за время их отсутствия многое изменилось. Шпионы могли провалиться на том, что не знали появившихся в последние годы крылатых фраз из фильмов или общепринятых сокращений (например, ЖКХ).
В разгар Холодной войны журнал Time опубликовал статью о лагере подготовки «зелёных беретов» в городке Бад-Тёльц в Западной Германии. В нём диверсантов обучали русскому и другим языкам Восточной Европы. Помимо языковой подготовки агенты должны были знать, к примеру, «слова популярных песен».
Ценную информацию о содержании программ обучения сообщил советским спецслужбам агент ЦРУ, убеждённый монархист Евгений Голубев, которого в 1952 году американцы забросили на Сахалин. Он проходил подготовку в разведшколе в Бадверисофене (Бавария).
«Преподавание и психологическая подготовка курсантов имели целью укрепить их антисоветские взгляды и убеждения, – отмечает исследователь Александр Костанов. – Вместе с тем, чтобы держать их в курсе событий, происходивших в СССР, им позволяли слушать советские радиопередачи, читать газеты «Правда» и «Известия».
Важнейшей привычкой советского человека, удобной для шпионов, считалось пьянство.
«Напоите человека. Вино – ваш союзник», – говорилось в одной из инструкций ЦРУ.
Тот же Евгений Голубев, по одному из сценариев, должен был получить легальные документы, угостив алкоголем случайного советского гражданина. Предполагалось подмешать ему в напиток снотворное.
Как и шпионы-иностранцы, засланные агенты для получения информации спекулировали на общечеловеческих слабостях, присущих советским гражданам: жадности, хвастовстве, самолюбии и т.д.

История началась осенью 1980 года, вскоре после окончания Летних олимпийских игра в Москве. В советское посольство в Риме пришел молодой американец, и на ломаном русском языке заявил, что хочет стать гражданином СССР. Парня пригласили в кабинет, где с ним беседовал Борис Соломатин — легенда внешней разведки. На жаргоне разведчиков его еще называли «волкодавом» за фантастическое умение вербовать.


«Волкодав» Борис Соломатин

Во время разговора выяснилось, что Соутер служит на флоте помощником адмирала Уильяма Кроу, который командует шестым флотом США. Для советской разведки Соутер стал, как говорят эксперты, невероятным подарком судьбы. На предложение Соломатина работать на разведку Советского Союза Соутер ответил согласием, при этом категорически отказался от любого вознаграждения, что очень отличает его от большинства иностранных агентов того времени.
Честный, искренний идеалист, верящий в высший смысл человеческой жизни, — таким Соутер был с самого детства. Он родился 30 января 1957 года на северо-западе штата Индиана в городе Хаммонд. Благодаря матери Соутер увлекся русской классической литературой, потом трудами Маркса, но главной его страстью был Владимир Маяковский.


Уильям Кроу

Достигнув совершеннолетия, Соутер по собственному желанию идет служить на флот. Окончив школу военных фотографов, получает назначение на шестой флот США. В должности фотографа разведывательного отдела он служит на авианосце «Нимиц», а затем на крейсере «Олбани» в должности личного фотографа адмирала Кроу и его секретаря.
Служба его проходила на базе ВМС Гаэта, которая находилась в недалеко от Рима. Именно туда регулярно агент «Уго» приезжал для встречи с нашими связными.



Все секретные материалы Гленн фотографировал. Специально для него в недрах внешней разведки СССР был создан небольшой фотоаппарат. Американские авианосцы были наполнены секретами по самую ватерлинию, как говорили специалисты. Поэтому Соутер передавал столько пленок, что его кураторы еле успевали проявлять. В Кремль регулярно поступала детальная информация о вооружении шестого флота, его стратегических планах, о перемещениях атомных подводных лодок. Одним словом, благодаря Соутеру, Шестой американский флот был под колпаком советской разведки.



Но это была только разминка для Гленна.
В 1982 году срок службы Соутера в ВМС заканчивается, и он возвращается в Штаты. Причем возвращается без жены, итальянки Патриции де Пальма. Они поженились в 1981 году, когда Майкл уже месяц работал на советскую разведку. Взбалмошная итальянка, которая следила за каждым шагом своего мужа заметила, что с ним что-то не так: по ночам слушает радио, что-то фотографирует, пользуется какими-то странными объективами без западной маркировки, и регулярно куда-то отлучается. В итоге она добилась, что он взял ее на одну из конспиративных встреч.
Пока Соутер был рядом, Патриция молчала о его работе на русских. Но как только он уехал в США без нее, держать язык за зубами была уже не в силах. 31 декабря 1982 года во время новогодней вечеринки на военной базе Гаэта, изрядно выпившая итальянка затащила одного из американских офицеров в ванную комнату, и выдала ему тайну своего бывшего мужа. Но тогда этой информации не придали особого значения, хотя донесение задокументировали.
Соутер приезжает в Норфолк, где расположена главная военно-морская база США в Атлантическом океане. Там он поступает на военный факультет университета, чтобы стать офицером. Одновременно устраивается на работу в сверхсекретный разведывательный центр ВМФ США. Агент «Уго» начинает присылать в Москву информацию, доступа к которой никогда не было не только у советской разведки, но и у большинства высокопоставленных американских военных. Ему удается добыть для СССР наиважнейший документ американцев — план применения атомного оружия. Документ попал в руки КГБ в 1983, когда отношения между США и Советским Союзом накалились до предела.



Благодаря агенту «Уго», советское руководство знало о месте нахождения каждого американского надводного и подводного корабля. Впоследствии сами американцы говорили, что в этом конфликте победил бы Советский Союз.
Угроза открытого военного конфликта между СССР и США сходит на нет после ухода из жизни руководителя Союза Андропова, а затем министра обороны СССР Дмитрия Устинова. Это были два непримиримых противника западной политики. В 1985 году к власти пришел Горбачев, и страна взяла курс на перестройку.


Гленн не только блестяще работал на Москву, его высоко ценило и американское руководство. В один прекрасный день Соутеру предложили серьезное повышение по службе. Это и стало началом провала агента «Уго».
По словам специалистов, у Майкла появилась перспектива перехода на службу в ЦРУ, и советские кураторы посоветовали Гленну согласиться с новым назначением. В отношении нового кандидата в ЦРУ начинается стандартная проверка: американцы копаются в прошлом Соутера, и довольно быстро узнают о его давнем увлечении коммунистическими идеями. Выяснили, что он с интересом изучает русский язык. Против него сыграл и донос его бывшей жены-итальянки.
Тучи начали сгущаться, и Майкл вылетел в Рим, где встретился со связным, который и вывез его в СССР. Так Майкл Соутер превратился в Михаила Орлова. В Москве Михаил ни в чем не испытывает нужды: квартира в центре города, небольшая дача в престижном поселке Жуковка, новенькие «Жигули». В КГБ Соутер майором , чем он очень гордился.



В начале 1987 года Орлов начинает работать в институте имени Андропова преподавателем английского языка. То есть Он регулярно общался с людьми, которых КГБ готовил к работе за рубежом, знал их в лицо. Это значит, что чекисты ему полностью доверяли.
К тому моменту в Москву перебрались и другие знаменитые агенты: Ким Филби, Джордж Блэйк. Никому из них КГБ не оказывало такого доверия. Но к оперативной работе, как говорят специалисты, ни Орлова, ни Филби, ни Блэйка не подпускали. В институте Михаил познакомился с преподавателем английского Еленой, которая в апреле 1988 года стала его женой. Через год родилась дочь Александра. А вскоре в гости к Соутеру приехала его мать.



Казалось бы, в жизни все есть: любимая жена, дочь, мать, работа. Но Орлов с каждым днем погружается в глубокую депрессию, из которой видит только один выход.
22.6.1989 Михаил Орлов, находясь даче, зашел в гараж, сел в машину, завел двигатель и закрыл все двери...
Причиной такого поступка, как считают эксперты, стал крах коммунистической идеологии в СССР. Идеалист и романтик Соутер не смог вынести крушения своей мечты.



По уникальности и ценности той информации, которую Михаил Орлов-Соутер добыл для советской разведки, его называли бриллиантом среди всех агентов КГБ.