Как и у всех постсоветстких государств, у Украины очень непростые взаимоотношения со своим коммунистическим прошлым. На протяжении десятилетий по всей стране ставили памятники революционным деятелям, таким как Карл Маркс, Фридрих Энгельс и особенно Владимир Ленин. К 1991 году только на Украине их было 5 500. В некоторых случаях вплоть до 2015 года Ленин пристально взирал с многочисленных постаментов на сельские площади и городские скверы, оставаясь опорой идеологии в буквальном смысле этих слов.
Когда распался Советский Союз, и Украина начала разбираться со своим наследием, эти статуи стали в большей степени не объектом поклонения и почитания, а громоздким напоминанием о прошлой борьбе. Они начали исчезать, сначала потихоньку, а затем массово в волнах оранжевой революции 2004 года. Наконец, в 2015 году украинский парламент, официально начавший процесс декоммунизации, принял закон, запрещающий эти памятники, и тем самым положил начало явлению, названному Ленинопад. С этого момента памятники Ленину начали сносить в массовом порядке. Сегодня не осталось стоять ни одного.
Но они не исчезли, и фотограф Нильс Акерман (Niels Ackermann) вместе с журналистом Себастьеном Гобером (Sébastien Gobert) отправились на поиски низвергнутых монументов. Они описали бесславную участь падших идолов Украины в своей новой книге Looking for Lenin (В поисках Ленина), которая выходит на этой неделе. Политические и культурные сложности декоммунизации становятся очевидны, когда видишь обезглавленную статую Ленина, валяющуюся в кустах, одетую как Дарт Вейдер или выглядывающую из кладовки. В этом году исполняется 100 лет русской революции, и возникает какое-то очень странное впечатление, когда видишь одинокий бюст большевистского вождя, отца революции и путеводной звезды коммунизма, бесславно стоящий где-нибудь в шкафу или похороненный под кучей старых игрушек, как какой-то обыкновенный хлам.
Этим проектом Акерман и Гобер попытались проиллюстрировать ту зловещую ауру, которая все еще витает над опальными реликвиями. Их фотографии в сочетании со свидетельствами очевидцев добавляют элемент трагикомической интриги к дискуссии о том, как украинцы воспринимают собственную историю, и что их ждет в будущем. Недавно я встретился с ними, чтобы поговорить о ностальгии по советским временам, о взаимоотношениях архитектуры и власти, и о том, можно ли вообще отделить памятники такого рода от их политической истории.
Скрытый текст
Ким Келли: Откуда возникла идея этого проекта?
Нильс Акерман: Проект родился в первые дни революции Майдана 8 декабря 2013 года, когда протестующие националисты снесли памятник Ленину на Бессарабской площади в центре Киева. Это был первый признак бессилия режима, и этот случай положил начало мощному движению под названием «Ленинопад». Попробуйте поискать это слово в Google, YouTube, Twitter, и вы найдете там немало интересного. Я был там, и я видел, как протестующие с силой бьют по граниту монумента. Бьют, чтобы разрушить его, а еще, чтобы унести домой маленький сувенир. Это было чем-то похоже на разрушение Берлинской стены. Но красный гранит (из такого материала сделан мавзолей Ленина в Москве и гробница Наполеона Бонапарта в Париже) оказался очень прочным, и отколоть удалось всего несколько фрагментов. Но на следующее утро там уже ничего не было. Поэтому мы с Себастьеном начали поиски этой статуи. Дело оказалось непростым, и мы эту статую пока не нашли, однако в процессе поисков нам удалось обнаружить множество других памятников.
Себастьен Гобер: Для нас это был такой способ забыть про революцию и войну, которую мы освещали, и подойти к проблемам Украины с другой стороны. Нечто более интересное и менее кровавое. Вскоре мы занялись этим всерьез.
— Почему вы решили сосредоточиться конкретно на Украине?
Гобер: Украина особенно важна для этого проекта по двум причинам. Во-первых, потому что в мае 2015 года правительство приняло законы о декоммунизации, запрещающие прославление советских символов, как это было с нацистской символикой. Поэтому все эти памятники должны были исчезнуть. Это подводит нас ко второй причине. По плотности ленинских статуй на квадратный километр Украина занимала первое место в мире, намного опережая всех остальных. В 1991 году там было 5 500 статуй, а в России семь тысяч. Но Россия в 28 раз больше. Сегодня официально не осталось ни одного памятника. Поэтому мы в своей работе решили изучить процесс декоммунизации и выяснить, как к нему относятся жители. Как он проводится, и что он может рассказать нам об Украине.
— Фотографии некоторых павших идолов кажутся абсолютным абсурдом: обезглавленное туловище, одиноко стоящее в поле, бюст, выглядывающих из-под кучи игрушек. В чем заключается ваш подход к самой процедуре фотосъемки?
Акерман: Моя цель как фотожурналиста, особенно сегодня, когда мы видим все эти скандалы с поддельными и заретушированными документальными работами, состоит в том, чтобы фотографировать все как есть, без каких бы то ни было прикрас и постановочных элементов. Я делаю все возможное, что запечатлеть сильные и красивые моменты, но при этом ничего не добавляю и не подправляю. Очень часто нам даже приходилось просить людей ничего не трогать, когда они показывали свои статуи. Важно показать их в таком виде, в каком они находятся сейчас, без обмана. Показать состояние упадка, забвения, а в некоторых случаях прославление. В этих памятниках есть нечто такое, что поражает и завораживает. Когда-то они стояли в центре больших городов, и вдруг в мгновение ока стали надоедливым куском мусора, захламляющим чей-то двор. Немного похоже на советское прошлое Украины: они его не выбирали, но оно было.
Гобер: Другой важный элемент нашей концепции состоит в том, что мы никогда не выносим суждения. Мы не говорим, хорошо или плохо увиденное и услышанное нами. Это не наша история. Мы иностранцы, и нам не пристало судить о том, как украинцы относятся к своему советскому прошлому. Нам важно показать панораму ситуации, показать остальному миру сложность этой проблемы. Мы можем думать, что Ленина разумно снести. Но так считают далеко не все. То же самое с идеей сохранить эти памятники, законсервировать, преобразить. Кроме того, сам по себе демонтаж статуи не решает целый ряд вопросов. Куда девать Ленина? Что дальше? Как насчет памяти о нем? Таково концептуальное осмысление этих фотографий и рассказов. Показать, что вопрос пока не решен.
— Как строился процесс отбора, как вы определяли, какие статуи искать и фотографировать?
Оба: Всякий раз, когда была возможность увидеть статую и сфотографировать ее, мы это делали. Иногда требовались долгие переговоры, иногда вопрос решался за пять минут. В среднем на один памятник уходила одна неделя работы. Первый мы нашли методом случайного поиска в Google Image. Например, мы печатали на украинском «Ленин, склад» или «площадь Ленина», а затем выбирали самые удивительные и неожиданные изображения, какие только могли найти. Так мы выходили на статьи о сносе монументов, и в ряде случае это помогло нам найти информацию о них новом местонахождении. Но порой было очень сложно, потому что Ленин перемещается слишком быстро для мертвеца. Его статуи переносят, переделывают, ломают, крадут, продают… Иногда мы опаздывали всего на пару дней. Кроме того, мы создали обширную сеть знакомств в социальных сетях. Люди интересовались нашей работой, рассказывали, где стоят памятники Ленину, и помогали нам найти нужных людей.
Иногда люди, с которыми мы встречались, начинали говорить, рассказывать, кричать. Общая тенденция такова, что каждому на Украине есть что сказать о Ленине. Ты произносишь слово «Ленин», и люди начинают реагировать. Когда речь идет о других советских памятниках или о мозаичных панно, люди обычно задумываются на несколько секунд. А что касается Ленина, то у каждого на сей счет есть готовое мнение. Конечно, были люди сомневающиеся. Закрытые. Во время поисков Ленина с Бессарабской площади мы выяснили, что его забрал частный коллекционер, причем забрал незаконно. Поэтому он осторожничал, не хотел с нами говорить, хотя мы предприняли несколько попыток.
А еще была забавная история в городской администрации Мариуполя, находящегося на юго-востоке Украины. Мы знали, что у них есть три памятника, которые демонтировали и куда-то убрали. Мы просили, чтобы нам их показали. Мы звонили. Мы писали письма. Мы дважды ездили туда. Мы разговаривали с местными чиновниками. У нас ничего не получилось. Единственный ответ мы получили от ответственного за связи с прессой: «Мы не можем разрешить вам смотреть на наших Лениных. Ваш проект не показывает наш город и нашу страну положительным образом». Это связано с представлениями советской эстетики: все должно сиять и блестеть с фасадной части, даже если внутри пыль и ржавчина. С такой точки зрения для них было неприемлемо разрешить нам снимать Ленина на складе. Но на нас выходили и другие люди, реально заинтересованные в том, чтобы все нам показать. «У меня есть Ленин, приезжайте, попьем чайку, и вы все сможете сфотографировать!» Такое произошло недавно в Киеве.
— Интересно думать о физическом отторжении прежних политических идеалов в форме Ленинопада в свете нынешних дебатов о демонтаже памятников конфедератам здесь, в США. Почему некоторым людям очень трудно расстаться с этими монументами?
Гобер: Прежде всего, существуют некие очень сильные эмоциональные факторы, выходящие далеко за рамки идеологических убеждений. Ностальгия по лучшим временам, когда окружающая среда была безопаснее, города чище, когда у людей была работа, когда они были молоды. Такую же реакцию мы часто наблюдаем на Украине, где люди за свою жизнь пережили немало колоссальных потрясений.
А в целом я бы сказал, что отношения между архитектурой и властью, между памятниками и гражданами это вопрос коллективного самосознания, симбиоза группы. Во время одной нашей презентации нам задали вопрос: «Почему парижане сохраняют название станции метро в честь Сталинграда, и почему некоторые улицы и школы носят имя Ленина?» Это не вопрос идеологии, это скорее вопрос политических и интеллектуальных представлений. Помнить имена некоторых людей, которые творили историю и внесли свой вклад в процесс мирового развития. Многие поколения используют имя Ленина как признак идентичности, как элемент речи, как культурный ориентир. Снести Ленина — значит удалить его из общественного пространства, а также из ментального пространства. В таком случае людям приходится выстраивать новые ориентиры. А это трудный и болезненный процесс.
— Считаете ли вы, что можно говорить о художественной ценности этих статуй? Или их политическая история слишком сильна и не позволяет им существовать в объективной реальности?
Акерман: Опять же, единого ответа на этот вопрос нет. Среди воздвигнутых на Украине 5 500 монументов большинство составляют бетонные копии, сделанные промышленным способом. Они не обладают большой художественной ценностью. Но у некоторых, сделанных из более благородных материалов, больше художественной значимости.
На одной из наших конференций на первый план вышел один любопытный момент. Речь идет о том, как некоторые из этих советских памятников утратили свое политическое значение. (Речь в основном идет о декоративной мозаике.) Их ценили главным образом за красоту, а их политический посыл воспринимался как вполне нейтральный. Но когда начался процесс декоммунизации, люди внезапно начали смотреть на них как на образцы советской пропаганды, потому что эти произведения были созданы в советское время. Кое-где эти ассоциации начинают исчезать, так как исчезает политический смысл памятников. Недавно я был в Екатеринбурге, в России. Там памятник Ленину стоит в самом центре города. Но если посмотреть на фотографии центральной площади Екатеринбурга в Instagram, то там снимков с этой гигантской статуей один на сотню. Она даже не указана на большинстве карт города. То есть, памятник стоит, но никто о нем не думает. А на Украине дебаты достигли особой остроты. Иногда у меня возникает такое впечатление, что убрав Ленина из своих городов, украинцы переместили его в самый центр своего сознания.