Перспективы развития России

Ситуация меняется очень быстро, и особенно острой она стала после банкротства знаменитого банка «Российский Кредит». Ничего существенного с его исчезновением не произошло, но в жизни мы всегда ищем символические сигналы...

13 июля 1990 года Верховный Совет РСФСР за 60 секунд принял судьбоносное Постановление «О Государственном банке РСФСР и банках на территории республики» — Россия, еще входившая в состав СССР, создала свой Госбанк РСФСР (осенью того же года он был переименован в Центральный банк) и Внешэкономбанк РСФСР, переименованный вскоре во Внешторгбанк РФ (ныне — ВТБ).
Это было последнее заседание первого российского парламента, все спешили, Ельцина ждал самолет, увозящий его отдыхать, так что депутатам обсуждать, что они создают, было некогда.
Таким образом, мы только что могли отпраздновать 25-летие Банка России, но событие прошло удивительно тихо, что-то в нем смутило руководителей главного банка страны. Не было победных фанфар на Неглинке, не было их и в Московском международном деловом центре «Москва-Сити», на здание ВТБ не открыли торжественно памятную доску в честь Хасбулатова, инициатора создания этого банка.
Этим летом произошло еще одно важное событие. Умер банк «Российский Кредит», и, на мой взгляд, это был последний гвоздь в гроб банковской системы ельцинской России — символическое свидетельство о смерти давно умершего организма. Пора это признать. Его пытались реанимировать, опытный специалист А. Мотылев, уже имевший опыт провода банков в лучший мир (вспомним «Глобэкс»), взялся совершить чудо. Однако «праздника святого Йоргена» не получилась.
Система, созданная не за счет серьезной проработки различных вариантов, предложенных практиками и теоретиками банковского дела, экономистами, а в результате банальной борьбы за власть, не имела шансов на долгую жизнь. Не были заложены в ней и репродукционные функции: ничего хорошего она породить не могла.
Мне возразят: «О чем тут говорить? Ельцин давно умер». Ну и что с того, ведь дело его живет. Последняя союзная структура — Внешэкономбанк СССР, занимаясь долгами несуществующей страны, официально действовал с таким наименованием до 2007 года, после чего стал Банком развития и потерял довесок «СССР». Автор видел документы с раздраженными комментариями по этому поводу Бориса Николаевича, но даже он не мог распорядиться провести обрезание. История, однако...
Итак, повторяю: прошлой банковской системы уже нет. Карфаген разрушен. Родственники еще суетятся, пудрят трупу щечки, сообщают, что он вчера вечером потел, просил чая с малиновым вареньем, консилиум врачей спорит, что для него лучше — виагра или кровопускание. И их сложно осуждать, такие люди не могут сообщить очевидное, ведь они живут от того, чего уже не существует.
Хорошие специалисты хотят для нас только лучшего, понимая, что в цивилизованной стране банки должны быть. Но как поступает умный хозяин, когда его корова получила травму, не совместимую с жизнью? Он дает указание: «Нечего плакать, срочно пускайте кровь!» Хотя бы мясо будет на столе...
Мне тоже жалко банкиров, среди них много моих приятелей, очень интересных в общении людей, но следует признать: у большинства из них шансов выжить в сегодняшних условиях нет.
В два шага через пропасть
Когда в августе 1988 года создавались первые в современной истории коммерческие банки, они были паевые и кооперативные. В головах руководства Госбанка, да и вышестоящих инстанций, не было стройной системы и понимания, как эти банки будут функционировать. Было ощущение: наступает новая жизнь с живым творчеством масс, с разными видами собственности, и кто-то появляющихся предпринимателей должен обслуживать... Предварительно, в мае того же года, приняли Закон о кооперации — приняли интуитивно, закон получился бестолковым. В нем записали, что кооперативы могут создавать свои банки — это был единственный документ, регулирующий их деятельность (не считать же таковым инструктивное письмо на полстраницы об их создании, подписанное руководителями Госбанка и Минфина).
Все чувствовали себя участниками исторических событий, что-то должно было появиться, но не знали — что. Как у Салтыкова-Щедрина: «Хочется то ли конституции, то ли осетрины с хреном, то ли посечь кого-нибудь».
Но у нас всегда так, голова боится, руки делают, нечего думать, пилить надо. Первый банк «Союз» в Чимкенте создали кооператоры, продав два грузовика лука. Леонид Онушко, которому надоело печь чебуреки в своем кафе на шесть столиков в Набережных Челнах, приезжает в Москву, встречается с премьер-министром Николаем Рыжковым, и тот сразу при нем дает задание министру финансов Борису Гостеву зарегистрировать новый банк. Его называют «Континент» (логично, кафе-то называлось громко — «Европа»).
Выпускник Московского финансового института, не знающий, к чему приложить руки, а пока развивающий садовые кооперативы Юрий Агапов случайно на выставке молодежного творчества встречается с генсеком Михаилом Горбачевым. Мудрый руководитель заявил, что если за дело берутся банкиры, то дело пойдет (видимо, он считал, что финансовый институт готовит исключительно банкиров). Брошюра о походах гениального юриста издается миллионным тиражом, в ней — фотография исторической встречи. В Госбанке и Минфине с таким благословением уже никто не может препятствовать созданию банка «Кредо». Не страшно, что у создателей совсем нет денег — знакомые кооператоры обещали дать, но обманули. Реаниматор Рафис Кадыров, уставший от разбора трупов, создает тогда же в Уфе банк «Восток».
И так далее, поверьте: автор может привести множество примеров такого творчества масс. Но не эти банкиры в перестроечное время делали погоду, такие банковские индивидуальные предприниматели существовали больше для отчетности, для показухи. Как сбоку на торте розочка, как еврей при губернаторе. Главная опора тогда была на гигантские спецбанки (Промстройбанк, Агропромбанк, Жилсоцбанк) со всесоюзной сетью филиалов и банки-монстры, создаваемые на базе умирающих министерств (Автобанк, Нефтехимбанк, Авиабанк и т.д.).
Эта, как ее называли, «двух с половиной уровневая система» начинает умирать, появляются требования жить, как во всем цивилизованном мире, с двумя уровнями банков: независимым Центральным и коммерческими. Тем более к тому моменту появились новые банки, не удовлетворенные своими условиями существования. В частности, на базе большого скопления бабла. Вот и из Центра научно-технического творчества молодежи Фрунзенского райкома комсомола «МЕНАТЕП» появляется одноименное кредитное учреждение. Следует отметить, что центры научного творчества молодежи — это «самогонные аппараты» того времени, с помощью которых перегоняли безнал в наличные деньги. Работали они безотказно, ничего страшного, что за все время существования практически никаких продуктов того творчества не найти. Но появление множества изобретательных и инициативных людей типа Михаила Ходорковского — их достижение. В конце 1990-х этот банк МЕНАТЕП создал первую в СССР финансовую пирамиду, продавая свои акции. Но, как говорил мудрейший юрист Страны Советов: «Все, что не запрещено законом, то разрешено!» Увы, до необходимого законодательства у наших законотворцев руки тогда еще не дошли.
Итак, свободных денег к рубежу десятилетий было уже много, а возможностей и авторитета мало. Как Корейко не мог ничего купить на свои миллионы, так и бывшие комсомольцы еще не могли, например, прикупить здание своей альма-матер — горкома ВЛКСМ в Колпачном переулке. Обидно. Что только ни делали тогда новые банкиры, даже на вывеске над надписью Банк «МЕНАТЕП» незаконно приписывали «Госбанк СССР». Чтобы клиенты уважали и не боялись. Уже в 1992 году об этом банкиры будут вспоминать с улыбкой.
А тогда надо было срочно что-то делать. Революционная ситуация созрела. Низы банковские уже не хотели жить по старому...
Весь мир наличными разрушим, до основания, а затем...
В июле — два юбилея, связанных между собой. О 25-летии Банка России мы уже говорили. Но практически одновременно с ним — 26 июня 1990 года — лицензию № 324 получил паевой банк «Российский Кредит». Как теперь известно, руководил и владел им Виталий Малкин. В Википедии статья о нем написана людьми, явно обожающими будущего члена «семибанкирщины». О студенческих годах победителя шахматных олимпиад Виталия Малкина, в частности, говорится, что «особенно он интересовался запрещенными тогда художниками-импрессионистами« (ничего, что в наших музеях была одна из лучших их коллекций), что он «с увлечением читал западных философов — Шопенгауэра, Ницше, Кафку» (непонятно, как в этот «интеллигентский набор» философов попал чешский писатель). Наверное, это правда, но правда и то, что в период перестройки юный Виктор занимался скупкой в общежитии Университета дружбы народов им. П. Лумумбы компьютеров, привозимых для продажи иностранными студентами, после чего сдавал их заказчику — некоему Сергею Тихоновичу Мосину (родина должна знать своих героев, у этого персонажа было много шансов стать олигархом). Денег своих у Малкина еще не было, и привозить партии компьютеров из Сингапура он не мог, поэтому средства давал заказчик, в то время большой человек, уже создавший банк «Легис».
Когда Мосин стал создавать новый банк, его жена, грузинка Нана, предложила ему присмотреться к кооператору и одновременно заместителю начальника отдела Всесоюзного центра коммерческой информации Федерации непрофессиональных кинематографистов Общества друзей кино, будущему премьер-министру Грузии и миллиардеру Борису Иванишвили. Так появился «Российский Кредит». Первым его председателем правления стал Мосин, но вскоре в банке начались разногласия между учредителями, Сергей стал главным бухгалтером, а банк, в виде компромисса, поставили возглавлять Малкина.
Так в эти годы на микроэкономическом уровне из отдельных предприятий, кооперативов и банков возник и начал, как на дрожжах, развиваться «микрокапитализм», порождавший хищничество отдельных «продвинутых» личностей.
Попытка путем поспешно принимаемых политических решений преодолеть пропасть между двумя экономическими формациями «в два шага» — сначала через разгосударствление, а затем через «приватизацию» — не дала искомого результата.
Радио появилось, а счастья нет!
Как когда-то разочаровался Ильф, не найдя счастья при появлении новых продуктов цивилизации, так не наступило общего благоденствия с появлением новой банковской системы. Да, появились предпосылки для создания олигархата, но большинству людей от пекущегося пирога ничего не могло достаться.
Однако в то время еще верили в снисхождение на Россию святого духа Адама Смита, мы были уверены, что заслуживаем счастья только за предыдущие годы мучения. Когда оно наступит — через «400 дней» (первый вариант программы, больше известной как «500 дней») или к ближайшей осени, как обещал Борис Николаевич, — еще спорили, но в том, что мы будем жить в развитом капитализме, никто не сомневался. Мы были обречены на успех!
Что делать, за 60 лет последовательной воспитательной работы, проводимой КПСС, в советских экономистах утвердилось твердое убеждение, что экономика является концентрированным выражением политики. И макроэкономические очки, подобно знаменитым зеленым очкам волшебника Гудвина из Изумрудного города, создавали нашим соотечественникам идиллическую картину будущего. И перестроечные «макроманы», популярные в массах, столпы макроэкономики, обещали россиянам: поменяем политику — и экономика, как умная лошадь во время непогоды, сама найдет дорогу в нужное стойло.
А тем временем пробный шар запустила Украина, выдвинув в начале 1990 года проект выпуска своих «державных грошей». Им оперативно и обоснованно ответили, что в единой экономике разные деньги существовать не могут. В ответ в целях, как тогда говорили, «коренной перестройки кредитной и банковской системы» в мае решили принять Указ Президента СССР «О неотложных мерах по перестройке банковской системы». Не сложилось...
Ход событий не устраивал российские власти! Началась яростная кампания против Центра, названного «черной дырой», пожирающего их кровные деньги.
12 июня была провозглашена независимость России. Создание ею Госбанка стало водоразделом между советской и новой российской банковскими структурами. Это было подтверждено принятием в декабре 1990 года новых банковских законов: «О Центральном банке РСФСР (Банке России)» и »О банках и банковской деятельности».
Не остались в стороне от столбовой дороги прогресса и реформаторы союзных республик. Вот что рассказал автору академик Николай Петраков, тогда помощник Президента СССР : «Началась пещерная драка между госбанками. Геращенко (Госбанк СССР) ограничивал денежную массу, а национальные банки действовали безответственно с точки зрения кредитно-денежной системы, выдавая ничем не подкрепленные кредиты. Тогда же появились первые денежные суррогаты, выпускаемые республиками. Денежная система стала разваливаться. Причем Горбачев, по большому счету, не понимал, что происходит. Когда его предупреждали, он соглашался, но не предпринимал никаких шагов.
Согласно новой российской концепции развития банковской системы осенью 1990 года все существующие отделения и филиалы спецбанков следовало акционировать и на их базе создать самостоятельные коммерческие структуры. Кто этого не сделает, предупреждал тогдашний зампред ЦБ (не буду называть его имени, он раскаялся в содеянном), ''всех в крови народной утопим!''«.
Танцуют все
И началась вакханалия, в Москву потянулись искатели светлого будущего и нежелающие оказаться на обочине экономической истории.
Вспоминает руководитель Курского филиала Банка Москвы Людмила Зайцева: «Приходит указание, чтобы мы срочно собрали всех своих клиентов и объявили им: отныне вы — акционеры банка, его владельцы. Предприятия обязаны были стать инвесторами ''своих'' банков. Замечательно, что почему-то предприятия, органы управления на местах восприняли это указание как прогрессивное, как движение вперед после застоя. Нашим соотечественникам всегда был свойственен революционный романтизм. Раз смена — значит, это хорошо, и все голосуют ''за''. Никто не думает об издержках...»
Нельзя сказать, что не было людей, понимавших, что совершается большая глупость. В стране крупным предприятиям для работы требовались для кредитования крупные банки. Зачем их было разрушать? Что могли предложить КАМАЗу кооперативные банки с уставным капиталом несколько десятков тысяч долларов?
Председатель правления крупного, но разрушаемого Промстройбанка Яков Дубенецкий рассказывал: «Я дал указание своим подчиненным не выполнять указаний Ельцина и Хасбулатова, так как мы — союзная структура. Долго мы воевали, но сила была за ними. Вызывался руководитель нашего филиала в ЦБ, и ему приказывали — либо ты прекращаешь работать вообще, либо превращаешься в самостоятельный банк».
Уставы поспешно создаваемых коммерческих банков регистрировались по нескольку штук в день. Где уж тут было думать об их экономической целесообразности, перспективах банков, «выпекаемых» со скоростью пончиков. Часто вспоминают, как когда-то крестьян загоняли в колхозы, а ведь банкиров 25 лет назад так же загоняли в коммерческие банки! И если в начале этой кампании в СССР было чуть больше 300 банков, то 21 декабря 1990 года зарегистрировали банк под № 1200, а 1 апреля 1992 года только в России стало уже 1414 банков, из них 767, или 55%, появились в конце 1990 года на базе бывших спецбанков.
Рассказ, как все это происходило, настолько невероятен, что читатель вправе мне не поверить, настолько невероятна реальность. Поэтому дам слово подопытному председателю правления воронежского банка Валерию Скопинцеву: «Это было в двадцатых числах октября 1990 года. Здание Центрального банка на Житной, что рядом с Октябрьской площадью, было чем-то похоже на Смольный в период Октябрьской революции: Ленин входит в Смольный и видит: тут рабочие ополченцы спят, обнявшись с винтовками, там сгруппировались матросы, опоясанные пулеметными лентами, а навстречу бежит солдат с котелком в руке в поисках кипятка... Сюда, на Житную, 12, как в Мекку, стекался отовсюду российский люд, жаждущий утвердить свои коммерческие интересы на ниве банковского дела. Очереди, толпы, все бегали по кабинетам с уставами: тут их проверяет юрист, здесь — бухгалтер, там — кто-то еще. Не у всех все было гладко. И они куда-то звонили, что-то выясняли, спорили, и, устав от повседневных бдений, одни дремали на столах, другие что-то жевали, а некоторые, не мудрствуя, на стульях предавались объятиям Морфея. Интересная деталь: все мы привезли свои уставы, которые обсуждались на общих собраниях акционеров или пайщиков, а их приказали выкинуть в корзину. Сказали, что наши уставы им читать некогда. Дали нам заготовленный текст устава (болванку), мы вписывали в оставленные пробелы названия банков, адреса, суммы капитала и отдавали на проверку. Названия менялись на ходу.
Мой коллега из Смоленска назвал свой банк ''Феникс'', а ему сказали: ''Феникс'' уже есть, меняй! Он пытается объяснить, что он не вправе это сделать, потому что так собрание решило. А ему: ''Тогда откатывайся назад, собирай новое собрание и переименовывай''. Из двух зол он выбирает наименьшее — зачеркивает ''Феникс'' и пишет: ''Днепр''. Мой земляк из Воронежа ехал регистрировать ''Меркурий'', а вернулся с ''Коопбизнесом''.
Первый замминистра финансов СССР Владимир Раевский отказался ставить визу на учредительных документах банка «Агдам», это название слишком напоминало ему о плохих ощущениях при пробах одноименного, очень низкопробного напитка.
Новорожденные коммерческие банки с первых дней столкнулись с массой проблем. Поскольку новая система создавалась росчерком пера и безальтернативно, возникли проблемы и у вчерашних клиентов государственных банков, ведь они автоматически становились клиентами новых коммерческих, исключение сделали только бюджетным организациям, им разрешили обслуживаться в ЦБ. Предприятия и организации приходили в коммерческие банки со своими безрадостными атрибутами, в частности огромной ссудной задолженностью бывшим спецбанкам. Ведь к тому времени предприятия в СССР были обеспечены оборотными средствами в среднем только на 30%. Остальное замещалось кредитом. Разруливать эти проблемы теперь должны были уже коммерческие банки.
Как сказал бы принц Гамлет, тогда «распалась связь времен» — собственность банков отделилась от собственности клиентов. Кредитные отношения коммерческих банков с ними не могли такими, какими они были в условиях государственной собственности, и незащищенность банков открыла двери перед криминалом. Но главное заключалось в том, что в результате «спецоперации», которую можно назвать «заговором банкиров», СССР остался без финансов и лишился реальных экономических рычагов воздействия на республики. Счет остатка его жизни пошел на дни. Действительно, фактический распад СССР произошел 13 июля 1990 года, на 500 дней раньше Беловежского соглашения (8 декабря 1991 года). Если быть точным, то раньше на 513 дней.
Среди позитивных достижений той реформы обычно называют ускорение переводов. Деньги стали по стране проходить не месяц, как еще недавно, а один день. Правда, переход расчетов от МФО (межфилиальных оборотов) к расчетам с помощью корсчетов на первом этапе привел к множеству проблем, в первую очередь к появлению фальшивых авизо — афере, размер которой не может сравниться ни с одним преступлением в банковской сфере за все годы существования советской и российской банковский системы.
Конец страны непуганых банков
С 1991 по 1994 год казалось, что у банков нет проблем — это было поистине золотое для них время. Они практически не разорялись, доходов от спекуляций на быстрорастущем в цене долларе хватало всем. По инерции создавалось много различных коммерческих структур, которых кому-то надо было обслуживать. Таким образом, сложилось опасное ощущения беззаботности — конкуренция была слабой, банки охотно кредитовали друг друга.
Но вот в августе 1995 года (обратите внимание — еще один юбилей!) произошел первый крупномасштабный кризис — кризис межбанковских кредитов (МБК). Его спровоцировали три крупных банка — «Лефортовский», Мытищинский коммерческий банк и Часпромбанк. Известие о задержках ими погашения межбанковских кредитов создало эффект домино. К концу августа уже более 100 банков являлись неплательщиками по однодневным кредитам, так называемым overnight. Количество сделок на рынке резко сократилось, а стоимость МБК достигала 2000% годовых, но даже такие кредиты было невозможно получить, никто никому не доверял. Романтический период ельцинской банковской системы подошел к концу. Одновременно в стране политику начали определять олигархи — банкиры входящие в «семибанкирщину».
До конца 1995 года рынок так и не смог оправиться от кризиса, количество сделок не превысило 30% докризисного уровня. В результате этого доля МБК в активах банков резко снизилась и составляла уже не более 10%. Более 200 банков закрылись или потеряли лицензию. На валюте они зарабатывать, как раньше, тоже уже не могли, пришлось переориентироваться на работу с ГКО. Это продлило их существование до августа 1998 года...