Предупреждение: Тяжеловато получилось. Текст состоит из цитат, вырванных из контекста. Заголовок — тоже цитата. Мой текст выделен шрифтом. Картинка моя. Все цитаты приведены без ссылок, для анонимизации авторов (два автора указаны) при прочтении. Источники цитат можно найти в интернете.КАРТЕЗИАНСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
— Хорошо бы... пива*.
— Нет. Только вино**.
* философию.
** арифметика.
Бумажные деньги и кредит то в одной форме, то в другой не переставали участвовать в денежном обращении, смешиваться с его течением. Вексель переведенный (то есть уступленный своим владельцем посредством передаточной надписи за его подписью — не на обороте листа, на котором он выписан, а на его лицевой стороне, в противоположность тому, как мы делаем с нашими чеками) с этого момента вступал в обращение как настоящие деньги. Продавались даже облигации государственного займа, где бы мы их ни встретили — в Венеции, во Флоренции, в Генуе, в Неаполе, в Амстердаме, в Лондоне. [...] Филипп II и его преемники в десяти случаях против одного будут расплачиваться с деловыми людьми en juros — государственными рентами, пересчитанными по номиналу. Получая такого рода возмещение, деловые люди в свою очередь оплачивали той же «монетой» свои долги третьим лицам, перекладывая на ближнего риск и неприятности своего ремесла. Что до них, то дело заключалось в том, чтобы превратить краткосрочные долги (asientos, их займы королю) в консолидированную вечную или пожизненную ренту.
Ибо, заметим, дело всегда шло о том, чтобы активизировать или заменить по возможности звонкую монету, выполнявшую свою задачу медленно или отсутствовавшую (бездействовавшую). Непрерывная, и необходимая, эта работа осуществлялась стихийно при нехватках или в случае затруднений со звонкой монетой. И такая работа влекла за собой размышления и гипотезы о самой природе звонкой монеты. О чем шла речь? Вскоре уже — об искусственном изготовлении денег, так сказать эрзаца денег или, если угодно, денег, «поддающихся управлению». Все эти учредители банков [...] мало-помалу отдавали себе отчёт «в экономических возможностях того открытия, в соответствии с которым деньги (и капитал, понимаемый как деньги) оказывались пригодными для изготовления или для создания по нашему желанию». То было сенсационное открытие — куда более сенсационное, нежели открытия алхимиков, - и каков соблазн! И какая отдушина для нас!
Решающее новшество — долгосрочный заём - приживалось медленно. Правители мало-помалу узнавали, что имеется доступный рынок для долгосрочных займов под низкий процент; что существует как бы заранее установленное соотношение между реальной суммой налогов и возможным объемом займов (последние могли без всякого ущерба быть увеличены на треть общей суммы налога), между массой краткосрочных долгов и массой долга долгосрочного; что истинной, единственной опасностью было бы предназначить для выплаты процента ресурсы ненадежные или же изначально оцененные неверно. Эти правила, долгое время оспаривавшиеся, выявятся лишь с того дня, как игра станет вестись трезво и в больших масштабах. Мало-помалу диалектика краткосрочного и долгосрочного будет осознана, чего отнюдь ещё не было в 1713 г., году Утрехтского мира, когда долгосрочные займы именовали еще «подлежащими возмещению или самоликвидирующимися» (“repayable or self liquidating”). Как бы сам собой долгосрочный заём превращался в заём вечный. С этого времени государство не должно было более его возмещать и могло, превратив свой текущий долг в долг консолидированный, не истощать свои ресурсы кредита или наличных денег. Что же до заимодавца, то он может передать свои бумаги третьему лицу — это было разрешено с 1692 г. — и, значит, всякий раз, как он того пожелает, вернуть свой аванс. То было чудо: государство не возвращает долги, а кредитор получает обратно свои деньги по своему желанию.
И всё же Симолин, русский посол в Лондоне, который тоже понимал выгоды английского консолидированного долга, видел в нём одну из причин растущей дороговизны, сделавшейся в Лондоне с 1781 г. «огромной и превосходящей любое воображение». Не удержаться от мысли, что этот рост долга и цен мог бы иметь совсем иные последствия, ежели бы Англия одновременно не захватила господство над миром. Например, если бы она не одержала верх над Францией в Северной Америке и в Индии, в двух этих регионах, ставших очевидными опорными пунктами ее взлёта.
«Simplicity is the outcome of technical subtlety; it is the goal, not the starting point.»
Maitland F. W.
Гипотетическая задача:Занимается любая сумма.Весь период (10 лет) выплачиваются % по займу и % от тела займа, не больше ВВП.Ограничение % по займу: не больше ВВП.В конце периода весь остаток тела займа возвращается, независимо от ВВП.В задаче использовать только целые числа.Диктатура денег продвигается вперед и приближается к своей естественной высшей точке, как в фаустовской, так и во всякой другой цивилизации. И здесь происходит нечто такое, что может постигнуть лишь тот, кто проник в сущность денег. Если бы они были чем-то осязаемым, их существование было бы вечным; но поскольку они являются формой мышления, они угасают, стоит им продумать экономический мир до конца, причём угасают вследствие отсутствия материи.
Однако тем самым деньги подходят к концу своих успехов и начинается последняя схватка, в которой цивилизация принимает свою завершающую форму: схватка между деньгами и кровью.
Радикализация политической борьбы означает засилье слепой страсти, и каким справедливым возмущением, какой честной и большой любовью ни была бы проникнута эта страсть, она всё же идет роковым путем. Человек со страстным темпераментом мало склонен к взвешиванию и раздумью. Идя вперед и руководясь при этом лишь своими чувствами, он не желает вопросов и ответов; никаких проблем, а только лозунги, одни лишь лозунги. Ему не по нраву запутанные обстоятельства, он их упрощает. Все узлы для него — гордиевы узлы, он хочет их разрубить. Он верит в приказы и запреты, а не во внутреннюю живую органичную власть вещей, он переоценивает государство и его средства, он переоценивает человеческий произвол. Вместо того чтобы бдительно и трезво наблюдать за политическим окружением, он видит свою сокровенную политическую мечту, и видит её нередко в отрыве от суровой действительности. Эта суровая действительность его разочаровывает, и он не хочет видеть из неё ничего кроме того, что пригодно для его мечты. Так возникает опасность, что страстный политик, собственно, уподобляется слепому, ведущему других слепых в кромешную темноту. Его позднее пробуждение может произойти в обстановке уже непоправимых событий... Политика — вовсе не дело чистого темперамента!
Это стремление к силе не зависит от внутренних свойств государств: они могут быть теократиями, рабовладельческими аристократиями, фашистско-полицейскими государствами, коммунистическими диктатурами или либеральными демократиями. Моргентау объясняет, что "в самой природе политики — вынуждать актера, действующего на политической сцене, использовать идеологию для маскировки своей непосредственной цели", которой всегда является завоевание.
Один великий философ, — говорит он, — оспаривал общепринятое мнение относительно данного вопроса и утверждал, что все общие идеи суть не что иное, как идеи частные, присоединенные к некоторому термину, который придаёт им более широкое значение и заставляет их вызывать при случае в памяти другие единичные [идеи], сходные с ними... я признаю это [положение] одним из величайших и значительнейших открытий, сделанных за последние годы в области наук.
Ещё пара цитат, "для тех, кто понимает" (ц. Ёжик).
Имелась возможность подойти к русскому миру на манер Каролингов или же Селевкидов, а именно в старорусском или же «западническом» духе, и Романовы приняли решение в пользу последнего. Селевкиды желали видеть вокруг себя эллинов, а не арамеев.
То обстоятельство, что русская цивилизация, русский мир, начиная с X в., оказались в орбите Византии, способствовало укреплению различий между Восточной и Западной Европой.