Украина и украинско-российские отношения

Швейк гладил их, похлопывал по бокам, разговаривал с ними в темноте, как с детьми.
— Вот и мы! Пришли к вам делать баиньки, покушать — ам, ам! Дадим вам косточек, корочек и утром отправимся дальше, на врага.

В селе, в хатах, зажглись огни. Когда квартирьеры постучали в дверь первой хаты, чтобы узнать, где живёт староста, изнутри отозвался визгливый и неприятный женский голос, который не то по-польски, не то по-украински прокричал, что муж на войне, что дети больны оспой, что москали всё забрали и что муж, отправляясь на войну, приказал ей никому не отворять ночью. Лишь после того как квартирьеры усилили атаку на дверь, чья-то неизвестная рука отперла дом. Войдя в хату, они узнали, что здесь как раз и живёт староста, тщетно старавшийся доказать Швейку, что это не он отвечал визгливым женским голосом. Он, мол, всегда спит на сеновале, а его жена, если её внезапно разбудишь, бог весть что болтает со сна. Что же касается ночлега для всей роты, то деревня маленькая, ни один солдат в ней не поместится. Спать совершенно негде. И купить тоже ничего нельзя. Москали всё забрали.

Если паны добродии не пренебрегут его советом, он отведёт их в Кросенку, там большие хозяйства: это всего лишь три четверти часа отсюда, места там достаточно, каждый солдат сможет прикрыться овчинным кожухом. А коров столько, что каждый солдат получит по котелку молока, вода тоже хорошая; паны офицеры могут спать в замке. А в Лисковце что! Нужда, чесотка и вши! У него самого было когда-то пять коров, но москали всех забрали, и теперь, когда нужно молоко для больных детей, он вынужден ходить за ним в Кросенку.

Как бы в подтверждение достоверности этих слов рядом в хлеву замычали коровы и послышался визгливый женский голос, кричавший на них: «Холера вас возьми!»
Старосту это не смутило, и, надевая сапоги, он продолжал:
— Единственная корова здесь у соседа Войцека, — вот вы изволили слышать, паны добродии, она только что замычала. Но эта корова больная, тоскует она. Москали отняли у неё телёнка. С тех пор молока она не даёт, но хозяину жалко её резать, он верит, что Ченстоховская божья матерь опять всё устроит к лучшему.
Говоря это, он надел на себя кунтуш…*
— Пойдёмте, паны добродии, в Кросенку, и трёх четвертей часа не пройдёт, да что я, грешный, болтаю, не пройдёт и получаса! Я знаю дорогу через речку, затем через берёзовую рощицу, мимо дуба… Село большое, и дюже крепкая водка в корчмах. Пойдёмте, паны добродии! Чего мешкать? Панам солдатам вашего славного полка необходимо расположиться как следует, с удобствами. Пану императорскому королевскому солдату, который сражается с москалями, нужен, понятно, чистый ночлег, удобный ночлег. А у нас? Вши! Чесотка! Оспа и холера! Вчера у нас, в нашей проклятой деревне, три хлопа почернели от холеры… Милосердный бог проклял Лисковец!
Тут Швейк величественно махнул рукой.
— Паны добродии! — начал он, подражая голосу старосты. — Читал я однажды в одной книжке, что во время шведских войн, когда был дан приказ расквартировать полки в таком-то и таком-то селе, а староста отговаривался и отказывался помочь в этом, его повесили на ближайшем дереве. Кроме того, один капрал-поляк рассказал мне сегодня в Саноке, что, когда квартирьеры приходят, староста обязан созвать всех десятских, те идут с квартирьерами по хатам и просто говорят: «Здесь поместятся трое, тут четверо, в доме священника расположатся господа офицеры». И через полчаса всё должно быть подготовлено. Пан добродий, — с серьёзным видом обратился Швейк к старосте, — где здесь у тебя ближайшее дерево?
Староста не понял, что значит слово «дерево», и поэтому Швейк объяснил ему, что это берёза, дуб, груша, яблоня, — словом, всё, что имеет крепкие сучья. Староста опять не понял, а когда услышал названия некоторых фруктовых деревьев, испугался, так как черешня поспела, и сказал, что ничего такого не знает, у него перед домом стоит только дуб.

— Хорошо, — сказал Швейк, делая рукой международный знак повешения. — Мы тебя повесим здесь, перед твоей хатой, так как ты должен сознавать, что сейчас война и что мы получили приказ спать здесь, а не в какой-то Кросенке. Ты, брат, или не будешь нам менять наши стратегические планы, или будешь качаться, как говорится в той книжке о шведских войнах… Такой случай, господа, был раз на манёврах у Велького Мезиржичи…

Тут Швейка перебил старший писарь Ванек:
— Это, Швейк, вы нам расскажете потом, — и тут же обратился к старосте: — Итак, теперь тревога и квартиры!
Староста затрясся и, заикаясь, забормотал, что он хотел устроить своих благодетелей получше, но если иначе нельзя, то в деревне всё же кой-что найдётся и паны будут довольны, он сейчас принесёт фонарь.
Когда он вышел из горницы, которую скудно освещала маленькая лампадка, зажжённая под образом какого-то скрюченного, как калека, святого, Ходоунский воскликнул:
— Куда делся наш Балоун?
Но не успели они оглянуться, за печкой тихонько открылась дверь, ведшая куда-то во двор, и в неё протиснулся Балоун. Он осмотрелся, убедился, что старосты нет, и прогнусавил, словно у него был страшный насморк:
— Я-я был в кла-до-вой, су-сунул во что-то хуку, набгал полный хот, а теперь оно пгхистало к нёбу. Оно ни сладко, ни солёно. Это тесто.
Старший писарь Ванек направил на него фонарь, и все удостоверились, что в жизни им ещё не приходилось видеть столь перемазанного австрийского солдата. Они испугались, заметив, что гимнастёрка на Балоуне топорщится так, будто он на последнем месяце беременности.
— Что с тобой, Балоун? — с участием спросил Швейк, тыча пальцем в раздувшийся живот денщика.
— Это огухцы, — хрипел Балоун, давясь тестом, которое не пролезало ни вверх, ни вниз. — Осторожно, это солёные огухцы, я в чулане съел трхи, а остальные принёс вам.
Балоун стал вытаскивать из-за пазухи огурец за огурцом и раздавать их.
На пороге вырос староста с фонарём. Увидев эту сцену, он перекрестился и завопил:
— Москали забирали, и наши забирают!
Сопровождаемые сворой собак, они все вместе отправились в село. Собаки упорно держались Балоуна и норовили влезть к нему в карман штанов: там лежал кусок сала, также добытый в кладовке, но из алчности предательски утаённый от товарищей.
— Что это на тебя собаки лезут? — поинтересовался Швейк.
После долгого размышления Балоун ответил:
— Чуют доброго человека.
Он ничем себя не выдал, хотя одна из собак всё время хватала его за руку, которой он придерживал сало.

.....

Штаб роты со всеми офицерами, старшим писарем Ванеком, денщиками, телефонистом, санитарами, поваром и Швейком разместился в доме сельского священника, который тоже не впустил к себе ни одной разорённой семьи из окрестных сёл. Поэтому свободного места у него было много.
Ксёндз был высокий худой старик, в выцветшей засаленной рясе. Из скупости он почти ничего не ел. Отец воспитал его в ненависти к русским, однако эту ненависть как рукой сняло после отступления русских, когда в село пришли солдаты австрийской армии. Они сожрали всех гусей и кур, которых русские не тронули, хоть у него стояли лохматые забайкальские казаки.
Когда же в Лисковец вступили венгры и выбрали весь мёд из ульев, он ещё более яростно возненавидел австрийскую армию. Ныне он с ненавистью смотрел на своих непрошеных ночных гостей; ему доставляло удовольствие вертеться около них и, пожимая плечами, злорадно повторять: «У меня ничего нет. Я нищий, вы не найдёте у меня, господа, ни кусочка хлеба».
Более всех этим был огорчён Балоун, который едва не расплакался при виде такой нужды. Перед его мысленным взором непрестанно мелькало представление о каком-то поросёнке, подрумяненная кожица которого хрустит и аппетитно пахнет. Балоун клевал носом в кухне ксёндза, куда время от времени заглядывал долговязый подросток, работавший за батрака и кухарку одновременно. Ему строго-настрого приказано было следить за тем, чтобы в кухне чего-либо не стащили.
Но и в кухне Балоун не нашёл ничего, кроме лежавшей на солонке бумажки с тмином, который он тотчас высыпал себе в рот. Аромат тмина вызвал у него вкусовые галлюцинации поросёнка. За домом священника, во дворе маленького винокуренного завода, горел огонь под котлами полевой кухни. Кипела вода, но в этой воде ничего не варилось.

Старший писарь с поваром обегали всё село, тщетно разыскивая свинью. Повсюду им отвечали, что москали всё или съели, или забрали.

Разбудили также еврея в корчме, который стал рвать на себе пейсы и сожалеть, что не может услужить панам солдатам, а под конец пристал к ним, прося купить у него старую, столетнюю корову, тощую дохлятину: кости да кожа. Он требовал за неё бешеные деньги, рвал бороду и клялся, что такой коровы не найти во всей Галиции, во всей Австрии и Германии, во всей Европе и во всём мире. Он выл, плакал и божился, что это самая толстая корова, которая по воле Иеговы когда-либо появлялась на свет божий. Он клялся всеми праотцами, что смотреть на эту корову приезжают из самого Волочиска, что по всему краю идёт молва, что это не корова, а сказка, что это даже не корова, а самый тучный буйвол. В конце концов он упал перед ними и, обнимая колена то одного, то другого, взывал: «Убейте лучше старого несчастного еврея, но без коровы не уходите».

Его завывания привели писаря и повара в совершенное замешательство, и в конце концов они потащили эту дохлятину, которой погнушался бы любой живодёр, к полевой кухне. Ещё долго после этого, когда уже деньги были у него в кармане, еврей плакал, что его окончательно погубили, уничтожили, что он сам себя ограбил, продав задёшево такую великолепную корову. Он умолял повесить его за то, что на старости лет сделал такую глупость, из-за которой его праотцы перевернутся в гробу.

Повалявшись ещё немного в пыли, он вдруг стряхнул с себя всю скорбь, пошёл домой в каморку и сказал жене: «Elsa lébn,[283] солдаты глупы, а Натан твой мудрый!»
С коровой было много возни. Моментами казалось, её вообще невозможно ободрать. Когда с неё стали сдирать шкуру, шкура разорвалась и под ней показались мускулы, скрученные, как высохшие корабельные канаты.
Между тем откуда-то притащили мешок картофеля и, не надеясь на успех, стали варить эти сухожилия и кости, в то время как рядом, у малой кухни, повар в полном отчаянии стряпал офицерский обед из кусков этого скелета.

И так уж случайно вышло, что именно в этот исторический день к нам приехал лучший друг Украины по версии «Украинской правды» Томаша Фиалы, тонкий знаток нашего этноса, премьер Великобритании Борис Джонсон. Опять же в Киев прилетел и третий член новой геополитической оси – премьер Польши Матеуш Моравецкий. Взявшись за руки, эти чудесные люди проведут презентацию New УПА. Отныне и навсегда 1 февраля будет отмечаться как день создания УПА. Нерушимого, я бы даже сказал, непоколебимого союза трех братских народов, объединенных общей историей, отношением к сексуальным меньшинствам и единым видением будущего.
Не случайно выступление Зеленского в Раде было буквально насыщено эпическим звучанием. Мы, с…ка, выстояли в гибридной войне с напавшим на нас Кремлем. Экономика воспрянула. С какого-то перепуга резко увеличились поступления в бюджет. На целых 7 миллиардов гривен. Никто из финансовых аналитиков не понимает, как это получилось. Национальная денежная единица прекратила свое шустрое падение и только за вчера укрепилась на целых 30 полновесных копеек. Правда, упала она на три гривны, но кто на такие мелочи обращает внимание. Есть, с…ка, позитивные сигналы с международных полей, то есть финансовых рынков. Наметилась положительная динамика в отношении украинских облигаций. Детали Зеленский не раскрыл, но дал понять, что наши долги – это достояние цивилизованного мира. И этот мир объединился вокруг Украины, чтобы сказать решительное нет кремлевской империалистической военщине.
Создание нового геополитического УПА является венцом европейской интеграции Киева в НАТО и Евросоюз. Фактически ось Украина–Польша–НАТО является прототипом нового военного блока, острие которого направлено в мягкое подбрюшье России в районе Ростова. Очень скоро наша страна станет суверенным королевством. Жемчужиной Британской короны. Несколько минут назад проезжал мимо Рады. Там царила торжественная, приподнятая атмосфера праздника. Пара тысяч кремлевских провокаторов проводили акцию против внедрения полезных кассовых аппаратов в мелкий бизнес. Они снюхались с антиваксерами и теперь пытаются расшатать власть в угоду российской военщине. Но их карта, безусловно, будет бита! В окружении полицейского спецназа с собаками у входа в Раду мерзнет легендарный хор имени Веревки, который прямо на улице планирует спеть дорогому сюзерену из Британии гимн «Правь, Британия, владычица морей» и далее по тексту, который я, к сожалению, не знаю.  
Кстати, о гимне. Уверен: необходимо срочно внести текстуальные изменения в наш гимн, чтобы зафиксировать сложившуюся геополитическую реальность. В начале сама собой просится строчка «ще не вмерла королева». Имеется в виду Елизавета. Бабулька еще очень бодра для своих преклонных лет. Необходимо добавить и польского колорита. Все знают, что наиболее распространенным словом польского языка является существительное KURWA. Почему существительное? Потому что оно придает существенный оттенок любым утверждениям. Пример: «сгинуть, KURWA, вороженьки як роса на сонци». Совсем другое звучание. Появляется явно выраженный антикремлевский драйв. Это крайне необходимо в современных условиях, когда, по меткому выражению нашего любимого руководителя, «граждане, политики и представители СМИ должны объединиться в информационном поле». Нельзя, говорит Зеленский, сеять панику для сбора политических плодов, держать людей в тревоге, «держать на улице в минус, чтобы получить плюсы». Последнюю фразу я лично не понял. Интеллекта, с…ка, не хватает, чтобы качественно переварить креатив спичрайтеров президента, сидящих на чистейшем колумбийском питании. Но смысл уловил. Очевидно, речь идет о CNN, «Вашингтон пост», «Политико» и других гибридных медиа, которые распространяют фейки в угоду российской пропаганде. Мощно!
К сожалению, в Киев не смогла приехать глава Форин-офиса Элизабет Трасс. Или, как мы ее называем, «наша Лизонька». Подцепила где-то, бедняжка, «корону», поэтому вынуждена работать удаленно. Очень и очень жаль. Хотелось бы в оригинале послушать ее лекцию о раздельном вторжении сначала монголов, а затем и татар в Украину. А также о принципиальном единстве половцев и печенегов в мировой истории. Презентация новой геополитической оси УПА поэтому прошла немного смазанно. Но это не умаляет всемирного значения нового политического формата. Ведь Кремль оказался в патовой ситуации. Нерушимый союз Украины, Польши и Англии очень скоро начнет обрастать военными мускулами, базами и спецназом. Фактически это будет новая АНТАНТА, которая, как анаконда Пономаря, начнет душить имперскую Россию в своих сверхмощных кольцах. Королевский флот Украины уже стремительно набирает мощь. Британия выделила нам почти полтора миллиарда фунтов стерлингов на строительство сверхмощного подводного авианосца-невидимки. Ни одна, простите за выражение, с…ка не сможет его увидеть в ближайшие двадцать лет. А украинский ледокол, который нам передала Британия по причине больших издержек на его содержание и утилизацию, уже стал флагманом арктического флота нации. Он будет бороздить просторы Арктики и Антарктики, распугивая пингвинов и российские атомные подводные лодки. Его действия будет координировать наш спутник «Сич». Его специально запустили вверх ногами, чтобы ввести в заблуждение российские спецслужбы. На самом деле так и задумывалось с самого начала. Это первый сателлит глобальной системы украинского позиционирования, который призван давать российским ракетам ложные цели, прикидываясь космическим мусором.