Эвакуация на Восток. Всё о великом подвиге и великом чуде спасения.....

В октябре нынешнего года исполняется 70 лет с начала эвакуации в Уфу Рыбинского авиационного завода. В течение нескольких военных месяцев население Уфы выросло на 50 тысяч человек, притом, что до войны в столице БАССР проживало четверть миллиона. Эта история всегда передавалась из уст в уста шепотом и еще ждет своих летописцев: вынужденное переселение огромного количества работников и членов их семей, в силу оборонной специфики предприятия, находилось под грифом секретности. Эвакуацию, ее драму и трудности сейчас вспоминают и в Башкортостане, и в Ярославской области.

Как известно, в начале Великой Отечественной войны в Уфу были эвакуированы многие промышленные предприятия. Столица Башкортостана, находящаяся в глубоком тылу, приняла специалистов из Москвы, Ленинграда, других городов Центральной России и даже Украины, но особенно много – из Рыбинска. По материалам, кропотливо собранным рыбинским журналистом Адольфом Павловым, этот переезд сопровождался лишениями и драмами: для того, чтобы расквартировать новых уфимцев, наверху было принято решение выселить к новому году из города 15 тысяч «старых». Многие семьи «уплотнены» по решению местных властей.
Разумеется, на первых порах это вызывало и непонимание в бытовых вопросах, и даже конфликтные ситуации.

Как пишет Адольф Павлов, «Уфа встретила рыбинцев жесточайшими морозами, которые были привычны местным жителям, но угнетавшими измученных голодом и зачастую отсутствием соответствующей теплой одежды наших земляков. Прибывшие сюда первыми ленинградцы в июле-августе были поражены богатством и доступностью уфимских рынков. Продукты, в том числе мясо-молочные, - в забытом с довоенных времен изобилии. Но с наплывом тысяч пришлого люда рынки и вздорожали, и оскудели.

Нельзя сказать, что местные жители встретили прибывших с распростертыми объятиями. Вселение в их дома и квартиры вновь прибывших часто встречало открытое сопротивление. Не могло не сказаться на отношении местного населения к переселенцам решение властей города, которые насильственно выселили из домов и квартир 15 тысяч семей коренных уфимцев, не связанных с работой на оборонных предприятиях. Этих бедолаг попросту выгоняли из своих домов и города в отдаленные сельские районы».

Уфа стала эвакуационной базой для завода, потому что здесь находился один из заводов-дублёров рыбинского авиамоторного предприятия. В 1931 году началось строительство Уфимского моторного завода (УМЗ) для производства комбайновых моторов. В 1935-м собран первый десяток этих изделий. К 1940 году УМЗ имел все необходимое для выхода на полную производственную мощность, но был передан в Наркомат авиационной промышленности с присвоением ему номера 384. В этом же году УМЗ становится дублером Рыбинского завода по производству авиамоторов М-105. Ведущие специалисты головного предприятия неоднократно посещали своих коллег на дублерах (был еще завод в Ленинграде), оказывали помощь по внедрению собственных технологий.

В начале Великой Отечественной войны в Уфу был эвакуирован ряд моторных заводов, Рыбинский был только одним из них. Единым предприятием Рыбинский машиностроительный завод, два ленинградских завода-дублера (234-й и 451-й), частично 219-й из Москвы, проектное бюро ЦИАМ (Москва), конструкторское бюро Добрынина (Воронеж) и два уфимских завода - моторный (384-й) и дизельный (336-й) - стали 17 декабря 1941 года. Новое предприятие, ставшее правопреемником объединенных заводов, получило номер головного - 26-й. В дальнейшем его переименовали в Уфимский моторостроительный завод, на базе которого в 1978 году создано Уфимское моторостроительное производственное объединение, работающее под этим названием и поныне.

Вот как вспоминают о переезде из Рыбинска его бывшие работники: «Как только решение об эвакуации было принято бесповоротно, резко поменялся режим работы завода. Внешне все оставалось без изменений: шли на работу толпы горожан, одна смена меняла другую, дымили заводские трубы. Именно это видели немецкие летчики-разведчики, летавшие ежедневно и над городом, и над заводом. Но если бы у них была возможность заглянуть в заводские корпуса, то они увидели бы совсем иную картину: шла лихорадочная работа по снятию с фундаментов тяжелых станков, оборудования. Технические службы готовили к переезду на новое место документацию, чертежи. И как только наступала темнота, из цеховых пролетов вытаскивали секции железнодорожных путей, выкладывали вдоль цехов, состыковывали и по этим временным путям подгоняли железнодорожные вагоны и платформы, на которые и грузилось готовое к отправке оборудование. Часть их отправлялась к вокзалу, где формировали эшелоны, по другой ветке станки свозили на берег Волги и грузили на баржи. Утром к рассвету эти временные пути разбирали и заносили в пролеты цехов.

Таким образом, в предельно короткие сроки - 10 дней - с территории завода было вывезено все до последней гайки, вплоть до батарей парового отопления. На 25 баржах из Рыбинска в далекий путь отправились 9760 рабочих и служащих завода с семьями. Более трех тысяч вагонов было задействовано для перемещения станков и оборудования».

Воспоминания рыбинцев и архивные документы нашли также отражение в экспозициях музея истории ОАО «УМПО».

Оборудование было вывезено вовремя: 31 октября немцы решили уничтожить предприятие и нанесли массированный бомбовый удар по территории и корпусам. Но завод уже был пуст.

В передислокации завода и фактическом создании нового производства на новом месте огромную роль сыграл Василий Петрович Баландин. Уже в августе 1941-го генеральный директор трех моторостроительных заводов — Ленинградского, Уфимского и Рыбинского — Баландин был в Уфе. Оставаясь на этом посту, он практически до конца войны совмещал его с должностью заместителя министра авиационной промышленности. Судьба директора была тоже трагичной: волна репрессий захлестнула и его, к началу войны он находился в застенках НКВД. Но когда встал вопрос о кандидатуре руководителя, который смог бы взять на себя организацию в Башкирии производства авиационных моторов, имя Баландина было названо первым. И, как бывало не раз, из тюрьмы он был направлен на передовую линию обороны.

Но вернемся к событиям начала эвакуации. Выехав из Рыбинска в середине октября, большинство заводчан вместо десяти дней добиралось почти два месяца и попало в Уфу (точнее в город Черниковск, где располагался завод) только к январю 1942 года. Те, кто был отправлен на баржах по Волге, из-за невероятно суровой зимы оказались в ледовом плену: суда вмерзли в лед, и люди пешком, со скарбом и детьми, добирались до ближайших населенных пунктов. Для заводского оборудования удавалось найти подводы. По рассказам участников тех событий, железной дорогой добиралась основная масса эвакуированных. В первую очередь пропускались эшелоны, которые следовали на фронт, поэтому вагоны с заводскими рабочими и их семьями добирались неделями. Без теплой одежды, запасов продуктов и каких-либо бытовых удобств. Оказавшись в Уфе, они сразу начинали ставить оборудование, оснащать цеха, обустраивать их и включаться в производственный процесс.

Огромное количество эвакуированных нужно было хоть как-то разместить. На учет был взят каждый метр жилья. Приезжих подселяли к местным жителям, временно размещали в домах культуры, здании театра и т.д. Самым удобным местом проживания был Инорс (микрорайон, построенный до войны для иностранных рабочих), но всем места там не хватало. Многим приходилось ездить издалека - из южной части города, сначала в переполненном трамвае до вокзала, а потом на поезде, где даже стоять было негде. Молодежь и одинокие люди предпочитали ночевать в цехах: опоздание на работу или прогул карались по законам военного времени строго. И, как вспоминают заводчане, все время хотелось есть. Пайки были скудные, а вещей, на которые можно было выменять продукты в ближайших деревнях, не было. Легче стало только к осени 1942 года, когда семейные работники стали осваивать земельные участки и сажать на них картошку, овощи, сеять просо.

До конца 1941 года на заводе было сооружено 10 производственных корпусов, введены в строй литейный, термический, кузнечный цеха, испытательная станция, проложено 42 километра железнодорожных путей, построены депо, помещения для ремонта транспорта. На запуск завода-гиганта ушло всего шесть недель. 

К 9 мая 1945 года УМЗ выпустил более 97 тысяч моторов для истребителей и бомбардировщиков (конструкторы А.С. Яковлев, С.А. Лавочкин, В.М. Петляков и другие). По статистике на каждом третьем боевом самолете стоял уфимский мотор. Самолет «Як-9У» с мотором ВК-107А признан самым быстрым истребителем Второй мировой войны.

Уфимский моторный стал одним из ведущих предприятий авиационного моторостроения и был удостоен Знамени Государственного Комитета обороны. В этом, безусловно, немалая заслуга работников Рыбинского завода и других оборонных предприятий, влившихся в коллектив УМЗ. Тогда, в тяжелые годы войны, лиха досталось всем – и местному населению, и эвакуированным. Не зря 16-летние мальчишки большой удачей считали, если им удавалось сбежать на фронт.

Потом, как мы помним, шло интенсивное восстановление разрушенного войной хозяйства. Рабочие руки нужны были на производстве, на стройках, везде. Только в 50-е годы рыбинцы получили возможность вернуться домой. Как рассказала директор музея УМПО Вера Зесли, вернулись в Рыбинск лишь те, кому было куда возвращаться: либо осталось собственное жилье, либо позвали к себе родственники. Значительная часть рыбинцев так и осела в Уфе. Этот город стал для них второй родиной. У молодых появились семьи и какие-то перспективы, у людей постарше - привязанность к новому месту работы. К сожалению, за 70 лет представителей того поколения почти не осталось. Сейчас и в Башкортостане, и в Рыбинске только-только началось осмысление вклада десятков тысяч рыбинских авиамоторостроителей в промышленное, культурное и интеллектуальное развитие столицы БАССР.

И вот в эту мясорубку февраля - апреля 1943-го попадают эти самые девахи. Пересказывать все их приключения и неожиданные повороты сюжета не буду, однако отмечу вот что: на моей памяти это вообще в принципе первый фильм, который связно рассказывает широкому зрителю о феномене паровозных колонн особого резерва - ОРКП. Эти самые колонны, по моему мнению, были таким же знаковым и важным явлением периода войны, как штурмовики Ил-2 или "катюши". И со стратегическим значением не меньшим, чем к примеру поставки по ленд-лизу. Но о них практически не известно, они в тени внимания публики. Это ведь не оружие, не танк и не самолёт.


Две главных героини фильма

Что вообще это есть такое, если вкратце? ОРКП - это мобильные паровозные колонны по 30 локомотивов, которые действовали как соединение под одним командованием в полосе конкретного фронта. Они имели в своём составе по 2 полноценных бригады на каждый паровоз, а также турный вагон для отдыха бригад и свой отдельный мини-эшелон с ремонтной мастерской, баней, прачечной и управлением колонны. Весь персонал числился на военном положении, с соответствующим снабжением, пайком, дисциплиной и был снабжён оружием. В ОРКП выделялись только легкие или средние паровозы - всегда строго однотипные для одной колонны, дабы обеспечивать быстрый ремонт одной марки. В основном это были Эу или Эм, а на южных фронтах - ещё и СО. Каждый локомотив был жёстко закреплен за 2-мя сменными бригадами, у которых выделялся старший машинист. Паровозы "Э" были лёгкие и поэтому могли проходить по хлипким, на скорую руку восстановленным прифронтовым линиям и проводить по ним к фронту типовые 15/20/25-вагонные эшелоны. Снаряды, питание, запчасти, новая техника и проч. Поскольку ОРКП были не привязаны к депо и к тыловой ж/д, они перемещались сразу вслед за "своим" фронтом - который таким образом обретал оперативную мобильность и устойчивое снабжение, включая тяжелую технику. Ведь один состав - это эквивалент 800-1000 полуторок или 300-350 студебеккеров. Это только один состав! А если он к тому же проходит по плохим линиям вблизи фронта, а сами локомотивы просты, устойчивы к боевым повреждениям, могут потреблять некачественное топливо и при этом быстро ремонтироваться близ линии фронта, невзирая на наличие/ отсутствие стационарных депо - то такому логистическому инструменту фронта или армии цены нет.


Построение личного состава ОРКП

ОРКП были внедрены при наркоме А.В. Хрулеве (который был одновременно начальником Тыла РККА) в начале лета 1942-го - после первого снятия Кагановича, сперва в количестве 11 колонн. Их эффект во время снабжения Сталинградской битвы и пробивки блокады Ленинграда оказался исключительно высоким и дал такие серьёзные результаты после хаоса осени 1941 - весны 1942 гг., что колонны ОРКП затем росли в числе всю войну - при сохранении принципов их работы и формирования обр. 1942. Наивысшее число особых колонн было достигнуто к концу 1944 г. и вместе с ленд-лизовскими тяжёлыми грузовиками они обеспечили высокую мобильность фронтов Красной Армии в целом, превзойдя в этом показателе вермахт, снабжение которого велось "по-старинке" - линейными локомотивами, привязанными к депо и узлам. Да, немцы после 41-го внедряли дешевые "военные" паровозы - тотальная война заставила, однако до радикальной перестройки организации транспорта они так и не дозрели. И возможности быстрого маневра наличным транспортом они не имели, их механизм управления был более тяжеловесен, а цепочка прохождения команд - сложнее. Немцы были точны и пунктуальны, они были тотально радиофицированы - но при этом не могли почти мгновенно реагировать транспортом на изменение боевой обстановки, как мобильные советские ОРКП.


Проход паровоза Э в составе ОРКП по временной линии в Ленинград

...Впрочем, я отвлекся. Так вот, этот удивительный феномен советского военного транспорта можно видеть в фильме в его самом житейском, "низовом" измерении. Быт турного вагона, построение и состав бригады ОРКП на ленинградском участке фронта, внутреннюю слаженную работу бригады - паровозники, кондуктора, снабженцы, ремонтники. Уже только это стоит того, чтобы посмотреть фильм. И чем дальше, тем с большим удивлением я смотрел на то, как реалистично и фактурно создатели фильма реконструировали "транспортную" часть с её деталями - взятие жезла на перегоне, расцепка под огнем, работа внутри паровозной будки, связка тендер-паровоз, кондуктора на "хвосте" состава и т.п. Чем ближе сюжет двигался к концу, тем больше я сгорал от нетерпения узнать, так кто же консультировал авторов - что они сумели выдать такой качественный продукт, а не дешевую "клюкву"? Потом, когда уже пошли титры и народ стал расходиться, я таки дождался концовки. Там был указан только один главный консультант - Борис Лапидус, но мне и этого было уже достаточно. Кто не в курсе, это бывший главный экономист МПС РФ, затем вице в РЖД, а сейчас старший советник гендиректора. Причём он начинал на линейной должности как локомотивщик, и до перехода на "экономическую" работу к 1982 г. прошёл много ступеней реальной низовой "железки". Понятно, что с его обширными связями и опытом, можно было привлечь к работе целую команду опытных консультантов. Отсюда и качество отображения работы фронтовых колонн. Кстати, сам Лапидус сыграл в фильме эпизодическую роль старого машиниста-наставника.

Кроме этого, фильм снят без фиги в кармане, которую так любят современные режиссёры. Это меня удивило не меньше, чем качество сьёмок и реконструкции паровозной техники. И даже показ вооружённого конфликта капитана госбезопасности (который отвечал за сохранность "особого груза" в эшелоне - вывоза циклотрона ЛФТИ из Ленинграда на Большую Землю) и начальника поезда колонны обошёлся без выставления гэбэшников картонными идиотами с наганом. Засветился в начале фильма и Жданов, которого тоже интеллигенция не жалует. Также радует, что режиссер не опустился до любового-постельного асисяя, который часто уродует военные драмы искусственной "клубничкой". Любовная линия там есть, но она отображена вполне целомудренно - в советской традиции. Есть мелкие придирки (сугубо мои), но я их даже не буду перечислять - на общем фоне они незначительны.


Конфликт сотрудников госбезопасности и начальника поезда в колонне ОРКП


Кабинет Жданова в Ленинграде

Есть, конечно, в фильме и недостатки. Довольно слабый сценарий, в смысле проработки сюжетных линий, которые причудливо переплетаются и внезапно затухают или вообще исчезают. Характеры в смысле актерской игры весьма хлипко отображены. Можно было ярче и рельефней показать "работу" диверсанта, которого приняли в ОРКП из ленинградского депо. А то он совсем внезапен для зрителя. Не очень понятен смысл дуэли с вражеским бронепоездом (или миномётным гнездом?) и смутен её исход. Но тут я на оценку не претендую - оружейники пояснят, где правильно, а где нет.

Кроме того, чувствуется, что создатели "Коридора" испытывали финансовый голод - плёнка темновата, на свете экономили, какие-то эффекты упрощены и примитивизированы. Им бы миллионов 10-12 добавить - и фильм был бы красочней, ярче. Жаль, что на него хорошей техники не расщедрились, а вот на всякое пафосное говно с клюквой бабла расходуют немеряно. Я потом прочитал, что на досьемку фильма создатели собирали денег на Планете.ру, оказывается. Но вот я, допустим, об этом факте вообще не знал.

* * *
Резюме: любителям транспорта, паровозов, железной дороги и военной драмы идти строго обязательно!
Остальным - по желанию, однако думаю, что просмотр доставит и вам удовольствие.
Нечасто видишь такие шикарные сьемки эпохи, с минимумом "творческих" допущений.
Консультантам фильма - огромный респект! Жму виртуально руку

PS. И ещё: фильм очень ленинградский. Это особенно подкупает.
Ленинградцы, идите и смотрите.

«Приехали мы в Свердловск, и вот где хлебнули горя! Привели нас в ДК Железнодорожников и поместили в его фойе. Кругом на полу лежат люди, теснота. Нет ни метра свободного. Пришлось устроиться у туалета. Ароматы какие! Грязь. Перебралась в раздевалку. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Некоторые из эвакуированных заболели тифом и всех оставшихся отправили в санпропускник, а затем стали направлять на уплотнение. Я попала на Уралмаш, в Дом-пилу на проспекте Сталина, ныне Орджоникидзе. Отвели место мне в квартире на трех хозяев, а комната закрыта. Три дня ее владелец не приезжал, и я спала в коридоре. Наконец, он появился, но в свою комнату не дал зайти: «У меня скоро жена приедет». Пришлось идти жаловаться в жилконтору, и там ему пригрозили: «Если не пустишь ее, то жилье у тебя отберем». Вообще, не жизнь была, а каторга. Хорошо еще, что хозяин на неделю уезжал к супруге, которая работала бухгалтером на Агафуровской даче», — из воспоминания эвакуированной из Подлипок Марии Батуриной.



Екатеринбург претендует на звание третьего города в России, попеременно уступая то Казани, то Новосибирску, но амбиций не умеряя. Когда несколько лет назад шли осторожные разговоры о переносе столицы из Москвы, Екатеринбург неизменно оказывался в списке претендентов. Но мы забываем о том, что однажды город, который назывался Свердловском, стал центром огромной страны. Это произошло осенью 1941 года, когда на Урал начали эвакуировать заводы с юга и запада СССР вместе с рабочими. Сюда же отправили фонд Эрмитажа, целые вузы и отдельных ученых, артистов, писателей, художников. Свердловск и ближайшие города (Челябинск, Магнитогорск, Первоуральск, Серов) стали убежищем для миллионов человек. Большинство из них сумели выжить в нечеловеческих условиях ежедневного тяжелого труда и голода, сделав Урал надежным тылом для фронта и дав ему все необходимое для победы...



К началу войны в городе жили 423 тысячи человек, а в 1942 году их стало уже 620 тысяч, из-за чего остро встала проблема жилья. Людей селили в переполненные коммуналки (это называлось уплотнением), а также в непригодные для этого здания, типа ДК Железнодорожников. Те, кому места не досталось вообще, жили в наскоро построенных местными рабочими и собственными силами бараках. Среди пустырей около заводов возникали новые географические точки — так, на Уралмаше появилась улица, которую много позже назвали бульваром Культуры.
Из-за слишком плотного заселения в Свердловске царила антисанитария, разгулялись тиф и вши. Привыкшие к теплу и солнцу жители южных регионов замерзали в уральском холоде. Почти нигде на дорогах не было асфальта, а из-за бомбежек самых плодородных земель и засушливого лета людям приходилось стоять многочасовые очереди, чтобы по карточкам получить крошечные куски хлеба или мяса. Такими голодным и еле стоящим на ногах им приходилось выполнять производственные планы. Они смогли.
Прошло много лет, СССР больше нет, война давно позади, но она навсегда изменила Свердловск. ЕТВ рассказывает, как город жил во время эвакуации, и что осталось после нее.
ЗАВОДЫ
«Урал — опорный край державы», — напишет в 50-ые годы прошлого века Александр Твардовский, позже авторство забудется, а фраза станет крылатой. У многих россиян Свердловская область, как и весь уральский регион, ассоциируется, в первую очередь, с заводами, тяжелым машиностроением и металлургией. Самыми продуктивными в качестве города-завода стали 1920-1940-ые годы.
Настигшая СССР в 1930-х индустриализация не обошла Свердловск стороной. В городе уже работали Уралмашзавод и Уральский турбинный, Верх-Исетский металлургический и завод по обработке цветных металлов, механический завод им. Воровского и завод Дормаш. К началу Великой Отечественной предприятия нарастили мощности и впоследствии быстро перешли на производство продукции, необходимой фронту.



После внезапного нападения фашистской Германии правительство СССР организовало экстренную эвакуацию оборонных предприятий с южных и западных территорий, которые первыми попали под удар. Это нужно было, во-первых, для того, чтобы не сдать производство врагу, а во-вторых, чтобы фронт продолжал получать технику и боеприпасы. Операцией руководил лично Алексей Косыгин. Ценой человеческих жизней и благодаря грамотной логистике эвакуированные летом 1941 года заводы начинали работать на новых местах уже через два месяца. У предприятий, которые обосновывались в Свердловске, было два пути — либо слиться с местными профильными заводами, либо образовать отдельное. По первому сценарию разместили большинство гигантов.
Самым «гостеприимным» стал Уралмашзавод — на его территории появились Ижорский завод, часть цехов Ленинградского Кировского завода, предприятия из Москвы и Харькова, образовав самое мощное предприятие советского Свердловска. Там делали корпуса для тяжелых танков, гаубицы, позже — началось производство танков Т-34, СУ-85. Напротив разросшегося УЗТМ разместился Машиностроительный завод имени Калинина, который эвакуировали из Подмосковья. За годы войны усилиями тысяч рабочих предприятие выпустило 20 тысяч орудий.



После того, как вывезенные из-под Москвы производства ЗиКа смонтировали в Свердловске, фронт потребовал увеличить выпуск зениток. Но рабочих рук не хватало. Нужны были люди. И в Свердловск с 1942 года начали привозить поездами учеников ремесленных училищ со всей страны. А вот общежитий для подростков построить не успели! Одних парней и девчонок селили в недостроенных домах без цоколя, стоящих на временном фундаменте. Там не было ни печей, ни плит, ни дверных замков, ни вторых рам на окнах...
К знаменитому «Уралвагонзаводу» присоединились Харьковский завод им. Коминтерна и Мариупольский завод, они образовали Уральский танковый завод. Охтинский химзавод превратился в Свердловский завод пластмасс. «Красный резинщик» из Киева — в Свердловский шинный завод, московский «Каучук» — в Завод резиново-технических изделий. Расширялись и другие предприятия. С помощью эвакуированных заводов Свердловск расширялся и обустраивался.
Киевскому «Большевику» определили место в Нижне-Исетском районе, где десятью годами ранее планировали построить «Уралхиммаш». Тогда что-то пошло не так, и только в годы войны предприятие смогло запуститься: на мощностях эвакуированного завода, для которого пришлось в спешке возводить здания и прокладывать железную дорогу. Вскоре «Уралхиммаш» начал производить химические станки для алюминиевых заводов.

«К нам приехало много подростков из Москвы, Подмосковья, Подольска. Все вшивые, голодные, — рассказывает директор Музея истории Уралмашзавода Сергей Агеев. — А кроме подростков в Свердловск завозили трудармейцев из Средней Азии, а также Татарстана, Мордовии и Башкирии. Самими несчастными из них были подсобные рабочие из Узбекистана. Эти безграмотные, несчастные дехкане приехали к нам в самые морозы.
Вот прямо так, как обычно ходят у себя на юге — в халатах, тюбетейках, резиновых сапогах и калошах. Смертность среди них была крайне высокой. Тогда даже какие-то остряки придумали новую расшифровку аббревиатуры УЗТМ. Говорили уже не «Уральский завод тяжелого машиностроения», а зло и горько: «Узбек, здесь твоя могила». Но трудармейцы из других регионов на Уралмаше прижились. Освоились. Особенно уважали женщин с Казани. А называли их за глаза «казанские экскаваторы». За силу и выносливость».
Свердловск стремительно разрастался: за военные годы в городе заасфальтировали 182 тысячи квадратных метров земли — от улиц до площадок у подъездов, появилось 436 новых домов, 30 поликлиник, восьмикилометровая линия водовода. Все эти преобразования были вынужденными и достигались ценой человеческих жизней. В обычных условиях с такой скоростью не строят.
КУЛЬТУРА
Музеи
В тяжелые времена люди обращаются к искусству, и его же — самоотверженно спасают. В эвакуацию пришлось отправить шедевры Эрмитажа. Сотрудники музея тщательно упаковывали картины, скульптуры и предметы искусства. На еду и отдых они тратили всего час в сутки. Вместе с музейными работниками плечом к плечу трудились обычные горожане, студенты и художники, которым спасение экспонатов было дороже собственной жизни.


Наиболее крупные по размеру картины были сняты с подрамников и накатаны на валы… На каждый вал накатывалось от десяти до 15 картин, переложенных бумагой. Зашитые в клеенку валы укладывались в прочные продолговатые ящики и укреплялись наглухо на специальных стойках», — писал директор филиала Эрмитажа в Свердловске Владимир Левинсон-Лессинг.
Музейный фонд (1,2 миллиона экземпляров) вместе с научными работниками отправился в Свердловск, где его разместили на площадке музея ИЗО (на улице Вайнера). Коробки с картинами и замотанные в тяжелые ткани скульптуры пришлось размещать настолько плотно, что места для прохода там уже не оставалось. Работники Эрмитажа жили там же: в подвальных помещениях музея. Вместе со свердловскими коллегами им удалось сохранить весь фонд в целости и сохранности — работы Рембрандта, Леонардо да Винчи, Веласкеса, Тициана и Рубенса пережили войну. Спустя несколько лет Эрмитаж передал свердловскому Музею ИЗО 100 экспонатов в знак благодарности.
Кроме Эрмитажа в Свердловск отправился Херсонесский археологический музей, который никак нельзя было оставлять в окруженном врагом Севастополе. Из музея успели вывезти лучшие экспонаты, но часть памятников осталась на месте, с тех пор их никто не видел.
Вузы
В Свердловск эвакуировали лучшие умы СССР. В годы Великой Отечественной здесь разместился президиум Академии наук, которая работала на фронт. Уральский филиал АН возглавлял академик Бардин, под его руководством ученые разработали технологии по производству стали для танков, получения качественного моторного топлива, изготовлению лекарств и точных военных приборов.
Вместе с академиками переезжать пришлось студентам крупнейших вузов в стране. За годы войны в Свердловске побывали Московский государственный университет, Киевская консерватория, Ленинградская лесотехническая академия, Белорусский (Гомельский) лесотехнический, Киевский ветеринарный, Ленинградский горный и Московский торфяной институты.
Театры
Дореволюционный Екатеринбург, а потом и советский Свердловск был культурным центром Урала. Театр драмы, цирк, музкомедия, филармония... Развлечений для интеллигенции и рабочих Уралмашзавода и остальных передовиков производства хватало. Театры устраивали гастроли по отдаленным от исторического центра районам — чтобы трудяги могли посмотреть свежий спектакль, не тратя на поездку целый выходной.


Здание Центрального театра Красной армии в Москве во время войны
В Свердловске на тяжелые военные годы расположились эвакуированные коллективы Московского художественного академического театра и Центрального театра Красной Армии. Последний успел поставить семь новых спектаклей и показать их 555 раз. В город приехали 40 членов Союза композиторов, и за четыре военных года они успели организовать несколько музыкальных коллективов. Свердловск стал убежищем для видных писателей — например, для Агнии Барто, Льва Кассиля, Леонида Гроссмана.
В первые дни войны ходили слухи, что в Свердловск будет эвакуирован Большой театр. Но сплетники ошиблись: балетная труппа отправилась в Куйбышев, а училище театра — в Васильсурск. В Свердловске же оказалась всего одна балерина. Майя Плисецкая.
ЛЮДИ
Майя Плисецкая
Юная, 15-летняя, балерина прибыла в Свердловск промозглым октябрем 1941 года. К тому времени Майя Плисецкая уже делала успехи в училище и скоро должна была сдавать экзамен, но война нарушила все ее планы. В 1941 году балерина жила у своей тетушки в Москве: она-то и подсказала девушке, куда отправится театр. И даже помогла купить билеты на поезд, который отправлялся из столицы в конце сентября. Уже много позже Плисецкая узнала, что Большой театр отправился в Куйбышев. Она провела целый год в Свердловске: без балетной школы, в голоде и очередях. Но именно здесь, по слухам, она станцевала свою самую знаменитую партию — «Умирающего лебедя».
В автобиографии «Я, Майя Плисецкая» балерина подробно описала свою эвакуацию в Свердловск: «И путешествие поездом, и житье в Свердловске были сплошными мытарствами. Но так мучилась вся страна, и я не ропщу.
В Свердловске мы разместились в квартире инженера Падучева. Его фамилию я запомнила. В тесную трехкомнатную обитель, помимо нас, исполком поселил еще одну семью с Украины. Четыре женщины, четыре поколения. Прабабушка, бабушка, мать и семилетняя дочь. Сам инженер — человек добрый и безответный — с пятью домочадцами остался ютиться в дальней третьей комнате. Так и жили мы: 4x4x6, почти как схема футбольного построения.
Зима в Свердловске лютая. После шпицбергенских метелей организм и не думал принимать стужу пообвычнее. Кто-то из полярных путешественников сказал, что человек может привыкнуть ко всему — кроме холода. Это правда. Да и как привыкнешь. Пальтецо драповое — чуть коленки прикрывает. Ноги в часовых стояниях зябли отчаянно. О балете было забыто».



Плисецкая провела в Свердловске год и уехала в Москву. Там она сдала экзамен в балетное училище, закончила его и... стала известной.
Юрий Левитан
Самый известный диктор советского радио Юрий Левитан в обстановке строжайшей секретности уехал в Свердловск — Гитлер считал его врагом №1 и планировал, что именно он будет объявлять о победе Германии над СССР. Не сохранилось ни одного документа, подтверждающего пребывание Левитана в Свердловске, так как любой письменный приказ тут же мог рассекретить место, куда спрятали диктора. Все приказы отдавались в устной форме.
В 2008 году режиссер и журналист Александр Архипов снял фильм «Говорит Свердловск», в котором есть доказательства того, что Левитан выходил в эфир именно из Свердловска: из радиоточки на улице Радищева, 2. После того, как фильм увидела широкая публика, на доме появилась памятная табличка.

Майя Памфилова, дочь диктора Свердловского радиокомитета, рассказала Архипову о том, что занимала очередь для Левитана в местном магазине. Тогда она не знала, что это — голос Советского Союза.
«Мама мне дала задание — я должна была сходить в магазин, который находился на углу Радищева, неподалеку от радио. В магазине отоваривались карточки. И мама сказала, чтобы я заняла очередь, но на двоих — потому что ко мне потом подойдет дядя. И я где-то часа два стояла очередь. Потом этот дядя прибегал — такой высокий, очень черный. Вставал вперед меня, и мы с ним шли, отоваривали карточки. Он говорил: «Спасибо, девочка!» Мама говорила, что ему очень некогда. Так каждый день ему занимала очередь на хлеб. И вот уже в 45-ом году мне мама сказала: «Майя, ты помнишь дядю, которому ты занимала очередь? Я говорю, да, я помню. И мама говорит — так вот, это был Левитан».

Свердловск в годы Великой Отечественной войны совершил подвиг, равный всем сражениям. Город обеспечивал фронт, работая круглосуточно, без выходных только для того, чтобы солдаты могли использовать самое передовое оружие и защищать границы и право русского народа на существование. Труженики заводов терпели голод, холод и нищету, работая на износ. Некоторые умирали от истощения, успев сделать только шаг от станка. Другие — вставали к тем же станкам в совсем нежном возрасте, и все это — ради Победы. Парады 9 мая нужны для того, чтобы помнить и об этом подвиге — тоже. И понимать, что такое никогда не должно повториться.

В уфимской Черниковке их уже 70 лет зовут «рыбинские». В военные и послевоенные годы они сильно изменили лицо столицы, во многом продолжают определять его и сейчас 
Недавно стала известно: Уфимское моторостроительное производственное объединение определено головным предприятием России по выпуску двигателей для боевой авиации. На базе УМПО создается так называемый дивизион, под управление которого переходят все крупнейшие авиадвигателестроительные заводы страны. 

Вот это да! Это впечатляет. Действительно, появилась возможность прорыва. Однако тут же возникли вопросы. Последние десятилетия для промышленности были временем развала и тихой стагнации. Поднять авиамоторное предприятие на уровень действительно первого – задача сложнейшая. Есть мнение, что «точка возврата» уже пройдена. Чтобы восстановиться, нужны сверхусилия. Именно так. Но ради чего эти сверхусилия? Просто ради идеи? И что за идея? 

Сверхусилия, мобилизация … А ведь в советское время это был не вопрос. На сверхусилиях и строился ровно 70 лет назад авиамоторный завод. Если обратиться к документам и воспоминаниям, картинка возникает такая. 

«Выковырянные» 
В предвоенный 1940-й год население Уфы составляло 270 тысяч человек. Из Рыбинска в начале войны переселилось свыше 50 тысяч, то есть за счет одних рыбинских, которые в большинстве своем в Уфе и остались, население города увеличилось на пятую часть. 

В ночь на 15 октября 1941 года сотрудников Рыбинского завода авиационных моторов вызвали на совещание. Услышали новость: через сутки начинается эвакуация. Уфа, район поселка Моторное и деревни Черниковки, выбрана была не случайно. Еще в конце 1930-х годов Уфимский моторостроительный завод, выпускавший моторы для комбайнов, стал заводом – дублером Рыбинского авиазавода на случай войны. На следующий день между цехами рыбинского предприятия стали прокладывать железнодорожные пути. В стенах делали проемы, через них с помощью кранов выгружали оборудование. 

Вагоны и платформы подавали по жесткому графику. Металлические приборы упаковывали бережно, как стеклянную посуду. Шлифовальные круги из-за отсутствия стружки перекладывали принесенными из дома журналами. Один из рыбинских инженеров вспоминал, что, когда перед отъездом в последний раз прошел по цехам, увидел голые стены: «Ни одной отопительной батареи, ни одного провода, ни одного винтика. Все свинтили вчистую!» 

Эвакуированных в Рыбинске грузили на баржи, которые тянули тяжелые катера. Пассажиров оказалось больше положенного, поэтому с собой разрешили брать только личные вещи. В воду летели стулья, кровати, самовары – все, что было… Одна из сотрудниц завода вспоминала, что хотела выбросить и швейную машинку, да матросы сжалились, показали, где ее припрятать, и старый «Зингер» кормил позже в Уфе и ее саму, и двух ее маленьких детей. 

Зима 1941 года наступила рано. Караван из Рыбинска доплыл только до Куйбышева (ныне – Самара). Несколько барж вмерзли в лед посреди Волги, и пассажиры двое суток шли до ближайшей железнодорожной станции. 

Последние группы добирались до Уфы в поездах-теплушках. Эшелон отправился из Рыбинска 19 декабря, шел окружной дорогой через Горький, Арзамас и Ульяновск. Везли и здоровых, и больных. В одном из вагонов умерла пятилетняя девочка. Отец раздобыл на станции доски, сделал ящик и, положив туда ребенка, сдал его начальнику станции. Похоронить девочку родителям не разрешили – законы военного времени. 

Уму непостижимо, как тяжело приходилось тем, кто прибыл на новое место с одним чемоданчиком! Людей с оккупированных территорий уфимские тетушки простодушно, но на самом деле очень метко называли «выковырянными». В этом была своя правда. 

В глубоком тылу 
В предвоенный 1940-й год население Уфы составляло 270 тысяч человек. Из Рыбинска в начале войны переселилось свыше 50 тысяч, то есть за счет одних рыбинских, которые в большинстве своем в Уфе и остались, население города увеличилось на пятую часть. Но к осени 1941 года Уфа была уже переполнена эвакуированными, прежде всего ленинградцами, москвичами и киевлянами, городские здания занимали госпитали, военные организации и предприятия. Поэтому рабочих и сотрудников рыбинского завода размещали где придется. 

Ветераны завода рассказывали … Одна семья жила сначала в помещении русского драмтеатра на улице Гоголя, потом – в проходной комнатушке в Нижегородке. «На свалке нашел железную кровать, приладил к ней ножки от старого рояля, найденного в гримерке драмтеатра, – на этом и спали. Из щелей в полу дуло, дети по утрам просыпались с инеем на ресницах ». Другая семья, девять человек, заняла комнату площадью в 15 квадратных метров. Семья из трех человек получила кладовку площадью в три квадратных метра, в ней умещалась только кровать и маленькая тумбочка, которая служила днем столиком, а ночью – кроватью для дочки. «Когда пришли гости, один уселся на тумбочку, а двое других пили чай, стоя в дверях». 

Недоедание, отсутствие одежды и обуви угнетали. 

Чтобы выйти из положения, на заводе организовали бригаду сапожников. Тогда говорили «строить сапоги». Строили так: подошва – из куска дерева, верх – из брезента, парусины или войлока. Звалась такая обувь «шанхай». Ведер из Рыбинска с собой, конечно, никто не привез, самой нужной вещью стало обычное ведро, в котором можно принести воду с колонки или сварить картошку. В цехах нашлись свои жестянщики, научились делать и ведра. 

Рабочая пайка невелика, нужен приварок. На заводе организовали рыболовную бригаду, изготовили сети. Прочесали окрестные озера, Уфимку и Белую, но без особого успеха. Тогда заводское начальство добилось, чтобы выделили землю. Свободная пашня нашлась в колхозе «Юрмаш» рядом с Иглино. Из старых деталей собрали два трактора и грузовую автомашину, нашлись в цехах свои знатоки овощеводства … Кроме этого, землю выделили на пустырях в районе нынешней улицы Первомайской. Один из ветеранов УМПО вспоминал: «Нашему цеху достался участок именно там, где сегодня стоит кинотеатр «Победа». 

Когда все на виду 

В советское время было издано много книг о рабочем классе, о трудовом героизме – была такая разнарядка. Сегодня все эти книги – как футбольные мячи, из которых выпустили воздух. Но дневники, воспоминания военных лет читаешь – жесточайшая правда. Какие-то вещи видны сразу. Среди чиновников и служащих халтура замаскирована, и разобрать ее трудно. В рабочей среде все ясней: отношения между людьми на виду, конфликты острее и откровеннее. 

Авиамоторное производство налаживали одновременно на нескольких площадках. Главной стала территория бывшего завода комбайновых моторов – несколько пригодных для работы корпусов, несколько недостроенных. Второй, основной заводской площадкой стало почти пустое поле в пяти километрах от комбайнового завода, здесь стоял корпус инструментального цеха, рядом торчали из-под снега фундаменты и недостроенные стены пяти будущих цехов. 

Оборудование прибывало в Черниковку по пять-шесть эшелонов в сутки. Вдоль железнодорожной ветки возвели деревянные эстакады. Станки и ящики выгружали вручную, торопясь – каждые четыре-пять часов на станцию приходил новый эшелон из Рыбинска. Работали днем и ночью, в мороз, который доходил до 40 градусов. 

Станки на железных листах волокли по снегу в открытое поле к площадкам, обозначенным вешками как цеха. В некоторых не было даже стен – их спешно возводили. Оборудование устанавливали прямо на открытом воздухе. Котельных не было, но теплоснабжение требовалось и для обогрева, и для производственных нужд. Найдено было решение – к стенам недостроенных цехов подогнали паровозы, от них подавали пар. 

Из воспоминаний военных лет: «В цехах – ад кромешный: крыша наполовину разворочена. Там в темноте ветер воет, как на пустыре, а рабочие железными листами дыру закрывают. В одном углу лампешка чадит, там рабочий стоит у станка в шубе. Голова тряпьем обмотана. Лицо у него все обморожено, как чугунное, живого места нет. Только глаза из-под очков поблескивают. Что, говорю, доживем, отец, до победы? Надо, говорит, куда деться!» 

В декабре 1942 года Совинформбюро сообщило – фашисты хвастаются, что разбомбили авиационный завод в Рыбинске. Действительно, 5 декабря немецкие бомбардировщики нанесли удар по территории авиационного завода. В руины обратились почти все корпуса. Но цеха к тому времени были абсолютно пусты… 

Несмотря на голод, холод и другие сложности, с 1-го января 1942 г. завод начал выпуск авиамоторов. Костяк производства составили рыбинские и уфимские моторостроители, а также специалисты эвакуированных в Уфу московского и ленинградского заводов. 

Долгие холода 
Ориентиром времени были заводские гудки. По ним сверяли часы, они являлись своеобразным атрибутом власти и страха – за опоздание судят. Боязнь опоздать на работу – одна из постоянных тем разговоров. Один из ветеранов завода вспоминал, как однажды проснулся утром за 15 минут до начала рабочей смены. Чтобы не опоздать, на ходу одеваясь, выбежал на дорогу, ухватился за борт проходящей грузовой машины и запрыгнул в кузов. Заводской гудок застал его в проходной. 

Особенно сложно пришлось тем, кого поселили на большом расстоянии от цехов, к примеру, на улице Карла Маркса, в 18-ти километрах от места работы. Это расстояние сначала преодолевали пешком два раза в день – туда-сюда. Позже до завода стали добираться на пригородном поезде, состоящем из сорока старых вагонов без освещения и отопления. Паровоз тащил их от станции «Уфа» до поселка Моторное около часа, останавливаясь, чтобы пропустить военные эшелоны. В морозные дни рабочие приезжали на завод окоченевшими, долго не могли прийти в себя. Поэтому многие после смены стали оставаться на ночевку в подсобках термических и кузнечных цехов, поближе к печам. 

Работа на авиамоторном заводе была настолько тяжелой, что бегство на фронт приравнивали к дезертирству. Большинство молодых рабочих ходили вокруг военкоматов, стремясь попасть на фронт. Приходилось специально посылать заводских бригадиров в военный лагерь Алкино, где формировались новые части, чтобы отлавливать «дезертиров». Новобранцев выстраивали, чтобы опознать беглецов, бригадиры обходили строй. Один из них позднее признался, что в одну из поездок троих опознал и вернул на завод, а четвертый упросил: «Дай возможность отомстить за смерть брата». Ну что ж, «не узнал»! 

Выполнение суточного графика на предприятии считалось фронтовым заданием. Не выполнил, значит не имеешь права покинуть рабочее место. 

После ночных смен, ближе к утру, в цехах становилось особенно зябко. Если мастер отлучался, молодежь собиралась у калорифера. Появлялся начальник цеха, стучал кулаком: «Где народ? Почему стоят станки? Мошенники! Засудим и посадим!» Народ расходился к станкам. Затем начальник уточнял у мастеров график работ и писал распоряжение кладовщице: «За выполнение задания дать премию в300 граммов хлеба».Премию съедали тут же, не отходя от кладовой. 

В холода многие болели. Возникала угроза срыва графика. В такие дни после окончания рабочего дня за станки вставали сотрудники заводоуправления – конструкторы, инженеры, технологи. Один из них вспоминал, что ему обычно приходилось замещать больных рабочих-расточников. «Ноги в легких летних ботинках (других не было) в ночную смену мерзли. Тогда я их снимал, бегал по коридору в носках. Когда ноги отогреются, опять становился за станок». 

Наркомовский паек 

Кроме авиазавода, из Рыбинска в Уфу был эвакуирован авиационный институт, открытый еще в1932 г. Ветераны института, преподававшие в Рыбинске, вспоминают, что приказ об эвакуации был получен в ноябре1941 г. На погрузку оборудования и сборы людей было отведено всего три дня. Уезжали с одним из последних эшелонов рыбинского завода, поэтому грузили только самое ценное оборудование, книги и учебники. Для размещения преподавателей и небольшой группы студентов выделили один товарный вагон, остальные добирались «своим ходом». В результате в Уфу прибыло меньше половины студентов и около двадцати преподавателей. 

Для воссоздания института на новом месте нужно было восстановить студенческие группы, укомплектовать штат преподавателей, получить новые учебные площади. Это удалось сделать довольно быстро. Учебные группы сформировали из числа эвакуированных, учившихся ранее в технических вузах Москвы, Ленинграда и Киева. Преподавателями стали крупные ученые Украинской академии наук, эвакуированные в Уфу, – Н. Н. Боголюбов, Г. Н. Савин, Г. Ф. Проскура, Г. Д. Латышев, И. Я. Штаерман и другие, возглавившие кафедры высшей математики, сопротивления материалов, гидравлики и гидравлических машин, физики и теоретической механики. Специальные и общетехнические дисциплины вели инженеры авиамоторного завода. 

В январе1942 г. занятия на всех курсах возобновились в двухэтажном корпусе средней школы № 26 на Уральском проспекте, ныне бульваре Ибрагимова. Лекции читали в неотапливаемых аудиториях при минусовой температуре, поэтому студенты и преподаватели зимнюю одежду не снимали. Лабораторий при кафедрах не было, поэтому единственным средством при выполнении расчетов являлась логарифмическая линейка. Прием в институт для того времени был значительным – триста человек. Первый набор прошел только на факультет авиамоторостроения, позже от него отделилась группа «холодной обработки металлов», ставшая впоследствии самым крупным в институте факультетом, авиационно-технологическим. 

Студенты и преподаватели имели бронь, освобождающую от призыва в армию, получали рабочие карточки на продукты питания. Пайка хлеба составляла 600 граммов в день. Было у института и свое подсобное хозяйство в Чишмах, где выращивали картофель и просо для столовой. Это позволяло выдавать больным ДУП, «дополнительное усиленное питание» – две-три столовых ложки пшенной каши или картофельного пюре. 

…Самые яркие воспоминания того времени – голод, постоянное недоедание и вопросы, связанные с едой: какой кусок хлеба больше, сколько картошек осталось, съесть половину луковицы или только четверть, а еще четверть оставить на следующий день? Чтобы притупить чувство голода, молоденькие пацаны «шабили» – курили махорку, прикуривая одну самокрутку от другой, благо табак на улице продавали стаканами, а стоил он гораздо дешевле хлеба. Именно в войну появилась привычка жевать «серу» или «вар», чтобы обмануть голод. Называли эту жвачку с горькой иронией «наркомовским пайком», хотя эти слова произносили с опаской и только среди своих. 

В 1943 г. для института выделили большое здание по улице Ленина, 61, освободившееся после роспуска Коминтерна и отъезда его членов в Москву. Здесь были созданы учебно-производственные мастерские, лаборатории при кафедрах. 21 апреля 1943 г. постановлением Государственного Комитета обороны был основан Уфимский государственный авиационный институт имени Серго Орджоникидзе. Вскоре открылся его филиал при авиамоторном заводе. Несмотря на все тяжести военного времени, требования к студентам были чрезвычайно высоки. Про УАИ в городе говорили, что он является поставщиком сталинских стипендиатов в другие институты. Студенты, отчисленные из УАИ из-за высоких требований, в других вузах становились отличниками.