Удивились? Я тогда – тоже.
Оказывается, мой отец живет здесь, в Дивногорске. А мы – почему-то в городе Л. А когда-то жили вместе. Но я тогда был еще очень маленький, и этого не помню.
Ладно, в детстве есть много вопросов, ответов на которые – пока не имеется.
Пьем чай. Тут в Дивногорске, наверное, такая традиция – куда ты ни пришел, усаживают пить чай. Ну, это как раз хорошо. Я чай люблю. Особенно, если с конфетами.
Выходит из дальней комнаты тот, который спал. Он помоложе моего отца. Но ростом, почти такой же. Зовут – Володя. Работает в каком-то театре. Я не особенно еще понимаю, чем там занимаются в этих театрах. Вот в кукольном театре, это я как раз хорошо понимаю. У бабушки в соседях по площадке – директор кукольного театра. Дядя Коля Комлев. Мировое дело, быть директором такого театра!
Не каждому, кстати, выпадает такая удача, в любое время, когда пожелаешь, запросто пройти в кукольный театр. А мне – проще простого. Я прихожу и говорю строгой бабушке-билетерше на входе: «Я – к дяде Коле…» И меня сразу пускают в этот волшебный мир. Вот какое большое дело, понимать нужно.
Уже вечер. Просидели мы тут немало. Мать с отцом чего-то все время обсуждают. Я в их разговоры не лезу. Тут много других дел можно пока придумать. Мне, например, Володя показывает, как можно играть на гитаре. Дядя Володя, конечно. Но мне почему-то не хочется называть его «дядя». Ну, неважно. Главное, на гитаре играть, оказывается, очень просто. Нужно только знать, куда нажать пальцами с одной стороны, и дернуть с другой. Получается – очень даже красиво. Но если не знаешь, куда нажать – вовсе ничего не выйдет. Вот он мне и объясняет. Вернемся домой, непременно попрошу себе гитару. А что, думаете, не купят?..
Идем к автостанции. Володя несет нашу машинку. Она тяжелая, машинка. Но и он – крепкий такой человек. Ему – хоть бы что. А отец – тащит коробку. Тоже, наверное, тяжелая, в ней какие-то бумаги. Они погрузят нас в автобус, вместе с коробкой и машинкой. А в Красноярске автобус делает остановку как раз возле нашего дома. Там уж как-нибудь справимся сами. У меня, правда, одна рука в гипсе и на перевязи. Но это – ничего. Так-то я – крепкий. А вырасту, стану вообще, как отец. Или, как дядя Володя. Буду играть на гитаре. И построю какую-нибудь ГЭС. В общем, что будет народу нужно, то и построю.
Вот такой у нас получился интересный день. Всех повидали, со многими познакомились. Даже, выходит, с родным отцом. Вот как в жизни бывает. Родной отец, а живет почему-то отдельно. Ну, ничего. Наверное, так нужно для дела. А в Советском Союзе не принято обсуждать то, что нужно для дела. В Советском Союзе просто берут, и делают.
Прошло почти тридцать лет. Девятое мая 1995-го года. Многое изменилось и в моей жизни, и в стране, и в мире. Уже несколько лет, как нет СССР. Страны, где я родился.
А вот у меня – родился сын. Еще в 92-м. Теперь ему, получается, почти три года. Вот он сидит, на заднем сиденье. Гордо сидит, как взрослый. Самостоятельно, без мамы. Мама у нас в командировке. А мы – едем в гости к дедушке. В смысле, к моему отцу.
Отец уже давно живет в Красноярске. Мы тоже живем здесь, но все время заехать, как-то не получается. Работа у меня беспокойная. Все нужно куда-нибудь собираться. То – на войну. То – с войны. Теперь у нас так. Без войны никак не получается. Это, взамен времени безобразного «застоя» и «совка», как говорят теперь некоторые. Ну, замена равнозначная, кто бы спорил. Даже, конечно, стало теперь гораздо лучше. Не скучно. Опять же, колбаса в магазинах. Правда, она была и прежде. Но та, прежняя, была неправильная колбаса. Не демократическая. Это, в смысле, когда к колбасе нет обязательного демократического приложения. Например, в виде войны. Или еще каких-нибудь полезных и нужных вещей. Но сейчас – не об этом.
Вот, едем. Ехать тут недалеко. Отец живет рядом, тоже в центре города. Балкон его квартиры выходит на реку. И на музей Ленина. В общем, удобно живет отец. Квартира, правда, однокомнатная. Зато, своя. Вот, работал всю жизнь – и заработал. Дали удобную квартиру. Бесплатно. Без всякой войны, кстати. Но это – опять о другом.
Сын с интересом разглядывает деда. В глазах вопрос: «Как получается, что у ребенка – сразу случилось вдруг два деда?» Один-то дед у него имеется с самого рождения. Он к нему привык, считает неотъемлемой частью своего жизненного пространства. А тут, выходит, еще один появился. Откуда? Нужно с этим разобраться…
Пока он разбирается, мы пьем чай. Сегодня праздник, День Победы в Великой Отечественной Войне. Ту войну мы выиграли. Вернее, вот они выиграли, наши отцы. Чтобы нам, их детям, жилось спокойно на собственной земле. Ну и для себя, конечно, тоже. Для всех нас, в общем.
У отца – магнитофон. Конечно, давно уже не тот, что я когда-то видел в далеком 68-м. Этот поновее, «Юпитер-205». Отец, как просыпается, сразу включает музыку. Они – такое поколение, вполне себе музыкальное. Любят, чтобы чего-нибудь играло.
Спрашиваю:
- Помнишь, мы тогда приезжали? Ну, в 68-м, осенью. А почему Высоцкий жил у тебя в квартире?
- Да он не жил… так, отлеживался…
Отец отхлебывает чай. Он давно пьет чай даже без сахара. Здоровье уже не позволяет. Давление прыгает, прочая всякая дребедень. И выпить ему давно уже нельзя. Даже, в честь такого праздника. А раньше, конечно, бывало. Говорит, было время, здорово «закладывал». Они – фронтовое поколение. Там без этого было нельзя.
На стуле висит пиджак. На нем – медали и ордена. Много разных, штук двадцать. Он когда-то «приписал» себе два года, чтобы попасть на фронт. Тогда это делали многие. Каждый считал, что страна без него не справится. Получается, правильно считали. Потому что, в итоге, справились. А так – один не пошел, другой отмазался – неизвестно еще, что бы из этого вышло.
Мой сын тоже разглядывает медали. Для него это – пока только красивые значки. Вот, особенно его заинтересовала медаль Ушакова. Она необычная, с цепями и якорями. Красивая, в общем, медаль.
Отец попал в Школу Юнг ВМФ СССР в 1942-м. На Соловки. В первый выпуск. Об этом выпуске писал когда-то Валентин Пикуль. Повесть называлась «Мальчики с бантиками». Только Пикуль оканчивал класс рулевых-сигнальщиков. А отец – выпускался боцманом.
По окончании, попросился на Северный Флот. Чтобы, значит, быстрее попасть «на театр военных действий».
«Театр» там был – не позавидуешь. Война на море, особенно в северных широтах, страшная штука. Куда страшнее, чем война на суше. На земле, даже если ранило, есть шанс выжить. В океане, на торпедном катере, вряд ли. А если упал за борт – кранты через десяток минут даже здоровому. Вода там, как тяжелая ртуть, и – скорая смерть от переохлаждения.
А отец побывал за бортом дважды. Дважды его катер ушел на дно океана от прямых попаданий пушечных снарядов врага.
Почему выжил, хотя должен был погибнуть, непонятно. Говорит, оба раза спасало одно обстоятельство. Торпедный катер ходит на «легком топливе». Оно, изливаясь в мороз океана, не связывает человека липким несмываемым «панцирем». И, не сжигает легкие.
В общем, задумаешься, сколько должно всего произойти в истории, чтобы ты, наконец, родился. Или, наоборот, сколько всего должно не случиться…
- Так чего он там у тебя… отлеживался? И почему, вдруг, у тебя?
- Ну, они же тогда фильм снимали. А это, понятно, не на один месяц. А съемочная группа там – совсем не маленькая. И – куда их, получается, девать? Дивногорск-то, не столица. Одна гостиница. Да и та, нужна строительству позарез. Люди-то в основном в бараках. Жилье за темпами основного строительства не поспевает. А тут – снег на голову. В общем, как раз был на сдаче тот самый дом. Ну, попросили людей, кто ордера уже получил на жилье, чтобы еще немного подождали. Никто не отказался, все поняли важность момента. Кино-то у нас любили…
- Что, весь дом, что ли, попросили?
- Нет, один подъезд. А кого – в гостиницу поселили. Так и вышли тогда из положения.
- Понятно. А Высоцкий-то, как все-таки у тебя оказался?..
Отец усмехается:
- Как-как… как сложилось, так и оказался…
Отец у меня – любит отшутиться. Говорят, я весь в него получился.
- Ладно, не хочешь, не говори. Тогда вот еще, что. Говорят, «Баньку по-белому», ну, песню, чуть ли не ты ему подсказал. Врут?
- Не знаю. Много там было всяких тогда разговоров. Как это: «Подсказал песню»? Историю, что ли, поведал? Ну, я, допустим, немало разных историй знаю…
Он опять усмехается. Верно, знает немало. Все, кто был знаком с моим отцом, это отмечали. Рассказчик он был хороший.
- И все-таки?..
- Все-таки, если бы, да кабы… Ты меня, зачем хочешь к этому пристегнуть? Нет, не я подсказал, если уж так вопрос ставишь. Ему подсказывать было не нужно, голова у самого работала. О войне – много с ним говорили. Он же не воевал, возрастом не вышел. А вопрос его интересовал здорово. Ну, и в баню, помню, вместе как-то ходили. Даже не один раз, наверное. Ну, вот это еще… да оно – у каждого тогда второго…
Отец тычет себе в грудь. Дома он в тельняшке, по старой морской традиции. Руки «расписаны» якорями и русалками – такое вот «народное творчество». А на груди, слева, наколка с профилем Сталина.
- Вот, видишь, изобразил. Это еще «по-малолетке». В Школе, на Соловках мода случилась. Все вдруг взялись колоть. Ну, якоря, понятно, святое. Это – каждый себе флотский обязан наколоть, как символ верности. А Сталин – другой символ. Символ веры.
Говорю:
- А как же тогда, «чтоб он слышал, как рвутся сердца»? Перегиб, что ли?..
- Да никакого перегиба! Одно другого не отменяет. За веру – и должно рваться. В холодном сердце веры нет, один только голый расчет…
- Ну, ладно…
Спорить мне с ним не хочется. Да и о чем тут спорить? Многозначные песни у Высоцкого. Настолько, что каждый видит в них свое. И каждый считает, что именно он понял их правильно. Глубокие песни, короче. Пока до дна донырнешь, скорее, захлебнешься.
Разговор переходит на другую тему. Вернее, война так и остается главным, но говорим уже об Астафьеве. Они, понятно, были знакомы. Там вообще, от Овсянки до Дивногорска, рукой подать. Ну и так, по другим делам нередко пересекались.
Спрашиваю:
- А что думаешь про новый его роман? Сейчас много на эту тему разговоров…
- А – ничего не думаю. Думаю, встречу, дам в ухо… Только, где ж я его теперь встречу… он на Мерседесе, с телохранителями. Видать, не один я хочу…
Это мой папа как раз может. Он же – боцман в молодости. Там, если что не так, «в ухо» – первейшая наука.
Говорю:
- Ну, если сильно надо, я могу вопрос проработать. Телохранители не помогут.
- А вот даже не вздумай!..
Отец неожиданно взъярился, без всякого перехода…
- Даже мысли себе такой не имей! Вы – не вправе его судить! Такое только мы можем! Он воевал, вместе с нами. За нас воевал, за наше дело. И за вас, и за тебя. А если теперь мозгами поехал, это прошлого не отменяет. Это, знаешь, лечится. Например, если в ухо. Не смертельно, а заставляет задуматься. Особенно, если думать еще есть, чем…
Ну, если есть, чем, тогда – конечно. Я, правда, когда этот роман читал, сильно сомневался. Не читается чего-то. В детстве там, в молодости другие его книги читал – ничего так себе. Даже, помню, нравилось. А тут – не читается. Переложишь «на себя», получается, криво. Получается, как у Высоцкого в одной песне: «Правда, конечно, со временем восторжествует… если проделает то же, что грязная ложь…» Что-то мне не верится в такую правду. И отцу, выходит, не верится. А он там – был. И его – не обманешь.
Показываю на наколку Сталина, спрашиваю:
- Значит, получается, не зря?..
- Даже не думай! Кто веру под ноги бросил, тому быть рабом чужой веры.
- Выходит, лучше быть рабом своей?..
- Выходит, свою складывали веками. А каждое новое поколение – растет из корней старых. Так в природе устроено. Есть корни – растешь. Нет – засыхаешь. И ложишься поленом в чужую печку. Сухое лучше горит. И рубить – легче…
Ладно, прощаемся. Посидели, пора и честь знать. Сын, кстати, засыпает, сидя на стуле. В три года такое – вполне позволительно. Организм еще не может запасать энергию. Да и впечатлений у него, видимо, немало.
Едем домой. Спрашиваю сына:
- Ну, что, понравился тебе дедушка?
- Понравился. У него значки хорошие. И сам тоже весь с картинками… Когда вырасту, у меня тоже такие будут… значки и картинки…
Хотелось бы верить, что будут – такие. Вот только ты, сын, пока не понимаешь их настоящую цену.
Собственно, по теме – все. Разве что, осталось еще раз вернуться к прочитанной книге. Там на странице 128 читаем: «Д., участник Великой Отечественной, до появления на строительстве Красноярской ГЭС долгое время работал на радио города Норильска, в качестве журналиста объехал «все Севера», встречался со множеством людей, прошедших сталинские лагеря, но сам он судим не был… Неоднозначное отношение к Геннадию Д., на мой взгляд, объясняется банальной завистью… появление книги «Один на один с Енисеем» с предисловием Бориса Полевого произвело эффект разорвавшейся бомбы».
Мне, в общем, нечего особенно добавить. Разве вот, по поводу зависти. Возможно, это и так. Но есть и другой аспект. Общество наше давно раскололось, чему причиной не зависть, а куда более глубокие чувства. Один считает, что «был клеймен», как раб. Другой – носит «клеймо», как орден. Вопрос веры. Как и тысячу лет назад.
http://koba-sam.live…14004.htmlзы. товарищ очень интересный. Рекомендую поизучать его жж. Может даже и книги где встретите им написанные.... Большая редкость.