«Давала не менее, чем провокация»
«Геройская борьба, которую вела с деспотизмом партия "Народной Воли", кончилась для нее Пирровой победой: царь-"освободитель" был казнен, но вместе с ним были убиты и всякие надежды на какие-либо уступки со стороны правительства… С новыми силами, с удвоенной энергией правительство предприняло генеральное наступление против "крамолы", пустив в ход свои излюбленные средства: военные суды, казни, тюрьму и ссылку»,— писал Л. П. Меньщиков, отнюдь не понаслышке знакомый с ситуацией в стране, сложившейся после убийства императора Александра II в 1881 году.
В 1880-е годы Л. П. Меньщиков был приверженцем народовольческих идей, а затем, после ареста переменил свои взгляды и стал сотрудником, а позднее и одним из ведущих специалистов Московского охранного отделения — органа, призванного бороться с «врагами внутренними». Много лет спустя, будучи отправленным в отставку за революционные прегрешения молодости и покинув Россию, он вспоминал и об итогах того мощнейшего наступления на народовольцев:
«Поход увенчался успехом. Провалы следовали за провалами… Неудовлетворительный исход народовольческой кампании, несбывшиеся надежды, жестокие репрессии правительства, бесконечные потери в людях действовали угнетающе на психологию среды, в которой революционное движение черпало свои силы… Иные из партийных деятелей, совершенно деморализированные, отреклись от своего прошлого и даже перешли на сторону врагов.
Действительно, эпоха развала народовольчества сопровождалась небывалым расцветом предательства».Окончательной ликвидации «Народной воли» помимо агентурных данных способствовали просчеты тех, кто хотел реанимировать эту нелегальную организацию:
«Некоторые из таких попыток,— констатировал Л. П. Меньщиков,— приводили даже к совершенно обратным результатам, как, например, известное турне Г. А. Лопатина, закончившееся тем, что у него, при аресте, полиция захватила 101 адрес (всю наличность восстановленных им организационных связей), благодаря чему жандармы получили возможность привлечь к ответственности еще 97 человек».
Немало способствовала успехам охранки и неосмотрительность революционеров при переписке. Ведь все письма лицам, заподозренным в противоправительственных взглядах, как и любые почтовые отправления, вызывавшие хотя бы малейшие подозрения, тайно перехватывались и использовались в политическом сыске:
«Письма,— отмечал тот же автор,— являлись находкой для охраны: лучше иных откровенных показаний они вскрывали связи, взаимоотношения и роль деятелей революционного подполья. Перлюстрация давала иногда не менее, чем провокация...»
Добавьте к этому накапливавшую с каждым годом все больше опыта службу наружного наблюдения, и станет понятно, почему отлаженный механизм искоренения народовольческих конспиративных групп работал почти без сбоев.
Однако, считая свой метод работы эффективным и единственно правильным, сотрудники охранных отделений и офицеры жандармских управлений, занимавшиеся борьбой с «врагами внутренними» там, где охранных отделений не было, упустили из виду одно обстоятельство. Недовольство жесткими порядками в стране, царившее в самых разных слоях российского общества, никуда не исчезло. Поэтому, как писал Л. П. Меньщиков, «зрелые умы, потеряв веру в старые методы, занялись поисками новых путей». И к концу 1880-х годов нашли их.
«Профессура, пресса, молодежь — все поклонялось модному богу»
Фото: Library of Congress
«Оставив за собой имущество»
«Увлечение марксизмом было в то время повальною болезнью русской интеллигенции,— вспоминал генерал-майор Отдельного корпуса жандармов А. И. Спиридович, начинавший карьеру в Московском охранном отделении.— Профессура, пресса, молодежь — все поклонялось модному богу — Марксу. Марксизм с его социал-демократией считался тем, что избавит не только Россию, но и весь мир от всех зол и несправедливостей и принесет царство правды, мира, счастья и довольства. Марксом зачитывались все, хотя и не все понимали его».
В тот момент не понимала опасности марксизма и российская элита:
«Само правительство,— писал генерал,— покровительствовало марксизму, давая субсидии через своего сотрудника на издание марксистского журнала. Оно видело в нем противовес страшному террором народовольчеству.
Грамотные люди, читая о диктатуре пролетариата Маркса, не видели в ней террора и упускали из виду, что диктатура невозможна без террора, что террор целого класса неизмеримо ужаснее террора группы бомбистов.Читали и не понимали, или не хотели понимать того, что значилось черным по белому».
Большого значения последователям марксистского учения не придавали и чины политического сыска. В Московском охранном отделении, например, их не считали сколько-нибудь опасными и именовали «марксятами». Успокаивало защитников строя прежде всего то, что их деятельность на первых порах ограничивалась изучением и обсуждением экономических воззрений Карла Маркса. А их ожесточенные споры с защитниками идей народовольчества, как водится, заходили очень далеко и выставляли не в лучшем свете и тех и других.
Не вызывали особых тревог и создававшиеся российскими марксистами кружки, в которые они пытались привлечь рабочих, поскольку и тогда, и позднее между их организаторами очень скоро начиналась борьба за право стать во главе дела и распоряжаться кассой. А по славной отечественной традиции прийти к компромиссу, как правило, не удавалось. К примеру, службой перлюстрации было перехвачено письмо, в котором об одной из групп московских марксистских кружков рассказывалось:
«Наше общество, в котором мы с вами находились, распалось надвое.
Обе фракции не хотят знать друг друга.Одна, меньшая, откололась для того, чтобы соединиться с союзом, другая, большая, осталась на прежнем фундаменте, оставив за собой имущество и деньги. Как видите, наряду с массовой интеграцией наблюдается дифференциация».
Приходили в Московское охранное отделение и сообщения другого рода. Так, в январе 1888 года слесарь П. А. Савельев решил проинформировать власти о масштабах и способах деятельности марксистов в рабочей среде и из его наблюдений складывалась следующая картина:
«В Москве ведется деятельная пропаганда революционных идей среди фабричного рабочего населения, которой руководит кружок интеллигентных людей… Организация дела заключалась в учреждении в разных местах города, преимущественно посещаемых фабричным людом, книжных лавочек, в которых наряду c дешевыми народными изданиями раздавались рабочим для прочтения безвозмездно революционные издания; устная пропаганда через избранных, близко стоящих к рабочим людей, устройство кружков на отдельных фабриках, представители которых имели сношения с руководителями; периодические сходки для денежных сборов и объяснения в социалистическом духе евангелия служили также способами преступной деятельности означенного кружка».
Информатор сообщал, что из собранных сумм выплачивались пособия уволенным рабочим и отправлялись деньги ссыльным революционерам. Кроме того, «деятельность этой организации» начала распространяться и на другие промышленные центры страны. Были проведены обыски у лиц, названных П. А. Савельевым, но в итоге дело не получило развития, «так как характер пропаганды был преимущественно религиозный». А попытки марксистов привлечь на свою сторону рабочих не сочли чем-то серьезным и опасным.
Прозрение наступило довольно скоро.
«Различные "союзы", "группы" и "партии" преемственно и нередко под тем же наименованием возникали одни вслед за другими и невзирая на аресты и взыскания»
Фото: РИА Новости
«Путем угроз и насилий»
«Неурожай 1891–92 годов,— писал А. И. Спиридович,— подорвав благосостояние крестьян, тем самым лишил временно рынок главного его покупателя, а это повело к осложнениям в фабричной промышленности.
Начались увольнения рабочих с фабрик и понижение расценок, что вызвало рабочие беспорядки, которые, возникнув в 1892 году в Юзовке и Лодзи, произошли в следующем году в С.-Петербурге, Харькове, Ростове-на-Дону, а в 1894 году охватили почти все крупные промышленные центры России…»
И марксисты-практики сочли, что их час настал.
«Социал-демократы,— вспоминал генерал,— пошли в массу рабочих и присоединились к их борьбе с хозяевами.
Пристроившись к рабочему движению, они начали вмешиваться в недоразумения рабочих с хозяевами, стали направлять их действия, руководить их поведением при столкновениях с хозяевами».При этом даже жандармы признавали, что масла в огонь подливало поведение владельцев и управляющих предприятиями, готовых ради сохранения прибылей идти на любые подлости в отношении работников и крайне редко соглашавшихся идти на уступки. Результат не замедлил сказаться. Во всеподданнейшем отчете министра юстиции тайного советника, статс-секретаря Н. В. Муравьева императору Николаю II за 1894–1897 годы, добытому и опубликованному социал-демократами, говорилось:
«Волнения между рабочими особенно усилились в последние два года, отражаясь не только в столичных районах, но и в других промышленных местностях России. Среди фабричного населения стали иногда организоваться так называемые "боевые дружины", которые путем угроз и насилий принуждали менее решительных рабочих присоединяться к стачкам, употребляя различного рода терроризирующие действия против лиц, заподозренных в "измене"».
Констатировалось в докладе и появление новых тенденций в антиправительственных организациях:
«Расследование причин, порождавших подобные беспорядки, выяснило, что рабочим движением руководили обыкновенно тайные сообщества, старавшиеся возбудить в трудящемся классе недовольство современным экономическим и общественным строем, дабы возможно чаще вызывать рабочих к открытому сопротивлению правительственной власти и подготовить таким образом почву к изменению существующего в Империи порядка правления».
Министр юстиции отмечал и некоторые положительные для власти моменты. Так, он писал, что революционные группы стремятся к единой цели, но никакой объединяющей их организации не существует. Мало того, тайные сообщества имеют серьезные расхождения по многим вопросам. Отмечал Н. В. Муравьев и еще одну деталь:
«Входившие в состав тайных кружков интеллигентные элементы не выдвинули из своих рядов крупных и выдающихся сил».Но предупреждал, что обольщаться не следует:
«Указанное измельчание противоправительственных деятелей сравнительно с предшествовавшей эпохою едва ли, однако должно служить ручательством дальнейшего ослабления преступной пропаганды, руководители которой, как видно из программ и событий, не оставляют мысли о возможности перейти к открытой борьбе с самодержавным правительством, пользуясь насилием и террором».
Борцы с крамолой из охранных отделений и жандармских управлений с удвоенной силой взялись за искоренение «тайных сообществ». Причем, действовали прежними методами и в общем-то с успехом. Революционеров выслеживали, выявляли их связи и арестовывали большими группами. Но результаты этой работы отнюдь не радовали высшие власти. В опубликованном социал-демократами всеподданнейшем отчете министра юстиции за 1898–1900 годы отмечалось, что рабочие гораздо активнее стали участвовать в акциях протеста:
«Из данных, имеющихся в министерстве юстиции, видно, что число рабочих, участвующих в стачках и фабричных беспорядках, достигает иногда до 30.000–32.000 человек в год».
Внимание императора обращалось и на другое обстоятельство:
«Деятельность социалистических сообществ, проявлявшаяся прежде преимущественно в столичных и Западных губерниях, а также в бойких промышленных центрах, за последнее время начинает обнаруживаться в более отдаленных глухих местностях России — на Урале, в Сибири, на Кавказе и проникает не только в фабрично-заводское население, но и в среду ремесленников и железнодорожных мастеровых».
Не менее важным выглядело то, что между руководителями подпольных групп налаживаются контакты и взаимопомощь. А деятельность политического сыска, как, по сути, признавалось в докладе, не приносила ожидаемых результатов:
«Аресты и административные высылки членов того или другого нелегального сообщества весьма часто не прекращают его существования, так как выбывшие участники организации заменяются новыми.Расследованиями установлены неоднократные случаи, когда различные "союзы", "группы" и "партии" преемственно и нередко под тем же наименованием возникали одни вслед за другими и, невзирая на аресты и взыскания, продолжали агитаторскую деятельность своих предшественников с усиленною энергиею».
На самом деле ситуация для власти и ее защитников складывалась гораздо более печальным образом.
«Еврейское рабочее движение,— писал Л. П. Меньщиков,— зародившееся в начале 90-х годов, оформилось на съезде, имевшем место в Вильне 25–27 сентября 1897 г., когда возник Всеобщий Еврейский Рабочий Союз, который принято называть ради краткости Бундом… Представители этой организации принимали самое деятельное участие в созыве и работах Минского съезда (1–3 марта 1898 года.—
"История"), положившего основание Российской социал-демократической рабочей партии… В момент образования упомянутых революционных организаций, ни д. п. (департамент полиции МВД.— "История
") и подведомственные ему сонные "государевы очи" — жандармы, ни сам всеведущий начальник московской охранки о Бунде и даже о партии никакой агентурной осведомленностью не располагали».
«Зубатов… решил не отдавать московские рабочие массы в руки социалистов, а дать им направление полезное и для них, и для государства»
Фото: РИА Новости
«Ненавистная ему "марксятина"»
Методы политического сыска нужно было срочно модифицировать для работы в изменившейся обстановке. Один способ — древний как мир — «разделяй и властвуй» уже был опробован начальником Московского охранного отделения надворным советником С. В. Зубатовым и доказал свою действенность во время выступлений студентов Московского императорского университета в конце 1890-х годов.
Его тайные помощники в студенческой среде вносили раздор между активистами протестов, убеждая наиболее податливых из них выступать за мирное течение академических занятий, защиту науки. В результате среди инициаторов акций начинались раздоры, взаимные обвинения во всех смертных грехах, и протестные мероприятия нередко удавалось сорвать...
Полная статья по ссылке