Напряженность на Корейском полуострове

Первый и самый очевидный блок – экономические трудности. Освоение Северной Кореи так, чтобы она не стала для Юга только источником дешевой рабочей силы, займет много времени. Потребуется большой комплекс усилий хотя бы для создания там работающей транспортной инфраструктуры. По выкладкам американских экономистов, опубликованным в журнале «Wall Street Journal» в начале 2000-х, объединение страны  будет стоить 1,5 триллиона долларов, что составляло валовой национальный продукт  РК за три года.   Современные расчеты говорят уже о двух-пяти триллионах, и тоже исходя из того, что все случится мирно. Если же брать в расчет сценарии с гражданскими войнами,  расходы будут заоблачными.
Дополнительное бремя даже в 2 трлн. долларов страна не вынесет, и неясно, сколько еще лет потребуется для того, чтобы подобную сумму можно было выделить из бюджета Юга без серьезных внутренних потрясений и резкого снижения уровня жизни, не говоря уже о больших суммах. Ли Мен Бак пытался решить грядущие финансовые проблемы за счет введения специального налога, предложенного им публично в августе 2010 г., но эта инициатива встретила протесты общества, и пришлось «отыграть назад».
Это значит также, что при внезапном объединении указанный объем расходов ляжет на экономику РК очень тяжелым бременем вне зависимости от того, будет ли Южная Корея платить за все сама или будет вынуждена прибегнуть к помощи внешних кредиторов, имея шанс влезть в не менее серьезное долговое ярмо, чем во время «эры МВФ» или Южной Кореи до прихода к власти военных, когда до 40 % доходной части бюджета составляла американская помощь. Об экономическом росте и проектах, направленных на повышение уровня жизни населения, можно будет забыть и, возможно, надолго. Хорошо, если уровень жизни южан просто не будет расти. Падение – вариант более реальный.
Между тем, в Южной Корее только-только начала меняться экономическая политика и взят курс на построение социального государства. Это первая попытка в Восточной Азии построить шведскую модель: расширение бесплатной медицины, ввод бесплатного дошкольного образования и 50-процентное снижение расходов на образование остальных ступеней, развитие государственной пенсионной системы и даже необычная для РК оплата сверхурочных. Это весьма серьезные затраты, требующие повышения налогов, но в случае внезапного объединения либо они будут свернуты, потому что нужно будет осваивать Север, либо продолжены, а Север будут финансировать по остаточному принципу.
Будут ли корпорации РК реанимировать промышленность КНДР  для своих целей? Наиболее вероятно развитие ситуации по германскому варианту, когда северокорейскую рабочую силу будут использовать на южнокорейских предприятиях. При этом, скорее всего, на неквалифицированных работах.  Так вполне может образоваться замкнутый круг, когда из-за экономических проблем рабочая сила перемещается в более развитые части страны, а её недостаток  в отстающих регионах ещё более затрудняет их экономическое развитие.
Незавидное положение остатков промышленности КНДР будет связано с еще одним фактором: часть расходов «счета за единство» неизбежно принимают на себя крупные концерны, но подобные расходы приемлемы для них только в том случае, если в результате они не получают  себе конкурентов за свои же деньги. Поэтому промышленность «новоприсоединённых земель» будет частью приобретена, частью просто остановлена новыми владельцами. Ситуация, когда заводы и фабрики будут закрыты, а вместо них будут открыты супермаркеты, будет мало способствовать национальному единению.
Но чем меньше будут вложения в Север, тем больше будет проблем социально-психологических, относящихся ко второй группе. Эти проблемы связаны с тем, как северокорейцы будут интегрироваться в поглотившее их страну общество.
С увеличением контактов  стало виднее, что на Севере и Юге, возможно, живут разные корейцы, и  ментальность жителей Севера очень сильно отличается от ментальности жителей Юга. Отличаются они и по особенностям языка, — де-факто на Севере и Юге сформировалось самостоятельные варианты литературного языка, что очень серьёзно увеличивает взаимонепонимание. Если верить экс-президенту РК Ким Дэ Чжуну, во время саммита в Пхеньяне в 2000 г. он и Ким Чен Ир понимали друг друга примерно на 80 %.
Более того, даже по росту и виду из-за определённого недоедания на Севере и европейской пищи на Юге северные и южные корейцы довольно разительно отличаются друг от друга внешне, отчего южане уже не воспринимают северян как «полностью своих». А ведь даже краткое разделение на две страны вместе с традиционными и повсеместно существовавшими региональными отличиями приводит к тому, что разделение на «мы» и «они» сразу не исчезает. Более того, это разделение будет подстегиваться трудностями адаптации и тем, что региональные различия между Севером и Югом  глубже, чем, скажем, традиционный южнокорейский регионализм.
Грядущие проблемы хорошо иллюстрируются целой серией материалов, посвященных тому, как адаптируются к современным южнокорейским реалиям те представители КНДР, которым удалось попасть  на Юг. Многие сложности вызваны непривычным для них укладом жизни. Это незнание в «местном» объеме английского и иероглифики, неумение обращаться с южнокорейским оборудованием любого вида, отсутствие требующегося в условиях Юга уровня и качества образования. Как правило, бывшие северокорейцы оказываются на низших ступенях общественной лестницы. По данным корейских социологов, среднемесячный доход семьи перебежчиков был почти в три раза ниже дохода средней южнокорейской семьи. Быть женатым на беженке с Севера непрестижно, и сам этот факт скрывается.
Беженцев при этом упрекают в лени и лживости, особенно – перебежчиков, которые часто активно лгут для того, чтобы повысить свой статус, и готовы изобретать любые мифы, чтобы доказать свою ценность (последнее понятно, т. к. перебежчиков все больше и в среднем отношение к ним все хуже). Северокорейским рабочим приписывают менталитет совковых работяг, которым нужен постоянный присмотр, указывают на их склонность к агрессии и желание решать проблемы силой.
Выходцы с Севера жалуются на дискриминацию, на то, что к ним относятся как к гражданам второго сорта,  на сложности с трудоустройством и стремятся покинуть РК в поисках «еще более лучшей доли». Согласно исследованию, проведенному в сентябре 2004 г.  газетой «Сеге ильбо» среди 100 перебежчиков, находящихся в Южной Корее, 69 % опрошенных сообщили, что хотят уехать за границу. Более того, 33 % респондентов заявили, что вернулись бы и обратно в Северную Корею, будь у них такая возможность. Живущие на Юге северяне считают, что южане «эгоцентричны, корыстны, холодны и  высокомерны к бедным и неудачливым».  «Север живет бедно. Но насколько он беден, настолько же и внимательны его люди друг к другу. Там нет здешнего бессердечия».
Того, что делается для адаптации беженцев к современной жизни, недостаточно даже для нынешней ситуации. Вопрос – как пойдут процессы после того, как сходные трудности будет испытывать треть населения объединенной страны?
Скажется это и на уровне личной безопасности. Если треть населения страны будут составлять люди с иным менталитетом, привыкшие выживать любой ценой и при этом оказавшиеся в нише «корейцев второго сорта», то типичная для современного Сеула картина, когда на скамейке в парке модно оставить ноутбук и вернуться за ним через два часа, станет фантастикой.
В следующей статье буду рассмотрены таке проблемы, связанные с возможным объединением двух государств, как социально-политические и внешнеполитические.

С поправкой на разницу в менталитетах это закладывает в общество объединенной Кореи структурную мину небывалой силы, тем более что пропаганда КНДР не работает уж совсем вхолостую. Даже если большинство населения сменит свои взгляды, какое-то количество «истинно верующих» все равно останется, и их будет довольно много. Такое меньшинство способно воспринимать ситуацию как предательство и оккупацию, особенно если вместо примирения и забвения прошлого новая власть все-таки начнет «охоту на ведьм», опираясь на Закон о национальной безопасности, который очень четко говорит о том, что надо делать с членами антигосударственной организации, незаконно захватившей и удерживавшей пять северных провинций (что в случае, если консерваторы будут у власти, более чем вероятно).
В результате мы «наконец» можем получить чучхейских террористов со всем, что к этому прилагается и с учетом того, что последние годы КНА готовилась именно к партизанской/диверсионной войне. Добавим к этому, что в указанную выше страту входит прослойка специалистов достаточного уровня, теоретически  способных  «собрать бомбу на заказ». Пока существует КНДР,  они заняты делом, и целый комплекс моральных и материальных мотиваций удерживает их от работы «на чужого дядю».  Но если Северная Корея прекратит свое существование, эти люди утратят свой привилегированный статус. Рациональным выходом для них в такой ситуации будет бегство за рубеж и поиск спонсора, либо участие в террористической деятельности дома.
Большинство, конечно, уйдет не в террористы, а в криминалитет, который будет способен создать преступные группы, распространенные по всему региону и,  вследствие своего прошлого и полученной боевой и психологической подготовки, способные  оказаться серьезным конкурентом Триаде, якудза и российским браткам. Как отметил один из моих отечественных респондентов, «если они появятся у нас, точно выгонят кавказцев со всего Дальнего Востока России, а, возможно, и из Сибири».
Сочетание роста социального напряжения, появления криминала и неиллюзорной террористической угрозы естественно приведет к закручиванию гаек. Государство станет куда более полицейским. А с учетом того, что в РК и сегодня за скачивание северокорейской музыки можно получить условный срок, регистрация в интернете проходит по паспорту, а супружеская измена, если не ошибаюсь, еще считается уголовным преступлением, мы можем быстро вернуться к 1990-м годам с полицейскими пытками, преследованием гражданских активистов, разгоном студенческих и профсоюзных демонстраций и т. п.
Последняя группа проблем – внешнеполитические. Они связаны как с тем, какие карты будут разыграны для решения внутриполитических проблем и насколько зависимой окажется объединенная страна от внешнего воздействия.
Первая часть внешнеполитических проблем связана с тем, что американские войска из «увеличенной РК» никуда не денутся. Более того, если объединение случится как итог военного конфликта с участием США, они распространят свое присутствие и на север, выйдя на китайскую и российскую границы, существенно увеличив свое военное присутствие, которое и сегодня, в основном, направлено против России и Китая. Только в этом случае позиции Америки в регионе существенно упрочатся. Корейский полуостров не случайно называют мостом в Китай, и понятно, как такое изменение скажется на региональной геополитике. Интересы и Китая, и России существенно пострадают.
Сюда же потенциальная зависимость от кредиторов объединения, при том, что РФ в этом списке точно не будет.
Вторая часть внешнеполитических проблем будет связана с тем, как «Большой Сеул» будет решать все те свои внутренние проблемы, о которых мы говорили ранее. Поиск внешнего врага и использование националистической карты – весьма соблазнительное искушение, тем более что национализм — единственное, что точно связывает северян и южан. Поэтому стоит ожидать роста «мелкодержавного шовинизма», при помощи которого националисты пытаются компенсировать разницу между желаемым и действительным положением страны на международной арене.
Уже сегодня внутри РК наблюдается ограниченное поощрение тех, кто говорит о территориальных претензиях Кореи к ее соседям, а в перспективе – об объявлении корейскими землями Маньчжурии и Приморья. Несмотря на то, что с точки зрения логики и международного права они выглядят как  требование «вернуть России Аляску», в Корее они воспринимаются как значительно менее маргинальные.
Именно потому тема специфического поведения и территориальных претензий к соседям со стороны объединенной Кореи кажется мне весьма вероятной. Здесь современная Россия может оказаться более лакомой мишенью, чем Китай. Можно и вспомнить мифы об извечной русской угрозе Корее, и возложить на Советский Союз (и его правопреемника – Россию) всю ответственность за раскол страны, создание КНДР и Корейскую войну, и начать выдвигать территориальные претензии: древнекорейское государство Когурё и условно корейское государство Бохай простирались и на территорию российского Приморья за тысячи лет до того, как туда пришли русские – отдайте, это наше!
Заметим, что все эти проблемы мы описывали, исходя из самого благоприятного сценария, при котором если военный конфликт и был, то закончился он быстро и относительно безболезненно. А если нет, то просто напомню, что при неблагоприятной розе ветров радиоактивное облако от уничтоженных северокорейских ядерных объектов достигнет Владивостока примерно через два часа. Остальное, в том числе и внутриполитические последствия для России, пусть аудитория представит себе сама.
Резюмируя: объединение Кореи может быть разным, и последствия его – тоже разными, не случайно с конца 1990-х и до Ли Мён Бака позиция Сеула в этом вопросе сводилась к следующему: «мир (причем под словом «мир» понимался скорее статус-кво) важнее объединения», которое непременно наступит, но не сейчас. Даже «немецкий вариант» приводили в пример  в другом контексте, вспоминая существование рядом двух  таких государств с общим языком и очень близкой культурой, как Германия и Австрия.
А у  объединенной Кореи  проблем  будет  гораздо  больше,  чем  полагают  те,  кто  считает  этот  сценарий  хэппи-эндом.  Как сказал один из преподавателей Центра Исследований Безопасности в АТР (США), если объединение произойдет сейчас, то через 50 лет после этого Объединенная Корея, конечно,  может стать державой уровня Китая или Японии, однако для этого она должна благополучно пережить первые 5-10 лет, что будет чрезвычайно накладно.
И главное, новая страна совсем не будет той Республикой Корея, которую мы знаем, а комплекс связанных с ней региональных проблем (в том числе, затрагивающих Россию) может оказаться не менее острым, чем нынешние, связанные с КНДР. Только решать их будет гораздо труднее.
Так, может быть, лучше придерживаться статус-кво?

Саммит лидеров Северной и Южной Кореи, прошедший в пятницу, 27 апреля, на границе двух государств, стал важной вехой на пути разрядки напряжённости вокруг Корейского полуострова. Но, к сожалению, событие, которое анонсировали как «историческое», не приведёт к преодолению глубинных причин корейского кризиса. Проблемы, связанные с северокорейской ядерной и ракетной программой, могут быть разрешены только на встрече Ким Чен Ына с президентом США Дональдом Трампом, проведение которой всё ещё под вопросом. К таким выводам пришли участники экспертной дискуссии по итогам межкорейского саммита, прошедшей в клубе «Валдай».

Как представляется, нашей дипломатии можно действовать по нескольким направлениям.
Во-первых, усилить координацию действий России и Китая по корейской проблеме, в том числе в сфере отношений с третьими странами и международными организациями, особенно ООН, по этому поводу.
Во-вторых, активизировать контакты с Пхеньяном в целях выработки единой с другими акторами линии поведения при непосредственном интеллектуальном российском участии (для этого важен и «второй трек»).
В-третьих, активизировать контакты с Вашингтоном (в том числе по «второй дорожке») в целях его отказа от агрессивных планов и разъяснения того, что их реализация нарушает наши существенные национальные интересы и может вызвать ответную реакцию, поощрения Белого дома к компромиссам. Помимо прочего, это могло бы внести свой вклад в недопущение дальнейшего ухудшения российско-американских отношений.
В-четвёртых, продолжить настойчивую работу и сотрудничество с руководством РК с целью поощрить межкорейское потепление и не допустить чрезмерных уступок США в нарушение его логики.
В-пятых, конкретизировать и доработать (в том числе по этапам и шагам) предложения российско-китайской «дорожной карты» и активнее продвигать её в контактах со всеми партнёрами и международными организациями (включая разъяснение необходимости шестисторонних переговоров).
Наверное, можно было бы конкретизировать «третий этап» нашей карты (многосторонние переговоры по параллельному снижению ядерной угрозы и выработке комплексной системы поддержания мира) предложениями о нескольких «фазах».
Предполагается сочетание двусторонних переговорных процессов с многосторонней выработкой конструкции обеспечения безопасности на Корейском полуострове и в Северо-Восточной Азии с участием основных акторов.
В ходе первой фазы надо добиться реальных шагов от США по неужесточению санкций, началу политического диалога и открытия миссий связи в КНДР в обмен на её решение о прекращении новых шагов в ракетно-ядерной программе (на основе уже объявленного моратория на испытания). Всё это может произойти в текущем году.
В ходе второй – решить вопрос декларирования и первоначальной верификации КНДР компонентов ядерной программы в обмен на снятие односторонних санкций и смягчение санкций по линии СБ ООН, подготовку к полной нормализации отношений КНДР с США (и другими партнёрами) на основе заключения юридически обязывающих договоров.
По итогам участники многостороннего процесса подписывают многостороннюю декларацию и договоры между собой по гарантиям выполнения обязательств. Проводится поэтапное снятие международных санкций по линии ООН и её членов.
Создаётся многосторонний механизм мониторинга выполнения этих договорённостей (с возможным будущим преобразованием в Организацию безопасности и сотрудничества в Северо-Восточной Азии).
В ходе третьей – начать процесс ограничения и сокращения ядерных вооружений КНДР в обмен на возвращение КНДР к нормальным отношениям в международном формате.
Предполагаются реализация на двусторонней основе программ содействия экономическому развитию КНДР и реализация взаимовыгодных экономических проектов.
Следующие фазы, наверное, пока рано конкретизировать: итогом должно стать снижение военного потенциала до уровня разумной достаточности, налаживание всестороннего сотрудничества КНДР с внешними миром и её участие в региональных экономических интеграционных процессах, национальное примирение и добрососедское сосуществование двух Корей на пути к долгосрочной интеграции. Россия в таком исходе крайне заинтересована.

Единожды предавшие?
Однако, помимо этих, в общем-то, обычных предубеждений и претензий к пришлым чужакам, существует на Юге и более глубинное и специфическое отторжение северян. Его нечасто проговаривают, потому что это отторжение находится в непримиримом противоречии с идеологией «единой Кореи». По официальной версии, перебежчики, открыто порвавшие с коммунистическим Севером и прильнувшие к груди истинной Кореи, являются стопроцентно своими. На деле же, большинство южнокорейцев, при всем их страхе и ненависти к Северу, не доверяют людям, прошедшим такую трансформацию. Кто-то видит в перебежчиках шпионов. Но гораздо больше людей не доверяет им именно потому, что считает такую трансформацию настоящей – и потому подозрительной.

Ким Сонмин бежал с Севера в 1997 году, в 2004 году основал радио «Свободная Северная Корея», пропагандист и активист борьбы за права человека в КНДР. Отвечая как-то на вопрос о своем отношении к самым невероятным слухам, которые порой распространяются о происходящем на Севере, Ким выразился в том смысле, что любые истории – правдивые или нет – хороши, лишь бы они не выставляли Север в выгодном свете.

 
Большинство северян бежит, оставляя дома семьи, детей, подставляя режиму своих родных. Можно ли доверять тому, кто единожды предал, кто отрекся – пусть даже в наших интересах?
«Ваш муж предал свою семью, своих родных, свою страну. Какое к нему может быть доверие», – такой упрек бросил однажды южнокореец моей знакомой С., немецкой жене перебежчика.
Упрек этот, доведший С. до слез, был не только жесток, но и несправедлив. Муж ее, по имени Ч., был поставлен перед страшным выбором. Он должен был выбрать либо своих родителей в Пхеньяне, либо свою тайную семью, которую завел во время стажировки за границей, С. и их общего маленького ребенка. Он бежал, чтобы воссоединиться с С. и дочерью. Бежал, чтобы спасти и свою жизнь – связи с иностранцами в КНДР карались тогда, в восьмидесятые, жестоко.
Понятно, что выбор Ч. был вынужденным. Бежал он, будучи отпрыском благополучной элитарной семьи из Пхеньяна, и не в Южную Корею, а в одну из стран Европы, где ему не полагалось никаких благ. Вынужденным был и выбор тех, кто бежал за границу во время голода в 1990-е годы. Но большинство нынешних северян уходит из общества довольно стабильного и не очень голодного. Бегут почти как обычная экономическая, «колбасная» эмиграция: за более удобной жизнью, за более вкусным куском. Стоит ли это, рассуждает южнокореец, того, чтобы предать родных, отречься от страны? И если завтра такого человека поманит еще кто-то более богатый, не предаст ли он точно так же Южную Корею?
К сожалению, этому рассуждению нельзя отказать в логике. Северяне – люди разные, с разными обстоятельствами. Но, действительно, среди них много таких, кого не пригласишь к себе в дом, не спрятав предварительно серебряные ложечки. В своей книге «This is paradise» («Это рай») перебежчик Кан Хёк, бежавший во время голода 1998 года, признает честно и грустно, что перебежчики, включая его самого, не являются лучшей частью северокорейского общества. Лучшие, рассуждает он, погибли в самом начале. Убегали же те, кто привык нарушать общественные нормы в самом разном виде – от банального воровства до жестокости, эгоизма, подлости.
Любимый мой пример – это господин Ким, неудачливый художник, который вынужден был работать учителем рисования в провинциальной северокорейской школе. Я пыталась расспросить этого представителя интеллигенции о том, какой фильм, на его взгляд, пользовался в КНДР наибольшим массовым успехом. В ответ Ким начал тираду о злокозненном режиме, который душит в зародыше все прогрессивное. И мысль, которую, как он настаивал, мне надо в связи этим фактом обязательно донести до моего читателя – это что США должны срочно начать войну против Северной Кореи. Для ее же собственного блага. О том, что в ненавистной стране у Кима остались брошенные дети, он как-то забыл.
Ким показал мне некоторые из своих работ – цветы и птицы, выполненные в традиционной манере. Я не берусь судить о качестве техники, но могу точно заверить, что сюжет их далек от бунтарского новаторства. Подобными цветами и птицами полны все художественные выставки КНДР.
Характерно, что и в Южной Корее работы Кима опубликованы не были. А ведь, по сведениям А. Ланькова, много работающего с беженцами, северокорейские перебежчики из числа художников обычно прекрасно устраиваются по специальности. Северокорейское художественное образование, с его упором на классическую технику рисования здесь ценится. Господин Ким же трудится на ниве журналистики на северокорейские темы.

Пак Ёнми бежала с Севера в 2007 году. Активистка борьбы за права человека на Севере. Выступает на эту тему с лекциями, а также в ток-шоу и других телевизионных программах.

 
Много среди перебежчиков и молодых женщин, бросивших на Севере малолетних детей и не собирающихся забирать их оттуда. Они бегут, планируя создать новые семьи здесь – с новыми мужьями и… новыми детьми. Для меня лично такие женщины – самая трудная категория людей, у которых берешь интервью. Не всегда срабатывает напоминание себе христианской заповеди «не суди». Я начинаю думать о том, какими идиотами должны быть новые мужья этих женщин. Ведь они впускают в свое личное пространство людей, которые гарантированно сдадут их в случаях потери работы, тяжелой болезни. Не говоря уже о том, что многие из беженок занимались в Китае проституцией, прежде чем попасть на Юг.
Понятно, что и этот естественный отбор навязала северянам жизнь, или режим Кимов – кто как считает. Но результат остается тем же. И с этим результатом южанам теперь приходится существовать бок о бок.
Но, повторяю, таковы не все беженцы. Есть и такие, кто перебежал всей семьей, кто вытянул родителей. Кто и сейчас не льет грязь на бывшую родину. Так что заповедь «не суди» остается в силе.

Между Сциллой и Харибдой. Гетто или растворение?
О том, что думают беженцы по поводу южан, узнать сложнее. Они не склонны откровенничать на эту тему. Само их положение пришлых, новичков, сирот-приживал в богатом доме не располагает к этому. Правда, самые продвинутые уже начали спекулировать на левацкой идеологии южнокорейской науки и с удовольствием дают интервью о дискриминации, которой они подвергаются на юге. Понятно, что на общественное мнение Южной Кореи эти интервью с перечислением разнообразных претензий к новой родине оказывают самое негативное влияние. «Мы приняли этих голодранцев, мы их кормим, мы им даем бесплатное образование – так они еще и недовольны?» – возмущается южнокорейский обыватель, и его раздражение трудно счесть несправедливым.
Из некоторых источников, вроде журнала для перебежчиков «Тонпхо саран», можно реконструировать картину внутреннего ощущения беженцев на Юге. Картина это сложная, полная больных противоречий. Признавая правоту критики южан в отношении КНДР, будучи благодарными за те блага, которыми осыпает их новая родина, беженцы, тем не менее, бессознательно сопротивляются навязываемому им растворению в океане южнокорейской идентичности. Они ведь знают о родине не только плохое. Да только на рассказы о хорошем – негласный запрет. И потому жизнь перебежчика – это попытка проплыть между Сциллой и Харибдой, с одной стороны, полной ассимиляции, и с другой стороны, геттоизации. Ассимиляция грозит культурной амнезией, вечной вторичностью, вечным унижением, когда ты, из страха не вписаться, поддерживаешь дикие сплетни о Севере и работаешь шутом в юмористических передачах. Гетто же по типу Брайтон-бича в США, с его удалением в свой собственный мир кукурузной лапши и колбасы сундэ из шести сортов мяса, с его тайным шизофреническим противопоставлением себя людям, среди которых тебе жить до конца дней, по твоему же выбору – это изоляция, это дорога в никуда.
Северяне в РК слишком слабы, слишком уязвимы, чтобы самим разрешить это вечное противоречие иммигрантов. Им нужна помощь новых соотечественников. Что же могут сделать они?
Наверное, самым правильным, самым гуманным был бы путь признания специфики Севера и иной идентичности беженцев. Признание отдельной ценности их культуры без агрессивного противопоставления культуре южной. И – усилия по встраиванию этой отдельной культуры в единую культуру Кореи.
Работа это долгая и трудная, требующая пересмотра многих установок, реального знания Севера и истинного интереса к северянам. И конечно, это работа филигранная, требующая выдерживать тонкую грань между признанием феномена северной культуры и недопустимым потворством враждебной идеологии.
Но только такая работа поможет северянам и южанам снова стать братьями.