Спецслужбы

УТРАТА МОНОПОЛИИ
До 2004 года директор ЦРУ занимал должность директора центральной разведки (DCI) и был главным советником президента по вопросам разведывательной деятельности. Однако в соответствии с законом «О национальной безопасности» от 2004 года была учреждена должность ДНР, которому была передана основная часть функций по общему руководству РС США, ранее выполнявшихся директором ЦРУ.
А в 2012 году американские СМИ сообщили о планах Пентагона к 2018 году расширить свою агентурную сеть в зарубежных странах и довести численность специалистов в области специальных разведывательных операций до 1600 человек. В это число не входят сотрудники аппаратов военных атташе и другие военнослужащие, которые работают в интересах разведки, имея свой официальный статус.
Основная часть новых сотрудников военной разведки будет работать под различными прикрытиями, включая дипломатические. Какие-то из этих специалистов, видимо, будут нелегалами, то есть выступать как граждане тех государств, в которых ведется разведка, или иметь паспорта дружественных им третьих стран. До недавнего времени агентурная разведывательная деятельность была прерогативой Центрального разведывательного управления (ЦРУ). В настоящее время в Разведывательном управлении МО (РУМО) служит около 16,5 тыс. специалистов. Общая численность оперативных работников РУМО на данный момент составляет примерно 500 человек. До недавнего времени они проводили свои операции главным образом на театрах военных действий в Ираке и до сих пор занимаются аналогичной деятельностью в Афганистане. Теперь поле их разведывательной активности может существенно расшириться. Силами своей агентуры Пентагон намерен собирать интересующую его информацию в самых разных частях планеты.
Намерение Пентагона создать стратегическую агентурную разведку имеет длинную историю. Первый шаг в этом направлении сделал Дональд Рамсфелд, занимавший в 2001–2006 гг. пост министра обороны. Сообщение о том, что в Пентагоне существует секретный разведывательный отдел, занимающийся проведением тайных операций, появилось в начале 2005 года в газете Washington Post. Как тогда объявило издание, это подразделение к тому времени функционировало в МО уже в течение двух лет.
Газета также сообщила, что военный министр, которому, по ее информации, была непосредственно подчинена новая служба, хотел таким образом повысить эффективность обеспечения руководителей войск данными о противнике и создать разведывательную структуру, способную выработать новые методы борьбы с ячейками боевиков. Кроме того, он намеревался в максимальной степени снизить зависимость руководства МО и войск от сведений, поступающих только от ЦРУ.
Оперативные работники этого ведомства снабжали руководство Пентагона сведениями, которые касались главным образом Ирака и Афганистана. В последние годы они стали обеспечивать военных данными об Иране, о Китае, Северной Корее и некоторых других государствах, сведения о которых интересовали МО. Они также предоставляли военному ведомству информацию о террористических группировках, действующих в горячих точках. В 2018 году монополия ЦРУ на ведение внешней разведки будет существенно ограничена.

«ТРАНСПАРЕНТНОСТЬ И ЗАКОНОПОСЛУШНОСТЬ» СПЕЦСЛУЖБ АМЕРИКИ
В каждой из новых директив ДНР указывается, что она издана для того, чтобы обеспечить бесконфликтность, координацию и интеграцию операций всех агентурных подразделений разведки и контрразведки, сотрудники которых решают свои задачи за рубежом и на территории Америки или проводят тайные акции, финансируемые в рамках национальной программы разведки (National Intelligence Program). Хотя, как уже говорилось выше, в них нет никакой информации о формах и методах деятельности спецслужб и ничего не говорится о направлениях проведения спецопераций, эти документы все-таки представляют определенный интерес.
Прежде всего необходимо сказать о том, что указания ДНР органам агентурной разведки в отличие от других документов аналогичной направленности не имеют грифа секретности и доступны всем, желающим с ними ознакомиться, Это свидетельствует о снятии определенных ограничений, до сих пор распространявшихся абсолютно на все, что так или иначе связано с разведкой.
Факт появления указанных директив в свободном доступе подтверждает выполнение данных ранее обещаний ДНР ознакомить американскую общественность с органами и формами управления деятельностью структур РС, о правилах, обеспечивающих соблюдение сотрудниками спецслужб федерального и международного законодательства и о методах контроля их действий. Их публикация, как утверждают некоторые американские эксперты, свидетельствует о том, что разведка стремится оправдать желание американской общественности о большей осведомленности о своей деятельности и сделала значительное отступление от федеральных законов, регламентирующих соблюдение секретности, или от внутренних норм разведывательных структур по закрытию данных, которые недоступны широкой общественности.
Кроме того, совершенно очевидно, что эти директивы были написаны специалистами, хорошо знающими юриспруденцию, поскольку их язык полностью соответствует языку юридических документов. По этой причине оперативным офицерам агентурной разведки при выполнении функций, предписанных им данными директивами, придется консультироваться с юристами и адвокатами, чтобы получить правильное толкование их положений и правомочность своих действий.
Бывший главный юрист ЦРУ Джон Риццо, проработавший в Конторе, как между собой называют штаб-квартиру этого ведомства, расположенную в Лэнгли, штат Виргиния, ее сотрудники, 33 года, через четыре года после отставки написал воспоминания о своей работе под названием «Человек Конторы». Естественно, что он, связанный обязанностью хранить государственную тайну, не мог описать все особенности деятельности своего ведомства. Но все же несколько любопытных подробностей о делах главного шпионского учреждения Америки Риццо раскрыл. Из его воспоминаний хорошо видно, какое внимание уделялось и уделяется в ЦРУ юриспруденции. В 1976 году, когда Риццо пришел в ЦРУ, там работало менее двух десятков адвокатов и юристов. В 2009-м, уходя на пенсию, он руководил отделом, состоящим из 125 человек. В настоящее время, по его оценкам, в Конторе насчитывается не менее 150–160 юристов.
Но все эти разговоры о законопослушности специалистов разведывательных ведомств США, и прежде всего фицеров ЦРУ, вдребезги разбиваются непреложными фактами. Всему миру известна деятельность его агентов, которые не страдают моральными издержками. Они воруют секреты всех стран, устраивают государственные перевороты, убивают политических лидеров, мошенничают и даже торгуют наркотой. Как отмечают некоторые эксперты, в закрытых директивах, руководствах и наставлениях по ведению внешней разведки сотрудниками Лэнгли указывается, что оперативники ЦРУ должны быть готовы к скрытому вмешательству во внутренние дела других стран, если получат соответствующие распоряжения от вышестоящих инстанций. Так что о полном следовании законодательным нормам и о беспрецедентной нравственности всех американских разведчиков говорить просто смешно. Разведка – дело трудное и темное. В ней главное – добыть информацию. А как это делается и чем приходится поступаться, всегда остается за кадром!

Началась воспетая Киплингом Большая игра, и в Оренбург по высочайшему повелению отправился молодой, деятельный и амбициозный губернатор. Прибыл он в край со своей командой, где, помимо прочих, был и начинающий литератор, пишущий под псевдонимом «Казак Луганский» - Владимир Даль, назначенный чиновником для особых поручений при губернаторе. Должность обязывала, и бывшего военного моряка, бывшего врача, а ныне чиновника сразу же отправляют «в поле» - знакомиться с краем ногами и узнавать обстановку на месте. Намотав в седле более двух тысяч верст, через месяц Даль возвращается в Оренбург и тут Ее Величество Литература вновь решила напомнить о себе. В Оренбург – «нежданный и нечаянный» - прибывает его давний знакомец, поэт Александр Пушкин. По тем временам Пушкин в Оренбурге – куда круче, чем сегодня «Манчестер Юнайтед» в Ростове. Провинциальные фанатки солнца русской поэзии натурально сходили с ума: «Две знакомые барышни узнали от нее (молодой жены Даля – ВН), что Пушкин будет вечером у ее мужа и что они будут вдвоем сидеть в кабинете Даля. Окно этого кабинета было высоко, но у этого окна росло дерево; эти барышни забрались в сад, влезли на это дерево и из ветвей его смотрели на Пушкина, следили за всеми его движениями, видели, как он от души хохотал; но разговора не было слышно, так как рамы были уже двойные». Кстати, по мнению В. Соллогуба, именно в ходе этого визита и возник сюжет одной очень известной пьесы. В Оренбурге Пушкин «узнал, что о нем получена гр. В. А. Перовским секретная бумага, в которой последний предостерегался, чтоб был осторожен, так как история пугачевского бунта была только предлогом, чтобы обревизовать секретно действия оренбургских чиновников». Пушкину об этом со смехом рассказал Даль, а потом и сам Пушкин пересказал байку Гоголю.
Смех смехом, но под Перовского, похоже, действительно кто-то копал. И проявилось это именно в сфере внешней разведки. В России тогда не было спецслужбы, занимавшейся подобной деятельностью, в Оренбурге, например, сбором различных сведений политического, экономического и военного характера занимались три структуры, относившиеся к разным ведомствам. Это Оренбургская пограничная комиссия (министерство иностранных дел), штаб Отдельного Оренбургского корпуса (военное министерство) и Оренбургский таможенный округ (министерство финансов). А вот координировал их разведывательную деятельность губернатор края, он же сводил воедино всю собранную информацию для окончательной оценки и принятия решений, докладывал остановку в Петербург и ставил первоочередные задачи на местах.
Перовский, едва успев принять дела, решает качественно усилить разведывательную деятельность, и посылает в Азиатский департамент МИДа секретное послание, в котором предлагает отправить в среднеазиатские ханства российского агента, причем «потребность сия кажется сделалась еще необходимее с появлением в Бухаре и Хиве двух путешествовавших англичан». На эту роль Перовский предлагает портупей-прапорщика Ивана (Яна) Виткевича, полиглота и человека невероятной биографии.
Ян Виткевич был сыном литовского шляхтича, и, между прочим, родным дядей польского писателя, теоретика искусств и художника Станислава Виткевича. Того самого, в честь которого польский Сенат объявил 2015 год годом Виткевича. В неполные 14 лет за участие в тайной польской антиправительственной организации «Черные братья» Ян Виткевич был приговорен судом к пожизненной сдаче в солдаты и отправлен в Оренбург, в Орскую крепость. Перспектива гнить в солдатах до гробовой доски выглядит малопривлекательно, особенно в столь юном возрасте. Виткевич решает бежать из Оренбурга через Индию, и, готовясь к побегу, учит фарси и тюркские языки - разговорные узбекский и казахский и литературно-письменный чагатайский. У юноши оказались феноменальные лингвистическое способности (в неполные 30 лет Виткевич свободно владел 16 языками) и вскоре на всех этих восточных языках он говорил без малейшего акцента.
Все изменила встреча с путешествовавшим по России известным натуралистом Александром Гумбольдтом. Познакомившись поближе к приставленным к нему в качестве переводчика носатым солдатом и проникшись к нему искренним сочувствием, Гумбольдт принялся оббивать пороги высоких кабинетов в Оренбурге и Петербурге, в итоге добившись своего. Виткевич был произведен в унтер-офицеры и переведен на работу в ту самую «шпионскую» Оренбургскую пограничную комиссию, где вскоре стал лучшим полевым агентом и лучшим знатоком «туземного населения». С местным населением Виткевич в основном и работал, приводя их в священный трепет своим знанием шариата и умением цитировать Коран наизусть страницами.
Перовский быстро оценил огромный потенциал Виткевича в качестве разведчика и, предлагая его кандидатуру, писал: «... в течение десятилетнего пребывания своего в здешнем крае прилежно обучался татарскому и персидскому языкам, на первом говорит весьма свободно, а на втором объясняется без нужды, одарен отличными умственными способностями, был послан неоднократно в киргизскую степь по поручениям, которые всегда исполнял удачно и благоразумно, сделал навык к трудным в степи путешествиям и по молодости, здоровью, сметливости и знакомству с ордынцами имеет все свойства к тому, чтобы совершить путешествие в Бухарию и обратно с желаемым успехом... Путешествие сие хоть и сопряжено с опасностью, но она весьма уменьшается вышеописанными свойствами Виткевича и знакомством его с караванными вожаками».
Аргументируя необходимость отправки агента происками англичан, Перовский даже не подозревал – насколько он был прав. Упомянутые в письме «два англичанина» - полевые агенты Ост-Индийской компании Уильям Муркрофт и Джордж Требек посещали Бухару восемь лет назад, в 1825 году и были убиты на обратном пути. Однако именно сейчас в Центральной Азии всходила звезда юного лейтенанта Александра Бернса – разведчика божьей милостью и двоюродного племянника великого шотландского поэта Роберта Бернса. Посетив Кабул и Бухару в прошлом, 1832 году, ныне он в Лондоне наслаждался заслуженной славой. Кстати, написанная Бернсом во время морского путешествия книга стала одним из самых нашумевших бестселлеров своего времени, только первое издание принесло автору невиданную сумму - £800.
Тем временем в Оренбург пришел ответ из Петербурга – кандидатуру Виткевича зарубили из-за политической неблагонадежности. Как сообщал Перовскому военный министр граф Чернышев в письме от 11 октября 1833 года: «Его Величество хотя и изволит признать прежние поступки его (Виткевича — ВН), за которые он назначен на службу рядовым в Оренбургский Отдельный корпус, следствием его тогдашней молодости, но находя неудобным вверять столь важное поручение подобному лицу, не имеющему при этом офицерского чина, высочайше представляет Вам, милостивый государь, избрать для отправления в Бухарию другого опытнейшего и благонадежнейшего чиновника».
Делать нечего – начали искать замену. И она нашлась – в лице Петра Ивановича Демезона. Этот француз на русской службе работал переводчиком в Оренбургской пограничной комиссии. До этого он преподавал арабский и персидский языки в оренбургской Неплюевском военном училище и считался непревзойденным фехтовальщиком: Демезон многократно назначался судьей на состязаниях офицеров гвардии. Можете сами оценить – какие типажи тогда проживали в провинциальном Оренбурге. Демезон рискнуть согласился, получил инструкции напрямую от Перовского и осенью 1833 года отбыл с караваном казаха Алмата Тюлябергенова в Бухару под видом татарского муллы мирзы Джаффара. Вернулись они летом следующего 1834 года, выполнив – хоть и без блеска – задание, за что и были награждены. По настойчивому ходатайству Перовского П.И. Демезон получил орден Святой Анны III степени, а караван-баши Алмат Тюлябергенов, «способствовавший благополучию его поездки и возвращения» — серебряную медаль.
Меж тем «дело Виткевича» вовсе не закончилось. Кто-то как будто очень хотел подставить Перовского, причем именно посредством осужденного поляка. Письмо Чернышева, отклонившее кандидатуру Виткевича, было отправлено из Петербурга 11 октября. А 27 октября арестант Андрей Стариков, содержащийся в оренбургском тюремном замке, подал коменданту города генерал-майору Глазенапу донос о том, что оренбургские поляки, «будучи огорчены несчастным последствием польской революции», задумали убить Перовского, затем коменданта и всю военную и полицейскую верхушку города, после чего поднять мятеж и захватить Оренбург. Об этом Старикову якобы рассказал рядовой 5-го Оренбургского линейного батальона поляк Людвиг Мейер, сидевший в том же замке за попытку побега в казахскую степь. Главарями заговора назывались неизвестный француз и трое поляков - сотрудники Оренбургской пограничной комиссии Томаш Зан и Ян Виткевич, а также осужденный вместе с Виткевичем по делу «черных братьев» унтер-офицер 2-го линейного батальона Виктор Ивашкевич.
Разбираться с «делом поляков» Перовский отправил прекрасно знающего польский язык чиновника по особым делам В.И. Даля, и подпись нашего великого лексикографа стоит первой в протоколах допросов обвиняемых. Дело, как и ожидалось, оказалось выдуманным от начала до конца и развалилось еще при предварительном следствии. Но как минимум один результат оно принесло - Даль и Виткевич стали если не друзьями, то очень близкими приятелями. Как недавно было установлено оренбургскими историками, оба молодых человека вошли в ближний круг доверенных лиц Перовского. Так, именно в сопровождении Даля и Виткевича оренбургский губернатор в августе 1834 года совершил поездку в недавно заложенное Ново-Александровское укрепление на Каспии. А много лет прослуживший в Оренбурге (и активно участвовавший в Большой игре) генерал И. Ф. Бларамберг прямо пишет в своих воспоминаниях: «...Василий Перовский, после того как узнал Виткевича поближе, произвел его в офицеры, сделал своим адъютантом и посылал несколько раз в киргизские степи и даже два раза в Бухару».
Сразу хочу отметить, что в этом деле, как и во всяком, где замешана внешнеполитическая разведка, до сих пор хватает белых пятен. Причины понятны - тот же Даль в письмах сестре несколько раз отмечает, что не обо всех своих делах он может рассказывать в подробностях. Неоспоримо одно – будущий автор «Толкового словаря живого великорусского языка» непосредственно участвовал в разработке и осуществлении внешнеполитических проектов губернатора Перовского. Это видно из архивных материалов - как официальных документов, так и личных заметок и писем.
Но вернемся к Виткевичу. О том, что Перовский несколько раз отправлял Виткевича в Бухару, не информируя об этом Петербург, свидетельствует не только Бларамберг. Да и самая знаменитая бухарская миссия Яна Викторовича 1835-36 года происходила как минимум странно. Хотя бы потому, что идею о поездке Виткевича в Бухару и Хиву, о которой ходатайствовал матерый волк Большой игры, председатель Оренбургской пограничной комиссии Григорий Федорович Генс, Перовский официально отверг с негодованием. В результате Виткевича отправили вовсе не в Бухару, а в казахскую степь – для разбора взаимных претензий между казахскими родами. Самая что ни на есть рут... (продолжение должно быть)

Я ДОВОЛЬНО ДОЛГО БЫЛ В ОПАЛЕ
После смерти Хрущёва я довольно долго был в опале. Да и все сотрудники охраны Никиты Сергеевича в той или иной мере пострадали. Распределили нас по разным подразделениям, чтобы «не маячили». Однажды я встречаюсь с Анастасом Микояном. Он говорит: «Что-то тебя редко видно? Кто это?» и пальцем наверх показывает. Я понял вопрос, говорю: «Да, всё нормально». Он: «Кто это?» Я снова: «Да всё нормально, Анастас Иванович». Он говорит: «Мне очень приятно тебя видеть». А сам он, правда, тоже уже почти не у дел был, поскольку дружил с Хрущёвым…+
Я занимался, как говорят, «работой с документами» около года, наверное. Потом пришёл к нам новый начальник управления, Антонов. А у нас в управлении работало довольно много женщин. Он же, как разведчик, любил с женщинами разговаривать, считал, что у женщины можно всё выпытать, все служебные взаимоотношения выяснить. То, что мужики начальнику не расскажут, женщины сболтнут. И однажды одна дама, Чистякова её фамилия, сказала: «У нас есть Алексей Сальников, он работал непосредственно с Хрущёвым, всё в опале сидит и сидит». А тот, как настоящий профессионал, среагировал. И я начал потихоньку всплывать. Так и попал к Косыгину. Вышел на работу и опять пошёл в гору. Антонов прекрасно понимал, что для подготовки сотрудника к выполнению таких обязанностей, как у меня, нужно много лет. И не факт, что эта подготовка будет удачной. Поэтому, видимо, и дал мне «зелёный свет». А могли бы меня просто забыть или уволить…+
Алексей Николаевич знал меня по работе у Хрущёва, я тоже имел представление о том, что он за человек. Но всё равно приходилось притираться друг к другу. Для сотрудника, занимающегося глубоко личными делами и обеспечивающего самые необычные нужды руководителя, полный контакт и взаимопонимание необходимы. Я помню случаи, когда у других руководителей офицеры охраны, выполнявшие подобные моим функции, менялись по несколько раз. Со временем Косыгин меня изучил и доверял мне. Например, чемодан с его личными вещами мог открывать только я. Если лежат носовые платки, например, и их нужно постирать, он должен найти их чистыми и именно там, где они лежали. Точно так же и с остальными вещами. Вы попробуйте взять свой чемодан с вещами, вывалить из него всё, а потом собрать заново, но так, чтобы каждая вещь лежала именно там, где была до этого. Получится? Сомневаюсь…

Косыгин осматривает первый экземпляр автомобиля ВАЗ-2103


НАПАДЕНИЕ НА КОСЫГИНА В КАНАДЕ
 В отличие от многих других советских руководителей, Алексей Николаевич одевался со вкусом, хотя и несколько консервативно. Костюмы сидели на нём хорошо, проблем с походкой у него не было, так что выглядел он всегда презентабельно. Костюмы ему, как и другим руководителям, шили на заказ в ателье на Кутузовском, а закройщики снимали мерки на работе. Обувь он, в отличие от Хрущёва, любил не на микропорке, а на кожаной подошве, более элегантную и лёгкую. Шили ботинки ему в нашем ателье на «Кировской», в Комсомольском переулке. Косыгин часто спрашивал меня, какой костюм ему идёт, какой не идёт, какая рубашка подходит лучше. Но были и другие нюансы, за которыми мне приходилось следить…+
При нашей работе нужно было изучать своих охраняемых, их характер, привычки. Косыгин, например, очень не любил, чтобы около него маячили, крутились. Привыкал к тому, что всё делал один знакомый доверенный человек. И домашние знали эту его особенность. Как-то раз я погладил ему костюм и собрался отнести. Тут заходит Николай Николаевич Карасёв, начальник охраны, хватает костюм и несёт. А Людмила, дочка, увидела и говорит: «Николай Николаевич, ты что, гладил этот костюм, что несёшь его? Кто гладил, тот пусть и заносит!» Конечно, очень непросто было с ними.+
В жизни первых лиц государства каждая мелочь приобретает значение. Ведь они представляют свою страну, и по ним, в том числе по их виду, часто судят об общем уровне. А мелочей было много…  Как-то раз мы были на Кубе. В резиденцию Косыгина должен был приехать Фидель Кастро. И вдруг появляется расстроенный Алексей Николаевич и говорит мне: «Алёша, должен Фидель приехать, а я себе пятно посадил на светлых брюках!» Я отвечаю: «Давайте я быстренько сделаю!» Он снял брюки, я их забрал, постирал, боржомчиком, порошком, потом быстро под утюг. Принёс, он их надел, вышел и говорит дочери, сопровождавшей его во время визита: «А правда у нас Алёша хороший?» Людмила говорит: «Да, да, он и за мной ухаживает, платья мне гладит для приёмов». Так что приходилось быть мастером на все руки.+
Вы помните, был известный случай, когда в Канаде, в Оттаве, во время прогулки с премьер-министром Трюдо какой-то хулиган бросился к Косыгину и схватил его за грудки? Наши сотрудники, правда, быстро его блокировали тогда. Вместе с канадским премьером Алексея Николаевича отвели в здание парламентского комплекса, где у Трюдо был свой кабинет. Больше всего наш глава правительства переживал, что у него на пиджаке две пуговицы оторвали. Я потом собственно эти пуговицы и пришивал, благо всё, что нужно, было у меня с собой…+
На всякий случай приходилось возить с собой многое. Во время визита в Афганистан для встречи с королём Косыгин должен был быть в чёрном костюме. Но брюки оказались великоваты. Он мне говорит: «У тебя подтяжек нет?» А у меня в чемодане на всякий случай лежали, хотя Алексей Николаевич их обычно не носил. Потом Клавдия Андреевна, супруга Косыгина, меня на одном мероприятии увидела и говорит: «Алёша, спасибо тебе, что ты Алексея Николаевича выручил!» Значит, и ей он это рассказал.

Кукурузу выращивал не только Хрущёв, но и Шеварднадзе. Абхазия, конец 1970-х


ДЕВОЧКИ, Я ЗЛАЯ, КО МНЕ НЕ ПОДХОДИТЕ!
Алексей Николаевич Косыгин рассказывал мне о том, как началась его семейная жизнь. Он учился в Питере в Институте лёгкой промышленности. И именно там познакомился с будущей супругой Клавдией Андреевной. Косыгин был из бедной семьи, отец у него кузнец, мать умерла при родах. Ну и влюбились они друг в друга. Она говорит родителям: «Хочу за него замуж!» А те – категорически против. Они имели какое-то образование. По-моему, инженерами были. И вот он по распределению уезжает на Север на практику. Она узнала, куда его распределили, – и следом за ним. И там они сошлись «практику проводить». И приезжают после практики, а она уже беременна. Людмила у неё в животике. Родителям деваться некуда, дали разрешение. Вот так Алексей Николаевич и женился.+
Косыгин очень любил свою супругу и при удобном случае всегда подчёркивал её высокий интеллектуальный и профессиональный уровень. Говорил мне: «Алёша, а ты знаешь, что, когда Клавдия Андреевна работала на верфи, ей генералы честь отдавали?» Клавдия Андреевна была своеобразная женщина. Высокая, красивая. А дома ходила по-простому, в спортивных штанах. И прекрасно контролировала свой непростой характер. Приезжает иногда домой и кричит обслуге: «Девочки, я злая, ко мне не подходите!» Проходит какое-то время, она кричит: «Девочки, от меня отошло!»+
Она, кстати, вносила серьёзный вклад в работу своего супруга. И её действия по «женской программе», когда жёны первых лиц общаются между собой, часто имели большое значение. Однажды, когда мы были в Каире, супруга Алексея Николаевича встречалась там с женой Президента Египта Насера. Та довольно хорошо понимала по-русски. И, когда они приехали в резиденцию, чтобы отправиться вместе на Красное море, я их обеспечил вином «Лыхны», конфетами, закусками – в общем, всем необходимым. Они проводили там свои переговоры, после которых она говорит: «Алёша, мы с тобой сделали сегодня больше, чем МИД!»+
Алексей Николаевич был, как сейчас говорят, трудоголиком. В отличие от Брежнева и других, он мог засидеться в Кремле до позднего вечера. Клавдия Андреевна тогда ему звонит: «Алёша! Я одеваюсь, иду к проходной!» Он быстренько собирается и едет…+
В 1968 году Клавдия Андреевна тяжело заболела и весной слегла. Лечилась она в Кремлёвской больнице, и почти месяц Алексей Николаевич ездил к ней, даже ночевал там. То есть с работы – в больницу, а утром оттуда – на работу. А 1 мая уехал на демонстрацию и парад, где ему и сообщили, что она умерла. Наши сотрудники говорили, что у него на лице ни один мускул не дрогнул. Зато потом, в больнице, он дал волю слезам…+
Память о Клавдии Андреевне он хранил бережно, всегда просил положить ему в чемодан рубашку, которую она ему подарила, хотя и не надевал её. И переживал, конечно. Возвращался с работы он одним маршрутом: из Кремля на машине полкилометра до почтамта на Новом Арбате, а потом – пешком до булочной около кинотеатра «Октябрь», где покупал домой половинку бородинского хлеба. Шёл, кстати, с одним-двумя охранниками, не привлекая к себе внимания. А на машине из Кремля ехал, чтобы не проходить пешком улицу Грановского (сейчас это Романов переулок), где они с Клавдией Андреевной много лет жили…

Алексей Сальников. В те годы аэропорт «Внуково -2» выглядел попроще


ВОТ ТЫ, АЛЁША, МЕНЯ РУГАЛ, А Я НЕ СЛУШАЛСЯ…
Никакой специальной диеты Алексей Николаевич не соблюдал, ел в принципе всё. Разве что свои пищевые привычки у него были. Утром всегда ел каши, особенно любил геркулесовую. С вареньем, с маслом. У него, как ни у кого, где бы ни был, на завтрак – овсянка. Я приучил Хрущёва и Косыгина пить натуральные свежевыжатые соки. Конечно, таких соковыжималок, как теперь, не было, так что приходилось выкручиваться.+
Апельсины – руками выжимали. Дважды в день, в 11 и 17 часов, я поил их соком. Кто бы там ни был у них в это время. Конечно, если не король какой или королева, а кто-то обычный, министр, например, я на двоих сок приносил. А если кто-то суперважный, то просто ставил в комнате отдыха. Членов семьи тоже поил. Смородиновым соком, виноградным.+
На официальных приёмах Косыгин ел красиво, как положено по этикету. Были иногда моменты, которые ставили его в тупик, например, когда осенью 1971 года в Оттаве на закуску им с канадским премьером подали устриц. Но справился ведь… А вот когда он был один, дома, то любил есть по-простому, руками. И мясо, и овощи тоже…+
Во время зарубежных поездок все продукты приходилось на всякий случай возить с собой. Я с Косыгиным ездил по азиатским и африканским странам, там страшно есть, да и нечего иногда. Так что приходилось ограничиваться чем-то знакомым. Но у меня с собой термос всегда был. Зайдём где-нибудь руки помыть, а за эти 10–15 минут он хоть чуть-чуть, но своего чистенького съест. Чтобы кто-то задумывал его умышленно отравить – вряд ли, но отравиться незнакомой едой можно запросто.+
Кстати, говорят, что виски помогает «укреплять желудок» в экзотических странах. Нет, это не так. Лучше всего минут за пятнадцать до еды выпить свежевыжатого сока. Тогда в желудке образуется желудочный сок, который всё естественным образом дезинфицирует. А виски не всегда и не всем помогает.+
Что касается алкоголя, у нас из вин использовали грузинские «Твиши», «Цинандали» «Гурджаани», «Напареули», «Киндзмараули», «Ахмета», «Телиани», молдавские красные вина. Алкогольные напитки закупали через специальную организацию «Курортторг», а потом привозили на базу. Водки «Столичная» и «Московская» были московского завода. Вина проверялись, по паре бутылок из серии. Врачи проверяли, цвет, осадок… Иногда, правда, бывали казусы. Открыли банку, а в ней осколки стекла в овощных консервах, рентген-то их не показывает. Зарубежные напитки пили в основном за границей.+
Косыгин в коньяках и винах разбирался. Во Франции мы были и на заводах, где шампанское делали, он мог оценить качество. Говорят, что Косыгин любил молдавский коньяк. Нет, не молдавский, а дагестанский. Дагестанский, насколько я помню, «Юбилейный».  Когда мы ездили в командировку, я всегда заказывал несколько бутылок этого коньяка. Он дарил его гостям. А сам говорил, что он ему напоминает французский «Наполеон». Даже, можно сказать, рекламировал его и французам дарил. Очень тонкий вкус был, приятный. Кстати, мог на ночь, как говорится, «зубки пополоскать» коньячком.+
Уследить за первыми лицами и ограничить их в чём-то было сложной задачей. Иногда они могли и сами себе налить. Но зависело всё от статуса обеда. Чтобы Косыгин напился, что называется, допьяна, я не видел. Но иногда бывало, что увлекался. Вижу, что Алексею Николаевичу хватит уже, говорю ему, что, может быть, чай вместо коньяка налить, а он: «Сам решу!» Когда осенью 1980 года я навещал его в больнице, он говорил: «Вот, Алёша, ты меня ругал, а я тебя не слушался, теперь слушать буду…» Но тогда уже поздно было, к сожалению…

Председатель Совета Министров с сотрудниками «девятки» на привале


Я ЗАБРАЛ ДЛЯ КОСЫГИНА БРИТВУ «ЖИЛЛЕТТ»
Особой роскоши в поездках Косыгин ни себе, ни обслуге не позволял. Почему иногда мне в командировках и готовить приходилось? Косыгин был очень экономным. Едем в командировку. Он: «Дайте список! Зачем две стенографистки? Одну! Зачем столько охраны?» Если я числился по нашей должности, он менял: «Сотрудник по особым поручениям Председателя Совета Министров». Мелочёвка вроде, но такая у него была особенность…+
Насчёт охраны он всегда был очень щепетилен, понимал, что стоит это мероприятие дорого. Кстати, отдельно жён и детей первых лиц не охраняли. Если кто-то из зарубежных лидеров в гости приезжал, выделялись специальные люди для охраны. Первые леди тогда ездили в сопровождении наших сотрудников. Либо был с ними комендант дачи и водитель, либо выделяли ещё кого-то. Но это не специально прикреплённые…+
Командировочные у нас были следующие: базовый размер – 11 долларов в день. Но Алексей Николаевич, например, зачёркивал цифру и писал 60%. И получали все по 5–6 долларов, в зависимости от страны. Тогда это, правда, было значительно больше, чем сейчас. Хорошие джинсы, к примеру, можно было купить. У него у самого были такие же командировочные. Я это знаю потому, что он часто давал мне свои деньги, чтобы я купил его жене, дочери, внучке какие-то мелочи. Помаду, туалетную воду, например.+
Некоторых вещей у нас просто не было, даже в «Берёзках». В Йемене, в резиденции, где мы жили, он глазами показал мне на самый современный станок «Жиллетт». Я его из этой резиденции просто забрал. Понял намёк, называется…+
Наличных денег никто из первых лиц с собой не носил. Помню, как в Оренбурге, где мы с Косыгиным были в командировке, я говорю: «Алексей Николаевич, там, в магазине оренбургские платки и носки есть». Он спрашивает: «Хорошие?» Я говорю: «Да!» Он спрашивает ещё раз: «Хорошие?» «Да». «Откуда ты знаешь?» Я говорю: «За ними охотятся все, они редкие». Он спрашивает: «У тебя деньги есть с собой?» Я говорю: «Есть». Он: «Возьми женщинам, я тебе в Москве отдам». Я знал, что нужно троим покупать: Людмиле Алексеевне, внучке Татьяне и жене внука Наташе. Купил, а потом в Москве он мне эти деньги отдал.+
Косыгину я покупал рубашки, отрезы ткани для костюмов. В Финляндии на Рождество жена посла спрашивает: «Что Косыгину подарить?» Я говорю: «Носочки тёпленькие. И незаметно, и приятно».+
Что касается заработной платы первых лиц, то всё было отлажено. Им конверт принесут, они его в сейф положат – и всё. А потом, когда домой поедут, как-нибудь заберут кучку скопившихся конвертов. Косыгин, кстати, часто сам за многое расплачивался. Например, когда ремонт дачи в Архангельском делал, он отдал деньги на мебель. Хотя должна была мебель бесплатная быть. Партийные взносы сами не платили, просто их удерживали из зарплаты.+
Сегодня часто говорят, что якобы партийные руководители не знали цен, не знали, что сколько стоит. Косыгина это точно не касалось. Он и по работе всё знал, и в магазины заходил, иногда даже с зарубежными гостями, с Урхо Кекконеном, например.+
Косыгин любил автомобили, знал, сколько они стоят, даже умел водить машину, но никогда не ездил сам. Ему иногда дарили транспортные средства, но он по большей части передавал их к нам в Гараж особого назначения (ГОН). На него лично был зарегистрирован «Мерседес», но находился он в ГОНе, и Косыгин на нём никогда не ездил. Судьба этой машины мне неизвестна.+
Иногда рассказывают о якобы «затратном» увлечении Алексея Николаевича. Я имею в виду то, что ему приписывают самую большую в СССР коллекцию джазовых пластинок. Насчёт того, что Косыгин сильно увлекался джазом – легенда. Любил Шульженко. Алексей Николаевич любил классику и джаз, но в живом исполнении. Во всяком случае, игру на рояле своего зятя Джермена Гвишиани дома с удовольствием слушал. У зятя пластинки точно были, он в своё время по молодости даже сам играл в каком-то джазовом коллективе…

ОСТАВЬТЕ МНЕ АЛЁШУ…
Я провёл рядом с Косыгиным пятнадцать лет. Прекрасно помню тот момент, когда я понял, что он будет вынужден уйти со своего поста. Он, ещё не восстановившись после микроинсульта, случившегося летом 1978 года, был вынужден ездить в командировки по таким странам, что и здоровому выдержать трудно: Индия, Эфиопия… И, вернувшись в Москву, баллотировался в депутаты Верховного Совета. Обычно руководителям его уровня предоставлялся для встречи с избирателями Большой театр. И позвонил мне начальник охраны: «Алексей Николаевич просит, чтобы ты был в Большом театре». Иду с работы в театр. И почему-то вспомнил, что как-то подарил Алексею Николаевичу коньяк в стеклянном бочонке, когда у него был день рождения. А он, встретив меня, говорит: «Вот когда я выздоровлю, мы соберёмся на даче и разопьём твою бутылочку!» На встречу приехал Гришин, ещё несколько человек из руководства. А первый заместитель Косыгина Тихонов, который тоже был в зале, к своему патрону даже не подошёл. Такие вещи просто так не делаются. В таких случаях в России говорят: «Чует кошка, чьё мясо съела».+
Тихонов, который очень хотел стать премьером, звёзд с неба, что называется, не хватал. Я помню, приехала австрийская делегация во главе с канцлером, поговорили они с Тихоновым, гости садятся в машину, разговаривают. А мой друг-переводчик переводит мне слова канцлера: «Был один настоящий бизнесмен, человек, с которым можно иметь дело, – это Косыгин. Больше таких, наверное, не будет».+
Алексей Николаевич прекрасно понимал, что, кроме него, с нашей экономикой в то время никто справиться не мог. Но понимал и то, что он не первое лицо, а второй человек в государстве. И вёл себя соответственно. Как-то мы были в Югославии. Я присутствовал на приёме в нашем посольстве. А после приёма Косыгин меня спрашивает: «Тебе приём понравился?» Я говорю: «Всё понравилось, кроме одного. Югославы в выступлениях хвалили вас за развитие торговли, благодарили за укрепление экономических связей, а вы, когда выступали, делали реверансы в сторону Брежнева». Алексей Николаевич поглядел на меня и только приложил палец к губам: «Молчи, мол». Николай Васильев, заместитель начальника охраны Хрущёва, когда того отправили на пенсию, поработал с ним, потом послужил в 18-м отделении, а дальше стал работать у Подгорного. И вспоминал, что того буквально бесило превосходство Косыгина. Например, за Брежневым по протоколу должен идти Алексей Николаевич, глава правительства, а Подгорный – сзади. Так он всегда норовил вперёд Косыгина пролезть. Рвал и метал, что называется, когда ему это не удавалось. А Косыгин знал это и в принципе внимания на это не обращал. На самом деле Брежнев с Подгорным Косыгина боялись, понимая, что интеллектуально он гораздо выше их двоих вместе взятых, а уж по объёму накопленных экономических знаний и умению ими распоряжаться ему равных не было.+
Первым противником Косыгина был Тихонов, а вторым человеком, который повлиял на отставку Алексея Николаевича, был Кириленко, человек близкий к Брежневу. Уже в больнице на Мичуринском Косыгин при мне спрашивал себя вслух: «Что я ему сделал? Что сделал?»+
В тот короткий период 1980 года, когда Алексей Николаевич был на пенсии, мы были в Индии с Брежневым. У меня было немного денег, командировочных, а я знал, что Косыгин очень любит кокосовые печенья. Купил их, да ещё супруга нашего посла мне небольшой запас дала. Приезжаю, звоню Людмиле Алексеевне: «Я из Индии приехал, Алексею Николаевичу к чаю любимые печенья привёз». Она говорит: «Спасибо тебе. Я сейчас машину пришлю». А потом и сам Алексей Николаевич меня поблагодарил. Он был на пенсии, уже не мой хозяин, но я его любил и уважал.+
Когда Косыгин стал пенсионером, Карасёва, начальника охраны, от него убрали, остался он один. И за несколько дней до смерти попросил меня прийти. Говорит: «Алёша, Карасёва отбирают, помощник тоже со мной работать не захотел. Алёша, ты согласишься со мной остаться? Мы с тобой будем гулять, в театр ездить. Всё время будем вместе. Людмила Алексеевна и все члены семьи очень будут рады. Я, правда, говорил Королёву (начальник 9-го управления КГБ. – Ред.): «Оставьте мне Алёшу», а тот отвечает: «Он теперь у нас большой начальник!» Я-то ведь служил в «девятке» и думаю: «Придётся мне из КГБ уволиться, переходить на гражданку, в систему Совмина». Тема для размышлений была, а времени нет. И я говорю: «Алексей Николаевич, насчёт начальника, не слушайте, я согласен!» И буквально считаных дней не хватило для того, чтобы меня перевести.+
Конечно похороны Косыгина не были такими тайными, как хрущёвские, куда даже его близким не всем удалось попасть. Но, поскольку умер он накануне дня рождения Брежнева, 18 декабря 1980 года, тело три дня пролежало в морге. И никто не сообщал ни нам, ни родным о том, где будут организованы похороны. Сказали только 21 декабря, когда вся страна уже об этом знала из сообщений «Голоса Америки». А на прощание с Алексеем Николаевичем, организованное в Центральном Доме Советской армии, пришло несколько сот тысяч человек…

Бомба в утятнице

Бомба в утятнице

Были опрошены сотни свидетелей, но ни единой зацепки найдено не было. Вся надежда была на взрывотехников, которые собирали мельчайшие осколки от сработавших устройств. Для того, чтобы ничего не пропустить, даже топили снег в специально привезенной полевой кухне.
Первая серьезная улика у объединенной оперативно-следственной группы, которой руководил генерал-лейтенант Вадим Удилов, появилась благодаря судебным медикам. В теле одного из убитых нашли довольно странный осколок металла, окрашенного в синий цвет. В Советском Союзе было много стандартных вещей и товаров, и, в данном случае, это оказалось благом. Осколок был идентифицирован как часть ручки утятницы.
Взрывотехники установили, что самодельное взрывное устройство было спрятано в чугунной утятнице. В устройстве находилась смесь из тротила и аммиачной селитры весом около килограмма. После установки внутрь часового механизма крышку утятницы террористы накрепко прикрутили к корпусу с помощью гаек и болтов, после чего прошлись по ним сваркой.
Кроме того, были обнаружены остатки бежевой дорожной сумки, в которой и помещалось взрывное устройство.

Находка в Ташкенте

Последствия взрыва между станциями «Измайловская» и «Первомайская»

Дальше началась масштабная поисковая работа по всему Советскому Союзу. Было установлено, что экспериментальная партия таких утятниц была выпущена в Харькове, и разошлась по Украине и Закавказью.
Эксперты КГБ по клочку дорожной сумки установили, что сумку сшили из кожзаменителя, выпускающегося в Горьковской области. Но найти фабрику, которая произвела сумку, не получалось. До тех пор, пока молодой сотрудник КГБ в Узбекистане, дежуривший в аэропорту Ташкента, не обратил внимания на женщину с сумкой, похожей по описанию на ту, в которой была бомба. Парень срочно купил женщине новую сумку, а эту забрал у нее и передал руководству. На ярлыке в качестве производителя значилась Ереванская кожгалантерейная фабрика.
К этому времени в списке «подозреваемых» городов оставались Ереван, Ростов-на-Дону и Харьков. В итоге глава КГБ Юрий Андропов отправил целый самолет оперативников, чтобы «прочесать» столицу Советской Армении.
Рассказ о работе спецслужб получается не самым длинным, но в реальности, несмотря на мобилизацию всех сил, на то, чтобы выйти на ереванский след, потребовалось несколько месяцев.

Подвиг капитана Курашина

Последствия взрыва в вагоне московского метро

А 2 ноября 1977 года на Курском вокзале обнаружилась бесхозная сумка. В ней оказалась еще одна бомба, подобная тем, что сработали в январе. На какое-то время сотрудники милиции растерялись, но ответственность взял на себя офицер по фамилии Курашин. Он вынес сумку в безопасное место, где она дождалась прибытия взрывотехников. Капитан Курашин позднее был награжден орденом Красной Звезды. Как установили эксперты, бомба на Курском вокзале не сработала из-за «севшей» батарейки.
Помимо бомбы, в сумке нашли синюю спортивную куртку с олимпийской нашивкой из Еревана и шапку-ушанку. На шапке обнаружили несколько чёрных волос.
В линейные отделы внутренних дел на транспорте была отправлена ориентировка: проверять всех брюнетов без верхней одежды с черными вьющимися волосами.
В третьем вагоне поезда № 55 «Москва — Ереван» в районе административной границы Грузинской и Армянской ССР был обнаружен неизвестный молодой человек без верхней одежды, дорожных вещей и документов. Его задержали с приятелем, который ехал вместе с ним.

Исполнители и «мозг»



Задержанные не смогли ответить на простой вопрос — зачем они ездили в Москву. Личность пассажиров была установлена достаточно быстро. Ими оказались 28-летний рабочий Акоп Степанян и 23-летний художник Завен Багдасарян. Их доставили в Ереван, провели обыски в квартирах, при которых нашли дополнительные улики, в том числе элементы взрывных устройств. Позже мать Степаняна опознала сумку, в которой находилась бомба, как сумку сына.
Степанян и Багдасарян, поняв, что полностью изобличены, дали показания на третьего участника группы — Степана Затикяна. Именно Затикян был «мозгом» террористов, организатором и идейным вдохновителем группы. После ареста Затикяна удалось полностью восстановить картину преступления.

Националист объявляет войну

Степан Затикян, организатор террористических актов

Затикян уже был судим по политической статье. Окончив школу с золотой медалью, в институте он вместе с художником Айканузом Хачатряном и студентом Шагеном Арутюняном основал нелегальную «Национальную объединённую партию Армении». НОП была националистической группой, ставившей целью создание независимой Армении с включением земель Турецкой Армении. Группа развила активную подпольную деятельность, имела собственную типографию и выпускала газету «Парос» («Маяк»).
НОП была создана в 1966 году, а в 1968 году чекисты раскрыли эту группировку националистов. Основатели и активные члены НОП были осуждены за «антисоветскую агитацию и пропаганду» и за участие в «антисоветской организации». Приговор Затикяну был не слишком суровым — вновь на свободе он оказался в 1972 году.
Подельники Степанян и Багдасарян утверждали, что в заключении бывший студент «подвинулся» на националистических идеях и бредил идеями наказания русских за «угнетение армянского народа».
Затикян устроился на завод, обзавелся семьей, но не успокоился. В 1975 году он направил в Верховный Совет заявление, в котором он отказывался от советского гражданства и просил предоставить ему возможность выехать в любую несоциалистическую страну. Вместе с заявлением он послал и свой паспорт. Ответа Степан Затикян не получил. Его паспорт был переслан в КГБ. Чекисты пригласили его на беседу, но он отказался.
Тогда паспорт передали в милицию, куда вызвали жену Затикяна, вручив ей документ мужа.
Уже после взрывов в Москве его вызывали на профилактическую беседу в КГБ, но «профилактикой» дело и ограничилось. Степанян и Багдасарян уверяли, что Затикян втянул их в подготовку теракта угрозами. Сам организатор группы в Москву не выезжал, переложив всю самую грязную работу на подручных.

Террорист и правозащитник

Академик Андрей Дмитриевич Сахаров на даче в Жуковке

Процесс над террористами в Верховном суде СССР проходил с 16 по 20 января 1979 года. Степанян и Багдасарян признали вину, Затикян не сознавался. Для него суд стал политической трибуной. «Я уже неоднократно заявлял, что я отказываюсь от вашего судилища и ни в каких защитниках не нуждаюсь. Я сам есть обвинитель, а не подсудимый. Вы не властны меня судить, поскольку жидороссийская империя — не есть правовое государство! Это надо твёрдо помнить», — вещал он.
Теракты в Москве вдохновили советских диссидентов. 12 января 1977 года Андрей Сахаров обнародовал «Обращение к мировой общественности», в котором говорилось: «Я не могу избавиться от ощущения, что взрыв в московском метро и трагическая гибель людей — это новая и самая опасная за последние годы провокация репрессивных органов. Именно это ощущение и связанные с ним опасения, что эта провокация может привести к изменению всего внутреннего климата страны, явились побудительной причиной для написания этой статьи. Я был бы очень рад, если бы мои мысли оказались неверными. Во всяком случае, я хотел бы надеяться, что уголовные преступления репрессивных органов — это не государственная, санкционированная свыше новая политика подавления и дискредитации инакомыслящих, создания против них „атмосферы народного гнева“, а пока только преступная авантюра определённых кругов репрессивных органов, не способных к честной борьбе идей и рвущихся к власти и влиянию. Я призываю мировую общественность потребовать гласного расследования причин взрыва в московском метро 8 января с привлечением к участию вследствие иностранных экспертов и юристов».

«Ошибка или умышленная фальсификация»

Завен Багдасарян

24 января Сахаров был вызван в Прокуратуру СССР, где ему предъявили официальное предупреждение об уголовной ответственности в связи со сделанным им «заведомо ложным и клеветническим» заявлением.
Когда террористы предстали перед судом, Сахаров и другие советские правозащитники полагали, что судят невинных. Позже лауреат Нобелевской премии мира в своей книге писал, что по утверждениям знавших Затикяна людей, террор в его принципы не входил. 30 января 1979 года Сахаров направил письмо Леониду Брежневу, требуя приостановки исполнения приговора и нового судебного разбирательства.
«Есть веские основания опасаться, что в этом деле имеет место судебная ошибка или умышленная фальсификация. Затикян не находился в Москве в момент взрыва в метро — много свидетелей могут подтвердить его алиби; следствие не проявило никакой заинтересованности в выяснении этого и других важных обстоятельств. Суд без всякой к тому необходимости был полностью закрытым и секретным, даже родственники ничего не знали о его проведении. Такой суд, на котором полностью нарушен принцип гласности, не может установить истину...», — писал «самый совестливый человек советской эпохи».

«Месть, месть и ещё раз месть»

Акоп Степанян

Спекуляции на тему того, что группа Затикяна не была причастна к терактам, продолжаются вот уже 40 лет. Многочисленные экспертизы в расчет не принимаются, как не приводится весомых доводов в пользу альтернативных версий.
Между тем, есть очень весомый аргумент в пользу официальной версии — после нейтрализации группы Затикяна террористических атак в Москве не было вплоть до распада СССР. Поверить в то, что это простое совпадение, может только очень наивный человек.
Последнее слова на суде Степан Затикян произнес по-армянски: «Передайте людям, что это были последние слова Степана: Месть, месть и ещё раз месть».
24 января 1979 года все обвиняемые были признаны судом виновными и приговорены к высшей мере наказания — расстрелу. 30 января Президиум Верховного совета СССР отклонил ходатайство о помиловании, и в тот же день приговор в отношении террористов был приведен в исполнение.

«ДУТЫЕ» АЛМАЗЫ
Пока существовала Веймарская республика (1919–1933), Берлин был шпионской столицей Европы, а торгпредство СССР – мозговым центром советской разведки, действовавшей на континенте. Управлял этим центром резидент Фельдбин, прибывший в январе 1928 года в Берлин под прикрытием сотрудника советского торгпредства Льва Лазаревича Фельделя.
Внушительные размеры здания торгпредства были внешним отражением скрытых масштабов конспиративных взаимоотношений между Советским Союзом и Германией после разрыва Веймарской республики с остальной Европой в 1922 году из-за заключения сделки с советским правительством (имеется в виду Раппальский договор, по которому Германия де-юре признала власть большевиков в России и предоставила ей статус наибольшего благоприятствования).
Появлению Фельдбина в Берлине предшествовало обнародование Первого пятилетнего плана (1928–1932), который предусматривал превращение СССР в индустриальную державу. Руководство ОГПУ, соразмеряя свою деятельность с планами ВКП(б), сформировало в ИНО еще одно подразделение – VII отделение, занимавшееся экономической разведкой. Его сотрудникам предстояло добывать то, что Комиссариат внешней торговли не способен был заполучить путем заключения легальных контрактов или через лицензирование германских промышленных технологий.
Растущий спрос в Советском Союзе на алмазы для режущих инструментов, используемых в нефтяной промышленности, заставил Комиссариат рассмотреть предложение Круппа о поставке недавно изобретенных его концерном «види» – так назывались искусственные алмазы (по-немецки «wiediamant», то есть «подобные алмазам»). Со своей стороны, Комиссариат тяжелой промышленности закупил партию «види» для пробы в бурильных операциях. Когда их утилитарные достоинства подтвердились, было решено заключить контракт с Круппом о строительстве в Союзе завода по производству промышленных алмазов. Но немецкие инженеры, приехавшие в Москву для заключения договора, заломили непомерную цену – десятки миллионов марок. Сталин приказал начальнику ОГПУ В.Р. Менжинскому  обеспечить страну искусственными алмазами. Тот, в свою очередь, дал задание берлинскому резиденту добыть секрет изготовления «види».
Выполняя задание, Фельдбин доказал, во-первых, что для него, опричника, добывание алмазов по приказу вождя – самое желанное действо на свете. Во-вторых, что он – не бездумный исполнитель, а умелый организатор замысловатых операций.
Первым делом надо было выяснить местонахождение завода-изготовителя, фамилии изобретателя и инженеров, отвечающих за производство. Для этого Фельдбин привлек надежного агента, доктора «Б» из Берлинской высшей технической школы, которого завербовал, еще работая в Париже. Агент выяснил, что завод находится в пригороде Берлина, и отправился туда на разведку. В пивной, что у проходной завода, за кружкой пива он пообщался с инженерами и техниками. Рассказал, что работает над монографией о твердых сплавах, но ему не хватает примеров их практического применения. Проникнувшись симпатией к доктору «Б», собутыльники порекомендовали ему обратиться к гросс-технику по фамилии Корнелиус, ответственному за процесс изготовления «види». Доктор «Б» с помощью прикормленного им информатора из берлинской полиции раздобыл домашний телефон Корнелиуса и, представившись, пригласил его пообедать в ресторане. Польщенный вниманием известного в научно-технических кругах ученого, раздобревший от дармовой выпивки Корнелиус без утайки поведал о технологическом процессе изготовления «види», а также сообщил имя и адрес изобретателя. Под большим секретом добавил, что недавно тот был уволен Круппом и, попав в «черный список», не может устроиться на работу по специальности.
Согласно отработанной Фельдбиным линии поведения, доктор «Б» перед изобретателем выступил «под чужим флагом»: представился посредником шведской фирмы, заинтересованной в создании установки по производству промышленных алмазов. Чтобы насолить Круппу и разрушить его монополию на производство «види», обиженный изобретатель всего за 10 тыс. марок согласился не только сделать доктору «Б» техническое описание процесса, но и оказать практическую помощь в сооружении печи для изготовления «види»…
По возвращении в Москву Фельдбина наградили орденом Красного Знамени и повысили по службе – он возглавил VII отделение ИНО. Без отрыва от производства осенью 1932 года он совершил бросок в США, где с помощью агента ОГПУ Саунд добыл подлинный американский паспорт на имя Уильяма Голдвина. Паспорт Фельдбин предполагал использовать для нелегальной работы в Европе. Там американский паспорт котировался очень высоко и был тем «золотым ключиком», что обеспечивал доступ в любые сферы.

КЕМБРИДЖСКАЯ ПЯТЕРКА
После неудачной командировки в Париж в 1933 году с целью создания там нелегальной резидентуры для проникновения во Второе бюро (военную разведку) французского генштаба, Фельдбин принял участие в разработке одной из самых масштабных операций ОГПУ – в формировании «Оксбриджа», кембриджско-оксфордской агентурной сети в Великобритании. В 1934 году он отбыл в Лондон в качестве нелегального резидента. Вот уж где его ждала удача – чего стоила одна только «кембриджская пятерка».
Кстати, открывшиеся в конце ХХ века факты свидетельствуют, что их – агентов из числа адептов Кембриджа и Оксфорда – было не пять, а неизмеримо больше. Оптимисты из МИ5 (британская контрразведка) полагают, что их было не более 30. Пессимисты из той же синекуры считают, что не менее 100. Ясно одно: ни английский истеблишмент, ни его контрразведка не заинтересованы увеличивать число разоблаченных «патриотов» Великобритании, работавших в пользу СССР. Поэтому по негласному джентльменскому соглашению между КГБ и Secret Intelligence Service (SIS) мы оперируем термином «кембриджская пятерка».
Ее организатором и тайным «крестным отцом» стал Фельдбин. И хотя на первом этапе контакт с ключевым агентом группы Кимом Филби, псевдоним Зенхен (Сынок), установил не он, но в конечном счете именно Фельдбин нес ответственность за руководство его работой. На правах резидента Фельдбин участвовал в привлечении к сотрудничеству и двух других – Дональда Маклина, Вайзе (Сирота), и Гая Берджесса, которому из-за его нетрадиционной любви к мужчинам Фельдбин присвоил псевдоним Мэдхен (Девочка). Эта троица, или, как они себя называли, «три мушкетера», наотрез отказывалась брать деньги, заявляя, что «наша культура не приемлет идеи корысти, так как вознаграждения умаляют подвиги».
По паспорту Уильяма Голдвина Фельдбин открыл в Лондоне фирму по продаже холодильников. Используя эту «крышу», он и связники, прибывавшие из Москвы, встречались с ядром кембриджской агентурной сети – с Филби, Маклином и Берджессом.
Увы, случайная встреча в октябре 1935 года с экс-коллегой, сбежавшим на Запад, сделала дальнейшее пребывание Фельдбина в Англии невозможным и вынудила его вернуться в Москву.
В 1935 году за достигнутые результаты в работе Фельдбин был награжден высшей наградой Советского Союза – орденом Ленина – и представлен к званию старший майор госбезопасности, что соответствовало армейскому званию генерал-майор. В том же году он издал книгу «Тактика и стратегия разведки и контрразведки», принятую в качестве учебного пособия всеми советскими разведшколами (пособие изъяли из учебного процесса в 1954 году, когда было установлено местонахождение перебежчика-резидента Фельдбина). Благодаря этому научному труду Фельдбин завоевал репутацию ведущего эксперта спецслужб СССР.
ТРИУМФАЛЬНЫЙ ЭНДШПИЛЬ
В 1936 году в Испании генерал Франсиско Франко поднял мятеж против демократично избранного правительства Народного фронта. Сталин вслед за открытым выступлением Германии и Италии на стороне франкистов (Гитлер послал в Испанию авиационный легион «Кондор» – 6 тыс. военных летчиков; Муссолини – экспедиционный корпус в 10 тыс. головорезов) принял решение оказать помощь республиканскому правительству и направил в Испанию советских военных советников и боевую технику.
В сентябре 1936 года Фельдбин (кодовое имя Швед) и его жена (псевдоним Жанна) прибыли в Испанию соответственно главой резидентуры и рядовым сотрудником. Резидент был самым высокопоставленным официальным советским представителем в Испании, которому подчинялся даже посол СССР в Мадриде, и не только отвечал за разведку и контрразведку в советских воинских частях, но и контролировал поставки советского оружия для республиканской армии (СССР поставил в Испанию 648 самолетов, 347 танков, 60 бронемашин, 1186 орудий, 340 минометов, 20 486 пулеметов, 497 813 винтовок, а боевую выучку там прошли более 4 тыс. советских командиров и специалистов).
Под руководством Фельдбина контрразведка республиканцев успешно вела тайную войну против германской, итальянской и английской спецслужб. По его наводке республиканские спецслужбы в декабре 1936 года арестовали двух сотрудников французской военной разведки, а при содействии его заместителя Наума Эйтингона (псевдоним Котов) обезврежены два агента британской SIS, которые вели сбор данных о республиканской армии.
С целью получения сведений об отправке отрядов СА из Германии в Испанию Швед организовал работу разведки республиканцев за границей, а также наладил охрану лидеров Компартии Испании во главе с Долорес Ибаррури, на которых франкисты готовили покушения. По инициативе Фельдбина на территории, удерживаемой республиканцами, было создано некое подобие тайной полиции, которая подчинялась резидентуре. Ее основным предназначением было ослабление оппозиционных элементов через их запугивание, аресты и даже ликвидацию.
С подачи резидента испанцы учредили Службу военных расследований (Serviciode Investigacion Militar), а надзор за ее деятельностью осуществляла резидентура.
При содействии Шведа в Мадриде была открыта разведшкола, которую прошли многие будущие советские разведчики-нелегалы. Как это случилось, к примеру, со знаменитым советским разведчиком Моррисом Коэном.
16 октября 1936 года после падения Толедо возникла угроза захвата Мадрида войсками генерала Франко. Республиканское правительство поручило премьер-министру Ларго Кабальеро и министру финансов Хуану Негрину переместить золотой запас Испании в безопасное место. Кабальеро и Негрин, независимо друг от друга, предложили отдать его на хранение Советскому Союзу. Сталин одобрил их инициативу, посчитав, что в наших хранилищах найдется местечко и для испанского золота. Ответственность за его доставку в СССР вождь возложил на наркома НКВД Ежова, и 20 октября Фельдбин получил шифрованный приказ принять обеспечительные меры по охране и транспортировке драгоценного груза. В итоге 7900 ящиков с золотыми слитками общим весом 510 т на сумму 528 млн долл. (сегодня это более 10 млрд долл.) были погружены в трюмы четырех советских пароходов и доставлены в Одессу.
Фельдбина, профессионала-универсала высшей пробы, которого коллеги по разведывательному цеху прозвали «смерч деятельности», хватало на все. И все же магистральным направлением его оперативной деятельности была работа с агентурой. В Испании на личной связи у него находилось более 20 агентов, почти все они завербованы им в странах, где он ранее был резидентом. Чтобы держать ситуацию под личным контролем, он рассредоточил их в министерствах, на транспортных узлах, в штабах интернациональных бригад. С каждым агентом надо было регулярно встречаться, обсуждать представленную им информацию, отработать ему линию поведения, способствующую поступлению новых данных и т.д. У всякого агента возникали проблемы личного свойства, что требовало безотлагательного решения. В каждом случае Швед выступал в двух ипостасях: «слуга царю – отец солдатам». В каких условиях приходилось ему действовать, можно судить по рассказу Филби, который в 1936–1939 годах был аккредитован при генерале Франко в качестве репортера британской газеты Times.
«Встреча проходила на железнодорожном вокзале Тулузы. По лицу Шведа я понял: что-то случилось. Человек действия, излучающий уверенность и оптимизм, в тот раз он выглядел несколько смущенным. На вопрос, в чем дело, он помедлил секунду, затем распахнул плащ. Подмышкой у него висел автомат. Он рассказал, как два часа назад привычка иметь при себе оружие спасла ему жизнь. В отеле он решил устроить себе сиесту, как это делают испанцы, когда очень жарко. Снял с себя одежду и под простыней растянулся на постели, положив рядом взведенный автомат. Пребывая в полудреме, услышал, как открывается дверь, и, не до конца проснувшись, разрядил всю обойму в направлении двери, еще до того, как сумел оценить ситуацию. За дверью он обнаружил два трупа и через окно бежал из отеля. На следующей встрече Швед сообщил мне, что ему удалось выяснить, что те двое имели задание убить его. Однако он так и не смог установить, кто конкретно – Франко или его враги из НКВД – направил убийц».
Фельдбин, несмотря на приближающееся поражение республиканцев, не уставал насыщать агентурный аппарат резидентуры новыми рекрутами. Так, посещая на Арагонском фронте боевые порядки республиканской армии, он обратил внимание на комиссара 17-й бригады Хайме Рамона Меркадера дель Рио Эрнандеса. Накоротке побеседовал с ним и проведя блиц-проверку, завербовал его в качестве агента под псевдонимом Раймонд. Профессиональное чутье не подвело Фельдбина – через два года, в августе 1940-го, Меркадер по заданию НКВД ликвидировал Льва Троцкого.

ШТЫК В ЗЕМЛЮ
В июле 1938 года Фельдбин получил предписание срочно прибыть в Центр. Зная, что в Москве полным ходом идет зачистка рядов чекистов-ветеранов (к тому времени были расстреляны его сослуживцы Б.Д. Богданов, И.В. Запорожец,  С.А. Мессинг,  Я.Х. Петерс и многие другие), он, прихватив часть оперативной кассы в 30 тыс. долл. (сегодня это 600 тыс.), вместе с женой и дочерью-инвалидом бежал в США. Там Фельдбин «держал круговую оборону» – мало того что он был чужим среди чужих, ему еще и пришлось спасаться от сталинского «эскадрона смерти» (подразделение НКВД, предназначенное для ликвидации перебежчиков и предателей, сформировано из официальных «лишателей жизни»). Вот и верь после этого, что шпионаж – это война без трупов!
До 1953 года власти США не догадывались о его присутствии в стране. Открылся он после смерти Сталина. В мае 1954 года, чтобы заработать деньги на лекарства для дочери, он опубликовал серию статей в журнале Life и издал книгу «Тайная история сталинских преступлений». При этом использовал один из множества своих псевдонимов – Александр Михайлович Орлов, под которым и вошел в историографию спецслужб мира.
Авторитетные историки и эксперты спецслужб сходятся во мнении, что Фельдбин совершил уникальный, самый благородный поступок из всех, что знает история перебежчиков, – он никого не выдал. Да и бежал он не с целью «срубить денег», а чтобы спасти свою жизнь и заодно вылечить дочь. Все 35 лет пребывания в США, то есть до своей смерти в 1973 году, он играл в кошки-мышки с американскими властями и спецслужбами, сохраняя инкогнито известных ему сотрудников и агентов советской разведки, работавших на Западе в пользу СССР. И даже во время дачи показаний перед комитетами Конгресса он отделывался уклончивыми ответами, лишь внешне походившими на правду.  

Во-первых, это были собственно яды и боевые отравляющие вещества, которые применялись с целью вывести человека из строя. Их делили на следующие подгруппы: минеральные яды (например, цианиды и ртуть), биологические материалы (например, кураре и змеиные яды) и, наконец, вирусы.
Во-вторых, наркотики, которые применялись с целью получения информации и установления контроля над агентами. Широкую известность приобрели испытания на людях ЛСД, которые ЦРУ стало проводить с 1953 года сперва на наркоманах, которых «поощряли» с помощью наркотиков, а затем и на добровольцах. В рамках программы «Chatter» («Болтун») довольно долгое время экспериментировали, к примеру, с мескалином и скополамином, однако эффекта это не дало. Под воздействием сильных галлюциногенов человек нес ахинею, а не отвечал на поставленные вопросы.
В дело вмешалась смерть доктора Фрэнка Олсона – военного ученого, который совершил самоубийство в состоянии депрессии восемь дней спустя после тайного введения ему наркотика. Гибель Олсона повлекла за собой несколько специальных расследований, ее обстоятельства стали общеизвестны, тем не менее, изучение галлюциногенов (не только ЛСД) продолжались в течение еще десяти лет.
В тот период в ЦРУ также увлекались изучением воздействия радиации, электрошока и веществ, вызывающих бессилие. Целые отделы изучали психологию, психиатрию, социологию, экспериментировали с различными методами из области антропологии, графологии, применения раздражающих средства. Привлекались также экстрасенсы и парапсихологи, но в итоге их работа была признана безрезультатной.
Бихейвиористикой, «новыми методами» и «секретными материалами» не брезговали и в КГБ, но материалистическая идеология СССР мешала росту интереса парапсихологии. Отдельные влиятельные персоны в подобное верили, но государственной программы такого рода быть попросту не могло. Зато все тот же профессор Майрановский начинал не с разработки ядов, а со спецзаказов 20-х годов в духе «программ бессмертия» - советские партийные бонзы не желали умирать. Лишь к началу 30-х Генрих Ягода втянул Майрановского в разработку ядов и их испытание на приговоренных к смерти на бутовском полигоне.
Наконец, третий подвид – яды, которые предполагалось передавать агентам для самоуничтожения. Хрестоматийный пример их применения – случай агента ЦРУ в Москве Огородника, который в момент задержания у себя дома предложить написать чистосердечное признание, взял со стола ручку, поднес ее ко рту, откусил наконечник и умер по дороге в больницу. Юлиан Семенов описал историю Огородника в повести «ТАСС уполномочен заявить», добавив некоторые антуражные детали. После этого в КГБ разработали специальный протокол задержания, по которому подозреваемого надо было мгновенно зафиксировать (в том числе, голову и шею), чтобы не успел ничего надкусить или проглотить. Впоследствии у нескольких агентов ЦРУ были обнаружены при себе яды, аналогичные тому, которым закончил свою жизнь Огородник.
Проблема разработчиков была в том, что яд, который действовал бы мгновенно, пытались создать со времен Древней Греции. Если в случае с убийством можно было подождать несколько минут или даже пару дней, то яды для самоубийства должны были гарантированно действовать сразу и, так сказать, гуманно. Цианистый калий (КCN) это проблемы не решал, хотя до 80-х годов практически каждый агент ЦРУ снабжался специфической капсулой: что-то могло пойти не так, агент мог проглотить не всю дозу, капсула могла не раствориться – и тогда появлялись те самые несколько минут, за которые человека теоретически можно откачать. При этом агония была связана со страшными мучениями.
Так на смену цианиду пришел сакситоксин – яд биологического, а не минерального происхождения, извлекаемый из раковин моллюска, встречающегося на Западном побережье США. Его случайно обнаружили в 1952 году после эпидемии тяжелых отравлений. Сами эти моллюски вполне съедобны за исключением периода размножения – так называемых «красных приливов». В ЦРУ и американской армии сакситоксин получил наименование TZ и, по слухам, используется до сих пор, потому и «протокола задержания» никто не отменял. Его особенность в том, что смерть наступает всего через несколько секунд.
Отдельная история – это «средства доставки». В те эпохи, когда «игры» велись не только «джентльменскими» методами, целые лаборатории занимались изобретением «стреляющих» ручек, пуговиц и часов. В фильмах про Джеймса Бонда превратили старика Q в комедийного персонажа, а «шпионские штучки» довели до абсурда, хотя у Q был реальный праообраз, а музеи ФСБ изобилует подобными артефактами, конфискованными у иностранной агентуры. Частный музей разведки в Вашингтоне тоже напичкан эти предметами.
Иногда действительно доходило до абсурда. Согласно инструкции ЦРУ по использованию стреляющих ядом часов, их нужно было надеть на правую руку, стрелки должны были располагаться в особом порядке, а кнопка сброса стрелок (она же – спусковой крючок) должна была стоять в положении «0». Это вам не «укол зонтиком».
Артефакт из этой же серии – «ядовитый карандаш», стилет «Rod Pencil», внешний вид которого полностью соответствует стандартному автоматическому чертежному карандашу Technigraph 5611-С фирмы «КОН-I-NOR». Вместо сменного грифеля там стояла спица длиной десять сантиметров из особо прочного сплава с ядом кураре. Но применение этого оружия требовало подобраться к объекту вплотную, что не всегда возможно, а часто – нежелательно. Карандаш усовершенствовали пружиной, которую, как и спицу, нужно было вставить непосредственно перед операцией, а это требовало от агента специально подготовки.
Кстати, яды считаются оружием исторически женским, а установка пружины и спицы требовала тонких пальцев. Но зарегистрированных фактов применения такого оружия агентами-женщинами нет (что, впрочем, не означает, что подобного не было).
Кураре часто использовали и в более экзотических устройствах. Например, так называемые «ингаляторы» в виде лампы, которые в зажженном состоянии начинали испарять его в качестве аэрозоля. Хрестоматийные примеры – бесконечные попытки отравить Фиделя Кастро с помощью курарина и сульфата никотина в сигарах. Особое пристрастие к курарину было вызвано тем, что он быстро разлагается. Лишь относительно недавно появились технологии, позволяющие установить отравление уже после смерти. Прежде обычно констатировали паралич сердечной мышцы. Подозрительно, но не доказуемою.
Таким образом, чья бы корова мучала, но никак не Эндрю Крамера. Мировая история противостояния разведок содержит столько подозрительных смертей, что разбираться в них придется долго, не разобравшись никогда. Если бы крупнейшие разведки мира (а «развлекались» ядами практически все, особых успехов, как говорят, добившись в Израиле) разбрасывались отравой направо и налево, трупы агентов валялись бы на улицах. Устранение отдельного человека – это давно уже не метод работы разведки, а эффективным методом его нельзя было назвать и прежде, тем более, нельзя назвать сейчас. Он вызывает очень вопросов с учетом, как далеко продвинулись фармакология, судебная медицина и государственное. Но почти наверняка можно сказать, что разработки в этом направлении в ЦРУ ведутся до сих пор. Куда-то ж надо деньги тратить.