Спецслужбы

 Клаус Фукс передал советской военной разведке много особо ценных материалов.

Следующая встреча Клауса Фукса с Семёном Кремером состоялась уже после нападения Германии на Советский Союз. И в руках резидентуры военной разведки оказался первый весьма ценный документ. В Центре радиограмму из Лондона прочли 11 августа 1941 года. И хотя время было крайне тяжёлое, ответ в Британию ушёл на следующий день. Резиденту предписывалось «принять все необходимые меры для получения материалов по урановой бомбе».
К осени 1941 года в служебном сейфе уполномоченного ГКО С. Кафтанова накопилось достаточно материала, переданного военной разведкой. Он счёл возможным пригласить Игоря Курчатова и, вручив ему папку с документами, попросил сделать заключение. Изученные материалы заставили Курчатова посмотреть на проблему иными глазами.
Академик понял главное: английские физики, собрав в единый кулак лучшие силы как британцев, так и зарубежных учёных, сделали прорыв в создании атомного оружия. В докладной записке Председателю Совета Народных Комиссаров СССР Игорь Курчатов так и написал: «В исследованиях проблемы урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки…»
В сущности, эту докладную записку можно считать новым, решающим этапом в создании советского атомного оружия. А толчком к умозаключению Курчатова послужили именно документы Клауса Фукса, добытые полковником Семёном Кремером. И в том их огромная заслуга.



 Урсула Кучински (оперативный псевдоним «Соня») была опытным агентом-нелегалом военной разведки.

В июле 1941 года полковник Кремер написал рапорт начальнику ГРУ с просьбой отправить его на фронт. На связь с Клаусом Фуксом вышла Урсула Кучински, сестра профессора Юргена Кучински. Урсула (оперативный псевдоним «Соня») к тому времени была опытным агентом-нелегалом военной разведки. Она работала ещё с Рихардом Зорге. Осенью 1942 года «Соня» встретилась с Клаусом Фуксом. С 1941 по 1943 год учёный передал много особо ценных материалов - 116 фотокопий документов, более тысячи листов информации, а также пять образцов.
В августе 1943 года США и Великобритания подписали секретное соглашение, по которому усилия учёных двух стран объединялись для скорейшего создания атомной бомбы. Это решение напрямую повлияло на судьбу Клауса Фукса. Ему предложили участвовать в «Манхэттенском проекте», и вскоре он уехал в США. На последнем свидании «Соня» передала все рекомендации Центра для установления связи с ним на американском континенте. С этих пор Клаус Фукс, завербованный военной разведкой и работавший на неё два года, стал информатором НКВД.

«Работу ГРУ… признать выполненной блестяще»
Через полвека после завершения своей работы по атомной проблеме, в возрасте 86 лет в больничной палате Золотую Звезду Героя получил легендарный военный разведчик Ян Черняк.
К работе в военной разведке его привлекли в далёком 1933-м. Яну было 24 года. Он родился на Буковине, которая тогда входила в состав Румынии.



 Легендарный военный разведчик Ян Черняк.

Закончив школу, Ян поступает в Высшее техническое училище в Праге, потом устраивается на завод, но вскоре остаётся без работы. Вот тогда на его пути и встречается сотрудник советской военной разведки. Ян соглашается работать на Москву. Его призывают в румынскую армию, а после службы он уезжает в Германию. К 1934 году он уже руководит самостоятельной разведгруппой. В 1935-м - новая командировка, теперь с территории другой страны поставлять информацию о Германии. Черняк начинает работу над созданием новой резидентуры. В Центр идут материалы о германской военной технике, оружии, боеприпасах.
Главное дело разведчика Яна Черняка - атомное. А началось оно в 1942 году. Военной разведке было крайне важно завести своего человека среди учёных лаборатории.
Центр дал команду Черняку взять в разработку сотрудника Кавендишской лаборатории Кембриджского университета учёного-физика Алана Мэя.
Кто такой Мэй? Ко времени знакомства Черняка с ним Мэй был уже доктором физики, секретарём Национального исполнительного комитета Ассоциации научных работников Великобритании. Мэй, как просчитали аналитики ГРУ, мог стать таким человеком. В юности он придерживался левых взглядов, ненавидел фашизм.



 Сотрудник Кавендишской лаборатории Кембриджского университета Алан Мэй.

Ян Черняк познакомился с Аланом Мэем и убедил его оказать помощь советским физикам в создании атомной бомбы. Их совместная работа продолжалась сравнительно недолго. Судьба распорядилась так, что профессор Холбан со своей группой учёных, в состав которой входил и Мэй, убыл в Канаду, в Монреальскую лабораторию. Однако и за этот срок Алан успел передать Черняку документы по основным направлениям научных работ по ядерной проблеме в Кембридже, чертежи «уранового котла», характеристики установки по разделению изотопов урана и другие ценные материалы.
После отъезда Алана Мэя в Канаду связь с ним прервалась. Только зимой   1945 года Центр дал указание своему резиденту полковнику Заботину (оперативный псевдоним «Грант») возобновить связь с учёным-физиком. Это сделать поручили сотруднику резидентуры Павлу Ангелову.
Он разыскал учёного и побывал у него дома. Мэй, откровенно говоря, был не в восторге от гостя. В Канаде всё обстояло иначе, чем в Великобритании. Контрразведка действовала жёстко и эффективно.
Тем не менее молодому разведчику Ангелову удалось убедить Алана Мэя продолжить работу. Учёный передавал не только ценную документацию. Когда возникла необходимость, и резидентура получила задание добыть образец урана-235, который использовался при создании атомной бомбы, Мэй выполнил и эту трудную задачу. А когда Москве стало известно об урановом заводе, который строился в Чок-Ривере, Аллан добился посещения этого предприятия. Вскоре его описание лежало на столе начальника Главного разведуправления Красной Армии.



 Строительство уранового завода в Чок-Ривере в Канаде.

Ни Ян Черняк в Великобритании, ни Павел Ангелов в Канаде в своей агентурной работе с учёным-физиком Мэем не сделали ни одной ошибки. Однако случилось так, что в сентябре 1945 года из аппарата военного атташе бежал шифровальщик лейтенант Игорь Гузенко. Вскоре в Оттаве были арестованы 16 советских агентов.
В марте 1946 года арестовали и Алана Мэя. Через два месяца в Лондоне состоялся суд. Он получил 10 лет тюремного заключения. Учёный не выдал никого и не признал себя виновным. Через 6 лет он вышел на свободу, но в Англии ему не разрешили заниматься исследованиями. Алан Мэй уехал в Гану, где стал профессором физики столичного университета.

«Материалы представляют исключительную ценность»
Теперь пришло время рассказать о ещё одном Герое России, полковнике ГРУ Артуре Адамсе. Правда, столь высокого звания он был удостоен только через 30 лет после смерти. Его жизнь удивительна. В военную разведку Артур Александрович Адамс пришёл в 1935 году, в возрасте 50 лет, когда другие уже уходят из неё. За спиной у него были годы прожитые в Швеции, Германии, Италии, Аргентине, США. Учёба в Торонтском университете, служба в американской армии, работа на автомобильном заводе Форда.
В 1921 году он возвращается в Россию. Его образование, инженерные знания и опыт пришлись очень кстати. Артур Адамс становится директором Московского автомобильного завода АМО. Перед тем как уйти в разведку, Адамс занимал высокий пост члена коллегии Главного управления авиационной промышленности, помощника начальника этого же управления. То есть по нынешним меркам должность заместителя министра.



 Въезд на территорию секретной лаборатории Лос-Аламос, где занимались разработкой атомной бомбы.

Работа Адамса в Главном разведуправлении Красной Армии складывается не просто. В 1937 году НКВД выдвигает обвинение, его отзывают из-за границы и увольняют из военной разведки. Но через год вновь возвращают в Разведуправление и направляют в Нью-Йорк. В 1944 году «Ахилл» (оперативный псевдоним Адамса) узнаёт, что один из друзей его агента «Эскулапа» работает в секретной лаборатории, которая занимается разработкой атомной бомбы. Адамс срочно встретился с резидентом военной разведки в Нью-Йорке Павлом Мелкишевым и доложил информацию. На следующий день Центр получил радиограмму от «Ахилла»: США ведут активные работы по созданию атомной бомбы. Далее Адамс предлагает привлечь к сотрудничеству старого знакомого «Эскулапа», учёного-физика Мартина Кэмпа. Тем более что американец уже согласился на первую встречу.
Эта встреча состоялась. Кэмп вручил ему увесистый портфель, попросил утром вернуть. В портфеле оказалось около тысячи листов документов. Все их надо было переснять на плёнку за одну ночь. С этой задачей «Ахилл» справился. Утром портфель был возвращён учёному.
«Мой источник, - писал Артур Адамс начальнику Главного разведуправления, - специалист высокой квалификации. Это огромная работа. Это только начало. Я буду несколько раз получать от него материал. В первой оказии 1.000 страниц. Материал совершенно секретный».
Документы передали в Комиссариат химической промышленности СССР. Ответ был таков: «По отзыву Народного Комиссариата химической промышленности СССР, все вышеуказанные материалы представляют исключительную ценность».



 Полковник ГРУ Артур Адамс.

Следующая встреча «Ахилла» с Кэмпом была не менее продуктивной. Источник вручил военному разведчику более двух тысяч страниц секретных документов по ядерному проекту. Вместе с материалами были переданы и образцы урана, бериллия и флакон тяжёлой воды. Были ещё и последующие встречи - в мае, июне, августе. Кэмп передал почти полторы тысячи листов документов. Однако встреча, запланированная на сентябрь, не состоялась. Учёный не вышел в указанное место.
Только через несколько месяцев Артуру Адамсу удалось узнать, что Мартин Кэмп тяжело болен. Его свалил какой-то неизвестный медицине недуг. Судя по всему, это была лучевая болезнь.
...В ноябре 1944 года «Ахилл» попал в поле зрения контрразведки. После встречи на конспиративной квартире с Павлом Мелкишевым Адамс заметил за собой слежку.  Так повторилось на следующий день, через день, два, неделю, месяц. Адамс прервал все контакты со своими агентами.
По выводу «Ахилла» из США Центр совместно с резидентурой разработали спецоперацию. В 1946 году Артур Александрович Адамс после длительной командировки вернулся в Москву. 

Кое-кто из секретных служб обвинял его в нелояльности. Как упоминает Адам Сисман (Adam Sisman) в биографии ле Карре, глава MI6 Дик Уайт (Dick White) жаловался на него приятелю из американской разведки. «От Джона ле Карре нам один вред, — сказал Уайт. — Из-за него все офицеры разведки теперь кажутся бабниками и пьяницами. Он показывает разведку организацией, где нет ни доверия, ни лояльности, где агентов обманывают и жертвуют ими без всякого сожаления». Бывший наставник ле Карре Джон Бингхэм (John Bingham) сказал: „Я осуждаю и ненавижу все то, что он сделал и сказал против разведывательных служб"».
В 1964 году ле Карре ушел из MI6, чтобы полностью посвятить себя писательству. Сам себя он называл «литературным перебежчиком» — так же, как и Грэма Грина (Graham Greene) — но не любил, когда его именовали «шпионом, ставшим писателем». Скорее он был писателем, «который побывал в секретном мире». Он часто заявлял, что уйти оттуда ему пришлось, когда его личность предательски рассекретил Ким Филби (Kim Philby), печально известный двойной агент, перешедший на сторону Советского Союза. По словам ле Карре, Филби выдал его имя русским.
В октябре 1965 года московская «Литературная газета» демонизировала ле Карре, объявив его апологетом холодной войны. На следующий год ле Карре ответил открытым письмом в журнале Encounter, озаглавив его «Из России с приветом» (From Russia, with Greetings) (это было через три года после выхода в свет второго кинематографического приключения Бонда «Из России с любовью»).
Как писал ле Карре в своих мемуарах «Голубиный туннель» (The Pigeon Tunnel): «Со времен „Шпиона, пришедшего с холода", я постоянно был объектом советской литературной критики. Сначала меня ругали за то, что я поднял шпиона до статуса героя, как будто они сами не создали целый жанр, проделывая то же самое, а потом — за правильное отношение к холодной войне, но ошибочные выводы — и для этого обвинения логического объяснения нет. Но тогда речь не шла о логике, речь шла о пропаганде. Из окопов советской „Литературной газеты" и американского журнала Encounter мы послушно бросали друг в друга гранаты, прекрасно понимая, что в этой бесплодной идеологической войне не выиграет никто».
По его словам, отношения с СССР и правда были «не слишком дружескими» большую часть из этих 25 лет. В этой стране к публикации разрешили лишь два из его романов — «Убийство по-джентельменски» (A Murder of Quality) и «В одном немецком городке» (A Small Town in Germany). Тем не менее он запланировал посетить СССР в 1987 году, чтобы собрать материал для будущего романа «Русский дом».
В биографии авторства Сисмана подробно описано, как ле Карре попросил помощи у Джона Робертса (John Roberts), директора Ассоциации «Великобритания-СССР». Робертс написал в своем дневнике, что «продать СССР идею о визите ле Карре нелегко». А по рассказу самого ле Карре, соглашение по поводу его поездки, очевидно, заключили британский посол и Раиса Горбачева — «через голову КГБ».
Он приехал в СССР в качестве гостя Союза советских писателей, но прием ему оказали типично холодный. Его чемодан задержали на 48 часов, после чего тот неожиданно появился в его номере. Советские власти настояли, чтобы он остановился в отеле «Минск», «где повсюду были натыканы не самые современные микрофоны, а коридор охраняла внушительная консьержка». Его номер обыскивали всякий раз, как он выходил на улицу, и всюду за ним следовали двое мужчин. Однажды ночью ле Карре выпивал с журналистом-диссидентом Аркадием Ваксбергом и (после того, как Ваксберг отключился у себя на этаже) оказался настолько пьян, что заблудился на окраине Москвы. Приставленным к ему соглядатаям пришлось показывать ему дорогу обратно в отель.
Но ле Карре нашел, что русские умные, культурные и отзывчивые. «Никто из тех, кто приезжает Советский Союз в эти необыкновенные времена и удостаивается привилегии вести такие беседы, которые посчастливилось вести мне, не может избежать непреходящей любви к его народу и трепета перед масштабом стоящих перед ним проблем», — написал он в предисловии к «Русскому дому».
Во время поездки ле Карре и Джон Робертс были на фуршете, где встретили Генриха Боровика, журналиста со связями в КГБ. Боровик предложил ле Карре за бокалом вина встретиться со «старым другом и поклонником» — давним перебежчиком Кимом Филби (Kim Philby). Но ле Карре отказался с ним видеться. «Это было ужасное предложение, — сказал ле Карре в 2010 году. — Я сказал [Боровику], что встречаюсь сейчас с британским послом. Я не мог увидеться сначала с послом королевы, а потом с предателем королевы».
В «Голубином туннеле» он написал так: «Человеку, не имеющему отношения к разведке, масштабы предательства Филби постичь трудно. Только в Восточной Европе десятки, а может, и сотни британских агентов были заключены в тюрьму, подвергнуты пыткам и расстреляны. А те, кого не выдал Филби, выдал Джордж Блейк (George Blake), другой двойной агент MI6».
Он продолжил: «Стал ли я с годами относиться к Филби менее враждебно? Вот уж не знаю».
Будучи в Москве, ле Карре оказался на университетском студенческом собрании, где обнаружил тайную группу своих поклонников. После нескольких формальных вопросов («Скажите пожалуйста, что вы думаете о Марксе и Ленине?» — спросил один студент. «Люблю их обоих», — пошутил писатель, чем заслужил бурю аплодисментов) студенты затащили его в аудиторию. Они задавали вопросы о романе, который, как он знал наверняка, в СССР был запрещен. Студенты рассказали, что читали роман в своем «частном книжном клубе».
«Наша команда перепечатала текст вашей книги с незаконного экземпляра, который подарил нам один из ваших соотечественников, — сказал ему студент на высокопарном английском. — Мы много раз читали эту книгу вместе по ночам. Мы прочитали таким образом множество запрещенных книг». Также они показали ему телевизор, на котором тайно смотрели «Шпион, выйди вон!» Он назвал эту встречу «одним из самых трогательных моментов в своей жизни».
Такая противоречивая реакция на него в Москве отражает его отношения со страной в целом. «Мне казалось логичным, что в зеркальном мире, куда я попал, и где за мной следят, преследуют и относятся с величайшим подозрением, одновременно со мной должны обращаться как с почетным гостем советского правительства», — написал он.
В какой-то момент ле Карре обнаружил, что его книги стали обязательным чтением в училищах КГБ. «Я этого вовсе не планировал, — сказал ле Карре NPR. — Но они увидели в них какое-то сходство. Вы знаете, в конечном итоге — и это применимо и к докторам, и к ученым, и к шпионам — люди, использующие одни и те же технологии, развивающие одни и те же технологии, относящиеся одинаково к человеку, ставящие целесообразность и результат выше метода — они образуют братство или сестричество… встречаясь с каким-нибудь отставным генералом из Моссада, я обнаруживаю, что мы очень быстро приходим к взаимопониманию».
В 2008 году Род Лиддл (Rod Liddle) взял у ле Карре интервью для The Sunday Times, когда ле Карре рекламировал новую книгу «Самый опасный человек» (A Most Wanted Man). Лиддл написал, что ле Карре однажды подумывал переметнуться на сторону СССР — и эту историю подхватили по всему миру.
«Ну, идеологически у меня такого искушения не было, — как говорят, объяснил ле Карре. — Но когда ты активно шпионишь и подходишь все ближе и ближе к границе… этот последний шажок перед прыжком, после которого ты можешь узнать все остальное, начинает казаться таким маленьким».
Но затем ле Карре написал в газету длинное письмо, в котором заявил, что его неверно истолковали. «Я нарисовал Роду Лиддлу образ профессиональных шпионов, которые так тесно себя связывают с людьми, за которыми следят, что сами начинают делиться своей жизнью, — написал он. — Именно в этом контексте я заметил, что, как и другие офицеры разведки, которые жили в непосредственной близости с противником, я периодически рассуждал об этом в мыслях».
Он довольно великодушно списал недопонимание на то, что Лиддл делал записи от руки, а не использовал диктофон, и на выпивку. «Его надо простить за то, что, потягивая кальвадос после ужина в описанной им вечерней темноте, он не смог уловить и правильно зафиксировать мою главную мыль об искушениях перебежчика», — сказал ле Карре.
Успех романов ле Карре часто объясняли тем, что он очеловечивал агентов разведки. В отличие от более фантастичного Джеймса Бонда, Джордж Смайли у ле Карре был неряшливым бюрократом. Точно так же ле Карре видел более человеческие стороны и у Советского Союза — возможно, поэтому-то некоторые русские и чувствовали с ним некоторое родство.
«Конечно, в коммунистические времена в КГБ были и очень, очень порядочные и гуманные кадры, — сказал ле Карре NPR. — Они поклонялись сами себе. Гордились тем, что воспитывают мыслящих людей. Эта порядочность в КГБ была редкостью. Но ведь это была большая и мощная организация… Со множеством кабинетов, где сидели совершенно разные люди».

В расследовании датского издания DR говорится, что сначала разведывательная служба идентифицирует поток интересных для неё данных, после чего «зеркально отражается» свет, проходящий через волоконно-оптические кабели. Копируются как метаданные, так и контент: текстовые сообщения, разговоры в чате, телефонные звонки, электронные письма – всё это отправляется в центр обработки данных разведслужбы в Сандагергарде.





Известный журналист Гленн Гринвальд описывал XKEYSCORE как «широко распространенный» инструмент АНБ для сбора «почти всего, что пользователь делает в Интернете». АНБ установило данную программу примерно в 150 точках сбора данных по всему миру. В этих точках используются и традиционные селекторы, такие как номера телефонов и адреса электронной почты, чтобы выбрать интересующие сведения, но данный способ устарел, поскольку пользователи, зная, что за ними может вестись слежка, переходят на анонимные мессенджеры.





Программа XKEYSCORE упомянута также в секретном файле немецкой внешней разведки BND, показывающем разницу между XKEYSCORE и традиционными системами сбора данных: в традиционной настройке IP-пакеты из потока данных собираются повторно, затем проходят через фильтр, выбиравший то, что представляет интерес. XKEYSCORE делает всё это сразу.
Издание DR утверждает, что через американскую шпионскую систему осуществлялся незаконный сбор информации о Дании. Есть три версии того, как это могло происходить.
Во-первых, можно предположить, что фильтры были технически несовершенны и не могли блокировать все коммуникации, относящиеся к Дании.
Во-вторых, служба Forsvarets Efterretningstjeneste или АНБ могли снабжать систему селекторами (например, телефонными номерами и адресами электронной почты), которые позволяли собирать данные по Дании. Однако АНБ не могла это делать без согласия датчан, а для датской разведки подобное противозаконно.





По словам осведомителя газеты Berlingske, «были опасения, что руководство службы разведки Министерства обороны Дании делает работу за американцев, оставляя в своей специальной системе технические уязвимости, позволяющие Агентству национальной безопасности США злоупотреблять системой». Осведомителем был молодой специалист по информационным технологиям, работавший по контракту на датскую спецслужбу. Однако, в отличие от Сноудена, он не стал сливать журналистам всё подряд, а периодически информировал Совет по надзору за разведкой.
Внутри датской разведки в 2019 г. проводилось длительное расследование по данному поводу, результаты которого были переданы министру обороны Трине Брамсен. Новый министр восприняла факты серьёзно, поэтому 24 августа 2020 года глава Сигнальной разведки Дании и ещё несколько чиновников были отстранены от службы.
5 октября 2020 г. датское правительство внесло законопроект о создании комиссии, которая проведёт независимое и беспристрастное расследование обвинений в адрес Forsvarets Efterretningstjeneste и представит доклад об этом в течение года.

Обмен шпионским приветствиями на «мероприятиях по любованию цветением сакуры»
Я немедленно связался с мистером Грегом, но, к сожалению, его не было на месте. Со следующего дня господин Тотров отправлялся в поездку по США, поэтому встретиться с Грегом уже не мог. Тогда Тотров предложил мне: «А может, вы и передадите эту фотографию Дональду?».
Он отдал мне снимок и позже, когда я встретился с Грегом в его офисе и передал фото, Дональд искренне обрадовался и воскликнул: «Как здорово!».
Фотография была сделана в апреле 1970 года. В то время президентом США был Ричард Никсон, а генеральным секретарем ЦК КПСС — Леонид Брежнев. Вьетнамская война все еще продолжалась, и это были весьма напряженные времена разгара холодной войны между Востоком и Западом.
В то время тогдашний премьер-министр Японии Эйсаку Сато в числе множества других гостей пригласил и этих разведчиков — одного из ЦРУ, а другого из КГБ — на представительское мероприятие по случаю цветения сакуры.
Более того, сотрудник КГБ фотографировал агента ЦРУ. Наверное, они оба заочно знали многое друг о друге. Представляю, как они с натянутой улыбкой обменивались тогда приветствиями.
Господин Тотров в то время работал по линии внешней контрразведки КГБ (ВКР). В токийской резидентуре КГБ важнейшей задачей офицеров линии ВКР было выявление главного противника КГБ — сотрудников резидентуры ЦРУ и наблюдение за их деятельностью.
«В резидентуре ЦРУ в Токио в то время работало около 100 человек, что было неизмеримо больше, чем у нас», — сказал мне Тотров.

Мистер Грег — спаситель будущего президента Южной Кореи Кима Дэ Чжуна
Судя по всему, в 1970 году Дональд Грег, был номером 2 в токийской резидентуре ЦРУ. В 1973 году он был назначен резидентом ЦРУ в Южной Корее.
В августе того же года, сразу после вступления Грега в должность руководителя сеульской резидентуры ЦРУ, произошел знаменитый «инцидент с Ким Дэ Чжуном»«. Видный политический деятель Ким Дэ Чжун, который позже стал президентом Южной Кореи, был лидером оппозиционной партии и в то время был вынужден остаться в Японии, поскольку подвергся преследованиям в качестве основного конкурента тогдашнего президента-диктатора Пака Чон Хи на президентских выборах 1971 года.
Инцидент произошел, когда Ким был тайно похищен сотрудниками Центрального разведывательного управления Кореи (KCIA) из гостиницы «Hotel Grand Palace» в районе Кудан, Токио и увезен кораблем KCIA в неизвестном направлении.
ЦРУ немедленно занялось поиском местонахождения Ким Дэ Чжуна и установило корабль, который его перевозил. Военный вертолет США завис над кораблем на малой высоте, и, угрожая оружием, потребовал освободить Кима. Сам Ким позже показал, что его похитители готовы были его связать и выбросить в море, если бы их не догнал американский вертолет.
Донадьд Грег, который в то время находился в Сеуле, действовал в этой ситуации быстро и решительно и фактически спас Ким Дэ Чжуна.
После вступления в должность в январе 1989 года президент Буш назвал кандидатуру Грега на должность посла в Южной Корее, и в комитете Сената США по иностранным делам были проведены слушания для его утверждения.
Поскольку Дональда Грега тогда подозревали в причастности к делу «Иран контрас», и существовала высокая вероятность того, что его кандидатуру не утвердят, я решил посетить публичные слушания для подготовки соответствующего материала. Тогда в комитете Сената США было зачитано письмо Ким Дэ Чжуна, направленное американским законодателям по дипломатическим каналам. «Мистер Грег — самый подходящий кандидат для назначения на должность посла США в Республике Корея. Он спас мне жизнь», — говорилось в письме Кима. Именно благодаря этому письму Сенат утвердил назначение Грега послом в Сеул.
Когда я встретился с мистера Грегом, то сказал ему: «Вы спасли жизнь Ким Дэ Чжуну». На что он ответил: «Это наш тогдашний посол серьезно надавил на президента Пак Чон Хи». Эта скромность Дональда Грега впечатлила меня.

Вторжение в резидентуру ЦРУ
Господин Тотров фотографировал и других сотрудников токийской резидентуры ЦРУ на том памятном мероприятии любования цветением сакуры в 1970 году. Как всегда, он тщательно запоминал их имена, внешность и особенности поведения. Это была ходячая картотека по американцам.
Примерно через неделю после того мероприятия у Тотрова, как консульского работника, возникла необходимость посетить американское посольство, чтобы подать документы визу на одного советского дипломата, собиравшегося по делам посетить США. Тогда американское посольство находилось прямо напротив здания японского МИДа в Касумигасэки. Оно занимало отдельное шестиэтажное мрачноватое здание, в котором ранее располагалось управление «Маньчжурской железной дороги».
Закончив дела с подачей документов на визу, Тотров быстро поднялся по лестнице и подошел к комнате 406 на 4-м этаже. «Я знал от моего помощника — местного сотрудника посольства США, что эта комната принадлежала резидентуре ЦРУ», — сказал он.
Тотров постучал, но ответа не последовало, и когда он открыл дверь, то обнаружил за ней вторую закрытую дверь с глазком. Постучав в нее, Тотров спросил: «Нет ли здесь господина Джона Дейтона?». В ответ из-за двери раздалось невнятное: «Здесь такого нет». И сразу же послышался какой-то шум.
В этот момент снизу по лестнице к Тотрову подбежал охранник. Когда Юрий показал ему фотографию Дейтона, сделанную на прошедшем мероприятии, охранник что-то сказал по рации и сразу около них оказался тот самый Дейтон. Он любезно провел Тотрова в кафетерий, расположенный на 6-м этаже, и они минут 20 пили кофе, разговаривая о том о сем.
Хотя каких-то больших оперативных результатов то «вторжение» Тотрова в американское посольство и не принесло, оно еще долго обсуждалось среди советских разведчиков в Токио.

Забытый смелый поступок
С началом 2000 годов тогдашний смелый поступок Юрия Тотрова его коллеги начали порицать. Тогда у меня возникла возможность встретиться с Борисом Смирновым, одним из старых кадров КГБ, который стал в то время руководителем токийской резидентуры Службы внешней разведки России (СВР) в Токио.
На мой вопрос: «Вы знакомы с господином Тотровым?» Смирнов ответил: «Он вряд ли скажет обо мне что-то хорошее».
Нельзя исключать, что упомянутое «вторжение» во владения американской резидентуры в Токио Юрий Тотров осуществил на свой «страх и риск» и даже получил какое-то порицание от начальства. Если в ЦРУ о Тотрове говорили: «Это парень с характером», то в КГБ могли быть совсем другие оценки. Но Тотров остался на службе и работал еще долго.
В любом случае, весьма вероятно, что на массовых мероприятиях «любования цветением сакуры», проходившим в Токио под эгидой японских премьеров, встречались разведчики не только из России и США, но и многих других стран. Наверное, среди них ходило много анекдотов об этих мероприятиях. Японские дипломаты и сотрудники разведки тоже активно пользовались этими мероприятиями для получения полезной информации.
При премьере Дзюнъитиро Коидзуми такие мероприятия собирали до 11 000 гостей. Среди них был цвет японской нации, а также иностранные дипломаты. При Синдзо Абэ упор стал делаться на приглашении тех японцев, которые «добились заметных достижений в различных областях». При этом дипломаты уже не упоминались. Число гостей при Абэ возросло до 18 000.
А потом разразился скандал, связанный с тем, что Абэ стал использовать мероприятия "по любованию сакурой" в своих политических целях для расширения своей электоральной и политической базы. Затем премьера вообще обвинили в нечистоплотности в тратах на проведение этих мероприятий, и ему даже пришлось чуть ли не задним числом вносить деньги за участие в них. До сих пор оппозиция не снимает соответствующих подозрений с Абэ и его личного секретаря.
А как же обстоит дело с дипломатами и разведчиками? Пока разговоры об их участии в «любовании сакурой» как-то утихли. Неужели они лишаются такой прекрасной возможности пообщаться, пообмениваться информацией и выудить что-нибудь полезное друг у друга?
__________________________________________________________________________________________________________
Микио Харуна — известный японский политолог, президент НКО «Научно-исследовательский институт разведывательной информации». Долгое время работал в информационном агентстве Kyodo News, в том числе дважды — шефом вашингтонского бюро. Был профессором университета Нагоя и приглашенным профессором Университета Васэда. Известный писатель. Среди его книг: «Введение в ядерную геополитику», «Жертвы атомной бомбардировки в США», «Секретные досье», «Холодная война между США и Китаем и Япония», «Изнанка японско-американского союза».

Террористка-перебежчица
29 ноября 1987 года южнокорейский авиалайнер, следовавший рейсом Вена — Багдад — Абу-Даби — Сеул с 115 пассажирами на борту, внезапно исчез с радаров и, предположительно, взорвался над Андаманским морем. Проверка пассажиров сразу же выявила двух подозрительных личностей, выдававших себя за японскую семью: они сели на рейс в Багдаде и вышли в Абу-Даби, на последней остановке погибшего вскоре самолета, а оттуда вылетели в Бахрейн. Власти Бахрейна достаточно быстро задержали их — внимание привлекли фальшивые японские паспорта, где вместо фамилии стояло личное имя Маюми.
В процессе захвата «отец» покончил с собой, приняв капсулу с ядом, а «дочь» взяли живой и через какое-то время доставили в Республику Корея (РК) — как раз в канун президентских выборов Ро Тхэ У (другое написание имени — Но Тхэ У или Ро Дэ У). Там какое-то время девушка продолжала выдавать себя за японку, затем за кореянку, но из Китая, а потом призналась. Оказывается, она из КНДР, зовут ее Ким Хён Хи.
Дальнейшие широко растиражированные признательные показания отражали мелодраматическую историю супершпионки, которая получила задание взорвать самолет лично от северокорейского лидера Ким Чен Ира (на репутации которого после этого осталось несмываемое пятно). Оказывается, взрыв самолета должен был имитировать внутренний терроризм, удержать представителей соцстран от поездки в Южную Корею и вообще создать ей негативный имидж в преддверии очень важной для Сеула Олимпиады-1988.
Показания Ким Хён Хи ввели в оборот целую серию убойных свидетельств кровавости пхеньянского режима. Ее рассказы изобиловали множеством деталей: как она жила в респектабельной семье дипломата и получила возможность стать разведчицей; как старательно училась, постигая тонкости японского языка у настоящей японки, которую специально для таких дел еще школьницей похитили корейские спецслужбы; как она была отобрана для «особого задания», которое дал ей лично любимый руководитель товарищ Ким Чен Ир...
Говорила она и о том, как разбились при столкновении с реальностью ее представления о Южной Корее как о царстве бесправия и нищеты, и как теперь она полностью перековалась и даже приняла протестантскую веру
В марте 1988-го Ким Хён Хи была приговорена к смертной казни. Но в апреле 1990 года ее помиловали. Сейчас она живет в Сеуле вместе со своим южнокорейским мужем (по одной из версий — ее бывшим охранником), зарабатывая лекциями и литературной деятельностью. Она даже ездила в Японию, где рассказывала родственникам похищенных японцев правду об ужасах жизни в Северной Корее, а ее доход от книг составил, по некоторым версиям, около миллиона долларов.

Шпионаж для «чайников»
Нарочитая мелодраматичность ситуации и образ коммунистической террористки, перековавшейся при виде реалий свободного мира и даже обратившейся в протестантизм, навела многих на мысль о провокации. Слишком это было похоже на старые советские рассказы о западных супершпионах, которые тем не менее совершают грубые ляпы — и бдительная советская общественность выводит их на чистую воду.
Одна лишь история об имени, вписанном в паспорт вместо фамилии, заслуживает того, чтобы либо посчитать эту версию фальшивой, либо серьезно усомниться в профессионализме северокорейских шпионов и поискать иной вариант развития событий, в котором изложенные в рассекреченных документах факты будут связаны между собой менее противоречиво. Но кроме этой были и другие странности. В некоторых источниках отмечалось, что у Ким не было северокорейского акцента — точнее, в ее речи встречались слова, характерные как для северокорейского стиля языка (на что стразу же обратила внимание пропаганда РК), так и южнокорейские (что, в свою очередь, не осталось без внимания северян).
Кроме того, ее рассказ об устройстве бомбы вызвал серьезные сомнения у технических специалистов. А японские военные эксперты дали отрицательный ответ на вопрос, достаточно ли взрывчатки, о присутствии которой в чемодане заявляла Ким Хён Хи, для подрыва самолета таким образом, чтобы пилоты не успели подать сигнал бедствия.
К тому же по паспортам задержанных террористов было легко проследить маршрут их следования, пунктами которого являлись Москва и Будапешт. Странновато для асов, которыми их позиционировали. Профессиональные диверсанты также отчего-то хранили такие улики, как фотографии стран, через которые они якобы ехали, монеты и клочки бумаг с якобы закодированными агентурными телефонами.
Спецслужбы попытались вернуться к делу Ким Хён Хи в 2006 году, когда в Республике Корея у власти были, условно говоря, левые. Женщину стали приглашать на допросы, пытаясь выяснить, насколько ее рассказы были правдивыми. Однако возвращение к этому делу проходило на фоне политической борьбы, и властям были слишком нужны шокирующие разоблачения военного режима. Консерваторы, в свою очередь, вступились за подозреваемую, тем более что допросы действительно были излишне жесткими и походили на выбивание признаний методом сильного психологического давления. В итоге попытка официально усомниться в версии прошлых лет закончилась ничем.
Следующий подход был сделан в 2012 году, когда США рассекретили ряд документов, имеющих отношение к этой истории. Южнокорейские СМИ сразу же написали, что в Америке проводили дополнительное расследование инцидента и пришли к тем же выводам, что окончательно подтверждает причастность Северной Кореи к взрыву. К сожалению сторонников такой версии, американские документы теперь находятся в открытом доступе, и с ними может ознакомиться каждый желающий.
С советской или российской точки зрения, это документы с грифом «Для служебного пользования», информационные сообщения, телеграммы, записи бесед. Из них понятно, что никакого самостоятельного расследования, о котором рассказывали СМИ, не было и в помине. От помощи специалистов из США в РК отказались, а самостоятельных следственных действий американцы не предпринимали, просто пассивно транслируя официальную южнокорейскую версию со всеми ее странностями. Помимо заявлений «Маюми» к доказательствам северокорейского следа причислялись фальшивые паспорта, предшествующие теракты и то, что другие агенты КНДР при аресте тоже использовали ампулы с цианидом — как будто это какая-то особая черта.
Что же до иных терактов, то речь идет о взрыве в международном аэропорту Кимпхо 15 сентября 1986 года. Тогда погибли пять граждан Южной Кореи, еще 19 были ранены. Произошел теракт за шесть дней до Азиатских игр, и директор национальной полиции страны немедленно обвинил в его организации «северокорейских марионеток».
Виновных, правда, так и не нашли, и решение о том, кто это сделал, принималось по принципу «а кто еще мог?». Впрочем, через год это предположение уже считалось доказательством
Многие документы сопровождаются цензурным зачеркиванием, и нередко очень интересным образом. Например, можно встретить фразу «ХХХХ Маюми говорила с северокорейским акцентом». Контекст позволяет заменить ХХХХ как на «установлено, что», так и на «рекомендовано, чтобы».
Да, в документах указано, что «Маюми» говорила по-японски как хорошо владеющий языком иностранец. Однако это укладывается и в ее первоначальное объяснение, что она кореянка из Китая, и в возможную принадлежность ее к этническим корейцам Японии. Они, постоянно живя в стране, тем не менее говорят по-японски со значительным акцентом и не могут быть использованы как преподаватели японского. Собственно, именно в этом состоит один из аргументов противников официальной версии катастрофы: спецслужбы КНДР не могли привлекать представителей просеверокорейского сообщества в Японии в качестве преподавателей японского и были вынуждены похищать настоящих носителей.
Не проводила собственное расследование и Международная организация гражданской авиации (ИКАО). В реестре катастроф воздушных судов информация об этом происшествии очень краткая, в отличие от более развернутых описаний других случаев. Фактически там просто подтверждается, что после последнего сеанса связи в такое-то время «Боинг-707» погиб, предположительная причина этого — бомба на борту. Именно такая скудость информации указывает на то, что собственное расследование ИКАО не вела, и данные о катастрофе были получены от южнокорейской стороны.
Между тем стоит обратить внимание на тот факт, что инциденты с самолетами данной серии бывают довольно часто. 192 из 1010 «Боингов-707» вышли из строя в результате различных инцидентов. И хотя примерно половина из них была взорвана террористами или повреждена в ходе военных действий, оставшееся количество показывает нам довольно высокий процент отказа техники. К тому же погибший самолет имел уже очень большой налет часов (36 тысяч) и, можно сказать, входил в группу риска. Поэтому версию катастрофы, вызванной отказом техники, тоже нельзя исключать.
Точки над «i» мог бы расставить анализ состояния обломков самолета, но такое исследование не проводилось. Не могли или не захотели — вопрос риторический
После крушения часть деталей прибило к побережью Мьянмы, с которой у Южной Кореи на тот момент были неплохие отношения. Однако неизвестно, какие именно обломки были доступны и в каком состоянии, можно ли было сделать после их изучения какие-то валидные выводы. Настораживает то, что не было сделано даже попытки провести техническую экспертизу для подтверждения или опровержения показаний единственного свидетеля.

Сделка века
Довольно часто история Ким Хён Хи описывается как провокация южнокорейских спецслужб. Здесь обращается внимание не только на мягкость приговора и последующую работу Ким в южнокорейской разведке, но и на то, что ее история, особенно момент раскаяния, носила совершенно голливудский характер. Она действительно более соответствовала сценарию типичного для тех лет пропагандистского сериала: попав на другую сторону и увидев свет социализма/демократии своими глазами, матерый шпион прозревает и раскаивается.
Кроме того, теракт с последующим разоблачением случился как нельзя более кстати — накануне президентских выборов 1987 года, где у левой оппозиции были довольно высокие шансы на победу. В статье журналиста В. Солнцева упоминалось, что хотя самолет просто исчез с радаров, а его обломки так и не были найдены (поиски свернули подозрительно быстро), президент Чон Ду Хван почти тотчас заявил, что все это дело рук «агентов с Севера». И будто бы, по странному совпадению, в Абу-Даби с самолета сошли 11 южнокорейских чиновников и два сотрудника спецслужб, отвечавших за безопасность полета.
Приводились и данные левой японской прессы о том, что, излагая свою биографию, «Маюми» не уложилась в собственный возраст: ей должно быть на несколько лет больше, а попытки определить ее отца среди известных дипломатов не выдержали проверки. Проблемы были и с «агентурным» номером телефона в Будапеште, якобы записанным в инструкциях и неоднократно повторенный девушкой: он принадлежал детскому саду. Отмечалось и мнение специалиста-акустика: он обратил внимание на тот факт, что частотные характеристики голоса Ким во время пресс-конференции были поразительно ровными даже в те моменты, когда ее начинали душить рыдания. Многовато вопросов для одной истории.
Однако далеко не всегда лицо, инициировавшее условную интригу, оказывается в ней наибольшим выгодоприобретателем. Бывает так, что выгоду получает кто-то другой, сумевший грамотнее разыграть эту карту. Кроме того, провокации подобного масштаба слишком рискованны, а последствия их разоблачения слишком велики, поэтому политики и разведчики обычно от такого воздерживаются.
Скорее похоже на то, что за гибелью самолета стояла некая террористическая организация в Японии, наподобие леворадикальной «Рэнго Сэкигун», в тактику которой вполне вписывается подрыв. Следует отметить, что большинство японских левых организаций, в том числе компартия, относились к Северной Корее без тени благожелательности и не воспринимали этот режим как дружественный. Среди членов этой организации вполне могла оказаться и представительница многочисленной корейской диаспоры, которая после неудачной попытки самоубийства решила дорого продать свою жизнь, воспользовавшись политической конъюнктурой.
Девушка неглупая, симпатичная, хочет жить и довольно быстро понимает, что реальное расследование никого особенно не интересует, а на фоне холодной войны двух Корей виновник уже назначен. Ясно и то, кого проще и удобнее обвинить в организации теракта, а также то, чего от нее будут хотеть спецслужбы РК
Подобная сделка очень проста, и автору безразлично, была ли это ее собственная идея или предложение южнокорейской стороны. Договоренность между ними, скорее всего, свелась к «я рассказываю все, что вам надо (а если чего не знаю, вы подскажете, и мы отрепетируем), а вы обеспечиваете мне спокойную жизнь». Ведь с точки зрения циничной политики важен не реальный виновник, а назначение виновником того, чья вина принесет наибольшую выгоду.
Таким образом, в катастрофе может быть не виноват ни Север, ни Юг. Спецслужбы РК просто воспользовались предложенным им информационным поводом, грамотно разыграв северокорейскую карту, после чего ключевой свидетель получила спокойную жизнь и прощение грехов. Красивая история с раскаянием дает мощнейший пропагандистский эффект, а задавать неприятные вопросы в стиле «сколько ступенек на втором этаже секретной школы» некому.
Автору же история Ким Хён Хи всегда была важна как пример ситуации, когда все строится на показаниях единственного свидетеля, а достоверность и правдивость истории при этом невозможно проверить. Между тем с точки зрения источниковеда или аналитика показаний одного свидетеля достаточно не всегда — хотя бы потому, что этот человек может не помнить все или быть пристрастным. Рассказа одного человека может хватать для формирования личного мнения по вопросу, но не для официальных суждений — если, конечно, они не носят печати ангажированности или политической конъюнктуры.

Отношение к России
В статье для The Atlantic в 2019 году Бернс обрисовал свое мнение об отношениях между США и Россией.
По его словам, международные связи Вашингтона с Москвой на тот момент были «более странными и более тревожными, чем когда-либо после окончания холодной войны». Сейчас Россия представляет для США угрозу, которая четверть века назад была немыслима.
«Трамп, похоже, не замечает того факта, что «ладить» с такими соперниками, как Путин, не является целью дипломатии, заключающейся в продвижении ощутимых интересов», — писал Уильям Бернс.

Почему Байден выбрал Бернса новым главой ЦРУ


Он также назвал взаимоотношения с Россией «долгой игрой», проводимой в относительно узком диапазоне возможностей.
«Такое соперничество между великими державами требует тактичной дипломатии-маневрирования в «серой зоне» между миром и войной; демонстрации понимания пределов возможного; создания рычагов влияния; поиска точек соприкосновения там, где мы можем их найти; и решительного и настойчивого противодействия там, где не можем», — указал он.
Единомышленник Байдена
Для Байдена, который на телеканале CBS назвал Россию «главной угрозой Вашингтону» Уильям Бернс — отличный кандидат на пост руководителя Центрального разведывательного управления — он хорошо знаком с американо-российскими отношениями и поддерживает мнение избранного президента США об опасности, исходящей от РФ.

Почему Байден выбрал Бернса новым главой ЦРУ


Помимо этого, Джо Байден уже не раз заявлял о том, что он не поддерживает политику Трампа на Ближнем Востоке.
«Я не считаю, что у Трампа есть внешнеполитический курс вообще. Позиции России и Сирии в регионе укрепляются», — заявлял Байден, добавив, что из-за решений нынешней администрации США Иран также упрочил свои позиции.
Если Уильям Бернс займет пост главы ЦРУ, то его опыт работы помощником Государственного секретаря США по делам Ближнего Востока пригодится Джо Байдену для изменения политики на Ближнем Востоке.

Ближний Восток
В своей статье на сайте Фонда Карнеги Бернс утверждает, что необходимо перестроить связи США по всему ближневосточному региону, чтобы создать «долгосрочное подобие порядка». Это означает развитие двусторонних отношений с Саудовской Аравией и арабскими странами Персидского залива — в том числе и для того, чтобы поддержать их в борьбе с Ираном.
Взамен они должны положить конец катастрофической войне в Йемене, прекратить вмешиваться в политические преобразования в таких местах, как Ливия и Судан, и управлять своим внутренним соперничеством.
При этом Уильям Бернс утверждает, что США необходимо найти способ вернуться к обновленной ядерной сделке с Ираном:
«Это не будет чудодейственным лекарством от всех наших серьезных разногласий с нынешним режимом в Тегеране, от региональной агрессии до внутренних репрессий. Однако она станет важной отправной точкой для противодействия угрозам и в конечном счете для их уменьшения», — уверен Бернс.

Почему Байден выбрал Бернса новым главой ЦРУ


Основная мысль его статьи в том, что США нужно выйти за пределы хвастовства и предательств эпохи Трампа, избежать ловушки бездумного сокращения или разъединения сил и вместо этого изменить условия нашего участия в регионе. Это означает, что Бернс наверняка захочет изменить курс ближневосточной политики, который проводил Дональд Трамп. А Джо Байден только поддержит его в усилениях позиций в Сирии или улучшению отношений со странами Персидского залива.

Более того, Запад активно блокировал все попытки прибалтов реально выйти из состава СССР. Надо было лишь чуть-чуть поднажать, чтобы вся эта стая «борцов за независимость» забилась обратно под те коряги, где она до этого комфортно десятилетиями пребывала, получая советское образование, советские привилегированные зарплаты и спецобеспечение, невиданное в Центральной России.
Еще в марте 1990 года десантники заняли здания вильнюсского горкома партии в самом центре города на проспекте Ленина (сейчас – Гедиминаса) и Высшую партийную школу. Выбор зданий теперь выглядит странным, но тогда это был элемент политики: «партийная собственность» считалась чем-то вроде союзной, на которую местные власти претендовать не могли. Типа не они строили, и КПСС оставалась формально единой организацией. Да, это не логично, но так и только так могли рассуждать люди типа Горбачева.
А 10 января 1991 тот же самый Горбачев открыто потребовал восстановления советской Конституции, которую ранее отменил новый литовский Сейм. На следующий день десантники, которые прибыли в Литву из Пскова накануне, заняли ретрансляционный телевизионный центр в столичном пригороде Неменчине и административные здания практически по всей Литве: в Шяуляе, Алитусе, Варене. В Вильнюсе 11 января был занят Дом печати – единственное в Литве предприятие, где выпускались все до единого СМИ (специально для молодежи – ни интернета, ни мобильных телефонов тогда не было даже в проекции), включая и сепаратистские. При занятии Дома печати впервые было применено оружие: кто-то из толпы демократически настроенных журналистов выстрелил в десантников из дробовика и нанес одному из солдат неприятную рану в лицо, разорвав щеку. Пришлось в ответ стрелять холостыми поверх голов.
В восемь вечера 12 января были остановлено железнодорожное сообщение с Литвой с востока, поезда застряли в белорусском Молодечно. В час ночи десантно-штурмовая рота заняла здание бывшего ДОСААФ на улице Костюшки, где располагался штаб самозваного Департамента охраны края (KAD), то есть «министерства обороны Литвы». Там нашли много оружия, но почему-то не стали это афишировать. Еще одна десантная группа заняла телефонный усилительный центр, из-за чего на полчаса пропала телефонная связь с Литвой, но местные власти быстро ее восстановили через альтернативные источники. В Каунасе было занято здание офицерских курсов, в котором находился штаб «добровольцев» (savanoriai), то есть по факту незаконного вооруженного формирования.
Из так называемого Северного городка, места основной дислокации вильнюсского гарнизона, выдвинулись две колонны бронетехники: одна по прямой по тогдашней улице Космонавтов (сейчас – проспект Свободы) в сторону здания телевидения и телевышки, а другая – по улице Укмяргос в сторону исторического центра города. Общее командование осуществлял командующий вильнюсским гарнизоном полковник Владимир Усхопчик (белорус по национальности, в 1988 году он вернулся из командировки в Афганистан, впоследствии с 2000 по 2004 год в звании генерала служил заместителем министра обороны Белоруссии), а оперативное – начштаба гарнизона и по совместительству председатель офицерского собрания полковник артиллерии Аслан Масхадов, который в дополнительных представлениях, к сожалению, не нуждается.
Роль Масхадова до сих пор в деталях не изучена, но есть множество свидетельств того, что он находился в контакте с литовскими структурами.
Колонна, шедшая в центр, должна была деблокировать здание парламента, вокруг которого собралась толпа (ранее Витаутас Ландсбергис обратился к жителям Вильнюса с призывом выйти на защиту парламента). Однако она не дошла даже до моста через Вилию и развернулась обратно в Северный городок. Вторая колонна дошла по широкому проспекту Космонавтов до здания телевидения и телевышки, где тоже обнаружила толпу. Туда же подошло и подразделение «Альфы». Поскольку толпа препятствовала проходу военнослужащих в помещения телевидения, десантники применили приемы рукопашного боя. Сверху из помещений башни и с верхних этажей здания телевидения по ним был открыт огонь из огнестрельного оружия.
Сотрудник «Альфы» 21-летний лейтенант Виктор Шатских шел замыкающим в цепочке и получил пулю в спину. По наиболее точной версии, выстрел был произведен сверху вниз и пуля попала в него в тот момент, когда он запрыгивал в окно на первом этаже и чешуйки бронежилета на спине разошлись. Вокруг гибели молодого лейтенанта из семьи известных потомственных военных (его отец, полковник-пограничник, был близким другом тогдашнего командира «Альфы» генерала Виктора Карпухина) впоследствии появилось множество фальшивок и откровенных информационных провокаций. Так, либеральный и «перестроечный» публицист и «кухонный историк» Игорь Бунич (одна из знаменитостей перестройки) вообще написал, что якобы Виктор Шатских отказался «стрелять в свободолюбивых литовцев» и за это его расстрелял лично генерал Карпухин, который в реальности в тот момент находился в Москве.
На самом деле лейтенант Шатских на первом этаже лестницы уже внутри здания телевышки сообщил своему командиру отряда подполковнику Евгению Чудеснову о ранении («командир, у меня в спине жжет»). Чудеснов приказал Шатского перевязать, поскольку полагал, что речь идет о колото-резаном ранении. Нож и не более того. Подполковник Чудеснов не мог представить, что по ним откроют огонь с верхних этажей из огнестрельного оружия. «Альфовцы» пытались оказать Шатских первую помощь, но вскорости он скончался. Посмертно он был награжден орденом Красного Знамени, который его родителям вручал лично председатель КГБ Крючков. А с «прораба перестройки» Бунича теперь уже не спросить.
И теперь неприятное. Подполковники «Альфы» Евгений Чудеснов и Михаил Головатов написали, как полагается, отчет для руководства 7-го управления КГБ СССР о действиях отряда группы «Альфа» в Вильнюсе. Таков протокол. Через некоторое время этот сверхсекретный документ оказался в распоряжении газеты Gimtasis krastas («Родной край»), которая изначально издавалась под эгидой того же КГБ (только не союзного, а ЛитССР) для распространения за границами СССР среди крупных общин литовской диаспоры.
Как туда попал – понятно. Хотя и прискорбно. Шепотом называли даже сумму. Очень небольшую по нынешним временам.
Из этого отчета следует, что отряд «Альфы» прибыл к телевышке вовремя, а вот колонна десантников с бронетехникой опоздала. А именно десантники должны были расчистить путь. 65 «альфовцев», большинство из которых были такими же, как Виктор Шатских, 20-летними лейтенантами без боевого опыта, оказались вынуждены самостоятельно прокладывать себе путь через пятитысячную толпу, вооруженную чем попало, от заточек до ППШ (гильзы от ППШ и винтовки Мосина затем нашли). Каждый этаж здания телевидения был перекрыт баррикадами, и литовцы из отрядов «добровольцев» и отряда милиции «Скучас» отказывались сдаваться, поскольку знали, что гранаты – это только взрывпакеты, а у солдат только холостые патроны.
Впоследствии стало известно, что эту информацию довел до своих подчиненных начальник Департамента охраны края Аудрюс Буткявичюс. А сам он эти сведения, скорее всего, получил от Аслана Масхадова. Много лет спустя Буткявичюс подтвердил, что стрельбу по «Альфе» и десантникам вели его люди, поскольку были уверены в том, что «русские не ответят», ведь у них только холостые патроны и имитация. В реальности люди Буткявичюса в темноте просто стреляли сверху вниз в толпу.
Из 13 официально считающими погибшими во время штурма телебашни литовцев четверо скончались от пулевых ранений разного калибра с раневым каналом «сверху вниз». То есть в них стреляли с верхних этажей телевидения из нетабельного оружия.
Один (Альвидас Мотулка) умер от инфаркта и, возможно, он вообще там не был. Еще один (Альгирдас Канапинскас) сам подорвался на самодельном взрывном устройстве, которое пытался метнуть в солдат, но оно взорвалось у него в руках. В теле 17-летнего Игнаса Шимулениса обнаружено семь пулевых ранений (шесть «сверху вниз» и одно «снизу вверх»), нанесенных «после смерти», а сама смерть, согласно экспертизе, наступила в результате «перекатывания колеса через тело». Из всех погибших только один (Титас Масюлис) был сознательным и деятельным активистом «Саюдиса», с 1988 года участвовавшим во всех антисоюзных и антироссийских акциях, включая блокирование воинских частей в Каунасе и Каунасском районе и в «Балтийском пути». Все остальные пришли к телевышке по призыву Витаутаса Ландсбергиса. Вот с него и спрашивайте.
Самой известной жертвой (и к сожалению, «медийной» для западных СМИ, как ни трагично это произносить) той ночи стала 24-летняя Лорета Асанавичюте, швея и певица на праздниках патриотической песни, которую, как сообщалось, «переехал танк». Люди в целом теоретически представляют себе, что происходит с человеком, когда его переезжает гусеницами танк. Однако автор настоящего текста по горячим следам 15 января видел фотографии тела Лореты Асанавичюте, лежащего перед танком. Не ПОД ним, а именно ПЕРЕД.
Более того, Лорета Асанавичюте не погибла сразу, как было бы с тем, кого переехала бы гусеницами многотонная машина, а была в сознании и без видимых внешних повреждений, даже переломов. Ее привезли в больницу, где успели допросить, после чего она скончалась на операционном столе от внутреннего кровотечения. Анализ ситуации показал, что экипаж танка был ослеплен то ли накинутой на оптику мешковиной (обычная тактика уличной партизанщины), то ли взрывпакетом и, запаниковав, принялся «скакать» на несколько метров вперед. Возможно, экипаж был просто плохо обучен и уж совсем точно – не имел опыта действий в экстремальных ситуациях, а потому, потеряв обзор, принялся хаотично дергать рычаги. В результате одного из таких скачков он и ударил Асанавичюте (но не переехал ее). Она получила внутренние травмы, но при оказании своевременной медицинской помощи ее можно было спасти. В результате гибель молодой, привлекательной девушки стала символом «советских репрессий против свободы Литвы».
Некоторые детали событий до сих пор остаются малоизвестными или неизвестны вовсе. Например, никто не вспоминает о том, что полковник Усхопчик выслал в парламент Литвы парламентеров на двух уазиках, но они были остановлены неизвестными вооруженными людьми в камуфляжной форме в районе Лукишкской площади и избиты прикладами. Съезды с улицы Ясинского на проспект Ленина у здания парламента контролировались такими же странными людьми, говорившими на несколько устаревшем литовском языке, свойственном представителям канадской диаспоры. При этом советник Ландсбергиса по вопросам борьбы с Москвой американец литовского происхождения и сомнительной репутации Антис Коялис чуть ли не умолял его не доводить дело до кровопролития. Впоследствии Коялис рассказывал, что он доказывал Ландсбергису, что независимость Литвы никто на Западе признавать не собирается, поскольку иметь дело с одним Горбачевым проще, чем с не пойми кем из окружения «Витукиса», как сами американцы и канадцы называли председателя Верховного Совета Литвы, еще недавно мало кому известного музыковеда с неприятной репутацией.
По факту операция по восстановлению союзного контроля над Литвой была выполнена лишь отчасти. Ликвидировать сепаратистскую пропаганду нужно было еще за год этого и все возможности для этого были. Была наготове операция «Метель» по интернированию наиболее говорливых и отмороженных членов «Саюдиса», но ее проведение блокировала Москва. Конкретно «архитектор перестройки» Александр Яковлев, рассказывавший и Крючкову и другим членам Политбюро (уже по факту бессмысленного органа власти), что Ландсбергис и его клика уже не просто какие-то отмороженные националисты, а избранные народом Литвы члены республиканского Верховного Совета. Их нельзя так во просто взять и интернировать. И не важно, что все эти люди уже наработали на статью об госизмене (о покушении на территориальную целостность – такой статьи в УК СССР и УК ЛитССР не было тогда, к сожалению).
КГБ ЛитССР к этому периоду уже впал в странную кому и принялся вывозить архивы эшелонами, хотя значительная часть из них все-таки осталась в Литве (говорят, вывезенная на дачу одного из членов Союза писателей в мешках из-под картошки) и теперь торгуется на специфическом черном рынке.
Отказ от занятия здания парламента Литвы 13 января 1991 года стал ролевой моделью для дальнейшего обкатывания такого рода революционных действий. Есть некое правительственное здание, вокруг которого собирается толпа революционно настроенных личностей, и это само по себе должно остановить законную власть от применения силы. Слабость, однажды проявленная, фиксируется в сознании. Так затем будет в Москве августа 1991 года и далее по списку. А отсутствие силы будет запомнено и повторено многократно. И теперь только теоретически понятно, что если отсутствует политическая воля на принятие точного и выверенного решения, то никакая инициатива на местах ничего не стоит. В 1990 году для Литвы было достаточно только какой-то даже чисто театральной акции применения силы, простой демонстрации, чтобы весь этот «Саюдис», который КГБ же и создал, снова разбежался по своим интеллигентским квартирам. В январе 1991 года было бы достаточно реального применения силы, чтобы все попытки сепаратизма со стороны прибалтийских республик были подавлены.
16 января 1991 года периметр вильнюсской телевышки и территории телецентра охраняли десантники-срочники. Они стояли за забором-рабицей, как в зоопарке, и литовцы толпами приходили на них посмотреть. Это было развлечение. Дразнить медведя. Крупный мужчина-литовец, чувствуя себя в полной безопасности, через забор обращался к солдатику в каске с автоматом по-русски: «Стоишь? А мы завтра будем хоронить. Чуешь, чем пахнет?»
Солдат молчал. «Зачем ты так? – спросил тогда автор настоящего текста по-литовски этого очень смелого мужчину. – Что он тебе сделал?» «Они слабаки, – был ответ, – постоят и уйдут». И ведь был прав в перспективе.

– Что же, по вашей оценке, представлял из себя Амин, и был ли при нём режим благожелательным для афганского народа?
– Если говорить о населении всей страны, то начинания, которые были введены предшествующим руководителем НДПА, такие, как раздача земель крестьянам, которые отказывались ее получать, не способствовали стабилизации в Афганистане. Когда же к власти пришел Амин, после убийства Нур-Мохаммада Тараки, он начал насаждать режим жёсткой диктатуры. Одним из первых его шагов было преследование и физическое уничтожение сторонников Тараки. И после прихода к власти Амина была введена смертная казнь. Ей подверглись даже религиозные авторитеты, что, кстати, считалось и сейчас считается в мусульманском мире большим грехом в Коране. При Хафизулле Амине было уничтожено около ста сорока религиозных деятеля Афганистана, аминовский режим стал носить ярко выраженный жестокий характер.
– Во многих наших документальных фильмах Ваши коллеги и высшие чины КГБ дают Амину характеристику жестокого, мстительного диктатора и политического авантюриста, готового на все ради своей цели, ради власти. А Вы так же считаете?
– По моим встречам с ним, а мне приходилось видеть его довольно часто в течение двух месяцев до штурма его дворца, я сделал вывод, что он человек жесткий, решительный и деспотичный.
– Вы сказали о его деспотичном характере, а мы знаем из истории, что когда в стране возникает диктатура, диктатор, чтобы обезопасить себя, на ключевые посты в министерствах своей страны назначает своих людей, чаще всего родственников, особенно на Востоке, где к своему роду испытывают большое уважение. Было ли, что-то подобное при приходе к власти в Афганистане Амина?
– Безусловно. Еще в то время, когда при Тараки Амин был министром обороны, он продвинул своих родственников на руководящие посты, а к приходу его во власть, уже на всех ключевых постах находились его люди. Начальником генерального штаба был его близкий родственник Якуб, службу КАМ (безопасность Афганистана) возглавлял тоже его ближайший родственник, в отдельных крупных военных формированиях влиятельные офицеры тоже были его родственниками, эти формирования разместились в жизненно важных городах Афганистана, таких, как Герат, Джелалабад, Кандагар. Начальником его личной гвардии был подполковник Джовак, который принимал участие в убийстве Тараки. Близким другом и доверенным человеком Амина был начальник канцелярии Тараки – С.Тарун, который был убит перед переворотом при попытке инсценировать покушение на Амина в Пипл-Хаус, где в то время находилась резиденция Тараки.
– А можно ли сказать, что у Амина были контакты с западными спецслужбами?
– Давайте не будем забывать, что Амин обучался на Западе, а точнее в США, он был главой афганской общины в Америке, а такие должности в США всегда финансировались американскими властями. Став главой Афганистана, он имел встречи с западными дипломатическими представителями, а дипломатия всегда была хорошей «крышей» разведки. У Амина было несколько встреч с послом США – Адольфом Дабсом, который в мае 1979 года во время проезда в машине по Кабулу был захвачен людьми, переодетыми в форму Царандоя (афганского МВД), но был убит при попытке его освобождения. А освобождать его пыталась личная гвардия Амина. Люди, которые были сотрудниками нашего ведомства (имена которых я без их согласия назвать не могу), считали, что это убийство каким-то образом связано с Амином.
– А что же он мог получить от этого убийства?
– Сцепить СССР и США, а затем посмотреть, чья возьмет, кто же окажется в его регионе сильнее, тому он и будет служить, как говорится – стравить двух тигров, и получать, пока это возможно, образно выражаясь, еду с двух столов.
И не забывайте, что после его устранения в результате штурма его резиденции, дворца «Тадж-Бек», сотрудники спецслужб СССР нашли записную книгу с номером, связанным с ЦРУ.
– А, что же, по Вашему мнению, заставило руководство СССР обратить внимание на Бабрака Кармаля?
– То, что высшее руководство нашей страны считало, что у него есть все шансы занять главенствующее положение в ЦК НДПА. И я думаю, что компетентные люди в ЦК КПСС, чьи фамилии я уже называл, изучив противоречия, возникшие между фракциями «Хальк», представителем которой был Тараки, а затем Амин, и «Парчам», куда входили очень влиятельные и образованные люди, руководимые Бабраком Кармалем, сочли возможность сделать ставку на Бабрака.


Бабрак Кармаль

– Как Вы, думаете, кто в Политбюро и ЦК КПСС мог поддержать кандидатуру Бабрака Кармаля?
– Я думаю, что о конкретном человеке говорить неправильно, даже нельзя. Нашему высшему руководству шла информация из Афганистана от разных источников, и она была разноплановая. Сообща, после анализа о возможном руководстве в ЦК ДРА, была выделена кандидатура Бабрака Кармаля.
– В документальном фильме «Афганский капкан» выступал ныне живущий в США, экс‑начальник Управления «К» ПГУ КГБ СССР О. Калугин, он утверждал, что в Москве вся информация из Афганистана по линии МИД, КГБ и ГРУ анализировалась, объединялась в единое целое и направлялась в Политбюро. Так вот, по словам Калугина, руководитель ПГУ КГБ В. А. Крючков при встрече с теми, от кого зависело, какую информацию пришлют, убеждал их присылать позитив. И зная настрой Суслова и Брежнева, просил присылать из ДРА только ту информацию, что была за ввод войск СССР в Афганистан?
– Кто такой Калугин? Человек, выступивший на суде над Д. Трофимовым, агентом внешней разведки СССР в военной разведке США и заявивший, что он (Калугин) лично передавал Трофимову деньги за его работу на разведку СССР. Это уже говорит о его предательстве и работе на главного противника его родины, как только он переехал на постоянное место жительство в Америку. У него всегда была ненависть к Владимиру Александровичу Крючкову, который, видя его подлое и гнилое нутро, справедливо удалил его из Первого Главного Управления (разведки) КГБ в Ленинградское Управление КГБ, на должность заместителя начальника, где Олег Данилович не проявил себя и как контрразведчик.  А чтобы хоть как-то заинтересовать своих новых хозяев, Калугин, выступая в разных передачах, несет сплошную чушь, только бы потрафить своим заокеанским хозяевам.
Насколько я могу судить, информация из ДРА в высшие круги власти в СССР поступала правдивая. А Владимир Александрович Крючков, будучи главой ПГУ КГБ, честно исполнял свой долг и докладывал ее высшим политическим кругам нашей страны, только объективно и очень правдиво.
– Давайте теперь поговорим о Бабраке Кармале. Разве он не был невозвращенцем из Чехословацкой Социалистической Республики, где работал послом Демократической Республики Афганистан?
– Я думаю, что в данном случае определение «невозвращенец» не очень подходит, потому что он работал послом Афганистана в Чехословакии. И с приходом к власти сначала Тараки, а потом Амина в Кабуле выходил журнал «Кабул-Ньюс», где были помещены фотографии Абдул Кадыра и Бабрака Кармаля, сопровождаемые текстом о том, что они враги афганского народа.
– А кто же перевез Кармаля из Чехословакии в СССР?
– Ну, я думаю, что он переехал не в составе «Москонцерта».
– То есть – Ваше ведомство.
– Фамилий этих людей я не знаю, но если бы и знал, то вряд ли назвал без их согласия. Это люди, располагающие возможностью безопасно перевезти Бабрака Кармаля из Чехословакии в нашу страну.
– А какое подразделение КГБ доставило Бабрака Кармаля в Афганистан?
– Учитывая, что эта операция была довольно щепетильной и носила секретный характер, а в случае неудачи могла получить негативную международную огласку, то к её выполнению были подключены опытные профессионалы. Доставкой и охраной Бабрака Кармаля занимались сотрудники спецгруппы «Альфа», численность их не превышала семи-восьми человек.
– После того, как в Москве сделали ставку на Бабрака Кармаля, планировался ли сразу штурм дворца Хафизуллы Амина?
– Насколько мне известно, в чисто военном плане об операции «Шторм» говорить нельзя. Но по планированию действий различных групп, которые уже находились в Афганистане, в том числе и группа «Альфа», можно было предположить, какой группе какой объект придется штурмовать. Хотя эти группы были весьма малочисленны.
– Но, если группы были малочисленны для взятия под контроль столицы Афганистана Кабула, была ли попытка отравить Амина?
– Такая попытка была. Об этом можно судить по косвенным признакам, во время штурма дворца Амина погиб врач Красильников, который не должен был там находиться в это время.
– А были ли попытки советского руководства договориться с Амином о том, что за сохранение просоветской политики в Афганистане, он останется генеральным секретарём ЦК НДПА?
– Мне точно известно, что попытки договориться и с Тараки, и с Амином, и по отдельности, и вместе проводились достаточно часто, причем еще до прихода последнего к власти. Но сам способ убийства Тараки и прихода Амина к власти, оттолкнуло руководство нашей страны от тесных контактов с Амином.
– Можете ли Вы, Сергей Владимирович, сказать, а кто из представителей СССР вел переговоры, как с Тараки, так и с Амином?
– Я знаю, что право ведения подобных переговоров, особенно с Амином, было закреплено за дипломатическим представителем СССР, конкретно за послом СССР в Афганистане А.М. Пузановым...

По ссылке на полную статью

Парадокс, но в ЦК КПСС, вплоть до 1989 г. не было даже небольшого подразделения, которое специально занималось бы национальными проблемами СССР как огромного многонационального федеративного государства. Считалось, что в этом нет необходимости, т.к. национальный вопрос в Советском Союзе якобы был решён «полностью и окончательно» ещё перед Великой Отечественной войной, что и было зафиксировано как в партийных директивах, так и в Конституции СССР 1936 года.
На практике изучение и рассмотрение ряда возникавших проблем, подготовка предложений по ним поручались разным подразделениям ЦК – отделам пропаганды, оргпартработы и др., выделявшим для этого в каждом конкретном случае разных своих сотрудников, которые и пытались периодически координировать работу госструктур, научных центров, СМИ и т.д., готовили предложения для рассмотрения в Секретариате и Политбюро ЦК. Но системной работы по национальной проблематике в ЦК КПСС фактически не было.
КГБ СССР, в частности 2-му отделу 5-го Управления, практически во всех таких случаях приходилось тесно взаимодействовать с подразделениями ЦК и его сотрудниками. Это были самые различные проблемы национальных отношений в республиках (армяно-азербайджанский, абхазо-грузинский, узбекско-киргизский и узбекско-таджикский конфликты, гагаузский вопрос в Молдавии, националистические вспышки в Казахстане, Якутии и т.д.), а также нерешённые политические проблемы т.н. «наказанных народов», проживавших во многих регионах, – советских немцев, крымских татар, турок-месхетинцев и др.


Крымские татары на Красной площади в Москве, 1987 г.

– Какие меры по борьбе с национализмом применялись в годы Вашей работы по этой линии? В каких формах шла эта борьба?
– Все основные задачи по линии борьбы с национализмом решались преимущественно специфическими агентурно-оперативными методами. При этом со времён Ю.В. Андропова существовала жёсткая установка руководства КГБ СССР: главное в оперативной работе – это предупреждение, недопущение и профилактика противоправных, преступных и экстремистских действий. Если преступление уже совершалось объектом разработки КГБ и человека приходилось привлекать к уголовной ответственности, то это далеко не всегда расценивалось как однозначный успех в работе оперативного сотрудника, ведущего дело. Гораздо более полезным и продуктивным считалось завершение разработки вербовкой националиста в агентурный аппарат КГБ или созданием условий (вариантов здесь было довольно много) для отказа его от антисоветской деятельности.


Юрий Андропов

Этот курс неизменно и твёрдо проводился Филиппом Денисовичем Бобковым – начальником 5-го Управления (1969-1983 гг.), а затем (до января 1991 г.) заместителем и 1-м заместителем Председателя КГБ СССР, который был непререкаемым авторитетом для подавляющего большинства чекистов тех десятилетий, работавших по «пятой линии» (кратко – «борьба с идеологическими диверсиями противника»).
Формы работы по линии борьбы с национализмом были очень разными, исходя из особенностей проблемы, ситуации, традиций, верований, обычаев, географии, истории, культуры, языка и т.д. и т.п. Конечно, все эти нюансы должны были знать и учитываться оперативными сотрудниками на местах, среди которых было немало квалифицированных и творческих людей, настоящих интернационалистов. Но координация всей этой многогранной работы в целом по СССР осуществлялась из Москвы, в частности из 2-го отдела 5-го Управления КГБ.
При этом сотрудники 2-го отдела были не только кураторами работы местных органов госбезопасности по борьбе с национализмом. Каждый из них – от оперуполномоченного до начальника отдела – занимался конкретной оперативной работой: вербовал агентов, обучал и готовил их для работы по наиболее острым сигналам, вёл разработку националистов и целых нелегальных структур и т.д. Справедливо считалось, что иначе офицер центрального аппарата КГБ быстро превратился бы в чиновника-бюрократа, не способного чувствовать «нерв» реальной агентурно-оперативной работы «на земле».
Была и ещё одна (специфическая и деликатная) часть оперативной работы сотрудников центрального аппарата КГБ. Иногда приходилось вербовать в республиках агентов из числа националистов напрямую, не ставя об этом в известность местные органы госбезопасности. В числе таких агентов, находившихся на связи у наиболее опытных сотрудников 2-го отдела 5-го Управления КГБ СССР, как правило, были т.н. «агенты влияния», авторитетные в националистической среде люди, способные проводить необходимую линию, противостоять экстремистам и крайним радикалам в своей среде. Именно благодаря такой агентуре в ряде случаев удавалось избежать массовых беспорядков, силовых эксцессов, удержать десятки и сотни «горячих голов» от экстремизма, вплоть до совершения диверсионно-террористических акций и других особо опасных преступлений.
Это был лишь один, но весьма эффективный метод предупредительно-профилактической работы органов госбезопасности. Значительный её объём проводился также через партийные, комсомольские и профсоюзные органы, общественные организации, СМИ. И это в большинстве случаев давало возможность уже на ранних стадиях реализовывать полученную оперативным путём информацию, предупреждать скатывание некоторых попавших под влияние националистов граждан, особенно молодёжи, на путь совершения преступлений. Надо сказать, что тысячи людей именно в результате предупредительно-профилактической работы органов КГБ по линии борьбы с национализмом не стали преступниками и не попали в тюрьму.
Сотрудниками 2-го отдела и их коллегами на местах широко практиковалась т.н. индивидуальная профилактическая работа (в том числе негласно, через агентуру) с националистически настроенными гражданами, особенно на начальной стадии зарождения и становления у них такого рода взглядов и настроений. Вообще, перед всеми чекистами, с первых их шагов на оперативной работе, Ф.Д. Бобковым, руководителями отдела ставилась важнейшая задача – получать на самой ранней стадии информацию о зарождении негативных процессов или замыслов конкретных лиц. И уже тогда продумывать, что и как можно сделать для того, чтобы в конечном итоге всё это не вылилось в конкретные противоправные действия, в том числе особо опасные государственные преступления.
Надо сказать, что подавляющее большинство агентов, работавших по линии борьбы с национализмом, сотрудничали с органами госбезопасности, как тогда говорили, «на идейно-политической основе», т.е. не за деньги и не из-за корыстных интересов. Другой вопрос, что большинство перспективных и особо ценных агентов вербовали, как правило, из «негативной» (националистической) среды. Поэтому от оперативного сотрудника требовалась кропотливая, зачатую длительная работа по переубеждению и воспитанию кандидата на вербовку с тем, чтобы он, став агентом КГБ, не превратился бы в предателя и двурушника.
В работе по линии борьбы с национализмом и сепаратизмом действовало обязательное правило: создавать, концентрировать и, если надо, наращивать агентурно-оперативные позиции там, где а) есть опасность вмешательства извне (спецслужбы, наццентры и т.д.) и б) возникают признаки обострения межнациональных отношений, сепаратизма, экстремизма, возникновения националистических подпольных структур. То есть фактически там, где лишь органы КГБ с использованием агентурно-оперативных средств могли не только получить достоверную информацию, но и принять меры по предупреждению и пресечению опасной для государства и общества деятельности.
Поэтому полной чушью являются нередко звучащие в СМИ и интернете заявления некоторых «специалистов» (в том числе бывших т.н. «диссидентов» и прочих «околодиссидентских» личностей) о том, что во времена СССР органами КГБ якобы осуществлялась «тотальная слежка» за советскими гражданами. Дескать, агентура насаждалась чуть ли не в каждой коммунальной квартире, везде устанавливались «жучки» для прослушивания телефонных и иных разговоров, за людьми велась круглосуточная слежка и т.д. Во-первых, во всём этом не было абсолютно никакого смысла и необходимости (это называлось бы «тыкать пальцем в небо»). А, во-вторых, для организации такой «тотальной слежки» при всём желании не хватило бы никаких сил и средств – оперсостава, агентуры, спецтехники, финансовых и иных ресурсов.
Что касается использования агентурного аппарата, как главного и наиболее эффективного средства в работе органов КГБ, то здесь всегда стремились действовать предельно аккуратно, конспиративно и рационально. С тем, чтобы не навредить ни самим негласным помощникам КГБ, ни тем добропорядочным гражданам, с которыми агентам приходилось взаимодействовать при выполнении заданий органов госбезопасности. Прежде всего, это касалось недопустимости любых противозаконных провокаций с участием агентов КГБ, т.к. за это, в первую очередь, должен был нести всю полноту ответственности оперработник, по заданию которого действовал агент.
– Как Вы считаете, мог ли в разные годы существования СССР идти рост националистических группировок без подрывной деятельности зарубежных идеологических центров и спецслужб Запада, в частности США?
– На мой взгляд, было бы большим упрощением, да и вообще неверно считать главной и единственной причиной развала СССР «происки Запада и иностранных разведок». Всё было значительно сложнее и, кроме того, имело глубокие «внутренние» корни – исторические, социально-экономические, политические, национально-религиозные, культурные и т.д., и об этом можно очень долго говорить.
При этом, действительно, реально существовавшие национальные проблемы в СССР всегда рассматривались западными спецслужбами, идеологическими и пропагандистскими центрами, зарубежными националистическими структурами как наиболее «слабое звено», по которому надо постоянно наносить удары с целью ослабления и, в конечном итоге, разрушения многонационального советского государства.
В этой связи в 1970-1980 гг. активно и достаточно результативно велась агентурно-оперативная работа по линии борьбы против ряда зарубежных националистических центров – прежде всего, украинских, литовских, латышских и эстонских. Достаточно упомянуть лишь одну оперативную игру КГБ, которая очень напоминала проведённую ещё в 1920-х гг. советскими чекистами операцию против белоэмигрантских центров, о которой рассказано в известном телефильме «Операция «Трест», где играли знаменитые актёры Игорь Горбачёв, Армен Джигарханян, Людмила Касаткина и др.
Это была операция «Бумеранг», о которой подробно рассказал в своей книге «КГБ Украины. Последний председатель» генерал-полковник Николай Михайлович Голушко (с 1974 г. – начальник отделения, с 1976 г. – зам. начальника отдела, в 1981-1983 гг. – начальник 2 отдела 5 Управления КГБ СССР, в 1987-1991 гг. – председатель КГБ УССР, в 1993-1994 гг. – директор ФСК России).


КГБ Украинской ССР




Полная статья по ссылке