Цитата: Брянский от 03.08.2013 16:29:13
Камрады, у кого есть инфа о встречном бое батальона "королевских тигров" c отгтп ИС-2 возле местечка Лисув?
http://militera.lib.…la/06.htmlРазве забудешь Лисув?
Михаил Побединский
Миша Победа. Так звали уральцы-добровольцы командира взвода Свердловской танковой бригады Михаила Валентиновича Побединского. В дни Сталинградской битвы он отстаивал свой родной город на Волге. Был тяжело ранен, лечился в госпитале. Затем окончил танковое училище и стал командиром танка, а вскоре — командиром взвода разведки. На фронте молодой офицер был принят в ряды партии. Награжден тремя орденами и многими медалями. После тяжелого ранения в голову Михаил Валентинович перенес три сложнейшие операции. Но ничто не могло сломить мужества коммуниста Побединского. Он и сегодня в трудовом строю.
"Тридцать пять лет минуло со дня великой Победы, а жестокий бой за польское местечко Лисув властно встает в моей памяти.
После того как 12 января 1945 года Свердловская бригада была введена в прорыв, мой взвод разведки шел в головной походной заставе. Ночью мы обнаружили двигавшуюся с запада к месту прорыва наших войск колонну фашистских танков. Свернув с шоссе в хуторок и насчитав более семидесяти «тигров» и «пантер», мы зажгли в оптических прицелах лампочки освещения шкалы для ночной стрельбы, установили прицелы на прямой выстрел. Но открывать огня не пришлось. Предупрежденный по радио, командир Свердловской танковой бригады гвардии полковник Николай Григорьевич Жуков (он находился в боевых порядках передового батальона) приказал пропустить немецкие танки
На рассвете взвод на повышенных скоростях влетел в Лисув.
Головной танк миновал лощину, оставил позади себя белокаменный костел на холме и дома в центре города, когда я и заместитель командира батальона, гвардии старший лейтенант Владимир Марков (мы с ним сидели на лобовой броне), увидели колонну немецких автомашин с пушками на прицепах. На обочине дороги сидели и грелись у костров немецкие солдаты. Шум машин не вывел немцев из дремотного состояния. Они, наверно, подумали, что это отступают их танки.
Длинная очередь из автомата расшевелила немцев. Двое упали, остальные рассыпались по домам. По приказу Маркова я кинулся с группой автоматчиков выбивать вражеских солдат из укрытий. Тем временем головной танк, а также танки лейтенанта Федора Онищенко и младшего лейтенанта Маринина врезались в немецкую автоколонну на шоссе. Следом помчались машины взводов Владимира Торопчина и Александра Кузнецова. Автоколонна была полностью разгромлена. Уцелевшие немцы бежали.
Лисув оказался в наших руках.
Минут тридцать было тихо, а потом немцы открыли ураганный минометно-артиллерийский обстрел. Белым холодным пламенем, напоминающим электросварку, взметнулись взрывы. Начались пожары. Мы услышали пронзительный плач детей, испуганные [83] крики женщин. Вдруг раздался предостерегающий возглас:
— Внимание, немецкие танки!
«Тигры» и «пантеры», прошедшие ночью мимо нас на восток, спешно оттягивались к Лисуву, возможно, немцы вызвали свои танки после разгрома их тылов и штаба в Лисуве. Сперва появились на гребне холма «тигры» и, направив в нашу сторону длинные суставчатые стволы 88-миллиметровых пушек с «набалдашниками», как мы называли их дульные тормоза-пламягасители, неуклюже поползли на нас, переваливаясь с боку на бок, как огромнейшие черепахи. Некоторые стреляли с коротких остановок.
Семнадцать «тигров» атаковали фланг, где находились машины моего взвода и танки Кузнецова, Абузгалиева и Лабуза.
Марков побежал доложить обстановку полковнику Жукову.
— От Лисува — ни шага! — приказал комбриг.
Возвращаясь к нам, Марков думал, как расставить шесть танков, чтобы нанести наибольший урон немцам, сохранить своих людей и машины. На кладбище, за каменной стеной костела, он поставил мои танки и танк Абузгалиева, а танки Кузнецова и Лабуза — на возвышенность.
Вслед за «тиграми» двигались бронетранспортеры с автоматчиками. Они прыгали с машин, рассыпаясь в цепи.
Марков приказал до последней возможности не обнаруживать себя. Если прорвутся автоматчики, командиры, механики, стрелки-радисты снимут танковые пулеметы и вместе с десантниками автоматным, пулеметным огнем и гранатами будут отбивать атаки пехоты. Стреляющие и заряжающие останутся в машинах.
— Бить в уязвимые места — по бортам, по кормам!
Два «тигра», спустившись с высоты, направились к противоположному от них холму, на вершине которого за горящим домом притаился танк младшего лейтенанта Лабуза. Сто метров осталось до переднего «тигра», когда Марков вскочил на броню «тридцатьчетверки» и крикнул в раскрытый люк стреляющему Анатолию Борзенкову:
— Самый раз! Подставил борт. Огонь!
Радист-стрелок Саша Вострецов вовремя сменил раненого заряжающего. Снаряд уже был подан. Коротко лязгнул клин затвора пушки.
Борзенков прицелился, нажал на спуск и сам не поверил глазам своим: он попал в ствол орудия, в дульный тормоз «тигра».
Спустя минуту я услышал в наушниках шлемофона ликующий голос лейтенанта Абузгалиева:
— Я — «бронза», я — «бронза». Я «тигра» сжег!
Между тем восемь «тигров» охватывали подковой машины моего взвода. Стреляющий Тихон Агафонов, известный танковый снайпер, прильнув к окуляру прицела, кричал, будто враг мог его услышать: «Ух, гад! Пальнул из своей дурилы... Ага! Не видишь меня, подставляешь бок — сейчас врежу!»
Снаряд Тихона попал в цель. «Тигр» дернулся, бессильно уронил ствол книзу, уткнув свой «набалдашник» в запорошенную снежком землю. Из-под башни взвилось сине-белое пламя.
Бронированные звери с черно-белыми крестами на лбах и [84] башнях не переставали ползти к нам. Как ни закален был в сражениях Тихон Агафонов, и тот нервничал в эти минуты. Я вижу потную шею, напряженную спину. Что же говорить о Володе Анфалове — безусом юнце, который в этот день впервые участвовал в танковом бою и только что еле спасся из танка своего командира Трофимова, подожженного вражеским снарядом. После того как Володя выскочил как шалый из огня с опаленным лицом и осмоленными волосами, с руками в волдырях, я попросил его заменить моего контуженного стреляющего, и он поступил согласно неписаному закону танкистов: мог пойти к санитарам, имел все основания, а пошел в мой экипаж и продолжал воевать...
Со звоном бьет наша пушка. Высовываюсь из люка башни. Стальная громада «тигра» вертится на одном месте — с правой его стороны, гремя, сползает на землю широкая гусеничная лента.
Оставив после первой атаки более десятка искалеченных и сожженных танков, гитлеровцы попятились, отплевываясь орудийным огнем. Немецкая пехота откатывалась на запад. На посеревшем снегу темнело множество убитых врагов.
Потери были и у нас. Болванка пробила башню танка младшего лейтенанта Маринина, убила его и тяжело ранила заряжающего. Прямым попаданием снаряда были убиты перебегавшие пустырь начальник связи батальона старший лейтенант Георгий Нерославский и исполняющий обязанности старшего адъютанта штаба батальона лейтенант Василий Чекиров.
Гибель двух моих близких друзей и тяжелое ранение боевого товарища, лейтенанта Володи Торопчина потрясли меня... Володя умер у меня на руках и мною похоронен.
Короткая, как вздох, передышка, и немцы возобновляют артиллерийский и минометный обстрел. На сей раз он гуще, пожары множатся по всему городку, и каленый воздух растапливает остатки снега.
Стою в своей башне, вижу восточную окраину, большой с выбитыми окнами дом, куда снесли наших раненых танкистов и автоматчиков. Над домом трепещет флаг с ярко-красным крестом посередине. И тут на моих глазах немецкая мина крупного калибра пробивает крышу, рвет все внутри. Белый флаг как будто взлетел, чтобы тут же рухнуть в огонь. И казался он мне в этот миг белым голубем, взметнувшимся в последний раз к небу, а красный крест на полотнище — кровавой раной на белом оперении.
— Внимание, танки! — опять кричат наблюдатели.
«Тигры» и «пантеры» движутся осторожно, медленно поводя длинными стволами по сторонам, делая частые остановки и изрыгая из жерл пламя. За ними ползут бронетранспортеры, ведя огонь из крупнокалиберных пулеметов и малокалиберных пушек. Над нами — зеленые и желтые струи трассирующих пуль. Разрывные пули ударяются о заборы и стены домов с трескучим хлопком, и тогда мерещится, что кто-то, зайдя с тыла, обстреливает тебя с коротких дистанций.
Расстояние от немцев до нас — метров шестьсот, и оно неумолимо быстро сокращается. Стреляющие будто оцепенели у [85] прицелов. Заряжающие с распаленными лицами едва успевают открывать затворы пушек, посылать в казенную часть стволов длинные и тяжелые латунные цилиндры снарядов. Лязгают клинья затворов. Стонут орудия. И опять — звон пустой гильзы в брезентовом гильзоуловителе. Едкий дым от собственных выстрелов, от пожаров, охвативших весь Лисув, заполняет танк, лезет нам в рот, в ноздри, вызывая кашель и удушье. Башенные вентиляторы надрывно жужжат, они не в состоянии очистить машины от газов и дыма. Закрыть бы люки... Нельзя! Если прервать наблюдение хотя бы на минуту, немецкие танки зайдут нам в тыл, и тогда...
Часто приходится менять позиции, отходить от горящих построек. Выхожу, показываю механику Жоре Уханову, куда лучше податься со двора, и вижу мчащуюся на меня «пантеру». Впрыгиваю в люк. Агафонов сидит на своем стульчике за прицелом, свесив руки и голову, — он угорел, его душит рвота.
Сталкиваю его со стульчика на днище башни, сажусь к прицелу, но едва устанавливаю перекрестие из двух смещающихся линий, как «пантера» проносится мимо. Поворачиваю башню влево. В прицеле вижу ныряющий, круто обрубленный зад «пантеры». Она мчится по могильным холмикам кладбища, сокрушая кресты, надгробия, ограды могил. Еще немного, и она скроется из поля зрения. В перекрестие попадает ее подпрыгивающий черно-белый крест. Нажимаю педаль ножного спуска, и «пантера», клюнув стволом в могильный холмик, окутывается дымом.
Тут же, как бы на смену «пантере», появляется «тигр». Он идет напролом, оторвавшись от следующих за ним машин.
Последним подкалиберным снарядом Саша Кузнецов метко поразил нахала.
Атаки... атаки... Мы потеряли им счет!
Во время одной из них фашистская болванка угодила в «тридцатьчетверку» комбрига, прямо в боекомплект. До нас донесся как будто сдвоенный взрыв. На глазах у гвардейцев погиб наш любимый командир полковник Жуков.
На правом фланге произошло замешательство среди танкистов другого батальона нашей бригады, у некоторых сдали нервы, и немцы получили возможность еще с одной стороны, на этот раз с тыла, наступать на группу Владимира Маркова. Все машины, которые у него остались, он собрал к кладбищу и сказал нам просто и честно:
— Возможно, живыми мы отсюда не выйдем — попрощаемся.
Он расцеловался со мной, с Кузнецовым, Абузгалиевым, с каждым из танкистов. Мы решили погибнуть, но не отдавать Лисув гитлеровцам.
И не отдали! Отбили двенадцать страшных танковых атак, поджигая «тигры» и «пантеры».
Вечерние сумерки наползали на полуразрушенный городок, окутывая его, словно траурным крепом. В хмуром небе затеплились первые робкие звездочки. Неужто ночь? Неужто выстояли с предрассветного часа в этом аду?..
Пошатываясь, сходились в круг. На рубчатый автомобильный скат присел Володя Марков. Бледный, с запекшейся на лице [86] кровью, в порванном, прожженном в нескольких местах комбинезоне, он выглядел измотанным до предела, а глаза меж тем светились лаской к нам, гордостью за своих танкистов. А мы?.. Чешуйчатым налетом спеклись наши губы. Некоторые припадали к земле, сгребали грязь со снега, судорожно глотали его.
Огонь пожарищ сник. Слабый сырой ветерок пытался его оживить, и время от времени в грудах золы обнажались мерцающие глаза — угли.
Сидели тесной кучкой и молчали, оглушенные, отравленные пороховыми газами, измотанные. Одни жадно затягивались табачным дымом, другие, свесив головы, дремали.
Из ограды костела вышел сереброголовый ксендз Ян Банах. Он, оказалось, наблюдал из костела, как мы бились с рассвета дотемна с танками немцев. Он вошел в наш молчаливый круг, бережно обнял перевязанную окровавленную голову Толи Борзенкова и прошептал, как молитву:
— Вшистко видзев... вшистко...
Много видел на своем веку старый ксендз, но и предполагать не мог, что есть на свете такие люди, как советские танкисты.
А когда совсем стемнело, мы услышали гул дизелей, звонкий говор гусениц, увидели бесконечную вереницу фар, приближающихся к нам с востока. Это подошла танковая громада Уральского корпуса.
Ликующие, воспрянувшие духом, встречали мы друзей."
Роса рассветная, светлее светлого,
А в ней живет поверье диких трав,
У века каждого на зверя страшного,
Найдется свой, однажды, Волкодав