Сталин. Роль в истории страны. Современники, события, явления. Сталин сегодня.

Цитата12 августа 1904г. родился, а 24-го был крещен царевич Алексей Николаевич, долгожданный наследник Николая II.
 
По этому случаю «для объединения вокруг трона армии и всего общества», царь издал Манифест от 24 августа  1904 года, в котором среди череды прочих льгот и послаблений, ОТМЕНИЛ телесные наказания для нижних чинов в армии и на флоте!
Эти «демократические свободы»  включали в себя:
-  отмену телесных наказаний для крестьян, национальных меньшинств, солдат и матросов;
-  для евреев была отменена обязательная оплата отсрочки военной службы;
 - прекращено следствие по поводу растрат военного имущества частными лицами, школам и т.п.;
 - солдаты, нарушавшие военные предписания вступлением в брак, были прощены;
- дезертиры и уклоняющиеся от службы, явившиеся с повинной в течение года (!!!)  после рождения царевича, освобождались от ответственности (для финнов срок был сокращен до 3 месяцев).

...
Первоначальная эйфория, возникшая на волне «ура-патриотизма», после ряда тяжелых поражений и потерь на германском фронте, довольно быстро «сошла на нет», а все армейские  проблемы (низкая боеспособность второочередных дивизий, слабая дисциплина, «самострелы», воровство, мародерство, дезертирство,  уклонение от воинской службы и т.п. явления) начали обостряться.

В этих условиях решили искать спасения в «затягивании гаек» и телесные наказания (порку нижних чинов  розгами, плетьми  и шомполами)  в армии тихо, «без шума и пыли», вновь официально разрешили и начали широко использовать.

...

«Ко времени моего прибытия Подольским полком командовал Григорович, бывший воспитатель, а потом ротный командир Одесского юнкерского училища.
Это был человек самых отрицательных качеств, бессердечный с офицерами, и жестокий с солдатами, эгоистичный, трусливый и лживый, в высшей степени несправедливый, но совершенно непонятным причинам он был выдвинут моим предшественником.
Высокомерие его с офицерами и полное безразличие к их интересам выразившееся, между прочим, в совершенном игнорировании поощрения их боевых заслуг, разогнали лучших офицеров, все стремились уехать из полка, чтобы затем уже не возвращаться к Григоровичу.
Провинившихся солдат он приказывал быть шомполами.
 
Как только я узнал Григоровича, то дал ему понять, что он не ко двору, а после боя у Сколино, где Григорович выказал себя постыдным трусом, он разыграл контуженного, избавил полк от своего правления, уехал в тыл, куда я ему послал письмо с требованием не возвращаться, что он и исполнил…»

Теперь посмотрите, что в своем военном дневнике записал родной брат знаменитого «черного барона» П.Н. Врангеля, Николай Врангель:
«10 ноября 1914 года.

Скверные слухи ходят и о некоторых военачальниках. Так, сегодня мне рассказывали ужасы о генерале Гильчевском (к счастью, уже смененном), зверства, насилия и безобразия которого превосходят даже всё то, что наши газеты выдумывают о немцах».
(Николай ВРАНГЕЛЬ «Дни скорби. Военный дневник»).

А вот что, на этот счет, вспоминал о широко «распиаренном» нынешними нью-монархистами, адмирале Колчаке,  его сослуживец и близкий приятель, адмирал В.К. Пилкин:

«Колчака обвиняли в жестокости. Был ли Колчак жесток? Он был бешено вспыльчив.
«Чертушка!» — говорил о нем Бахирев. Из песни слова не выкинешь! Молодым офицером, на «Аскольде», Колчак действительно жестоко дрался, и его принуждены были останавливать начальники и сослуживцы.
 
В баллотировочной комиссии ст. офицер «Аскольда» Теше возражал против производства Колчака и положил ему черный шар, ставя ему в вину жестокое обращение с командой…»
(В.К. Пилкин «Два адмирала». Архив Библиотеки-фонда «Русское Зарубежье». Ф. 7.)

Посудите сами, какая там «драка» могла быть в 1904 году между офицером и его матросом?! 
Нижний чин тогда мог лишь стоять, вытянувшись «во фрунт», в то время как офицер бил его «по мордасам». Ни о каком сопротивлении, не говоря уже об ответных ударах и речи идти не могло.

Судя по тому, что даже старший офицер (!) крейсера «Аскольд» ставил Колчаку в вину «жестокое обращение с командой», будущий «рыцарь духа» изрядно злоупотреблял своей привычкой бить матросов.

....
«В отделении собрались солдаты разных возрастов — много было немолодых людей, лег тридцати пяти — сорока. В отделениях командирами были кадровые унтер-офицеры и ефрейторы.
Они все время служили в запасном полку, на фронте еще не были и, так как очень боялись попасть туда, выслуживались, с подчиненных драли три шкуры, а перед взводами и прапорщиками роты тянулись в струнку.
За малейшую провинность били солдат, били изо всех сил — иногда зубы вылетали от метких и сильных ударов этих «шкур».
 
Солдаты были озлоблены, запуганы и почти всегда угрюмо смотрели в землю.
— Ешь начальство глазами! — покрикивали отделенные и грозили кулаками.
Приходилось поднимать голову и смотреть на начальство, никому не хотелось получить в зубы».

Подчеркнем, что так били не молодых, запуганных солдат, а опытных фронтовиков и те – помалкивали… до поры до времени.
....
«Русские были удивлены демократическими отношениями французских офицеров и солдат. Их можно было встретить в кафе вместе за одним столиком, они запросто подавали руку друг другу, что абсолютно не допускалось в русской армейской среде.
Французы-солдаты просто обращались к своим офицерам: «господин капитан», даже «господин генерал», а непосредственно к своему командиру роты или командиру дивизии еще более располагающе, с оттенком некоей интимности: «мой капитан», «мой генерал», без всяких там «высокоблагородий» и «высокопревосходительств».

Ни о каких телесных наказаниях не могло быть и речи; любой французский офицер, позволивший себе ударить солдата, сполна, а то еще и с лихвой получал сдачи — на том дело и кончалось.
А ведь в русской армии били направо и налево, а в последнее время, чтобы укрепить пошатнувшуюся в русских войсках во Франции дисциплину, были введены на законном основании, то есть по указу его императорского величества, телесные наказания розгами».
...
Есть несколько воспоминаний участников Гражданской войны о том КАК тогда в РККА относились к малейшим попыткам мордобоя.
Один из бойцов был пойман спящим в «секрете».
Командир  части  наутро построил бойцов, вывел провинившегося перед строем, рассказал про то, что все могли запросто погибнуть из-за его проступка и замахнулся, чтобы его ударить за это нагайкой.
Боец, до этого понуро стоявший перед строем, вскинулся:
«Виноват – РАССТРЕЛИВАЙ! А бить себя не дам!»
И командир опустил руку, понимая, какая реакция была бы у виновного, да  у других бойцов, в случае его удара нагайкой.


Характерный пример реакции выпоротого когда-то солдата на встречу с «обидчиком» приводит легендарный сибирский партизанский командир Иван Яковлевич Строд.

(Дело происходит в 1922 году. И.Я. Строд командует эскадроном в партизанском полку «Дедушки Каландаришвили», сражавшегося в Забайкалье с войсками атамана Семёнова и барона Унгерна. Красноармейское командование решило поменять комсостав партизанского полка на бывших кадровых офицеров царской армии, перешедших Красную Армию).
О том, что из этого вышло, рассказывает И.Я Строд:

«Вдруг ко мне подбегает (не помню из какого эскадрона) партизан и спрашивает:
    – Скажите, товарищ эскадронный! Вы не знаете, кто этот второй, прибывший с новым командиром?..
Я ответил, что, по слухам, – это вновь назначенный вместо меня командир эскадрона; завтра я должен сдать ему эскадрон, а на-днях должна приехать смена и другим командирам.
     – Значит, всех командиров снимают?.. Здорово, нечего сказать, малина ягода!..
А знаете вы фамилию вашего преемника?.. Нет?..
А я вот знаю и очень хорошо – это Иванов, казачий урядник, служил у Семенова и на станции Даурия двадцать шомполов вкатил в мою сахарницу, как пленному красноармейцу, а теперь он же нами командовать будет?..
 
Отверни голову – ничего не понимаю! Сейчас пойду и застрелю курву на месте!
И призвав в свидетели Христа, мать и еще кого-то, партизан бросился догонять завернувший за угол свой эскадрон.

     Я остановил его и постарался успокоить:
     – Может быть, ты ошибся? Мало ли похожих людей бывает!
     – Нет, нет!.. это – он, я не ошибся! Я хорошо его запомнил, не хватает только погон, а остальное – все прежнее! Может быть вы сомневаетесь, что меня порол он, правда – не лично, а казаки под его командой, – так зайдемте вот в этот садик, и я вам покажу рубцы на крякухе!..

     Подозрения в ошибке исчезли у меня окончательно, но после моих настойчивых убеждений и упорных требований, он дал мне слово ничего не предпринимать и никому из братвы не; говорить ни слова про бывшего урядника-семеновца.
Я обещал все передать тов. Асатиани, а уж он должен знать, как поступить.
(Строд И. Я.  Унгерновщина и Семёновщина // Пролетарская революция. 1926. № 9 (56). С. 98-149.)
....
тут