Украина и украинско-российские отношения

Новости с Украины более всего по стилю напоминают книги пророков-обличителей.
Я уже много лет подряд говорю уважаемым читателям, что какими бы коммунистами они ни были, с какой силой не верили бы в то, что религия – опиум для народа, Библию всё равно нужно знать, любить и помнить. Желательно наизусть. Это значительно упрощает понимание собственных душевных порывов, ораторских амбиций и всего такого прочего. А еще Библия – это удивительный по своему качеству учебник по предмету «Этногенез».
Вот Исаия:
«Увы, народ грешный, народ обременённый беззакониями, племя злодеев, сыны погибельные! Во что вас бить ещё, продолжающие своё упорство? Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнём; всё опустело, как после разорения».
«Что со мной?» – спрашивает 23-летнее гособразование.
Всё хорошо.
В отличие от Израиля, к которому обращался Исаия, ты – умираешь.
И после того как ты умрёшь – мир станет намного лучше.
Твоя смерть будет отвратительна настолько, что об этом событии люди будут вспоминать с содроганием ещё не один десяток лет.
Ты захлебнешься собственным гноем. Ты сама разорвёшь себя и удавишься внутренностями.
Ты уже мертва.
Ты стала вырусью. А поскольку для тебя слова Россия и Жизнь – это одно и то же слово, то став вырусью ты стала нежитью. Ты разлагаешься.
Тебя узнали по плодам.
Вот они – твои плоды. Твои люди. Их смешные шутки.

А это — повод для их смешных шуток:

«По плодам их узнаете их». Евангелие от Матфея (глава 7).
Там же сказано про то, что делают с деревом, не приносящим доброго плода. Тебя уже срубили и бросили в огонь. Истории и Богу не нужны государства, которые делают из своих народов такое.
Тебе нужны были люди, которые бы любили тебя?
Вот они.
Тебе нужны были патриоты? Тебе нужны были политики? Журналисты?
Ты создала их по образу своему и подобию. Ты создала их соответственно своим целям и своим представлениям о добре и зле. Ты создала из русских вырусь, а из людей – нелюдь. Это твои дети, твои плоды, результат твоих трудов, твое подобие, которое говорит о тебе все.
Они убили тебя своей глупостью.
Они своей глупостью, нежеланием думать дальше одного дня и истерической самовлюблённостью сожрали тебя изнутри.
Ты вынашивала и лелеяла их для России. Это ей они должны были жрать. Тебя для этого, собственно, готовили двадцать лет.  
Прости, государство Украина, но наша цель — жизнь. И прощай.
Я говорю тебе это с удовольствием.
Я не скачу от радости, я не хохочу и не хлопаю в ладоши. Я просто тихо доволен тем, что ты умираешь.
Перед тем как ты умрешь, я поблагодарю тебя. Есть за что.
Ты показала нам, к чему приводят гордыня, национальное чванство, невежество и нетерпимость. Ты показала нам, что проституцией нельзя надёжно заработать ничего, кроме сифилиса. Ты показала нам ценность воспитания, сдержанности и дисциплины. Ты напомнила нам, что человек должен работать и уважать свой труд и труд предков – беречь то, что получено от них как зеницу ока. Что лучше быть скромным, чем раскованным, что молчание – действительно золото, а вежливость – привилегия сильных.
Помнишь, с чего начался твой конец? С Майдана, на котором стояла девушка с плакатом, что она хочет кружевные трусики и в ЕС. Это потому, что ты сказала, что в России с странах Таможенного Союза запретили кружевные женские трусики. Ты солгала, кстати. Дважды. Запретили не кружевное белье, а синтетическую подделку. А ассоциация с ЕС – это не вхождение в ЕС. Кстати, ты так никуда и не вошла. И не войдёшь, потому что уже всё.
Все началось со лжи.
А помнишь людей, которые били беркутовцев цепями, жгли их напалмом, давили бульдозерами? Помнишь, как ты их называла? Они же дети! Онижедети убили тебя. Пустили тебе внутреннее кровотечение.
Ты назвала Майдан – Революцией Достоинства. Ты приравняла Майдан к народу.
Ты выдала толпу за народ. Ты выдала за достоинство – вульгарное чванство. Твой народ теперь толпа, а достоинство – накачанный медийным насосом апломб.
Ты говорила толпе: «мы свободные и великие». Ты солгала. Это распущенность и гонор.
Всё в тебе ложь.
Ты – самозванка. Ты не государство. У тебя нет народа. У тебя нет свободы. Нет достоинства.  Нет величия. Нет духа.
Вот тебе твои кружевные трусики.
Спасибо тебе за эти важные уроки, которые мы запомним надолго.
Спасибо тебе за то, что твоя смерть так страшна, что весь мир увидит и надолго усвоит, что бывает с гособразованиями, которые своим смыслом поставили противостояние России. Это обернётся для нас в будущем большой прибылью.
Спасибо тебе за эти подарки. Пусть ты и не собиралась нам их делать.
В благодарность я расскажу тебе, что будет потом – после тебя. Каким будет новое начало.
Всё начнется примерно так же, как и в самый первый раз:
«Выступил в поход Олег, взяв с собою много воинов: варягов, чудь, словен, мерю, весь, кривичей… Отправился вниз, и пришли к горам Киевским, и узнал Олег, что княжат тут Аскольд и Дир. Спрятал он одних воинов в ладьях, а других оставил позади, и сам приступил, неся младенца Игоря. И подплыл к Угорской горе, спрятав своих воинов, и послал к  Аскольду и Диру, говоря им, что-де "мы купцы, идём в Греки от Олега и княжича  Игоря. Придите к нам, к родичам своим". Когда же Аскольд и Дир пришли, выскочили все остальные из ладей, и сказал Олег Аскольду и Диру: "Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода", и показал Игоря: "А это сын Рюрика". И убили Аскольда и Дира… И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: "Да будет это мать городам русским". И были у него варяги, и славяне, и прочие, прозвавшиеся русью».
Если кто-то не понял, то разъясняю. Придёт союз славян, финно-угров, варягов и примкнувших к ним с тех пор за тысячу лет.
Самозванцы погибнут.
И настанет Русь.
…А теперь – умри.

«Я дала слово — самой себе и своим ребятам — что опубликую это после того, как Гелетей будет отправлен в отставку. Публиковать раньше не решалась по той простой причине, что от министра обороны при исполнении зависят жизни людей. Десятки, сотни жизней. Каким бы этот министр ни был.

Итак, мизансцена. 29 августа. Время — обеденное. Звонит Макс. Он только что чудом вырвался из Иловайского котла. Подчеркиваю, чудом. Они двигались в колонне. Вместе с ребятами из „Донбасса“, которые выходили из окружения. Сразу, как вышли из Иловайска, колонну обстреляли из минометов. Перед машиной с надписью „Пресса“ подбили танк. „Донбасс“ останавливается и окапывается, чтобы принять бой.
По всем законам логики, Макс должен был остановиться вместе с ними. Но в какую-то минуту он принимает решение дать по газу. Это то, что у журналистов называется „чуйкой“. То, что часто спасает жизнь. Так вышло и на сей раз. И вот он дает по газу, обгоняет подбитый танк и вырывается на дорогу. На дороге — второй обстрел. Пули прошивают капот машины. Крошатся стекла. Макс ранен в руку. Слава Богу, незначительно — не теряет управления автомобилем. Проскочив обстрел, ребята включают телефоны — пытаются понять, куда ехать. Навигация „глючит“. Да, и не одна навигация не скажет им, какие населенные пункты „наши“, а какие — заняты ополченцами.
Дважды избежав смерти, ребята едут буквально наобум. „Обум“ выводит на блокпост „ДНР“. Вообразите: на полном ходу к блокпосту „ДНР“ подлетает машина с маркировкой „Пресса“. Но днр-овцы настолько ошарашены происходящим, что даже не стреляют вслед, когда машина разворачивается и резко уходит в сторону.
Итак, после всего этого ада набирает меня Макс. Чтоб вы понимали: он никогда не ругается. Вообще. Не матерится — принципиально. Поэтому то, что я услышала в трубке, меня потрясло: „Соня, там полный п…ц. Ребята в окружении. Мне только что звонила одна из девочек-медиков, она говорит, что тяжело ранена и уже не может самостоятельно передвигаться. Истекает кровью. Их е….т со всех сторон. Надо срочно что-то делать. Прошу, свяжись, с кем только можешь. Им нужна помощь“.
Еще раз подчеркиваю: Макс не склонен к панике. Никогда и ни за что. Я — тем более. Мы слишком много вместе прошли, чтобы срываться на истерики. Поэтому-то 29 августа так меня поразило. Я была за границей. Как сейчас помню: сижу в уютном приморском дворике и у меня буквально трясутся руки. Проклинаю себя за то, что я не там. Я уехала, чтобы писать книгу о Майдане. И вот, книга — волею обстоятельств — оградила меня от Иловайска.
Проклинаю жизнь, проклинаю книгу, проклинаю то, что я сейчас не там. Не там, где Макс. Ведь мы всегда работаем в паре. Что я не там, где гибнут люди. Не там, где людям нужна помощь. Первое смс — после краткого осмысления и первичной сверки — Порошенко (каюсь, не отважилась на звонок, — С.К.). Далее — звонок одному из ближайших помощников Петра Алексеевича. Он сразу снимает трубку. Кратко излагаю суть. Обещает помощь. Мол, не волнуйся, мы в курсе. Третий — Гелетею.
Точнее, Гелетею было смс. Дословно следующего содержания: „Я знаю, что вы все знаете. Многополье. Там девять часов уже ад. И очень много раненых. В том числе медики. И им СРОЧНО нужна помощь. СРОЧНО. Мой Макс утром вырвался, но я не буду молчать, если там уничтожат тех, кто остался. И не надо отмазок, что у вас там везде так. Не везде. И вы, опять-таки, это знаете. Отвечать мне не надо. Просто действуйте. Соня“.
Теперь поясню. Да, у меня был личный мобильный министра. У него — мой (мы были знакомы задолго до этих событий — еще в бытность господина Гелетея главой Госохраны при Ющенко, — С.К.). Я никогда не злоупотребляла его вниманием. До тех пор, пока в августе — в „подбрюшье“, у границы с РФ — наших ребят впервые не взяли в котел. Слева — ополченцы. Справа от границы — русские „Грады“. И так сутками. Ребята взывали о помощи.
И я впервые набрала министра. Он ответил, что все знает и „что у нас такое вдоль всей границы“. Вашу мать! „Вдоль всей границы“. Сухие строки. Но там же л-ю-д-и. И они гибнут!!! Поэтому второй раз, во времена Иловайска, выражений я уже не выбирала. Все не могла отделаться от мысли, что Макс тоже мог там застрять. А те, с кем он жил, спал, ел и пил долгие военные дни — все еще там, и предел мечтаний для них — выжить. Просто выжить.
К моему удивлению, министр отозвался. „Пусть скинут топографические ориентиры, откуда русские ведут обстрел. Через ваш мобильный“. Признаться, это смс меня поразило. Потому что у меня в голове не могло поместиться: как это министр обороны спрашивает у журналиста „топографические координаты“? При том, что я сама не там. И откуда, черт возьми, я знаю эти самые „координаты“? Разве это — моя парафия?! Или все-таки министра?
Но не в короне сейчас дело. Его или моей. И я пишу в ответ, что знаю (копии переписки сохранены. Если что, скептики, я все скрупулёзно храню, — С.К.). Пишу следующее: „Картина такая. Точное название первого населенного пункта — Многополье. Оттуда идет дорога на поселок Победа. Утром по этой дороге вышла колонна. Обстрел минометный начался сразу на выезде из населенного пункта. Слева и справа от дороги, метров 500–600, не больше. Минометы, РПГ и т. д. То же самое — дальше по дороге. Там поселки Червоносельское, Володарского, Посеково и сама Победа. Точных топкоординат пока нет(((. Основной бой — в начале дороги, у Многополья. Там же — раненые основные. Если только получится достать (топкоординаты, — С.К.), я пришлю“.
Взбудораженная происходящим, набираю Семена Семенченко. Раненный, после операции, он тогда метался на койке в Днепропетровском госпитале, силясь помочь своим хоть чем-то. — Понимаешь, он просит координаты. — Координаты? — Семен в недоумении еще большем, чем я. — У тебя есть связь со своими? — С частью. Их разбили. Часть окопалась на хуторе, часть потеряна, часть вообще непонятно где. Будь на связи. Я попробую координаты достать. Пришлю смск-ой.
Опять звонит Макс. Сообщает новые кровавые подробности. Не могу унять дрожь в руках. Вновь звонок. Теперь — с неизвестного номера. Гелетей. Долго и обстоятельно рассказывает о том, что в телефон ничего говорить нельзя. — Да-да, Валерий, я поняла вас. А сама злюсь невероятно. Он же на мой мобильный — пусть и с „левого“ номера — звонит. Мобильный, который еще лет десять тому на стационарную прослушку поставили. „Он тоже на эмоциях. Он хочет, как лучше. Он хочет помочь“, — утешаю себя. Умом понимая, что все эти аргументы — чистый бред, конечно. Бред, за которым скрывается вопиющий непрофессионализм, стоивший жизни десяткам наших ребят.
„Какая ситуация сейчас?“, — спрашивает Гелетей посредством смс еще через какое-то время. „Ни фига себе“, — думаю. В такую минуту целый министр обороны спрашивает: „Какая ситуация?“. Офигенная ситуация! Наши ребята вышли погулять с воздушными шариками наперевес! Беру волю в кулак, отвечаю: „Основной бой — в начале, как писала. За Многопольем сразу, меньше полукилометра от выезда из села. Колонна большая и растянута по всей дороге. Засады по всей дороге, на въездах и выездах из населенных пунктов, которые я перечислила. Дорога эта одна. Работают, в основном, минометы. Из „зеленки“. Наша техника, которая шла впереди, подбита“.
„Координаты „зеленки“?“, — невозмутимо вопрошает министр. Далее: „Спросите. По нашим данным, „зеленку“ мы уже обезвредили, должно быть тихо“. „Сейчас“. „Докладываю: связь осталась только с теми, кто окопался в Красносельске (часа два-полтора тому). Там более или менее. Но остальная часть ребят разбросана по всей этой дороге (населенные пункты я называла). С ними связи нет, и что там — неясно. Пока — затишье. Чуть позже — может понадобиться поддержка артиллерии. Если да — дам знать. Спасибо“.
Это смс я писала уже практически под диктовку Семенченко. Заниматься „самодеятельностью“ не имела ни морального права, ни квалификации. Семенченко — командир, и ему виднее, как в такой ситуации быть. Моя функция — посредника.
Уже позже я выяснила, что все это время они с Гелетеем не были на связи. Действительно, зачем связываться министру обороны и комбату, чьи люди в котле? Не по статусу, как никак.
Шесть лет как бросила — окончательно и бесповоротно — курить, но если б кто протянул тогда сигарету — не просто бы не отказалась, спасибо бы сказала. Все не могла взять в толк: как это так, что министр обороны в такой-то ситуации не знает всех подробностей (хоть по телефону он мне говорил, что они „где-то близко“), да еще и координаты „зеленки“ запрашивает?
Наконец, Семен прислал мне координаты для работы артиллерии. Какой-то сплошной набор цифр и букв. Для человека невоенного — форменная абракадабра. Не медля минуты, переслала их Гелетею. Как и просил: с моего номера. Типа безопасно. Свежо предание.
„Приняли?“, — спрашиваю. „Ок“. И дальше: „Там карьер, балка или северо-восточная часть Красносельского? Куда конкретно?“ Епрст!!!! Откуда я (!) знаю, „куда конкретно“??? Мысли роятся в голове. Ведь это — дорога. Сто метров не в ту сторону — и попадут не по ополченцам, попадут по своим. Как же так?!
Чуть не плача, набираю Семена: — Христом Богом прошу, вы можете поговорить с ним напрямую? Я свяжу. Я дам ему твой телефон. Я его очень попрошу. Что угодно, только поговорите. Цена вопроса слишком высока. Я боюсь ошибиться в своем посредничестве. Вы — два военных человека — найдете общий язык. Семен дает добро. Пишу ублажительное смс Гелетею. Через какое-то время он отвечает: „Снаряды уже полИтели“. Хвала Господу!
На этом история не закончилась. Прошло два дня. Я уже в Украине. Первые бойцы „Донбасса“ — наиболее удачливые — лесами и полями, уже вышли из окружения. Звонит Гелетей: „Скажите, а ваш парень вышел (имеет ввиду Макса, — С.К.)? Можно ли его телефон? Мы бы спросили, какая там ситуация на дороге“.
Нет слов! А о чем мы с вами говорили позавчера? Что я вам рассказывала? Или все мимо ушей пропустили? Так перечитайте переписку, в конце концов! Да, он вышел! И все топографические координаты я вам подробно расписала. Уняла эмоции. Дала телефон Макса. И прислала ссылку на новость на LB.ua, где все подробно расписано. Для тех, кто в танке.
Максу так никто и не перезвонил. Семен к тому времени уже вырвался из „больнички“, был под Иловайском, вытаскивал своих ребят. Самые везучие десятки километров прошли пешком. Прошли навстречу жизни. Как это было — подробно потом рассказали в интервью. И как пробирались ночами по лесам, где-пулеметные „лежки“ были через каждые восемь метров. Через каждые восемь! То есть — в пределах видимости. И как спали вповалку в полях. И как обходили — опасаясь, что их выдадут, — мимо населенных пунктов.
Гелетей ничего этого не знал. Все это время он бодро рапортовал президенту, что в Иловайске все ОК. И что буквально завтра-послезавтра — „Крым — наш!“. Ну, вы поняли.
Об одном прошу, друзья. Поймите правильно. Этот текст — не только и не столько о Гелетее. Воздержитесь от гонений на него одного. Не должен он стать единственным козлом отпущения. Этот текст — о десятках ему подобных, оказавшихся не на своем месте. И не в то время.
Довольно просто списать все на одного человека, тогда как этот конкретный человек со всеми его непрофессиональными промахами, но все же с искренним желанием помочь (во что я по-прежнему верю, хочу верить, иначе совсем уже никаких опор — несмотря ни на что — в жизни не останется, — С.К.) — всего лишь порождение системы, которая не утрудила себя исправиться даже после Майдана. Когда речь шла уже о конкретных человеческих жизнях!».