Апрель 1625 года. Натура. День. Гаага. Ратушная площадь. (Сцена 6б)
Траурная процессия сопровождает тело умершего Морица Оранского на отпевание в церковь, когда дорогу ей преграждает толпа возбужденных священников в сопровождении молодых дворян с оружием наголо.
Проповедник Элиас:
Стойте! Покайтесь, грешники! Этот человек всю жизнь истреблял людей Божиих и тех, кого Господь наделил правом царствовать! За это гореть ему в вечном аду! Покайтесь! Якоб де Витт (визгливо и радостно):
Сдох, наконец, околел ужасный тиран! Люди – радуйтесь! Зачем вы поклоняетесь останкам того, кто вас всю жизнь унижал и растаптывал? Давайте же вместе выбросим смердящий труп негодяя на свалку истории! Люди в процессии сильно пугаются. Многие при виде оружия у дворян начинают разбегаться во все стороны. Через мгновение у повозки с умершим остаются лишь боевые капитаны Ост-Индской компании, окруженные толпой молодых аристократов, размахивающих оружием. Отряд капитанов возглавляет Менахем.
Менахем:
Что вы творите? Это – мятеж! Принц Морис был нашим правителем! Якоб де Витт (размахивая какой-то бумагою):
А вот и нет! Срочно созваны Генеральные Штаты. Вышло постановление – «Простолюдин Мориц был тираном и узурпатором!» Генеральные Штаты отказались признать этого сдохшего адвокатишку нашим бывшим правителем. Вот Указ и на нем большая печать! Выкиньте эту падаль из катафалка. Менахем мгновение стоит, не веря своим глазам и смотрит на Указ законодателей Соединенных Провинций, затем, как от дурного сна, встряхивается и своим капитанам приказывает.
Менахем:
Снять с катафалка гербы и знамена всех этих драных провинций. Развернуть флаг Ост-Индской компании! (зычно) Мы идем хоронить председателя Правления нашей Компании, и горе тому, кто дорогу перейти нам осмелится. Вы, козлы, можете решать в своих судах, что угодно, но наша компания похоронит нашего вождя по всем правилам! В гулкой тишине остатки похоронной процессии идут к церкви. Капитаны кораблей ощетинились шпагами вокруг похоронного катафалка во все стороны, молодые дворяне, перегородившие им дорогу – растерянно расступаются и лишь монахи бросаются на обнаженные клинки. Менахем, не глядя, бьет рукояткой бегущего первым отца Элиаса, тот заливается кровью и падает. Слышны крики: «Как он посмел?! Этот пархатый много о себе думает! Нехристь напал на святого человека, мы все это видели!» Однако толпа народа вдоль уличных стен молчит, а капитаны пинками разгоняют прочих святош. Затем кто-то из толпы незаметно присоединяется в хвост похоронной процессии. Затем другой, третий… Судя по их одеждам это люди самого простого происхождения и низких сословий, но они идут и идут, образуя огромнейшую людскую реку, которая сама собой начинает заполнять эту и окрестные улицы. Бледный как смерть казначей компании Матфей ван Бринен облегченно утирает пот и шепчет Менахему.
Матфей:
Невероятно. Немыслимо! Я был уверен - они нас покрошат… (облегченно отдуваясь) А вы знаете что любопытно? Народ-то не клюнул ни на то, что вы инородец, ни на то, что вы - иноверец. Менахем (мрачно):
Народ – мудр. Он же все видит. А с этими мокрицами и слизнями еще ничего не закончено. Как-то они на мне отыграются. (улыбаясь сквозь невольные слезы) Но самое главное, Гаага больше никогда не будет слушать ни дворян, ни святош. (указывая на толпу) Сегодня все эти люди наконец поняли свою силу! Май 1625 года. Павильон. Вечер. Гаага. Дом Менахема. (Сцена 7б)
Менахем сидит за столом перед текстом очередного Указа и на нем лица нет. Вокруг него кругами носится взбешенная Елизавета, которая ругает его на чем свет стоит.
Елизавета Стюарт:
Как ты мог?! Ну вот – как ты мог? Почему, зачем ты их разозлил! Ты видел это? Читал?! Менахем (еле слышно):
Читал. Юридическая комиссия Генеральных Штатов пришла к общему мнению, что приход тирана и узурпатора к власти оказался возможен лишь потому, что его мать – урожденная принцесса Анна Саксонская сумела получить официальный развод со своим мужем – прежним штатгальтером принцем Вильгельмом Оранским. Ее сын от простолюдина – Мориц за счет юридических заморочек получил титул прежнего мужа Анны Саксонской и в итоге Нидерланды на сорок лет оказались под пятою кровавого тирана и деспота, который якобы насадил у нас культ своей личности… Ничего интересного. Елизавета Стюарт (с взвизгом):
А ты дальше читал?! Дабы пресечь подобные казусы в будущем, они не будут разводить девиц с королевскою кровью с кем бы то ни было! Это значит, что я никогда, ни за что не буду разведена! А ведь ты же мне клялся, Менахем! Ты мне обещал, что возьмешь меня замуж! И как я теперь с кучей твоих чернявых детей в глазах людей буду выглядеть?! Июль 1625 года. Павильон. День. Амстердам. Дворец штатгальтера. (Сцена 8б)
В городе настоящая паника. Менахем со своими людьми входит во дворец государя. Кругом следы хаоса и поспешного бегства. Откуда-то появляется молодой секретарь нового штатгальтера по имени ван Берле. Молодой человек носом хлюпает, а глаза у него от слез красные. Тем не менее он старается держать себя в руках и со всею возможной надменностью спрашивает.
Ван Берле:
Вам было назначено? Фридрих Генрих Оранский сейчас сильно занят… (на миг задумавшись) Он работает с документами! Менахем (сухо):
Да, нам была обещана аудиенция. Нашей компанией открыт большой остров. Мы решили назвать его в честь председателя Правления нашей компании – принца Мориса. (чуть запинается) Для того, чтобы почтить его память. (с новой решимостью) Нужно чтобы штатгальтер подписал Указ он наречении новой земли островом Маврикий. Ван Берле (вдруг взрываясь от ярости):
Делайте, что хотите! Маврикий-шмурикий… Вы что – не видите, что творится? Менахем (с подозрением):
А что именно? Похоже, что город куда-то весь разбегается… Ван Берле (с яростью):
Это все жиды, да разбойники из Гааги! Принц издал понятный указ, запрещающий захоронение узурпатора в освященной земле за все преступления, совершенные тираном супротив благородных людей и святой церкви нашего Кальвина… А эта, мразь, голытьба – разогнали наших людей ссаными тапками! И что же теперь?! Менахем (с неловкостью переглянувшись со спутниками):
А что теперь? Ван Берле (с отчаянием в голосе):
Эти гады взбунтовали Гаагу. А вслед за этим и все прочие провинции понесло. Две северных провинции уже отделились! Неприступная Бреда, узнав о кончине непобедимого Морица сдалась на милость Спинолы! Испанские войска, прорвав оборону, идут к нам! Все кончено! Республика уничтожена! (начинает рыдать) А все по милости этих пархатых козлов… Ненавижу! Менахем (обеспокоенно):
То есть, власть разбежалась, а враг идет быстрым маршем на Амстердам и Гаагу?! Я вас верно понял? Ван Берле (со злостью):
Да, именно так! И во всем виноваты торгаши из Ост-Индской компании. Гореть бы им всем в аду! Июль 1625 года. Натура. Вечер. Гаага. Ратушная площадь. (Сцена 9б)
Менахем, окруженный своими капитанами стоит на помосте перед Ратушей. Его окружает толпа, жадно ловящая каждое его слово. Люди вооружены, кто чем смог.
Менахем:
Братья мои, положенье серьезное. Провинции отпадают от страны одна за другой. Штатгальтер Фридрих Генрих вдруг вспомнил, что он внук адмирала де Колиньи и бежал со всем своим двором под крыло кардинала де Ришелье в треклятую Францию… (дрогнувшим голосом) Сюда рвутся испанские полчища. Отступать некуда. (крепнущим голосом) Однако здесь отныне мой дом, здесь моя жена родила мне детей. Поэтому за них я буду драться до последнего. Братья мои, соседи мои, горожане… (с чувством) Мы выстоим! Видит небо, мы выстоим! Июль 1625 года. Павильон. Ночь. Гаага. Синагога Мориса бен Исраэля. (Сцена 10б)
Менахем, будто сразу постаревший на много лет, излагает свою просьбу ребу Морису. Тот стоит побледневший и явно ошарашенный. За спиной Менахема испуганно переминается с ноги на ноги Елизавета и их домашние. Морис, будто не веря своим ушам, переспрашивает.
Морис бен Исраэль:
Ты всерьез просишь, сын мой, обвенчать тебя с этой женщиной по нашим обычаям?! Я не ослышался? Но почему ты раньше не переступал порог моего дома? Что же тебя останавливало? Менахем (которого начала бить сильная дрожь):
Я обещал этой женщине. Христианский закон не разводит ее, хоть муж ее – весьма плохой человек. А она давно живет в моем доме и мне рожает детей. Но завтра… Возможно, что послезавтра ни меня, ни ее, ни вас уже больше не будет. У меня есть лишь эта ночь, чтобы соблюсти все нужные таинства и назвать ее перед Богом – моей и лишь моей женщиной! Морис бен Исраэль (со странным выражением лица):
Это я понял. Но ты мне не ответил. Почему ты не посещал меня прежде? (оглядывает Менахема) Ты одел себя и свою женщину согласно всем правилам, то есть ты знаешь Тору. Однако же… Менахем (резко):
Мой отец был реб в Гуре в Богемии. Я не пожелал служить в синагоге, и мой отец проклял меня. Я не смел переступить священный порог, пока мой отец не снимет с меня это проклятие! Морис бен Исраэль (пораженно):
Но почему ж ты, не пойдешь к родному отцу и не вымолишь у него перед Богом прощение? Менахем (хрипло):
Моего отца и всех прочих родных убили гуситы. Там был погром… Я не смогу уже прийти к нему за прощением… Морис бен Исраэль (упавшим тоном):
Я слышал о событиях в Чехии… Я обвенчаю тебя, но ты должен открыть мне свое имя. Ты знаешь правила. Менахем (как во сне):
Меня зовут Менахем. Менахем с Моравской Гуры… Менахем… Бен Леви… Морис бен Исраэль (ошарашенно):
Бен Леви?! Но… Отказ для вашего рода от служения Богу – безусловное преступление! Менахем (сухо):
Я знаю. В этом-то и проблема. Но за мои грехи я сам и отвечу. Сегодня же я должен спасти от позора и греха эту женщину. Вы нас обвенчаете? Морис бен Исраэль (чуть кивая в ответ):
Да, конечно… Просто учти, что христиане этот брак не признают, а в наших глазах – ты останешься проклятым. (другим тоном) Но мы об этом с тобою поговорим в другой раз.