СССР - мифы, реальности и опыт

На этот вопрос ответил Лев Толстой в одной из величайших книг всех времен и народов – «Войне и мире». 22 июня 1812 г. [так в тексте. На самом деле – 24 июня – прим. перев.] Наполеон объявил России войну и вторгся в ее пределы во главе почти шестисоттысячной армии; крупнейший по численности контингент в ее рядах, кстати, составляли немцы. (Какое надменное стремление бросить вызов судьбе могло побудить другого человека, одержимого манией величия – Гитлера – выбрать ту же дату для собственного нападения на эту страну?) 7 сентября, в сотне миль к западу от Москвы, Кутузов рискнул дать генеральное сражение при Бородино, отчаянно пытаясь спасти древнюю русскую столицу страны от захвата неприятелем. И каков же был результат этого сражения, где русские противостояли врагу, превосходившему их числом и неоднократно наносившему им поражения в прошлом?

Вот как оценивает его Толстой: «Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает. Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же «прокламация короткая и энергическая», он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно-бессильно... со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск... что-то странное происходило с его войсками. Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди... Все лица были печальны... Он знал, что это было почти проигранное сражение».

К концу дня русские, потеряв до половины армии убитыми и ранеными, по-прежнему не желали признать себя побежденными, и Наполеон, лишившийся более четверти своих солдат, с ужасом думал о том, что назавтра битва продолжится. Кутузов, стремясь сохранить армию, приказал отступать. Тем не менее он настаивал: Бородино было великой победой, зверь получил смертельную рану, от которой ему уже не оправиться. Перед тем, как оставить Москву, он воскликнул, охваченный страданьем и гневом: «Будут же они у меня лошадиное мясо жрать!» Можно легко представить себе, как маршалы Тимошенко, Буденный и Ворошилов повторяют эти же слова после кровавой бани, что они устроили гитлеровским армиям под Смоленском, Одессой и Киевом. Можно ли упрекать русских за то, что сегодня они уверены: пусть даже падут Одесса, Москва и Ленинград, Гитлер найдет в России свой конец.

14 сентября, с восхищением глядя на раскинувшуюся перед ним Москву, сверкающую куполами под ярким солнцем, Наполеон не понимал, что его судьба уже решена. Ведь русский народ по собственному почину взялся за оружие еще до того, как власти успели организовать общенациональное сопротивление захватчикам. Как и Верховное командование вермахта сегодня, Наполеон в «Войне и мире» горько жалуется: русские оскверняют «благородное искусство войны».

Но именно само представление о войне как о благородном деле, возвеличивание любого удачливого милитариста ненавистно Толстому: для него силы, определяющие судьбы народов, связаны не с завоеваниями, армиями и сражениями – у них совсем иной источник. Этот источник – полная антитеза гитлеровскому «новому порядку», это та самая вера, которую защищают сегодня демократические страны.

И необычайная энергия, которую этот народ с тех пор проявил и в процессе строительства экономики, и в борьбе с «фрицами», связана прежде всего со свержением чужеродной касты и искусственной системы, державшей его в цепях. Сегодня русские демонстрируют не преданность марксовой коммунистической идеологии; они действуют как народ, чей естественный, томившийся под спудом гений был внезапно выпущен на волю. Несомненно, такой народ, и такая страна, должны оказывать большое влияние на события в мире – влияние, способное принести самые плодотворные результаты, если оно соединиться с умеряющим страсти, более зрелым влиянием англосаксов. У нас с русскими есть много общего.

Я отодвинул стул и постучал ножом по бокалу. Молоденькая девушка в белом фартуке, подпоясанном синим шарфом, подбежала к столу - она всегда носилась по ресторану вприпрыжку, если, конечно, не несла большую супницу с борщом.

'Счет, баронесса', - попросил я. После долгих подсчетов в столбик на обороте старого конверта 'приговор' был оглашен: 'Миллион восемьсот тысяч рублей'.

Еда была хороша, но когда ужин на двоих обходится вам в сумму, равнявшуюся до войны 900000 долларов, это немного ошарашивает. Я вытащил из карманов две пачки купюр размером 6,5 на 4 дюйма и полтора дюйма толщиной, перевязанных бечевкой, и вручил девушке: 'Сдачи не надо'.

Она мило покраснела, колеблясь...

'Пустяки, - сказал я. - Вы разве коммунистка?'

'Нет, конечно!'

'Тогда вам следует держаться традиций капиталистического порядка, и, поскольку сейчас вы работаете официанткой, принять чаевые. Иначе привычка давать чаевые отомрет, а ведь это одно из проявлений классового неравенства!'

'Вы надо мной смеетесь!', - догадалась она. Но тут в закрытые ворота сада, где располагается ресторан, постучали, и девушка со всех ног бросилась туда: взглянуть в щель между створками, перед тем как впустить позднего посетителя.

Это оказался красногвардеец, при винтовке и прочей амуниции, и мне сразу представилась облава, ночной допрос в ЧК - а там уже и до расстрела недалеко. Дело в том, что в Советской России поесть в ресторане - примерно то же самое, что в Нью-Йорке пропустить рюмочку. То есть делать это надо осторожно, тайком, зная, что в любую минуту вам на плечо может опуститься тяжелая рука правосудия.

Однако девушка в синем шарфе проводила грозного пришельца прямиком на кухню. Слабый отсвет свечей позволял различить только его смутный силуэт, но я четко разглядел, как он залпом осушил стакан запрещенного коньяка, а выходя, красногвардеец увлеченно жевал здоровенный бутерброд. Нашему ужину и ресторану Petit Champs ничего не грозило.

'Тифлис, Нью-Йорк, - заметил мой спутник, - закон везде что дышло'.

Впрочем, здесь вы найдете немного таких оазисов, как Petit Champs, где можно поесть на открытом воздухе, в бывшем барском саду, при свете луны, пробивающемся сквозь листву - и притом отведать все те разносолы (от икры до кислой капусты), благодаря которым русская кухня славилась на весь мир. Да и сухой закон здесь ощущается сильнее, потому что он не столь суров, как у нас. Крепкие напитки в России запрещены, а в общественных местах нельзя распивать любое спиртное. Но каждый, кому нравится выпить бокал вина за обедом, может купить бутылку в любой лавке и отнести ее домой, чтобы насладиться напитком в лоне семьи. Однако запрет на торговлю водкой и употребление спиртного на публике привел к тому, что пьянство, некогда пронизывавшее жизнь российского общества сверху донизу, потихоньку исчезло. Было время, когда российское государство получало основной доход за счет пристрастия народа к спиртному. Теперь это в прошлом.

В остальном, однако, жизнь в Советской России, в общем, идет своим чередом, за исключением разве что всепроникающего дефицита, вызванного состоянием войны и блокадой - что, впрочем, не удивит тех из нас, кому довелось побывать во Франции во время последней войны. Грузинские красавицы по-прежнему приходят на батумский пляж, и плескаются в море, обходясь без купальных костюмов; поезда, как и раньше, ходят не по расписанию, но могут доставить вас почти во все те же пункты, что и прежде; оперный театр работает (и поют там хорошо как никогда), только билет обойдется вам не в 6 долларов, а в 6 центов; наконец, как и в прошлом, люди в открытую на все корки ругают правительство, только теперь этим занимаются бывшие богатеи, а не те, кто как был бедняком, так им и остался.

Впрочем, одна вещь в России полностью, в корне изменилась. Я имею в виду Красную Армию. Я отлично помню императорскую армию времен Японской войны во всем ее потрясающем блеске - гвардейских офицеров в мундирах, сверкающих золотым шитьем и орденами, казаков в черкесках с газырями и мохнатых бараньих папахах, татар в шелковых кушаках (они называются 'пода') самых невероятных цветов, и, конечно, великолепных грузин, уроженцев страны красавцев-мужчин и смелых женщин, с золотыми наборными поясами, украшенными самоцветами, что перетягивали их осиные талии, и гигантскими кинжалами, усыпанными драгоценными камнями, которые они носили не сбоку, а спереди. И еще я как сейчас вижу бравых, рослых крестьян - именно они составляли костяк многомиллионной армии Российской империи - в белых рубахах навыпуск и штагах, заправленных в высокие сапоги. Помню, как они шли по дорогам Манчжурии, - примкнутые штыки блестели на солнце - во все горло распевая незабываемое 'Прощание солдата', печатая шаг навстречу своей судьбе: впереди было сражение на реке Ялу. Бедняги! Если подумаешь о миллионах этих ребят, погибших тогда и позже, во время последней войны, принесенных в жертву как пушечное мясо, без единого шанса уцелеть, начинаешь лучше понимать, почему Россия стала такой, как сегодня.

Потому что теперь все это изменилось - окончательно и бесповоротно. И на его место пришло нечто совершенно новое.

Американский, французский или немецкий офицер наверно скажет, что в Красной Армии нет никакой дисциплины; а уж единообразного обмундирования там точно нет. Единственное, что отличает солдата на действительной службе от демобилизованного, донашивающего старую форму - это матерчатый шлем с острым шишаком, красной звездой на лбу и красными же маленькими пуговицами. Поскольку сейчас лето, большинство красноармейцев одето в простые холщовые рубахи (ворот не застегнут), и некогда белые штаны, которые послужили бы отличным камуфляжем на фоне пыльной дороги. Кроме того, они как правило разгуливают босиком. Честь, естественно, никто не отдает, и вообще мне пока не удалось понять, как рядовой (да и кто-либо еще) распознает офицера, когда его видит - настолько мало отличается форма подчиненных и командиров. Воинские звания тоже отброшены за ненадобностью. Командира корпуса рядовые и офицеры называют просто - 'товарищ комкор' (в советском государстве аббревиатуры в большой моде). Командир батареи зовется 'комбатом', что опять же означает не ранг, а функцию, которую он выполняет.

Однако винтовки у босоногих солдат в холщовых штанах содержатся в образцовом порядке, штыки всегда примкнуты, и обращаться с оружием он умеет гораздо лучше, чем во времена золотопогонных офицеров и щегольских мундиров. Часовые у административных зданий обычно с комфортом располагаются на пороге, вытянув босые ноги на тротуар, и покуривают папиросы - если смогли их достать. Вид у них совершенно беспечный, но попробуйте пройти мимо такого стражника! Скорость, с которой длинный, тонкий штык нацеливается точнехонько в третью пуговицу вашего жилета, вызывала приступ одышки у многих толстяков. Как-то я захотел сфотографировать бронепоезд №17, украшенный девизом 'Победа или смерть!' и эмблемой в виде черепа и костей. Часовой выглядел достаточно дружелюбно, и, проторив себе путь папироской, я приготовился снимать.

'Минутку, товарищ, - прервал меня часовой. - Для этого нужно разрешение'.

'Хорошо, товарищ, - ответил я. - Вот я у вас разрешения и спрашиваю'.

Но моя маленькая хитрость не сработала.

'Нужно разрешение товарища компоезда', - пояснил часовой. Он позвал другого солдата, и отправил его за командиром бронепоезда. 'А вот это лучше отдайте мне', - добавил он, и забрал мой фотоаппарат. Явившийся командир поезда со смехом вернул мне камеру.

'Снимайте что хотите. Ничего секретного в этом поезде нет, - напутствовал он меня. - Мы его захватили у деникинцев, а те получили от Антанты. Так что антантовцы знают, как он устроен - ведь они сами его делали'.

Впрочем, Красная Армия не только делает из людей солдат - изменились и сами люди. Первое, что бросается в глаза, когда вы приезжаете в Советскую Россию - это крайняя молодость Красной Армии: в ней служат просто мальчишки, в возрасте от 16 до 21 года. Русскую молодежь призывают в армию в столь юные годы отнюдь не случайно: там она учится не только, да и не столько солдатскому ремеслу.

Как в любой американской средней школе, где есть спортивные секции, драмкружки, кружки по обучению музыке и живописи (вот только в Америке, насколько я помню, кружков живописи было раз два и обчелся), в Красной Армии тоже существуют подобные организации для солдат, но с одним важным дополнением. Речь идет о людях, питающих интерес к определенной специальной области, которые объединяются в группы для ее совместного изучения. Это чем-то напоминает наши университеты, где действуют общества химиков, кружки по инженерным специальностям, ассоциации лингвистов. Только у нас членство в таких организациях зачастую носит чисто формальный характер, а плодом его становится прослушанная лекция или в лучшем случае семестр обучения. В Красной же Армии задача организаций такого рода - привить людям навыки самостоятельного овладения знаниями и научной работы: с их помощью бойцы сами совершенствуют свое образование, пройдя начальное обучение на обычных армейских курсах. Их, конечно, обеспечивают книгами, приборами, по возможности приглашают преподавателей, но в основном добывать новые знания им приходится самостоятельно. И они это делают.

Наряду с драмкружками, имеющимися в каждом полку, а часто и в каждой роте или батарее, которые устраивают любительские спектакли, и музыкальными кружками, организующими концерты, каждая армия издает собственную газету: роты и батареи избирают своих корреспондентов, которые должны заботиться о том, чтобы происходящее в их подразделении освещалось в армейском печатном органе. Эти газеты, естественно, представляют собой полезное средство для внедрения в умы солдат коммунистических идей. В то же время образовательным комитетам (их называют советами) придают 'политических руководителей', надзирающих за тем, чтобы обучение солдат проводилось на коммунистических началах.

Однако коммунизм красноармейцам не навязывается силой, и среди нижних чинов члены партии составляют лишь 20%. В офицерском корпусе их доля выше - где-то 50%. Это сильно отличается от положения с командными кадрами двухлетней давности - тогда большинство из них составляли бывшие царские офицеры, которым специально придавали политических комиссаров, чтобы те не попытались совершить измену. Сегодня, отчасти в результате общения с товарищами - офицерами-коммунистами, а отчасти из растущей убежденности, что нынешняя власть пусть и не идеальна, но по крайней мере представляет Россию, многие из этих бывших царских офицеров вступили в партию, а других заменили коммунисты, выдвинувшиеся из солдатских рядов, например генерал Тухачевский, командующий во время войны с поляками, и блестящий кавалерийский военачальник Буденный.

Наиболее сильно результаты политической агитации в Красной Армии ощущаются среди солдат-крестьян. Селян, до которых редко добираются агитпоезда с гигантскими условными изображениями, нарисованными прямо на бортах вагонов, которых почти не затрагивает кампания 'наглядной агитации' - плакаты с красочными картинками, объясняющими цели и задачи коммунизма, встречающиеся на каждом шагу в больших и малых городах, которые не посещают 'агитпунктов' - культурно-массовых центров, открытых на каждой железнодорожной станции и в каждом городе, можно охватить политической пропагандой только во время военной службы, и такие усилия предпринимаются. Четыре года назад, сразу после Октябрьской революции, среди солдат-крестьян, служивших в 11 армии, было лишь 17,9% членов партии; с тех пор в нее вступили 44% солдат, представляющих сельское население. Сейчас по этому показателю они превосходят даже солдат из квалифицированных рабочих: до Октябрьской революции коммунистов среди них было 31,1%, но за последующие годы в партию вступили лишь 11,7%.

Может показаться, что все это не оставляет места для просветительской работы среди женщин, и в этом действительно состоит один из главных недочетов армейской системы образования. Но когда я выяснил, что отдел кадров 11 армии возглавляет барышня по фамилии Лалеева, и сравнил ее с грубоватыми старшинами регулярной армии, царствовавшими в канцеляриях американских экспедиционных сил в Европе во время войны, я понял, что Льву Троцкому, или еще кому-то, кто разрабатывал систему организации Красной Армии в ее нынешнем виде, не откажешь в здравомыслии.

Ведь в конце концов в России единственная надежда на любой исход, кроме анархии и гибели цивилизации, что легко может стать следствием погружения страны в трясину невежества, связана с образованием - ликвидацией неграмотности, как выразился Моррис Лисовский. Не исключено, правда, что добившись этого, сами коммунисты лишатся работы - научившись читать, русский крестьянин, по зрелом размышлении, может решить, что коммунизм ему вовсе не нравится. Более того, на мой взгляд, шансы, что так произойдет, составляют 50 на 50. Но для всего мира крайне важно вот что: какое бы решение в конечном счете ни приняли эти 170 миллионов людей, они должны принимать его, обладая максимумом знаний и интеллигентности, который в силах человеческих привить им за короткое время.

И эти знания, эту интеллигентность Красная Армия сегодня вручает в дар российскому пролетариату.

Если вы хотите найти дух русского бойца — военачальника, офицера, рядового Красной Армии — можно проделать большое путешествие. Фронт растянулся на 1 800 миль, от скалистых берегов полуострова Рыбачий в Заполярье, где одинокие часовые в белых маскхалатах, делающих их похожими на бедуинов, высматривают вражеские конвои, которые движутся в направлении Петсамо, до усеянных оборонительными сооружениями холмов Севастополя, время от времени подвергающихся атакам противника. Повсюду вдоль этой изгибающейся линии вы увидите воинов Красной Армии — на севере они ведут снайперский огонь по врагу с заснеженных сосен; занимают места у артиллерийских орудий на опушке леса; бьют по вражеским блиндажам в окрестностях Ленинграда; падают на колени, целуя освобожденную русскую землю; скачут на жилистых оренбургских лошадях по примятому снегу северной Украины; стоят по пояс в ледяной воде Черного моря, доставляя припасы на берега Крыма.

Но не нужно покидать Москву с ее прифронтовой атмосферой, чтобы получить четкое представление о состоянии умов в Красной Армии — об убеждениях и духе красноармейца, которые стали для немцев куда большим препятствием, чем их неподготовленность к русской зиме. В Москве его видишь на всех этапах его становления: это и молодой новобранец на плацу на окраине города, который неловко занимает свое место в шеренге или шагает, раскрасневшись от мороза, по заснеженному парку; и солдат, гуляющий по городу с группой боевых товарищей — он юн, но уже ветеран, а в его глубоко посаженных глазах отражаются воспоминания о фронте; и лейтенант, который смотрит в театре балет и вынужден зажимать винтовку коленями, чтобы приветствовать аплодисментами каждый пируэт в «Коппелии»; и политрук с искренним лицом общительного человека, который в перерыве между боями прибыл в столицу на лекции; и раненые в госпитале, вспоминающие пережитое и рвущиеся назад на фронт.

В сознании каждого из этих бойцов своя картина величия и бесславия войны. Одному из них запомнилось колесо немецкого мотоцикла, которое продолжало крутиться и после того, как убитый его выстрелом мотоциклист вылетел из седла. Другой рассказывает, как снег ложился на лица убитых мирных жителей, найденных в Ростове, о хаосе на обочине дороги — подбитых танках, торчащих из траншей, и штабных машинах с разбросанными вокруг них документами. Третий вспоминает знаменосца, скакавшего с красным знаменем вдоль окопов, когда полк повстречался с изможденными советскими партизанами на окраине деревни, где они всю зиму прятались от врага в землянках.

Здесь видишь большое разнообразие типажей и жизненного опыта, представителей таких разных народов, как украинцы и туркмены. Каждому война видится по-своему — сравните, например, впечатления тех бойцов, которые, надев наушники поверх меховых шапок, выходят с миноискателями на минные поля, и казаков с шашками наголо из авангарда армий Тимошенко на юге. Однако все это позволяет вывести образ воина Красной Армии, то есть, определить его характер.

Прежде всего, он обычный советский гражданин. Здесь нет армейской касты, а складывающиеся традиции не возводят барьер между бывшими гражданскими, попавшими на войну, и всеми остальными. Неважно, военный ты или гражданский: советской властью установлен единый стандарт образования. Это справедливо в отношении армии как в военное, так и в мирное время.

Политический состав армии не просто выступает время от времени с зажигательными речами. Армия в полной мере участвует в боевых действиях и задача политработников — расширять умственные горизонты солдат, давая им всю необходимую информацию, объясняя цели и задачи операций и используемую тактику.

Тяга к знаниям, характерная для советского гражданина — в военной форме или в гражданском — продолжает свидетельствовать о том неослабевающем любопытстве, которое иностранные наблюдатели отмечают у русских еще с XVII века. Это очевидно по тому, как красноармеец проводит свой досуг.

Как и большинство молодых людей в этой стране, он родился в семье, где не умели читать и писать: в последнюю войну неграмотными были 80 процентов солдат царской армии. Им руководит то же стремление воспользоваться плодами грамотности, полученной благодаря советскому образованию, которое заставляет москвичей часами стоять в очередях за свежими газетами и толпиться у журнальных киосков, когда температура на улице опускается ниже 40 градусов.

Неграмотная Россия искала развлечения в музыке, байках и танцах, и так сложилась мощная традиция, которой молодой советский гражданин по-прежнему верен. Многие песни Красной Армии слагаются на мелодии, которые бы не пели его деды — эти бойкие и цепкие мелодии, называемые chastushky ,получили популярность после революции. По форме они представляют собой четверостишия и фиксируют текущие события со спонтанным напором традиции Калипсо. В этих популярных балладах содержится вся история гражданской войны.

Среди обязанностей молодых поэтов, сотрудничающих с полковыми газетами, — написание баллад о подвигах героев, которые потом не только поются в армии, но и проникают в тыл, становясь фольклором тех деревень, где этих героев хорошо знают.

Однако обычно красноармеец посвящает свободное время самообразованию. Он живо интересуется техническими вопросами и, если вы спросите советского танкиста о танках британского производства или советского пилота — о «Томагавках», то он начнет говорить с огромным энтузиазмом, подробно расписывая достоинства и недостатки машин. Если вы спросите раненого солдата об обстоятельствах ранения, он встроит свою личную историю в контекст операции, четко понимая ее цели и тактику. В армейской газете под названием «Красная Звезда», служащей основой для ежедневной политинформации, почти не найдешь того, что англо-американская пресса считает развлекательными материалами. История разнообразных типичных операций описывается с техническими подробностями.

Крайне неверно мнение, которое порой приходится слышать за рубежом, будто бы русский солдат прост как дитя и слепо подчиняется приказам. Столь же безосновательно представление о том, что в силу огромных людских ресурсов верховное командование не бережет солдат. Целеустремленность красноармейца — это не простота. Он всегда находится в состоянии боевой готовности, все его внимание сосредоточено на бое, а его разум свободен от сомнений.

Он вполне критически относится к ведению войны, как он ее видит, находясь на своем месте. Революционная дисциплина основана исключительно на признании заслуг, а вышестоящий офицер всегда находится под критическим наблюдением.

Советско-американский саммит в ноябре этого года станет кульминационным моментом этого сражения. Один высокопоставленный сотрудник Белого дома подчеркивает: 'Возможно, этот саммит закончится 'победой' или 'поражением' на пиаровском фронте'. Передовые группы советской и американской делегаций уже рыщут по Женеве в поисках оптимальных точек для теле- и фотосъемки.

В прошлом для остального мира, да и для советских граждан, кремлевская пропаганда звучала как... ну, именно как пропаганда. Было время, когда Советы 'рекламировали себя' неумело и топорно. В 1960 г. в ООН, желая подчеркнуть свою точку зрения, Никита Хрущев снял ботинок и принялся им размахивать. Михаил Горбачев, напротив - живое свидетельство того, что Советы научились вести себя по-другому. Он непринужденно держится на публике, и умело формулирует линию Кремля. Подобно новому 'первому лицу', советская пропаганда тоже стала утонченнее и искуснее. Недавний пример - глянцевая 56-страничная брошюра 'Звездные войны: иллюзии и опасности', переведенная на английский, французский, испанский и немецкий языки; в прошлом месяце она появилась в Вашингтоне и европейских столицах. Сегодня западных корреспондентов приглашают на официальные конференции, где на их вопросы отвечают учтивые сотрудники пресс-служб советских ведомств. В августе на брифинге в советском посольстве в Бонне гостеприимные хозяева потчевали журналистов не только риторическими 'деликатесами', но и бутербродами с икрой.

Кремлевская 'реклама нового типа' застала Вашингтон врасплох. 'Их публичные выступления стали более искусными, - признает глава пресс-службы Совета национальной безопасности Эдуард Джериджян (Edward Djerejian). - Если честно, они научились нам подражать'. Защищаясь, чиновники из рейгановской администрации настаивают: при всей внешней разумности его доводов, Горбачев просто играет в пропагандистские игры. Впрочем, один высокопоставленный сотрудник Белого дома признает: 'Горбачев подчеркивает свою прямоту, готовность откровенно обсуждать любые проблемы. Он производит впечатление человека, с которым можно иметь дело'.

В ответ на действия Москвы США развернули собственное пиаровское 'наступление' по всему миру. Рейгановская администрация, полная решимости покончить с пессимизмом и рефлексией поствьетнамского периода, изо всех сил старается улучшить имидж Америки, особенно в глазах стран Третьего мира и скептически настроенной европейской молодежи.

По 'огневой мощи' США по-прежнему уступают гигантской всемирной пропагандистской сети Кремля. По оценке ЦРУ, на пропаганду за рубежом Москва расходует более 3 миллиардов долларов в год - примерно вчетверо больше, чем США. Большая часть этих средств достается 'Московскому радио': оно вещает на 100 стран, на 81 одном языке, а общая продолжительность передач составляет невероятные 2167 часов в неделю.

В целом ряде случаев советская пропаганда подается в дипломатической упаковке. Всем известен термин 'мирное наступление'. С первых лет 'холодной войны' Советы периодически обращаются к Западу с призывами об ограничении вооружений, моратории на ядерные испытания и отказе от первого удара. По мнению официальных кругов США, эти кампании намеренно рассчитываются по времени и содержанию таким образом, чтобы Вашингтон не мог принять советские предложения, поскольку это обеспечило бы Москве военное превосходство. Однако они позволяют Советам представить американцев 'поджигателями войны' в глазах своей 'целевой аудитории'.

'В Европе, и особенно в ФРГ, уже размещено столько вооружений, что любые шаги по их сокращению выглядят привлекательно в глазах простых граждан', - замечает Петер Данилов (Peter Danylow) из Германской внешнеполитической ассоциации в Бонне. США лишь усугубляют дело, весьма неуклюжим образом отвергая горбачевские 'мирные гамбиты'. Как отмечалось в передовой статье либеральной западногерманской газеты Suddeutsche Zeitung, 'В ходе публично-дипломатической дуэли, неотделимой от контроля над вооружениями, как колбаса от хлеба, Горбачев, несомненно, выиграл очко'.

Другой излюбленный прием Кремля - эффектные рекламные акции за рубежом. В августе высокопоставленный советский чиновник прибыл в Манилу, чтобы вручить президенту Филиппин Фердинанду Маркосу (Ferdinand Marcos) медаль к юбилею Победы за 'мужество и героизм в борьбе с силами фашизма и милитаризма'. Маркос, недовольный тем, что Конгресс США незадолго перед этим проголосовал за сокращение военной помощи его режиму, в своей речи на церемонии награждения выступил с критикой в адрес США.

Впрочем, подобная грубая тактика порой бьет рикошетом по самой Москве. Два года назад, пытаясь подстегнуть противодействие размещению американских 'евроракет' в ФРГ, она недвусмысленно поддержала политического оппонента канцлера Гельмута Коля - социал-демократа Ганса-Йохена Фогеля (Hans-Jochen Vogel). Но у многих западных немцев это выбрало обратную реакцию - они сочли, что Советы пытаются повлиять на исход выборов в ФРГ. Коля переизбрали на новый срок, и размещение 'евроракет' состоялось.

Эта неудача помогла убедить Политбюро скорректировать и усовершенствовать тактику советской пропаганды. 'Они решили прекратить организованные 'марши мира', - отмечает профессор Гарвардского университета Ричард Пайпс (Richard Pipes), прежде работавший в Совете национальной безопасности. - От самых примитивных публичных маневров теперь отказались'.

Советские чиновники различных уровней, прежде чуравшиеся западных репортеров, теперь стали доступнее и ведут себя более открыто. Глава пресс-службы Министерства иностранных дел Владимир Ломейко стал регулярно проводить официальные брифинги для прессы, привлекающие сегодня больше корреспондентов, чем неофициальные информационные пресс-конференции в американском посольстве.

В своих заявлениях Советы традиционно прибегали к 'новоязу' в оруэлловском духе. Руководителей западных стран неизменно называли 'определенными империалистическими кругами', а их последователей - 'послушными лакеями'. Нынешние кремлевские пресс-атташе, однако, с легкостью усвоили западный политический жаргон, и вообще держатся непринужденнее, менее официально. Энергичный министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе, недавно сменивший на этом посту Андрея Громыко (заслужившего у западных журналистов прозвище 'угрюмый Гром') в прошлом месяце буквально обезоружил американскую делегацию во время технической дискуссии на переговорах по контролю над вооружениями в Хельсинки редкой для советского чиновника демонстрацией скромности. 'Ну, на самом деле я, конечно, не специалист в этих вопросах!', - как сообщается, воскликнул он, и начал в неформальной манере излагать позицию своего правительства. Грег Гурофф (Greg Guroff), эксперт по СССР из ЮСИА, полагает: 'Он - представитель целого нового поколения советских лидеров, которое отличает большая уверенность в себе при меньшей напыщенности'.

Кремлеведы, однако, предостерегают: несмотря на эту новую личину, большинство советских бюрократов - все те же косные аппаратчики. Пропаганда, рассчитанная на внутриполитическую аудиторию, остается столь же крикливой и параноидальной, как и раньше. Рейгана советская пресса порой ставит на одну доску с Гитлером. В Москве можно увидеть плакат, изображающий США в виде чудовища, забрасывающего Землю бомбами из космоса. За рубежом излюбленным пропагандистским приемом остается дезинформация: Кремль редко упускает возможность запустить какой-нибудь ложный слух. На прошлой неделе советские СМИ, выражая скорбь в связи с гибелью Саманты Смит (Samantha Smith), - девочки-американки, приехавшей в 1983 г. с миссией мира в Москву по приглашению Юрия Андропова - не преминули намекнуть, что катастрофа ее самолета не была случайностью. В дело идет любая ложь, даже самая невероятная: в октябре прошлого года информационное агентство ТАСС 'на голубом глазу' заявило, что Пентагон отравляет Амазонку. Для дискредитации США Советы регулярно используют и сфабрикованные документы. Так, в июле советская пресса опубликовала письмо, якобы написанное неким американским генералом и адресованное президенту Чили Аугусто Пиночету, с предложением направить чилийские войска для участия в боевых действиях в Сальвадоре.

В качестве контрмеры рейгановская администрация в 1985 г. увеличила бюджет ЮСИА на 85%, доведя его до 795 миллионов долларов, и 'дала добро' на шестилетнюю программу модернизации технического оборудования 'Голоса Америки' стоимостью в 1,3 миллиарда долларов: на сегодняшний день оно крайне устарело - некоторые из передатчиков использовались еще нацистами во время Второй мировой войны. Для директора ЮСИА Вика борьба с советской пропагандой стала 'личным делом'. При этом он, правда, порой перегибает палку. Вскоре после того, как Вик возглавил Агентство в 1981 г., оно организовало всемирную трансляцию весьма экстравагантного телевизионного действа под названием 'Позвольте Польше остаться Польшей' (Let Poland Be Poland), где Фрэнк Синатра исполнил свою песню Ever Homeward на ломаном польском языке. Над этим 'шедевром' не издевался только ленивый. Впрочем, есть у Вика и свои успехи. Именно ЮСИА смонтировало аудиозапись - которая произвела столь сокрушительный эффект в ООН - переговоров советского пилота, хладнокровно сбившего корейский 'Боинг' в 1983 г. ('Цель уничтожена').

Вик умело использует спутниковое телевидение. Благодаря новой системе Worldnet ЮСИА способно обеспечить телемост с американскими чиновниками в вечерних новостях в любой стране мира. Когда Советы отказались участвовать в Олимпиаде 1984 г., с помощью этой системы 60 миллионов зрителей в Африке и Европе смотрели в прямом эфире, как глава оргкомитета Игр Питер Юберрот (Peter Ueberroth) и мэр Лос-Анджелеса Том Брэдли (Tom Bradley) опровергали заявления Москвы о недостаточных мерах безопасности во время Олимпиады и якобы имеющих место проявлениях расизма в городе. В апреле Worldnet начала трансляцию двухчасовой утренней информационно-развлекательной программы 'Америка сегодня' (America Today) с бойким ведущим. Сейчас ЮСИА подумывает о передаче афганским 'борцам за свободу' портативных видеокамер, чтобы они могли на месте снимать на пленку свидетельства о советской агрессии.

Вик особенно стремится 'достучаться' до западноевропейской молодежи: по мнению директора, ее охватили опасные 'нейтралистские' настроения, во многом потому, что это поколение уже не помнит План Маршалла, способствовавший восстановлению Европы после Второй мировой войны. 'Они не ощущают неразрывной связи с братьями по крови, борющимися против тоталитаризма', - расстраивается Вик.

Критики директора опасаются: из-за его действий 'Голос Америки' - как утверждается, объективный - рискует превратиться в рупор правого ура-патриотизма. Консультант ЮСИА Стэн Бернетт (Stan Burnett) парирует: 'Мы - ангажированная организация. Мы должны создавать благоприятную общественную атмосферу для политики США'. Вик сожалеет, что не может сделать большего: 'В открытом обществе вроде нашего мы не можем указывать прессе, какие темы освещать. В отличие от Советов, мы не можем сосредоточить все внимание на каком-то вопросе, и говорить о нем до бесконечности'.

Программы 'Московского радио', транслируемые передатчиками мощностью по 37500 киловатт, могут принимать миллиарды радиоприемников по всей планете, но это еще не гарантия, что все поголовно будут их слушать. Так, в Северном Йемене, где у власти стоит просоветский режим, лишь 14% радиослушателей настраивают свои приемники на советскую станцию; для сравнения - BBC и 'Голос Америки' слушает, соответственно, 47 и 26% аудитории. Более того, даже те, кто слушает московское Иновещание, не обязательно верят тому, что им внушают. В мире, включая и сам СССР, советскую пропаганду воспринимают с изрядной долей скептицизма. Некоторые советские граждане, посещая США, бывают просто ошеломлены, узнав, что у нас действительно есть безработные. Начитавшись в советской прессе о повальной безработице в Америке, они решили, что на самом деле она как раз практически отсутствует.

Вальве Б.С., литературовед: «В конце концов это ирония судьбы, что мы проливаем кровь и разоряем страну ради укрепления англо-американского капитализма... Получается, что гитлеризм сыграл свою историческую роль, ибо спас капитализм от гибели, создал обстановку, при которой даже наша страна – враг капитализма – стала не жалея живота своего защищать его – капитализм от гибели, укреплять его, подчиняясь ему...

Будущность весьма мрачна. Все важнейшие процессы в сознании людей и в политике следует рассматривать или как уступки Гитлеру (повышение национального самосознания), или же капитализму (роспуск Коминтерна), отказ от задач мировой революции...

Германский фашизм есть закономерная реакция на наш социализм. В конце концов два вида социализма: нацизм и большевизм оспаривают мировое господство. История породила немецкий фашизм для того, чтобы он покончил с большевизмом, но Гитлер... возымел вздорный замысел – идти против предписания истории и поднять руку на хозяина – капитализм. Однако хозяин – англо-американский капитализм – оказался столь умным, что сумел парировать удар и направить нацизм против его законного противника – против нас. Теперь дело обстоит так, что хозяин в выигрыше, ибо помогает нам против Германии, но не спешит разгромить Германию, чтобы вернее изнурять оба ненавистных ему вида социализма...»

Среди некоторой части писателей зафиксировано усиление так называемых «демократических» тенденций, выражение надежд на коренные изменения советского строя в результате войны, а в отдельных случаях и прямая ставка на реставрацию капитализма в СССР.

К таким относятся:

Новиков-Прибой А.С., писатель, бывший эсер: «Крестьянину нужно дать послабление в экономике, в развороте его инициативы по части личного хозяйства. Все равно это произойдет в результате войны... Не может одна Россия бесконечно долго стоять в стороне от капиталистических стран, и она перейдет рано или поздно на этот путь, правительство это само поймет...»

Никитин М.А., писатель: «Неужели наша власть не видит всеобщего разочарования в революции? Неужели не будут предприняты реформы после войны? Так больше нельзя. Коли сейчас нельзя, то завтра надо сделать. Сколько крови пролито, кровь дает свои плоды... Несчастья, которые принесла война, должны искупиться улучшением условий жизни и политики. Бюрократы сидят на шее народа... Революция не оправдала затраченных на нее сил и жертв. Нужны реформы, преобразования. Иначе нам не подняться из пропасти, из разорения, в которое ввергла нас война. Наша промышленность растет, а сельское хозяйство тает на глазах. Диспропорция эта требует исправления...»

Чуковский К.И., писатель: «Скоро нужно ждать еще каких-нибудь решений в угоду нашим хозяевам (союзникам), наша судьба в их руках. Я рад, что начинается новая разумная эпоха. Они нас научат культуре...»

Морозов С.Т., журналист, внук фабриканта Саввы Морозова: «Мы все люди пришибленные и задавленные. Никому из нас и в голову не может прийти мысль, что он может законно принимать участие в общественной, политической жизни страны. Между тем ясно, что после войны жизнь в стране должна резко измениться, под влиянием союзников правительство вынуждено будет решительно изменить внутренний курс. Весьма вероятно, что в стране возникнут оппозиционные партии... Мне бы хотелось, чтобы уже сейчас во время войны правительство выступило с обещанием организовать в стране после войны жизнь на других началах. Такое заявление помогло бы нам, оно дало бы каждому сознание, что он борется за улучшение своего положения, за свои собственные интересы».

Голосовкер Я.Э., поэт-переводчик и историк литературы, арестовывался и был судим за троцкистскую деятельность: «Советский строй – это деспотия, экономически самый дорогой и непроизводительный порядок, хищническое хозяйство. Гитлер будет разбит, и союзники сумеют, может быть, оказать на нас давление и добиться минимума свобод...»

Объединяясь на почве общности антисоветских настроений, некоторые враждебные советскому строю элементы среди литераторов делают попытки создать под видом литературных кружков политические группировки, противопоставляя их советской общественности, рассчитывая на завоевание определенных позиций в государстве и выражая надежды на ликвидацию или изменение советского строя.

Шкловский В.Б., писатель, бывший эсер: «Мне бы хотелось сейчас собрать яркое, твердое писательское ядро, как в свое время было вокруг Маяковского, и действительно, по-настоящему осветить и показать войну...

В конце концов мне все надоело, я чувствую, что мне лично никто не верит, у меня нет охоты работать, я устал, и пусть себе все идет так, как идет. Все равно у нас никто не в силах ничего изменить, если нет указки свыше...

Меня по-прежнему больше всего мучает та же мысль: победа ничего не даст хорошего, она не внесет никаких изменений в строй, она не даст возможности писать по-своему и печатать написанное. А без победы – конец, мы погибли. Значит, выхода нет. Наш режим всегда был наиболее циничным из когда-либо существовавших, но антисемитизм коммунистической партии – это просто прелесть...

...Никакой надежды на благотворное влияние союзников у меня нет. Они будут объявлены империалистами с момента начала мирных переговоров. Нынешнее моральное убожество расцветет после войны».

Такие попытки иллюстрируются следующими примерами:

Пастернак Б.Л., поэт: «Теперь я закончил новый перевод „Антоний и Клеопатра“ Шекспира и хотел бы встречаться с Риски (британский пресс-атташе) для практики в английском языке.

...Нельзя встречаться, с кем я хочу. Для меня он – человек, иностранец, а никакой дипломат... Нельзя писать, что хочешь, все указано наперед... Я не люблю так называемой военной литературы, и я не против войны... Я хочу писать, но мне не дают писать того, что я хочу, как я воспринимаю войну. Но я не хочу писать по регулятору уличного движения: так можно, а так нельзя. А у нас говорят – пиши так, а не эдак... Я делаю переводы, думаете, от того, что мне это так нравится? Нет, от того, что ничего другого нельзя делать...

У меня длинный язык, я не Маршак, тот умеет делать, как требуют, а я не умею устраиваться и не хочу. Я буду говорить публично, хотя знаю, что это может плохо кончиться. У меня есть имя и писать хочу, не боюсь войны, готов умереть, готов поехать на фронт, но дайте мне писать не по трафарету, а как я воспринимаю...»

Группе писателей, возвращавшихся из Чистополя в Москву, был предоставлен специальный пароход. Желая отблагодарить команду парохода, группа писателей решила оставить им книгу записей. Эта идея встретила горячий отклик... Когда с этим пришли к Пастернаку, он предложил такую запись: «Хочу купаться и еще жажду свободы печати».

«Пастернак, видимо, серьезно считает себя поэтом-пророком, которому затыкают рот, поэтому он уходит от всего в сторону, уклоняясь от прямого ответа на вопросы, поставленные войной, и занимается переводами Шекспира, сохраняя свою „поэтическую индивидуальность“, далекую судьбам страны и народа. Пусть-де народ и его судьбы – сами по себе, а я – сам по себе...»

Кроме того, среди видных писателей отмечаются и другие политические настроения, которые отражают их оценку современного положения.

Приводим наиболее характерные высказывания.

Толстой А.Н., писатель: «Мы уже теперь заботимся о том, чтобы у нас в запасе были людские военные резервы – на тот случай, что, когда война придет к завершению, нам еще придется драться со своими союзниками за дележ и переустройство Европы...

В близком будущем придется допустить частную инициативу – новый НЭП, без этого нельзя будет восстановить и оживить хозяйство и товарооборот...»

Леонов Л.М., писатель: «Я очень обеспокоен последней частью документа (сообщение Совинформбюро от 22.VI.43 г.). Я думаю, что мы стоим на грани отказа союзников от помощи нам... Ответ [Сталина] Рузвельту был явно неудовлетворительным для „Демократий“. Рузвельт, как мне говорили многие, требовал роспуска колхозов, а [Сталин] ответил, что это одна из основ советского строя... Можно было бы пойти на некоторую реорганизацию в сельском хозяйстве, ибо личные стимулы у колхозников еще до войны, и особенно сейчас, очень ослабли...

Мы, видимо, раздражаем союзников своей резкостью в постановке вопросов о Польше, Прибалтике, Украине и проч. От всего этого можно было бы в известной мере воздержаться. А то ведь странно: сами же говорим, что без второго фронта нельзя победить Германию, а ведем с этим вторым фронтом рискованную игру...»

Довженко А.П., украинский литератор и кинорежиссер: «...Необходимо издать и вообще узаконить у нас всех тех писателей, националистов-эмигрантов, которые не проявили себя на стороне фашистов, чтобы отвоевать их и перетянуть на нашу сторону. Мы бедны, каждое творческое лицо для нас бесценно – зачем нам самих себя грабить?..

Украинские девушки, полюбившие немцев и вышедшие за них замуж, не виноваты в том, что у них нет патриотизма, а виноваты те, кто этого патриотизма в них не сумел воспитать, т.е. мы сами, вся система советского воспитания, не сумевшая пробудить в человеке любви к родине, чувства долга, патриотизма.

Ни о какой каре не может быть речи, должны быть прощены все, если только они не проводили шпионской работы...

Тема обличения порочности советского воспитания, никчемности советского педагога, ошибочности пропаганды и трагических результатов этого должна стать основной темой советского искусства, литературы и кино на ближайшее время...