Цитата: IstAnd. от 13.05.2016 09:40:50Согласен с Вами. Однако поясню свою мысль. То, что Вы сказали - важнейшая причина молчания, но не единственная. Я вспоминаю, что на встречах с ветеранами в советское время они не рассказывали и о том, о чем сейчас спокойно можно рассказать. Например, о своих подвигах. Дело не только в личной скромности было. Как объяснить пионерам, что нужно убивать жестокого врага всеми возможными способами. Время было, блин, пацифистическое. Мы - за мир во всем мире. Чтобы никогда не было войны. Как объяснить, что на войне нужно убивать, при всем милосердии и гуманности. Мы в то время этого не понимали. Нас не к тому готовили. Может, от этой блаженной веры в то, что войны больше не будет и воевать нашему поколению не придется, мы расслабились и затем случилось так, что воевать нашему поколению все же пришлось? Информация о войне не должна быть сказкой, она должна быть инструкцией: как делать, когда нашему поколению придется воевать. Вот в чем дело. И поэтому сейчас такое чувство сопричастности с героями Великой Отечественной войны живо, что мы понимаем, что это не в фильмах, а нас напрямую касается. А нас к этому не готовили.
Где-то с 5-го класса. т.е. с 1958-го, и на 23 февраля и на 9 мая, у нас в школе с рассказами выступали наши же колхозники-ветераны. На день Пионерии в лесу выкладывали огромный костер-звезду, на нем тоже помню приветствие ветерана. Весной 60-го на политинформации (или 59-го ?) учительница нашей семилетки рассказала о нашем земляке, Герое Советского Союза Феофане Радугине. Помню свое разочарование: Радугин летал на транспортнике, значит фрицев не сбивал, но вот Герой. Учительница мало чего знала, да и откуда? И где-то в июне детской ватагой отправились месить пыль в деревню Камакануры в примерно 13 км от нашей. Нашли дом, где он родился --- обычный деревенский, никакой таблички на нем. И только через год-два в школьной библиотеке появилась книга Вершигоры "Люди с чистой совестью", и в ней нашлись страницы полторы о Радугине (у Вершигоры Родугин --- его подвела память) --- всего-то 102 вылета в тыл врага к партизанам...
Читать надо бы издание 46 года, да где его найти...
Аэродром пришлось оставить. Около полумесяца отбивались, маневрируя, сабуровцы. Немецкое командование, видимо, знало, что в соединении Сабурова действуют крупные советские руководители. Поэтому они стремились во что бы то ни стало разгромить отряды Сабурова. А до этого войскам была поставлена задача - не дать ни одному советскому самолету совершить посадку в Полесье.
Хитрыми уловками, мелкими, но неожиданными налетами, засадами сабуровцы измотали немецкие войска. Техника немцев рвалась на минах. Солдаты обессилели в погоне за неуловимым противником. Они так же, как солдаты Кригера в Карпатах, стали морально сдавать.
Тайком, тщательно маскируясь, удалось нащупать площадку для приема самолетов. Неудобную, на песке, - длинную поляну. С большим риском на ней можно было посадить машину. Дело осложнялось еще тем, что летом самолеты летали к партизанам "с подскоком" и в обратный рейс уходили на другую ночь.
На партизанских аэродромах дневало иногда по нескольку самолетов. Короткой летней ночи хватало только на один конец. В самую рискованную ночь, когда уже немецкие автоматчики подошли к сабуровскому аэродрому и невдалеке от костров шлепались мины, за час до рассвета совершил посадку наш самолет. Один из лучших летчиков полка Гризодубовой - Феофан Родугин - привел машину по заданию товарища Хрущева. Товарищам Демьяну и генералу Строкачу было приказано немедленно вылететь на Большую землю.
В том, что удастся удержать до следующего вечера аэродром в своих руках, а тем более сохранить машину Родугина способной для полета в далекий шестичасовой рейс, уверенности не было. Где-то в лесу ворчали моторы немецких танков. Минеры кидались им наперехват, но по лесу сплошными цепями шла немецкая пехота с собаками, миноискателями, минометами. Пьяная и нахальная. Было только два выхода из создавшегося положения. Либо сжечь самолет и пробиваться через немецкую облаву, либо поднять самолет в воздух с расчетом уйти от наземной облавы, но через полчаса-час попасть в облаву вражеских истребителей. Уже когда розовела утренняя заря, Феофан Родугин поднял с песчаного грунта самолет и повел его на бреющем над опешившими от неожиданности немецкими войсками.
- Прорвались! - сказал Родугин через десять минут, выходя из кабины летчика.
Наверху сразу посветлело, а через несколько минут лучи солнца позолотили крылья машины.
- Запрашиваю Москву, - доложил командир корабля генералу Строкачу.
- Что дает Москва?
Родугин виновато развел руками. Это означало - связи нет.
Да Строкач и сам знал: когда брезжит заря - утомленные почти суточной работой аэродромщики, офицеры штабов идут на отдых. Надо и им эти несколько часов поспать. В десять ноль-ноль начнется снова трудовой день, который окончится только завтра на рассвете. Только дежурный радист держит точную связь с самолетами, ночью перелетевшими через фронт и сейчас подходящими к своим аэродромам.
- Навряд ли сейчас кто-нибудь ожидает нас в воздухе за пять часов лету над немцами, - сказал Строкач командиру корабля.
- Попробую еще связаться, - словно провинившись в чем-то, ответил летчик.
- Попробуйте...
Товарищ Демьян сидел на жесткой скамье и сортировал какие-то заметки и бумаги. Видимо, смотрел, что нужно уничтожить в случае аварии, а что беречь до самого конца. И вот тут-то и случилось то, о чем рассказывал мне начальник штаба Гризодубовой.
"Дежурила у нас в тот день радисточка одна. Все мы ее звали Наташа - "Золотые ушки". Гризодубова отдала уже все приказания, села за руль своего "оппелька". А я остался в штабе. Прилег. Подремлю, думаю, пока. А там и экипажи соберутся. Тогда под душ и на отдых. Родугина мы всю ночь держали на особой связи: знали - обстановка напряженная, знали - Родугин повез приказ Хрущева. Но раз нет его до зари... Значит, будем ждать завтра. Вдруг в это время вбегает Наташа.
- Ты чего, Золотые ушки? - спрашиваю. А она какая-то вся растерянная. "Феофан в воздухе, товарищ начштаба!" - "Как в воздухе? Где?!" Беру радиограмму, глазам своим не верю. "Нахожусь в воздухе... На борту-ценные люди. Номер Родугина". Глянул я на его координаты - волосы у меня зашевелились. Ведь это ему, транспортнику, по вражескому тылу до полдня топать! Это все равно, что, извините, голяком через колючую проволоку вдесять колов пролезть. "
Когда приняла?" - спрашиваю. "Только что... Еще все спрашивал: дайте посадку! Дайте где сесть!" А тут уже Гризодубова, командир наш, вбежала. Мы к карте. Ну, где ты была, Золотые ушки, хоть на полчаса раньше? - упрекаем мы Наташу, а сами понимаем, что она тут ни при чем. Раз вылетел - значит другого выхода не было. Но и у нас выхода нет. Товарищи по краю гибели ходят, а чем мы отсюда помочь можем? В тылу врага партизанских площадок десятки. Но там тоже уже часа полтора как никто не только самолета, а и вороны не ждет. Костры разбросали, замаскировались и храпят себе хлопцы.
Но другого выхода нет. Даем координаты на ближайший аэродром. Ближайшими к курсу Родугина были площадки белорусских партизан. Вот одна под Мозырем, другая - на реке Друть. "Давать?" - спрашиваю командира. "Давай, Наташа, стучи!" Сами пошли с ней в аппаратную. Тут она сразу его поймала. Ходит наш Феофан по немецкому тылу, между аэродромами немцев, пробирается чуть теплый. Но еще пока живой. Нас сразу услышал.
"Давайте посадку!" - просит. Даем ему самую близкую. Через двадцать минут принимаем сигналы: "Сел на дневку. Маскируюсь. Все в порядке". Вот тебе и Феофан. Вот тебе и Наташа - Золотые ушки. Ага... А немцы уже "фоккеров" своих подняли. Гоняют, гоняют. Да нет, брат, близок локоть, да не укусишь. Уж наш "Ли-2" в кустиках сидит, на солнышко поглядывает.
На вторую ночь, поднявшись с аэродрома белорусских партизан, самолет доставил в Москву руководителей украинских партизан.