Спецслужбы

Шедевр Хорикоси Дзиро


Выдающиеся достоинства палубного истребителя «Зеро» были, как это часто бывает, прямым продолжением его недостатков, и наоборот. Всем известные скоростные и манёвренные характеристики эта машина обрела во многом «благодаря» отсутствию у компании «Мицубиси» мощных, но при этом лёгких и компактных авиадвигателей. Поскольку заказчик требовал высокоманёвренный истребитель, то от использования достаточно мощного (1075 л. с.) двигателя серии «Кинсэй» было решено отказаться из-за его массы и габаритов. Новый самолёт проектировался под более лёгкий двигатель «Дзуйсэй-13» мощностью всего 780 л. с., что для 1939 г. было, мягко говоря, уже маловато. Компенсировать это одним лишь улучшением аэродинамики было невозможно, так что единственным способом обеспечить заданные флотом лётно-технические характеристики было радикальное уменьшение веса планера новой машины.
Частично это было сделано за счёт использования в силовом наборе самолёта крайне дорогого алюминий-цинк-магниевого сплава ESDT, «экстра-супер дюраля», разработанного компанией «Сумитомо метал» и имевшего прочностные характеристики почти в полтора раза выше, чем обычный алюминий-медный дюраль, но и этого оказалось недостаточно. В результате главный конструктор истребителя Хорикоси Дзиро был вынужден волевым решением понизить прочностные нормативы, по которым рассчитывался силовой набор.






Везде, где только можно, были сделаны проёмы, уменьшавшие вес несущих элементов, широко варьировалась толщина обшивки и т. д. Получившаяся в результате сверхоблегчённая машина уложилась-таки в требования флота. А после того как заказчики настояли на использовании более мощного двигателя конкурентов из концерна «Накадзима» – «NK1C Сакаэ-12» мощностью 950 л. с. – то и превзошла их. Наконец, самолёт был принят на вооружение, получив название «Рэй-сики кандзё сэнтоки» – морской истребитель образца 0 (1940) года.
Благодаря лёгкому планеру «Зеро» получили удельную мощность, не уступавшую американским истребителям, имевшим под капотами гораздо больше «лошадей». Малый вес обеспечивал как меньшую инертность, так и меньшую нагрузку на крыло (а значит, и меньшую скорость сваливания), следствием стали выдающиеся скороподъёмность и манёвренность.

Знакомый незнакомец

Конечно же, за всё надо платить – и в случае «Зеро» этой ценой стала низкая живучесть самолёта, а также единственный пилотажный показатель, в котором японский истребитель по понятным причинам уступал своим американским конкурентам – скорость пикирования. Но чтобы воспользоваться первым недостатком, американским пилотам требовалось для начала хотя бы поймать в прицел вёрткого и приёмистого противника. Второй они использовали чаще, если конечно доживали до осознания, что единственный способ «сбросить с хвоста» карамельного цвета машину с «фрикадельками» на плоскостях – это ручку от себя, полный газ и молиться, чтобы хватило высоты.


Отзывы американских лётчиков, впервые столкнувшихся с «Мицубиси» А6М, нельзя охарактеризовать иначе чем «восторженно-панические». Например, немногие выжившие пилоты 221-й истребительной эскадрильи морской пехоты, вступившие на своих F2A-3 «Баффало» и F4F-3 «Уайлдкэт» в бой с превосходящими силами вражеских истребителей во время налёта японской авиации на атолл Мидуэй, описывали их в следующих выражениях:

«Истребитель «Зеро» исключительно манёвренен и обладает поразительной скороподъёмностью. Он настолько превосходит F2A-3 на вертикалях, что представляется бессмысленным пытаться сделать более одного захода на любую цель. […] Истребитель «Зеро» превосходит F2A-3 в горизонтальной скорости. Он намного манёвренней F2A-3. Он превосходит F2A-3 по скороподъёмности. Он обладает большей огневой мощью, чем F2A-3»
Капитан Кирк Армистид (ВРИО командира эскадрильи)


F2A-3 не является боевым самолётом. Он по всем параметрам уступает самолётам, с которыми мы сражались. F2A-3 имеет практически ту же скорость, что и пикирующий бомбардировщик «Аити 99». Японский истребитель «Зеро» способен нарезать круги вокруг F2A-3. Из того, что я видел, я оцениваю максимальную скорость «Зеро» в 450 миль в час. Я уверен, что каждый командир, отправляющий пилота в бой на F2A-3, может заранее списать его в потери.
Капитан П. Р. Уайт












Эти докладные дают много информации к размышлению, но по нашей нынешней теме стóит отметить две вещи: во-первых, американские пилоты – как кадровые, так и резервисты – при первой же встрече уверенно опознают «Зеро» (хотя каждый называет его как бог на душу положит: 00 Fighter, Zero Fighter, Zero Isento Ki Navy Fighter, type 00 ISENTO KI Navy fighter и т. д.); во-вторых, пилотажные возможности основного истребителя японского флота были для них полной неожиданностью даже на седьмом месяце войны. Последнее можно отнести ко всему флоту и армии США – возможности «Мицубиси» А6М стали неожиданностью для всех. И это несмотря на то, что военно-морская разведка обладала достаточно точными сведениями о «Зеро» ещё в начале 1941 г.
Нельзя сказать, что американская агентурная разведка в японской метрополии была организована плохо. Потому как её там не существовало вообще. Сейчас в это трудно поверить, но практически единственным каналом, по которому в предвоенный период из Японии в США поступала информация военного и военно-технического характера, были «официальные разведчики», то есть военный и военно-морской атташе при посольстве США в Токио, а также их немногочисленный штат. Анализ открытых источников, официальные посещения военных объектов и мероприятий, обмен информацией с коллегами из других посольств, личные контакты с японские военными. А также разовые удачи, вызванные странным поведением самих японских властей, обычно помешанных на секретности всего и вся.
Первые слухи о новом японском истребителе стали доходить из Китая ещё в 1940 году. Каково же было изумление помощника по авиации военно-мор­ско­го атташе США капитан-лейтенанта Стивена Джерика (Ste­ph­en Jurika), когда он, посетив в январе 1941 г. ежегодный военно-спортивный праздник (где японские флот и армия традиционно мерялись длиной своих стволов), обнаружил этот новейший самолёт, что называется, в натуре.






И не просто выставленный на всеобщее обозрение (причём с возможностью осмотреть даже кокпит), но и любезно снабжённый табличкой с основными лётно-техническими характеристиками, включая вес, мощность двигателя и скоростные показатели. Дипломат с пилотскими «крылышками» на кителе добросовестно переписал все цифры, визуально прикинул габариты истребителя и площадь крыла, оценил вооружение, конструкцию обшивки, приборы в кокпите, а затем ещё и понаблюдал машину в действии, когда она состязалась в небе с армейскими истребителями. После чего отправил в Разведуправление флота США (Office of Naval Intelligence, ONI) подробный отчёт.

Американцы в плену стереотипов

Однако ещё большее изумление Стивен Джерика испытал спустя пару месяцев, получив из ONI ответ на свой отчёт. Как он вспоминал впоследствии – первый и последний ответ за всю его двухлетнюю службу в Токио. Раздражённое начальство настоятельно рекомендовало капитан-лейтенанту более не присылать в Вашингтон подобного бреда и дезинформации. Американские эксперты по авиации в один голос заявили, что машина с таким набором характеристик просто не может существовать в природе (особенно это касалось соотношения габаритов и веса, а также заявленной дальности полёта). Ещё более абсурдной им показалась сама мысль о том, что «отсталые азиаты», способные в лучшем случае на производство ухудшенных копий устаревших западных самолётов, смогли построить истребитель, превосходящий новейшие машины флота США. Точно так же были впоследствии проигнорированы сообщения о характеристиках A6M, полученные уже из Китая (например, сообщение о том, что почти 6-метровое крыло сбитого «Зеро» было настолько лёгким, что его смогли поднять два человека).

И я нисколько не утрирую насчёт «отсталых азиатов». В официальном американском ежегодном дайджесте по морской авиации за 1939 год без тени сомнения писалось, что японцами «не был самостоятельно спроектирован ни один из самолётов, выпускающихся ими в настоящий момент для нужд вооружённых сил». В реальности же единственным японским самолётом иностранной разработки был производившийся по лицензии легендарный американский «Дуглас» DC-3.

Журнал «Aviation» был не менее категоричен, в сентябре 1940 г. технический уровень японской авиации описывался там следующими словами: «Американским авиационным специалистам достаточно беглого взгляда на новейшие японские военные самолёты, чтобы прийти к выводу, что все они являются либо устаревшими, либо устаревающими». Там же делался вывод, что японская авиапромышленность и уровень их авиаконструкторов серьёзно уступают даже итальянским.




В январском выпуске журнала «Flying and Popular Aviation» 1941 г. японская авиация разбирается в статье с говорящим названием: «Япония НЕ является военно-воздушной державой», где в подтверждение своей «аналитики» автор на полном серьёзе пересказывает байку о прибывшем в Японию германском военном наблюдателе. Бравый пилот Первой мировой, не садившийся с тех пор в кокпит самолёта, наутро после пьянки, организованной в его честь, садится в истребитель и без труда побеждает в учебных боях одного за другим «десять лучших японских пилотов».
Известный популяризатор военно-морской истории Флетчер Прэтт в книге «Морская мощь и современная война» также с абсолютной серьёзностью писал о том, что японцы в принципе не могут быть хорошими пилотами. Как и положено любым расистским построениям, данное утверждение имело наукообразное обоснование в виде «физиологических особенностей, свойственных этой расе», как-то: присущая поголовно всем «азиатам» близорукость, а также неправильное устройство внутреннего уха, отвечающего за вестибулярный аппарат. Летом 1941 года статью подобного содержания опубликовал и серьёзный профессиональный журнал «Aviation Review».
До «Дня позора» в Пёрл-Харборе и на Кларк-Филд оставалось всего полгода.

В ПОИСКАХ "ПЯТОЙ КОЛОННЫ"


Первый шпионский скандал, связанный с разведкой Пентагона, разразился весной 1948 г., когда персоной нон грата был объявлен сотрудник военно-морского атташата США лейтенант ВМС Роберт Генри Дреер.
Этот энергичный обаятельный американец прибыл в Москву в августе 1946 г. на должность помощника военно-морского атташе США. К этому времени он успел окончить Нью-йоркский институт эксплуатации судовых механизмов и послужить во время Второй мировой войны на военной судоверфи в штате Мэн. Перед командировкой Дреер прошел подготовку на курсах русского языка при школе морской разведки в Нью-Йорке. Вскоре после прибытия в Советский Союз тридцатилетнего офицера-разведчика перевели в Одессу руководить военно-морской миссией США, где с присущей ему энергией и находчивостью он смог применить свои специальные знания.
Прибывший морской офицер США моментально привлек внимание Управления МГБ УССР по Одесской области. Специальное оперативное дело на американца, в котором фиксировалась вся поступающая из различных источников информация о его поведении, связях, наклонностях, быстро увеличивалось в объеме. В оперативных сводках Дреер характеризовался человеком наблюдательным, хорошо знающим русский язык, авто- и фотодело. Последнее было особенно важно при проведении визуальной разведки военно-морских объектов, чему Дреер уделял достаточно много времени.
В документах МГБ отмечались и его другие качества: американский офицер легко и непринужденно устанавливал многочисленные связи среди советских граждан. При этом, особое внимание представитель ВМС США уделял знакомствам с учащейся молодежью. Как отмечалось в оперативных справках, "под предлогом прослушивания патефонных пластинок и просмотра иностранных журналов Дреер приглашал к себе в гостиницу молодых людей, где обрабатывал их в антисоветском духе и склонял к выезду на жительство в США".
Постоянно демонстрируя чекистам свою профессиональную выучку, американец умело уходил от наружного наблюдения, заводил с советскими гражданами по десять и более связей в день, пытаясь количеством своих постоянно растущих знакомств распылить силы работавшей по нему контрразведки, а также скрыть наличие действительно ценных источников информации.
Но все шпионские ухищрения не помогли Дрееру закамуфлировать свой основной интерес - стремление выйти на оуновское подполье. Украинские националисты, запятнавшие себя кровавым сотрудничеством с фашистами, реально рассматривались западными спецслужбами в качестве надежного вербовочного контингента. Кадры "непримиримых борцов с режимом москалей", по мысли зарубежных теоретиков тайной войны, были способны выполнять самые сложные и рискованные разведывательно-диверсионные задания на территории СССР как в мирное время, так и в условиях войны.
Надо отдать должное Дрееру, он сумел установить связь с подпольной организацией ОУН. Но при этом не мог знать, что его встреча с представителем бандподполья была не только зафиксирована чекистами, но и прошла под их контролем. Полученные в ходе нее материалы ясно свидетельствовали о направлениях использования американской разведкой подрывного потенциала ОУН.
В ходе этой встречи Дреера особенно интересовала численность подпольной организации, ее возможности, отношение к ней со стороны местного населения. Оуновец, в свою очередь, зондировал возможность получения финансовой и иной помощи из-за рубежа. Для создания надежного канала связи военный дипломат рекомендовал националистам целенаправленно внедрять своих людей в команды судов загранплавания. Под занавес разговора Дреер приободрил своего собеседника далеко идущим заявлением, что в случае возникновения войны, американские войска высадятся в первую очередь на Украине, поскольку "украинский народ уже давно ведет борьбу за самостоятельность, о чем известно правительству США".
Вскоре после этого контакта последовало решение советского правительства об упразднении представительства американской военно-морской миссии в Одессе. Несомненно, шпионские похождения Дреера явились тому одной из причин. В условиях тяжелой борьбы с бандформированиями ОУН на Западной Украине, "гнездо американского шпионажа" в Одессе держать было неразумно. Офицеру ВМС США так и не удалось узнать, что благодаря его пребыванию в этом городе в оуновском бандподолье начались серьезные осложнения...
Самому же разведчику предстояло испить горькую чашу главного действующего лица публичного дипломатического скандала. Случай для этого вскоре представился. И надо сказать, что произошло это не без прямого участия контрразведки.
Вернувшись в советскую столицу, лейтенант Дреер вновь включился в активную разведывательную работу, не забывая при этом о своих старых связях. Контрразведке МГБ СССР удалось зафиксировать его контакт с давним знакомым - ответственным сотрудником одесского порта, осведомленным о военно-морских перевозках на Черном море, прибывшим в Москву в командировку.
Во время их повторной встречи в помещении московской таможни, как раз в тот момент, когда сообщаемые одесситом секретные сведения Дреер стремительно записывал в блокнот, на сцене появились сотрудники МГБ. Однако в момент задержания с поличным американец так крепко вцепился в свой ноутбук, что оторвал от него угол и стал судорожно уничтожать клочки записей. Досталось и контрразведчику, который попытался было не допустить порчи ценного уликового материала. Разбушевавшийся американский военный дипломат нанес ему, как было официально зафиксировано в протоколе врачом, "физические повреждения средней степени тяжести". Описывая сегодня этот драматический момент, так и хочется вспомнить слова нашего прославленного спортивного комментатора Николая Озерова: "Да, не умеют проигрывать заокеанские профессионалы..."
Как оказалось, драчун Дреер свои физические и душевные силы расходовал напрасно. Он так и не сумел отбить у чекистов и прожевать большую часть своих записей. Пришлось американцу в составленном на месте инцидента акте собственноручно размашисто записать: "Я подтверждаю, что получал от советского гражданина секретные сведения, которые занес в свой блокнот". Немного поостыв, американец с досадой пожаловался своим "визави" с Лубянки на то, что после скандала его служебная карьера наверняка закончится и, надо ему отдать должное, нашел в себе силы извиниться за рукоприкладство.
Что ж, разбитая физиономия сотрудника МГБ, порванные костюмы и рубашки, видимо, входили в замысел чекистов, все это явилось хорошей иллюстрацией вины американца. Доказательства шпионской деятельности Дреера, приведенные в ноте советского МИДа, были настолько очевидны, что посол США Смит не смог их оспорить и даже принес свои извинения внешнеполитическому ведомству СССР.
Официальные извинения советской стороне за действия своего подчиненного выразил также и военно-морской атташе американского посольства контр-адмирал Стивенс. Сам же Роберт Дреер 26 апреля 1948 г. был выдворен из СССР. Так закончился первый шпионский скандал между бывшими союзниками в мировой войне.

ПРОВАЛ ГЕНЕРАЛА ГРОУ


Не прошло и четырех лет, как мировая общественность вновь узнала об очередном крупном провале представителя военной разведки США на советской территории. На этот раз в эпицентре шпионского скандала оказался не "желторотый" лейтенант, а генерал-майор в лице американского военного атташе в Москве Роберта Уолкера Гроу.
Гроу прибыл в американское посольство в августе 1950 г. Генерал не был новичком в разведке. До своего назначения в советскую столицу он несколько лет возглавлял миссию США в Иране, где занимался реорганизацией иранской армии и разведывательной работой против СССР.
С первых дней "знакомства" со своим новым подопечным чекисты заметили, что Гроу начал совершать частые поездки на автомашине по Москве и ее окрестностям, нанося на карту промышленные и военные объекты. Генерал внимательно изучал один район города за другим. Чувствовалось, что поездки осуществляются по заранее спланированному маршруту. При этом особое внимание Гроу обращал на мосты через Москву-реку, строящиеся высотные здания, военные предприятия, воинские части и проходящие через город железные дороги.
Сотрудников службы наружного наблюдения МГБ удивляли неиссякаемая энергия и мальчишеский задор 55-летнего генерала, не гнушавшегося перелезать через заборы воинских частей, ползать под колючей проволокой аэродромов, подглядывать сквозь щели в заборах. Одним словом, по поведению Гроу было заметно, что генерал органично впитал в себя характерные черты американской разведки - наглость и прямолинейность, которые он активно использовал в своей "практической деятельности".
С появлением Гроу работа военного, военно-морского и военно-воздушного атташатов заметно активизировалась. Контрразведка МГБ стала фиксировать частые поездки самого генерала и американских офицеров не только по Москве, но и по всему Советскому Союзу. Так, например, 28 ноября 1950 г. Гроу вместе с женой, а также с сотрудником военного атташата сержантом Киклейтером совершили вояж в город Псков, где пытались проникнуть на территорию военного аэродрома, военного городка и другие объекты. Гроу сфотографировал стратегически важный мост через реку Великую, но сотрудниками МГБ фотопленка у генерала была тут же отобрана. Однако произошедший инцидент не отрезвил военного дипломата, и он продолжал действовать "на грани фола".
24 января 1951 г. Гроу вместе со своим помощником майором Бушем выехали в город Владимир. Здесь заокеанские "гости" интересовались продукцией местных предприятий, пытались проникнуть в поселок тракторного завода и в расположение артиллерийского училища.
Кроме того, в течение 1951 г. Роберт Гроу в сопровождении своих сотрудников побывал в Орле, Калуге, Тбилиси, Муроме, Ельце и Пензе. В каждом городе американцы старались собрать сведения о воинских частях и промышленных предприятиях.
Такая беспардонность в поведении военного атташе требовала адекватной реакции контрразведки МГБ, и она не заставила себя долго ждать. Удалось установить, что Гроу ведет дневник, в котором делает записи о результатах своих разведывательных поездок. Эта непредусмотрительность стала роковой в карьере генерала.
При помощи несложной комбинации люди с Лубянки получили доступ к генеральскому дневнику и произвели скрытое фотографирование его содержимого. Гроу даже не заподозрил, что подобное действие совершалось чекистами неоднократно, по мере заполнения дневника. Министр госбезопасности Абакумов, а затем и Игнатьев докладывали о похождениях Гроу непосредственно Сталину, который всегда любил лично вникать в перипетии тайной борьбы спецслужб.
"Как Вам ранее докладывалось, - сообщал в своей записке от 15 ноября 1951 г. министр Игнатьев, - в процессе чекистского наблюдения за американским военным атташе в Москве генерал-майором Гроу, МГБ СССР несколько раз секретно фотографировал его личный дневник. Агентурным наблюдением и слежкой за Гроу в последнее время установлено, что он продолжает совершать разведывательные поездки по Москве и некоторым другим городам, открытым для иностранцев. При этом представляются Вам последние записи из дневника Гроу, секретно фотографированные нами в октябре с.г.".
Сталин с интересом знакомился с содержанием дневника американца. Вот лишь некоторые из записей Гроу:
"20 января. Суббота. Буш и я в течение трех часов в снегопад разъезжали по восточной и юго-восточной частям города. Обнаружили три зенитных батареи".
"21 марта. Среда. Поул зашел ко мне, сообщил данные о зенитной батарее в Ленинграде и подтвердил наши наблюдения, произведенные здесь. Вечером я составил проект доклада о заводе, за которым мы ведем наблюдение в течение шести месяцев".
А вот другая любопытная запись, отражающая убеждения американского генерала:
"Наш удар должен быть направлен в слабое место противника. Хотя военное ведомство в первую очередь интересуется вопросами вооружений и методами ведения войны, мы должны понять, что новая война будет тотальной. Для ее ведения все средства хороши. Мы должны понять, что в этой войне не будет нечестным нанести удар и ниже пояса".
Из дневника стало ясно, что Гроу, используя легальные возможности, ведет сбор данных о военных и промышленных объектах, при этом особо настойчиво выясняя состояние противовоздушной обороны города Москвы. Контрразведчиками были также установлены факты взаимодействия генерала в целях получения нужной информации с английским и турецким военными атташе.
Конечно, можно было поймать американца с поличным у забора какой-нибудь секретной воинской части и со скандалом выдворить из СССР. Однако специально для генерала на Лубянке придумали сценарий пооригинальней. Так сказать, подошли к нему индивидуально, с учетом масштаба личности. В результате в декабре 1951 г. в Западном Берлине появилась книга некоего Ричарда Сквайерса "Дорога войны" (Записки английского офицера), в которой "неожиданно" приводился текст дневника Роберта Гроу, проливавший свет на его деятельность в СССР.
Книга сразу наделала много шума, в том числе и в Америке. Так, например, газета "Вашингтон пост" с возмущением писала: "До какой же степени дошла глупость Гроу, который записывает, как школьница, не только свои мысли, но и свои наблюдения разведывательного характера".
Несостоявшийся мемуарист был немедленно вызван вышестоящим начальством для объяснений и в СССР больше не вернулся. Гроу даже не позволили вновь приехать в Москву за личными вещами. Летом 1952 г. генерал был разжалован и осужден американским военным трибуналом за то, что проводил разведывательную работу без соблюдения необходимой конспирации.

СТАЛИНГРАДСКИЙ ИНЦИДЕНТ


Прошло еще неполных четыре года, и американский военный атташат вновь "влетел" в неприятную историю, понеся при этом очередные кадровые потери. На этот раз из Советского Союза выдворили сразу трех военных дипломатов. Дело обстояло следующим образом.
В 1955 г. военный атташе посольства США в Москве получил образец новейшей портативной разведывательно-электронной аппаратуры. Решив испытать новинку, так сказать, в "боевых" условиях, он командировал в Сталинград группу своих сотрудников в составе подполковника Бенсона, майора Мюле и капитана Строуда.
Утром после приезда в Сталинград, наскоро перекусив в гостиничном номере, американцы смонтировали прибор и, поместив его под одеждой у Строуда, отправились в город. После прогулки вояжеры вернулись в номер, чтобы оценить результаты испытаний. Через несколько минут в дверь постучали и в комнату вошли крепкие молодые люди, предъявившие удивленным постояльцам красные удостоверения сотрудников Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР. Один из них на чистом английском языке решительно заявил, что покой иностранных гостей был нарушен в связи с проверкой сигнала о работе в гостинице незарегистрированной радиоаппаратуры.
В ходе осмотра из-под кровати были извлечены: детекторный приемник, две рупорные антенны трех- и десятисантиметрового диапазона волн, два портативных аппарата для механической записи системы "Минифон", малогабаритный головной телефон, источники питания, соединительные экранированные низкочастотные кабели и силовой трансформатор.
Тут же был составлен протокол изъятия шпионского снаряжения, подписать который американская сторона отказалась. По оценке Генерального штаба Советской Армии, "данная аппаратура предназначена для решения задач нового, ранее не встречавшегося вида агентурной радиотехнической разведки. Аппаратура позволяет вести предварительную разведку импульсных, радиолокационных, радионавигационных станций и систем управления реактивным оружием. Систематическое ведение разведки с помощью этой аппаратуры дает возможность выявлять наши новые радиотехнические средства".
После того, как незадачливые разведчики первым же самолетом вернулись в Москву, Министерство иностранных дел Советского Союза вручило послу США ноту с требованием, чтобы уличенные в шпионаже военные дипломаты немедленно покинули территорию СССР.
Поначалу посольство США пыталось протестовать, но затем сообщило, что не имеет каких-либо претензий к действиям советских властей и отзывает провинившихся помощников военного атташе из СССР. Американская сторона настоятельно просила также не предавать гласности этот неприятный для нее инцидент.
От упомянутых событий нас сегодня отделяет полвека. За это время не стало Советского Союза и организации Варшавского Договора, достигнуты существенные соглашения по ограничению различных видов вооружений, исчезла и прямая военная угроза Соединенным Штатам со стороны России. Однако инциденты, связанные с конкретными случаями незаконных действий американских спецслужб на территории Российской Федерации, почему-то стали возникать по нарастающей. Причем в центре скандалов все чаще и чаще фигурируют представители военной и военно-морской разведок США. Вот и у Игоря Сутягина был хороший знакомый из американского посольства - капитан ВМС США Бреннон, всегда ценивший его "компетентное мнение" по оборонной политике России. По данным представителей российских спецслужб, последний оказался в списке на отъезд из нашей страны группы коллег по разведывательному ремеслу. Уедут одни, приедут другие, так что работы, как шутят на Лубянке, не убавится...

Да, есть. Забудьте о прошлом, оно было инсценировано и фальшиво. Они вами манипулировали, они получили, что хотели, и это глупо, что вы все еще ненавидите друг друга, вы должны показать, что вы сильнее, и вы поймете, кто это создал! Я искренне прошу прощения! Вот почему я давно раскрываю секреты ЦРУ и Белого дома! 

Первый бойскаут
«В качестве мировой державы Великобритании издавна уже приходилось поддерживать обширную разведку, — писал в своей книге «Тайные силы. Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время мировой войны и в настоящее время» руководитель немецкой разведки в 1913-1919 годах Вальтер Николаи. — Значение ее она познала и оценила в борьбе за мировое господство».


Вальтер Николаи. Фото: Höhne, Zolling: The General was a Spy
К концу XIX века специализированные разведывательные подразделения были созданы в британском военном министерстве и в Адмиралтействе. Одним из идеологов разведки в тот период был герой англо-бурской войны, основатель скаутского движения сэр Роберт Баден-Пауэлл, написавший несколько книг по этой тематике, в том числе широко известную «Разведку для мальчиков» («Scouting for Boys»). Баден-Пауэлл во многом переломил британскую традицию считать разведку и шпионаж делом грязным и малоподходящим для настоящего джентльмена, тем более офицера.
В первое десятилетие XX века департамент разведки при военном ведомстве Британии, по воспоминаниям Николаи, содержал самое большое шпионское бюро в Брюсселе под начальством капитана Рендмарта фон Вар-Штара. Это бюро имело отделения в Голландии, главным образом в Амстердаме, где происходило большинство переговоров со шпионами. В вербовке новых агентов, по данным Николаи, английская разведка заходила так далеко, что пыталась склонить к шпионажу заграницей даже немецких офицеров: «Это была чрезвычайно ловкая игра Англии, направленная на скрытие своего мирового шпионажа и на отвлечение подозрения на Германию».
«По разным странам в поисках информации путешествовали агенты всех крупных государств, в том числе и Англии, — описывает в книге «Шпионы Первой мировой войны» англичанин Джеймс Мортон обстановку в Европе на стыке XIX и XX веков. — Англичане шпионили за французами, а позже за немцами, итальянцы — за французами, французы — за итальянцами и немцами, русские — за немцами и за всеми другими, если было нужно. Немцы шпионили за всеми. Несмотря на все свои красивые слова и благонамеренные мысли, политики во всей Европе прекрасно знали о развитии политической ситуации и вполне были готовы использовать шпионов, если это требовалось».
Наконец, в 1909 году, как пишет Мортон, «начали осуществляться планы по созданию на улице Виктория-Стрит,64, на юго-западе Лондона бюро для наблюдения за вражеской разведкой в Соединенном Королевстве». Прикрытием для этого бюро, на базе которого впоследствии появились службы MI5 (Служба безопасности) и MI6 (Секретная разведывательная служба), было детективное агентство, которое принадлежало и управлялось бывшим сотрудником Скотланд-Ярда Эдвардом Дрю. Сооснователями бюро стали капитан южно-стаффордширского полка Вернон Келл и капитан королевского флота Джордж Мэнсфилд Смит-Камминг.
Главной задачей новой британской спецслужбы в преддверии Первой мировой стала борьба с немецкими шпионами — собственно шпионская лихорадка вокруг агентов Берлина и стала основанием для появления бюро на свет. Как позже выяснилось, опасения насчет масштаба деятельности немецкой агентуры в Британии оказались сильно преувеличенными. Так, 4 августа 1914 года, в день объявления Великобританией войны Германии, Министерство внутренних дел заявило, что властями арестован всего 21 немецкий шпион, при том что к тому времени на туманном Альбионе проживало более 50 тысяч подданных кайзера. Но именно годы войны была сформирована структура MI5 и MI6, которые в дальнейшем не раз демонстрировали свою эффективность.
По данным английского публициста Филлипа Найтли, опубликовавшего в 1987 году книгу «Шпионы XX века», МИ-5 разрослась от одной комнатки и двух человек персонала в 1909 году до 14 человек в 1914 году и до 700 к концу войны в 1918 году. Во многом этому способствовал и организаторский дар Келла и Смит-Камминга.
Другим направление деятельности английской разведки в предвоенный период стало также исследование возможности высадки войск на германском или датском побережье. Так, в 1910 и 1911 годах немцами были арестованы британские агенты — капитан военно-морского флота Бернард Тренч и гидрограф, капитан-лейтенант Вивьен Брендон из Адмиралтейства, которые занимались наблюдениями за Кильской гаванью, а также юрист-доброволец из лондонского сити Бертрам Стюарт по кличке «Мартин», интересовавшийся состоянием дел германского флота. Все они вышли на свободу до начала войны.

Зачистка метрополии
Как и в довоенные годы, первостепенной задачей британских спецслужб стала поимка вражеских, в первую очередь, немецких, шпионов на территории королевства. В период с 1914 по 1918 год в Великобритании было арестовано 30 немецких агентов (хотя в первые две недели войны, в самый разгар шпиономании, в Скотленд-Ярд только в Лондоне поступило более 400 сигналов об обнаружении вражеских агентов). 12 из них были расстреляны, один покончил с собой, остальные получили различные сроки тюремного заключения.

Карл Ганс Лоди. Фото: mi5.gov.uk

Наиболее известным из пойманных на территории Великобритании немецких шпионов был Карл Ганс Лоди. Впоследствии после прихода нацистов к власти в его честь был даже назван эскадренный миноносец Кригсмарин — ВМФ Третьего рейха, воевавший с советскими и британскими кораблями в годы Второй мировой.
Первое задание Лоди в годы войны было связано со сбором данных о расположенной недалеко от Эдинбурга базе британского флота. Лоди под видом американца Чарльза А. Инглиза (паспорт был украден у гражданина США в Берлине), ожидающего пароход через Атлантику, организовал наблюдение за британскими кораблями. Собранную информацию он отправил немецкому резиденту в Стокгольме Адольфу Бурхарду. На основе полученных данных в Берлине приняли решение атаковать базу в Шотландии с помощью подлодок. 5 сентября 1914 года субмарина U-20 потопила британский крейсер «Патфайндер» и обстреляла артиллерийские погреба порта Сейнт-Эббс-Хэд.
После этого телеграммы Лоди стали перехватываться британской контрразведкой. В конце октября Лоди был арестован, а уже 2 ноября суд приговорил его к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение на следующий день, причем Лоди отказался признавать себя виновным, заявив, что, будучи офицером немецкого флота, лишь боролся с врагом на его же территории.
Остальные пойманные на территории британской метрополии немецкие шпионы, как пишет Филлип Найтли, имели мало что общего с настоящей разведкой. По большей части это были авантюристы, преступники или бродяги. По воспоминаниям Вернона Келла, в начале Первой мировой в Британии различалось шесть типов иностранных агентов: путешествующий (разъездной) агент, работающий под прикрытием коммивояжера, путешественника-яхтсмена или журналиста; стационарный агент, в их число входили официанты, фотографы, учителя иностранных языков, парикмахеры и владельцы пабов; агенты-казначеи, финансировавшие других агентов; инспекторы или главные резиденты; агенты, занимавшиеся коммерческими вопросами; и, наконец, британские предатели.
При этом из-за сурового наказания за шпионаж стоимость содержания одного агента в Англии была для немцев в 3 раза выше, чем, к примеру, во Франции (среднее жалование немецкого агента в Британии в начале Первой мировой войны составляло от 10 до 25 фунтов стерлингов в месяц, год спустя оно выросло до 100 фунтов, а в 1918 году — до 180 фунтов). «Как правило, несмотря на то, насколько кто-нибудь из этих шпионов мог быть потенциально опасен, их ценность для Германии являлась практически нулевой», — утверждает Найтли. В то же время, как пишет в своей книге «Секретный корпус» бывший работник английской разведки Фердинанд Тохай, к началу войны Британия расходовала на секретную службу 50 тысяч фунтов стерлингов, а Германия в 12 раз больше.
Автор множества исследований по истории разведки британец Сидни Теодор Фелстед в своей книге «Немецкие шпионы в бухте» (German spies at bay) приводит слова одного из офицеров MI5, который утверждал, что «ни один из немецких шпионов в Великобритании не получил сведений больше, чем мог почерпнуть из наших газет, значительная часть которых шла в Голландию, а оттуда уже в Германию».
С другой стороны, английские разведчики тоже не могли похвастаться особыми успехами на территории Германии. За время войны там было поймано всего три шпиона-британца, тогда как французов было изловлено 46 человек. По данным же Вальтера Николаи, за 7 лет, предшествовавшие войне, в Германии было поймано и осуждено 15 британских шпионов, из них только четверо были собственно англичанами.
Из всех европейских стран, по признанию Николаи, английские разведчики более других облюбовали Голландию. Именно отсюда осуществлялся военный шпионаж против Германии. В северных государствах — Дании, Швеции и Норвегии — также хозяйничали британские агенты. При этом они не столько занимались вопросами войны и политики, сколько следили за обстановкой в этих странах с целью хозяйственного и торгового шпионажа.
Территория оккупированной немцами Бельгии была поделена между разведками союзников — Англии и Франции — на несколько зон. Фердинанд Тохай так описывает систему разведки Антанты: «В каждой зоне помещали резидента — либо из опытных профессиональных разведчиков, либо из заслуживающих доверия патриотов. Резидент действовал по собственному усмотрению. Если считал целесообразным, — подкупал немецкого солдата; если рассчитывал на собственное обаяние, — привлекал хорошеньких подавальщиц к сбору сведений. Союзная разведка ничего не знала ни о нём, ни об его агентах. Разведка знала только одно: зона находится в ведении такого-то резидента и справляется ли он с работой. Сам резидент тоже ничего не знал о системе разведки; ему оставался неизвестным даже соседний резидент».

На периферии империи
Отдельное место в истории британской разведки периода Первой мировой войны занимает фигура Томаса Эдварда Лоуренса, более известного как Лоуренс Аравийский. Своей славой он во многом обязан профессору-востоковеду Дэвиду Джорджу Хогарту, который рекрутировал Лоуренса в ряды британской разведки и позже, скажем так, дал ему путевку в жизнь среди арабов.

Томас Эдвард Лоуренс (Лоуренс Аравийский). Фото: Imperial War Museums

Томас Эдвард Лоуренс прожил среди арабских племен почти три года, войдя в доверие к принцу Фейсалу из Мекки (будущему королю Ирака Фейсалу I) и став его военным советником.  Во многом благодаря именно деятельности Лоуренса англичанам удалось поднять на восстание и сделать своими союзниками против Османской империи арабские племена, оттеснив турок из Палестины и с Аравийского полуострова.
«Весь секрет обхождения с арабами, — писал Лоуренс Аравийский в своих «27 статьях», которые можно считать полноценным руководством для разведчика, — заключается в непрерывном их изучении. Будьте всегда настороже; никогда не говорите ненужных вещей, следите все время за собой и за вашими товарищами. Слушайте то, что происходит, доискивайтесь действительных причин. Изучайте характеры арабов, их вкусы и слабости и держите все, что вы обнаружите, при себе... Ваш успех будет пропорционален количеству затраченной вами на это умственной энергии».
Не меньшее, а, возможно, даже и большее внимание британских спецслужб в годы войны наряду с Ближним Востоком привлекала и ситуация в Индии. Здесь контрразведке Соединенного Королевства приходилось бороться с нарастающим освободительным движением, которое во многом подпитывалось немецкими агентами.
В Германии главным идеологом антибританского восстания мусульманского населения в Индии и на Ближнем Востоке был востоковед и археолог Макс Оппенгейм. Он стал во главе так называемого «Агентства восточных новостей» — общества, которое поддерживало Комитет за независимость Индии, созданный обучавшимися в Германии индийскими студентами. С их помощью и при содействии Оппенгейма немецкая разведка создала в Индии обширную агентурную сеть, метастазы которой распространились в Тибет и российский Туркестан. Во время войны британская разведка, в частности, получила в свои руки автограф письма кайзера к индийским магараджам Индии, которое должно было побудить их выступить против метрополии.
Но надежды на восстания против англичан под знаменем джихада оказались напрасными — все попытки немцев возбудить местное население на вооруженную борьбу были успешно пресечены британскими спецслужбами. Провалом также окончились попытки доставить оружие индийским повстанцам. В октябре 1914 года под давлением Великобритании власти США арестовали в Сан-Франциско шхуну «Annie Larsen», на которой находилось стрелковое оружие (около 11 тысяч единиц с патронами), закупленное Германией для индийской партии «Гхадар» («Восстание»). На следующий год британская контрразведка сорвала сделку по продаже немцами также предназначенных для «Гхадар» 9 тысяч единиц стрелкового оружия. Тогда же, в 1915-м году, британские спецслужбы раскрыли в Лахоре и штаб заговорщиков — около 200 человек были отданы под суд, из них 20 приговорили к смертной казни.

Роджер Кейсмент. Фото: National Library of Ireland

Бороться с немецкой агентурой, подстрекавшей к бунту национальные окраины империи, англичанам приходилось не только в Азии и Африке. Не менее напряженная обстановка царила и в Ирландии. Руководитель местного освободительного движения Роджер Кейсмент уже после начала войны прибыл в Германию, где долгое время вел переговоры с рейхсканцлером Теобальдом фон Бетманом-Гольвегом. Он смог добиться от немцев посылки оружия, и в Ирландию отправилось судно с грузом в 20 тысяч винтовок и 10 пулеметов. Однако и тут британские спецслужбы оказались проворнее — они перехватили и задержали груз. Кейсмент же по прибытии в Ирландию (он был доставлен германской субмариной) был арестован и повешен по приговору суда.
Особое внимание в Лондоне также уделяли ситуации в России после произошедшей там революции. Специальную миссию там выполнял, например, штатный сотрудник британской разведки, а по совместительству — пианист Петроградской консерватории и один из ведущих популяризаторов йоги в Европе — Пол Дюкс, занимавшийся эвакуацией из Советской России противников большевизма. С августа по ноябрь 1917 года в России как агент MI5 находился и писатель Сомерсет Моэм — с заданием не допустить прихода к власти радикалов, выступавших за выход России из войны. В этом качестве он неоднократно встречался с главой Временного правительства Александром Керенским и министрами, но в итоге, понятно, миссию провалил.

Тайные знаки
Успехи английской разведки в области перехвата сообщений германских агентов связаны в первую очередь с расшифровкой книги с кодами, которую русские моряки обнаружили на трупе унтер-офицера с крейсера «Магдебург», севшего на мель и захваченного командами крейсеров «Богатырь» и «Паллада» 26 августа 1914 года. Британские аналитики сопоставили ее с данным еще двух шифровальных книги, добытых ранее. Одна из них, как пишет Найтли, была захвачена в начале войны на немецком торговом судне в Австралии, вторая найдена среди брошенных вещей немецкого дипломата Вильгельма Васмусса, скрывшегося от англичан в Персии в 1915 году (как агент Берлина он продолжал работать в регион до конца войны, став в итоге местным аналогом Лоуренса Аравийского). Благодаря этому британские специалисты смогли за время войны расшифровать более 20 тысяч немецких сообщений.
Правда, иногда это случалось слишком поздно. Так, в июне 1916 года англичане не успели вовремя расшифровать сообщение немцев о минировании участка моря к западу от Оркнейских островов, в результате чего на мине подорвался направлявшийся в Петроград крейсер «Хемпшир». Вместе с ним погиб находившийся на борту корабля военный министр Великобритании лорд Горацио Китченер.

Телеграмма Циммермана. Фото: The Imperial German Ministry of Foreign Affairs

Создание в Англии специальной службы коммуникационной разведки и контроля связано с именем адмирал сэра Реджинальда Холла, известного по прозвищу «Моргун». Он был создателем на базе разведывательного департамента Адмиралтейства собственного офиса, известного как «Комната 40», в котором к концу войны работало более тысячи человек: радистов, криптографов, шифровальщиков, лингвистов и даже химиков. Именно люди Холла в 1917 году расшифровали знаменитую «телеграмму Циммермана» — депешу министра иностранных дел Германии Артура Циммермана, которая была использована США как повод для вступления в Первую мировую войну (в депеше давались указания послу Германии в США по вовлечению Мексики в войну против США).
По мнению Найтли, успехи английских дешифровальщиков были наибольшим достижением в разведывательной деятельности времен Первой мировой.  
А вот с агентами-одиночками все было намного хуже, о чем, по мнению историков говорят, и всевозможные небылицы, сложенные вокруг имен тех, кто, действительно, отличился на этом поприще — Маты Хари и того же Лоуренса Аравийского. Руководство страны, отмечает Найтли, было не очень довольно действиями разведки, о чем может свидетельствовать и сокращение расходов на ее содержание: в 1919 году казначейство урезало бюджет СИС (будущей MI6) с 240 до 125 тысяч фунтов стерлингов, а бюджет MI5 — с 80 до 35 тысяч.

Мальчик с «нордическим» характером

 ВИКТОР Шеймов родился в Москве в 1946 г. в образцовой, по советским понятиям, семье. Отец – полковник, инженер, строил первые ракетные полигоны. Мать – районный стоматолог. Учился Виктор в одной из лучших школ Москвы. В той самой 45-й, где не один десяток лет был бессменным директором Леонид Мильграм (см. «АН» №17 от 26.04.2007 г.). 14-летний отличник Витька Шеймов был хорошо сложен, на бледном лице тонкий нос с горбинкой, мягкие пепельно-русые волосы, ниспадавшие на высокий лоб. Судьбу, которую он себе изберет, выдавали разве что глаза, как у бешеной селедки, – белые с холодком. Позднее кадровики КГБ, изучавшие все, вплоть до родственников в седьмом колене, напишут о школьных годах Шеймова следующее: «…отличался примерным поведением… в школьных передрягах не участвовал… сердцеедом не слыл… правильный, спокойный, предсказуемый, неглупый». Словом, «характер нордический». Чем не идеальный материал для спецслужб?
 В 1970 г. Шеймов окончил МВТУ им. Баумана по специальности «Инженер-конст­руктор космических аппаратов». Женился на однокласснице Ольге и вступил в партию. В 1971 г. был принят на работу в 8-е Главное управление КГБ СССР в качестве специалиста шифровальных систем. К 1979 г. успел сделать неплохую карьеру. Стал начальником отдела, обеспечивающего шифросвязью посольские резидентуры КГБ. 

Когда криптографам мало платят, они бегут из страны

 ТРУДНО сказать, когда у Шеймова родилась идея измены Родине. Он хорошо знал дело Уокеров (шифровальщики АНБ США, инициативно согласившиеся работать на КГБ в 1960–70-е гг.). Знал он и подлинную стоимость на Западе услуг творца шифров. Она многократно превосходила ту сумму, в которую он был оценен в КГБ. В лучшем случае, если получить «полкана», его ждала пенсия в 250 рублей в месяц. А то, что на Западе он всегда будет востребован, сомнений не возникало. Решив, что игра стоит свеч, сделал свой выбор. При этом понимал, что придется играть ва-банк и подвергнуть риску свою семью.
 Он знал высокий уровень контрразведки КГБ и опасался, что любые его попытки связаться с ЦРУ в Москве окажутся под контролем. Поэтому выбрал более безопасный вариант. Находясь в конце октября 1979 г. в Варшаве, обманув бдительность охранника, покинул советское посольство и вышел на контакт с агентами ЦРУ. Те гарантировали новоявленному агенту «Сапфир» и его семье эксфильтрацию (тайный вывоз) из СССР.
 Указание обеспечить побег «Сапфира» посольская резидентура ЦРУ в Москве получила из Вашингтона в первых числах мая 1980 года. Те, кто планировал побег Шеймова, рассчитали все до мелочей. Сотрудники КГБ были загружены работой по обеспечению безопасности надвигающейся Олимпиады. Опасались, что с массой спортсменов и туристов в страну могут проникнуть нелегалы западных разведок, зачищали Москву от бандитов, бомжей и проституток. Создавалась система тотального конт­роля въезда в страну лиц, подозрительных на связь с разведкой. Выезд же из страны контролировали в обычном режиме.
 15 мая 1980 г. в Москве на законном основании приземлился американский самолет.Шеймова, переодетого в форму американского пилота и загримированного, доставили на аэродром как члена экипажа, а жену и ребенка загрузили в самолет в контейнерах, не подлежащих досмотру. Девочке предварительно дали снотворное, чтобы она часа два не просыпалась. После погрузки официально оформленного дипломатического багажа самолет немедленно поднялся в воздух. Можно себе представить торжество оперативного департамента ЦРУ.
 В тот момент в КГБ еще не испытывали унижения от чувства собственного бессилия. Перед руководством стоял вопрос: что делать? Если Шеймов, который досконально знал всю технику шифрования, принятую в КГБ, ушел на Запад, в стране нужно менять всю технику шифрования. Но версия об измене представлялась чудовищной, и никто не хотел расплачиваться за это упущение по всей строгости служебной практики. 

Страусиная политика наказуема

 КТО распространил легенду о том, что Шеймов с семьей по дороге на подмосковную дачу стал жертвой банды убийц из числа сотрудников московской милиции, сказать трудно. Руководству КГБ версия об убийстве Шеймова была выгодна. КГБ возбудил уголовное дело по факту исчезновения высокопоставленного шифровальщика, и во всех отделениях московской и областной милиции появились фотографии семейства Шеймовых. Лихорадочные поиски шифровальщика средь летней жары весьма удачно пересеклись с делом об убийстве на станции метро «Ждановская» майора секретариата КГБ Афанасьева. Совершили преступление пьяные сотрудники 5-го отделения милиции по охране метрополитена. Убийцы выдали себя обсуждением в служебном помещении деталей сокрытия преступления, после чего и были арестованы. Стараясь оттянуть исполнение неизбежного приговора, они во время следствия «признались» в убийстве семьи Шеймовых, которых якобы закопали на берегу канала имени Москвы в районе станции «Турист». Для розыска доказательств был выделен полк солдат, буривших скважины глубиной до полутора метров на расстоянии двух-трех метров одна от другой. Потные милиционеры суетились на берегу. Озабоченные мрачного вида люди в штатском (сотрудники УКГБ по Московской области) вполголоса отдавали команды, после которых милиционеры бегали еще шибче. Дачники молча дивились необычному зрелищу. По каналу сновали катера, с которых поминутно в воду ныряли водолазы и аквалангисты. Время от времени по дну таскали «кошку», которой обычно ищут привязанных к тяжелому грузу утопленников.
 В результате Москва пять лет считала Шеймова пропавшим без вести. А он, сменив фамилию, с женой Ольгой и дочерью Еленой жил в Вашингтоне, где работал консультантом в АНБ (электронная разведка США). Времени на его проверку в ЦРУ тратить не стали. Нужно было ковать железо, пока русские не спохватились и не сменили шифры. Пять лет системы шифрования в КГБ не менялись. Информация из резидентур фактически шла открытым текстом.
Во что вылилось предательство
 УЖЕ в июне 1980 г. ЦРУ на основе данных, полученных от Шеймова, была проведена сверхсекретная операция под названием «Тоу», в ходе которой около коммуникационного центра КГБ под Москвой было установлено устройство для перехвата закрытой информации, идущей по кабелю связи. Эта операция успешно продолжалась до лета 1985 г., когда при помощи агента КГБ в ЦРУ Эймса устройство было обнаружено и обезврежено.
 После побега Шеймова в американском разведсообществе электронной разведке стали придавать особое значение. В сентябре 1980 г. американцы разместили на территории Китая пункт электронного слежения за испытаниями ракет в СССР. Кроме того, в октябре 1980 г. с помощью Шеймова АНБ завершила операцию «Венона» по дешифровке переписки резидентур советской разведки с Центром в конце войны. В начале 1981 г. первым заместителем директора ЦРУ был назначен руководитель АНБ адмирал Бобби Рей Инмэн.
 В мае 1981 г. директор ЦРУ У. Кейси распорядился активизировать разведоперации против СССР. В результате перехвата шифровок советской разведки началась волна арестов советской агентуры, работавшей в США и странах НАТО. Были осуждены: глава военной разведки ГДР Хейнц Бернхард Цорн (19.08.1980 г.), криптограф армии США Джозеф Хелмич (20.08.1980 г.), сотрудник резидентуры ЦРУ в Индонезии Дэвид Барнет (15.10.1980 г.), сотрудник группы НАТО по научным исследованиям в области аэронавтики Владимир Золоторенко (20.10.1980 г.), гражданин ФРГ Вернер Брук­хаузен, передавший СССР запрещенную к экспорту продукцию завода по изготовлению интегральных микросхем (9.05.1981 г.), бизнесмен Марк Андре де Гейтер, передавший СССР сложнейшую компьютерную программу (18.05.1981 г.). В результате за свои «заслуги» Шеймов был награжден медалью ЦРУ.
 В конце 80-х гг. он создал собственную фирму «Инвикта нетверк», занимающуюся вопросами обеспечения компью­терной безопасности, в состав правления которой вошел бывший директор ЦРУ Джеймс Вулси. Живет, здравствует и судится с ЦРУ, что мало заплатили. Остается хорошим семьянином.

В субботу 27 декабря 1980 года на пульте дежурного КГБ СССР раздался телефонный звонок. Сообщалось, что в 8:20 утра недалеко от дороги в подмосковный аэропорт Быково без сознания со следами тяжких телесных повреждений был найден офицер госбезопасности Афанасьев Вячеслав Васильевич 1941 года рождения. Личность пострадавшего установили по найденному в кармане больничному листу с пометкой "Выдается сотрудникам КГБ, имеющим воинское звание". Других документов у Афанасьева не было. Бригадой скорой помощи он был доставлен в центральную больницу города Люберцы.
Труп майора Афанасьева обнаружили недалеко от поселка Пехорка, где располагались дачи сотрудников КГБ. Рядом с телом следственная бригада милиции обнаружила окурок сигареты, сломанную авторучку и бурые пятна, похожие на кровь. Что любопытно: удостоверение на имя майора КГБ Афанасьева Вячеслава Васильевича нашли в 15 километрах от этого места, около вокзала города Железнодорожный. Так что улик практически не было, и дело могло надолго застрять в подмосковной милиции. Об этом сразу доложили Юрию Андропову.
Решение последовало незамедлительно. Как считали в КГБ, успешное расследование могло вывести и на след исчезнувшего вместе с семьей майора Виктора Шеймова.
Виктор Шеймов родился в образцовой московской семье, в 1970-м окончил МВТУ имени Баумана по специальности "инженер-конструктор космических аппаратов". Через год был принят на работу в 8-е главное управление КГБ в качестве специалиста шифровальных систем. В начале 1980 майора Шеймова назначили начальником одного из самых засекреченных подразделений КГБ – отдела, обеспечивающего шифросвязью резидентов советской разведки. А всего через несколько месяцев он исчез. Сам Шеймов не звонил, домашний телефон не отвечал. Одновременно с ним пропали жена и дочь. Страшно было даже подумать, что секреты, которыми владел Шеймов, вдруг окажутся у иностранных спецслужб.
Уже в понедельник 29 декабря материалы были переданы из милиции в следственный отдел КГБ. Вскоре следователи КГБ уже знали, что 26 декабря в 12 часов дня Вячеслав Афанасьев вышел из дома и поехал в поликлинику. Майор был в штатском. Он уже неделю сидел на больничном с воспалением легких. Но в этот день Афанасьеву исполнилось 40 лет, и он договорился отметить событие с двумя старыми товарищами по учебе. Правда, жена просила его этот юбилей не отмечать – не принято. Но офицер КГБ не был суеверным, домой он обещал вернуться не позже 10 вечера.
После поликлиники Афанасьев заехал в знакомый магазин на Кутузовском проспекте. С друзьями Фатеевым и Горшковым он встретился в 18:15 у станции метро "Площадь революции". Отмечали сорокалетие не в ресторане, а в служебном помещении местного ЖЭКа в Рыбном переулке. Потом дошли до станции "Площадь Ногина", спустились в метро и вместе сели в поезд. Было около 9 часов вечера.
Афанасьев ехал домой на юг Москвы, где жил с женой и двумя дочерьми. Но почему-то в тот вечер майор оказался не на улице Красный Маяк, а совсем в другой стороне от дома, на конечной станции метро "Ждановская" – сегодня это станция "Выхино". Именно контролеры со Ждановской опознали по фотографии уснувшего в вагоне пассажира. Может быть, Афанасьев проспал пересадку не только потому, что у него была температура? Ведь, вопреки наказу жены, 200 граммов водки он все-таки выпил.
Когда через 9 лет на киностудии Горького будут снимать художественный фильм об убийстве майора КГБ Афанасьева, то об этих фактах там, конечно, ничего не скажут. Советская цензура, а главное, засекреченность материалов оставит на экране не так уж много правдивых кадров. До сих пор это уголовное дело находилось под грифом "Секретно". Мы – первые, кому разрешили с ним ознакомиться и рассказать правду. Так что с сегодняшнего дня одной тайной века будет меньше.
Вячеслав Афанасьев родился в Рязани, после школы работал на заводе, служил в кремлевском полку, окончил Высшую школу КГБ. Ездил на целину, был хорошим спортсменом, любил лыжи, коньки, самостоятельно изучал немецкий. В центральном аппарате Госбезопасности он был на хорошем счету. Именно был. Ведь 1 января 1981 года Вячеслав Афанасьев умер, не приходя в сознание. Причина смерти – закрытая черепно-мозговая травма от ударов тяжелыми предметами. Уже на следующий день судебно-медицинская экспертиза определила: это убийство, и сомнений в этом не было.
Следователям предстояло выяснить, как в этом преступлении оказались связаны между собой станция московского метро "Ждановская", где в последний раз видели Афанасьева, и дачный поселок Пехорка, где обнаружили его тело. Тем более что дачи у майора не было.
На станции "Ждановская" майора Афанасьева видели не только контролеры Воротникова и Момзикова, которые его разбудили и вызвали милицию. Нашлись и другие свидетели, в том числе машинист Пудиков, который помог стражам порядка донести вещи майора.
У Афанасьева с собой был портфель, в котором лежал продовольственный заказ – так в те годы называли дефицитные продукты, которые выдавали на работе по праздникам. Конечно, палка копченой колбасы. Банка помидоров болгарских. Бутылка водки. Горбуша в консервах. Ну и бутылка коньяка, которую друзья подарили к празднику, к дню рождения. И была еще с собой коробка с обувью – там лежали дефицитные югославские босоножки, которые он купил дочери.
В тот вечер в комнате милиции Афанасьева видели и милиционеры 44-го отделения. Но для них метрополитен был чужой территорией, поэтому никто и не думал оказать помощь задержанному. Следователи выяснили, что около половины десятого в комнату милиции заходила бригада из медвытрезвителя для оформления документов на пьяных. Они тоже видели Афанасьева, но милиционеры его сдавать в медвытрезвитель не хотели.
И еще. У одного из задержанных в тот вечер сотрудников МВД следователи нашли записную книжку с фамилией, званием и даже номерами служебных телефонов Афанасьева. Круг замкнулся. Это доказательства сломали путавшихся в показаниях милиционеров, и они заговорили. Открылась страшная правда.
Его начали бить сразу, как только втолкнули в милицейскую комнату. Без лишних разговоров. Дверь закрыли, и видеть это могли только свои. В первую очередь стражей порядка интересовал пухлый портфель подвыпившего гражданина. И в нем нашли то, что искали: водку, коньяк и закуску.
В этом уголовном преступлении не было ничего необычного, кроме того, что на этот раз обвинялись не закоренелые рецидивисты и не случайные жертвы обстоятельств, а те, кто по долгу службы сам был обязан бороться с преступностью, – московские милиционеры.
По словам Александра Михайлова, в 1980-х оперуполномоченного УКГБ СССР, смерть Афанасьева вызвала бурю возмущения среди его коллег, но мер в отношении милиции не принимали, потому что в то время существовал "мощный железобетонный щит, окружавший милицию, в лице Щелокова".
Министр внутренних дел Щелоков входил в ближайшее окружение Брежнева, с которым дружил уже больше 40 лет. А заместителем Щелокова был Чурбанов, зять генсека. И, значит, любой скандал с МВД, тем более судебный процесс, лично задевал не только министра. То, что дело пытались замять, без сомнения. Но здесь, как говорится, нашла коса на камень. Камнем оказался Комитет госбезопасности во главе с Юрием Андроповым.
Однако председатель КГБ, хорошо разбираясь в кремлевских интригах, постарался избежать открытого противостояния с Щелоковым. Уже 12 января 1981 года после разговора Андропова с генеральным прокурором Александром Рекунковым уголовное дело по убийству Афанасьева было передано в Генеральную прокуратуру. Руководителем следственной группы назначили следователя по особо важным делам Владимира Калиниченко. Но работала эта группа в тесном контакте с чекистами: полностью доверять Андропов мог только своим.
Через две недели после убийства были арестованы первые подозреваемые. Их доставили не в следственный изолятор МВД, как обычно, а в Лефортово – тогда это был изолятор КГБ. Здесь они должны были находиться и во время следствия, и во время суда. Так что милиции доступ к делу был практически перекрыт.
Подозреваемых в убийстве было восемь: начальник пятого отдела милиции по охране московского метрополитена Борис Барышев, его подчиненный старший инспектор Николай Рассохин, милиционер Николай Лобанов, Александр Попов, Николай Возуля, Алексей Телышев, Александр Салатов и внештатный сотрудник милиции Вячеслав Пиксаев. Щелокову об этом доложили сразу. Министр понимал: тучи сгущаются, но контроль над ситуацией им был уже потерян.
После ареста убийц Афанасьева случилось невероятное: наступил переломный момент в деле об исчезновении шифровальщика Шеймова, которое очень долго не двигалось с места. Как рассказал Анатолий Жучков, в 1980-м следователь по особо важным делам КГБ СССР, трое из задержанных по делу Афанасьева дали признательные показания о том, что они убили семью Шеймова.
Шеймов исчез перед самой московской Олимпиадой. Тогда система тотального контроля была, казалось, способна предотвратить любое преступление и даже саму мысль о нем. Контролировалось все, даже появление футболок с сомнительными надписями. В такой ситуации возможность шпионского похищения Шеймова комитетчиками была исключена. Оставалось одно – искать трупы. И поиски продолжались уже 7 месяцев. И вот наконец убийцы признались. О раскрытии дела Шеймова сразу же доложили руководству КГБ. Предположения подтвердились: шпионы здесь ни при чем. Предстояло лишь выяснить детали преступления, найти и похоронить убитых. Выходило, что оба майора пострадали от рук милиционеров. Но почему они рискнули задержать старших офицеров КГБ? Права на это милиция не имела, а об открытом конфликте МВД и КГБ в СССР не могло быть и речи.
Майор КГБ Афанасьев порядка не нарушал. Удостоверение предъявил. А о том, что обычно происходило в отделении майора Барышева, не знал, как и большинство пассажиров московского метро.
Как следует из показаний подсудимого Николая Лобанова, "в пятом отделении милиции годами процветало пьянство и получение побочных доходов в виде различных вещей, ценностей и денег, которые отбирались у задержанных. Тех, кто возмущался, избивали. Иногда это даже заканчивалось смертью задержанного. Если задержанные потом жаловались в высшие инстанции, куда бы ни были адресованы эти жалобы, первыми о них узнавали наши руководители. И, в частности, начальник отделения майор Барышев. После этого на глазах у всех принимались меры к тому, чтобы скрыть происшедшее. Во всяком случае, я и другие милиционеры знали: нас в обиду не дадут".
Что же стало причиной задержания Афанасьева два года спустя? Содержимое его портфеля; с ним милиционеры ознакомились еще на платформе. А еще – абсолютная уверенность в собственной безнаказанности, тем более что опыт задержания офицера госбезопасности у стражей порядка уже был. Но на этот раз офицер был убит, и прощать этого Андропов не собирался.
У Афанасьева все-таки был шанс остаться в живых. После того как майора избили, отобрали все продукты, его вытолкали в коридор. Никаких указателей, как пройти к платформам, не было. Поплутав по коридорам, Афанасьев вернулся к комнате милиции. Открыв дверь, он крикнул своим обидчикам: "Вы еще за все ответите!" Этим он подписал себе смертный приговор. Именно тогда Лобанов предложил Попову убрать Афанасьева. "Нужно его грохнуть – молчат только мертвые". "Кстати, мы его еще не обшмонали", - ответил Попов.
После того как милиционер Попов два раза ударил Афанасьева затылком о стену, майор без сознания лежал на полу. И тогда бандиты в погонах срочно позвонили своему начальнику, майору Барышеву. Майор Барышев как ошпаренный примчался к себе в отделение. Он, хотя был в серьезном подпитии, когда открыл дверь в комнату милиции и увидел жестоко избитого Афанасьева и его удостоверение, сразу все понял. Посторонних и всех, кому не доверял Барышев, он выгнал из комнаты, оставил здесь только самых надежных, чтобы с ними решить, как избавиться от потерявшего сознание офицера КГБ.
Лобанов предложил вывести потерпевшего за город и выбросить в безлюдном месте. Попов добавил, что при этом необходимо инсценировать разбойное нападение. А Рассохин назвал удобное место, где это можно сделать, – дачи КГБ, расположенные недалеко от Люберец у поселка Пехорка. Барышев согласился. За руль служебной "Волги" сел его водитель Салатов. Первым из комнаты вышел Барышев, потом стали выносить Афанасьева. Вначале несли головой вперед, потом развернули.
Следователи Генеральной прокуратуры собрали 43 тома материалов, полностью подтверждающих вину Барышева и членов его банды. Доказано было практически все, за исключением убийства майора Шеймова.
Трое арестованных заявили, что тот тоже был задержан на станции "Ждановская", потом избит до смерти. Чтобы скрыть преступление, убили также его жену и дочь, здесь же, в комнате милиции. Тела вывезли. Лобанов говорил, что они закопаны в лесу за деревней Зюзино по Егорьевскому шоссе. Это было так похоже на случай с Афанасьевым, что сомнений в искренности преступников у следователей не было. Рота солдат, поднятая по тревоге, практически перекопала каждый метр того самого Зюзинского леса. Никаких следов.
Убийство Шеймова оставалось одним из немногих недоказанных преступлений банды Барышева. Но вот наконец и ситуация по делу майора Шеймова сдвинулась с мертвой точки. Однако развивалась она не так, как ожидали в КГБ. Следователь Жучков признаниям арестованных милиционеров не поверил и подписал справку об их непричастности к убийству Шеймова. Да и вообще усомнился в доказанности самого факта убийства.
Обвинение в смерти семьи шифровальщика подсудимым так и не предъявили. Даже их признательные показания не стали доказательством преступления. Это еще раз подтверждает, что лишнего на бандитов в погонах никто не вешал. Но куда же делся майор Шеймов?
По словам следователя Анатолия Жучкова, осмотр квартиры Шеймовых производился сразу же после его исчезновения, после невыхода его на работу. При осмотре участвовала теща. По ее поведению и словам было видно, что она уже тогда знала: зять с семьей жив, но ждать их не стоит. Понятно, почему она уводила следствие в сторону. Но зачем брали на себя чужое преступление арестованные сотрудники МВД? Почему трое из задержанных по делу Афанасьева милиционеров так упорно настаивали на своем участии в еще одном убийстве, майора КГБ Шеймова? Может быть, здесь, в Лефортово признания из них выбивали?
Говорят, что это исключается. Тогда что же двигало заключенными? Страх, отчаяние, чувство безысходности? Или, может быть, желание угодить следователю? По словам следователя Анатолия Жучкова, "лицо, которое находится под стражей, воспринимает любое слово, которое исходит от следователя. И стоит неосторожно выразиться: "Поможешь раскрыть – сохраним тебе жизнь", этого уже достаточно для человека, которого ожидает смертная казнь. Он готов что угодно на себя взять".
Уголовное дело, связанное с убийством Афанасьева, вместило в себя еще около 40 преступлений, совершенных милиционерами со Ждановской. Было ли это сенсацией? Да, было бы, если бы информацию рассекретили. Но тогда пришлось бы говорить и о пропавшем шифровальщике Шеймове с семьей, и о преступлениях в органах милиции, которую тогда уважала вся страна.
21 июля 1982 года судья Зинаида Апарина зачитала приговор: "Именем Союза Советских Социалистических Республик Борису Барышеву, Николаю Рассохину, Николаю Лобанову, Александру Попову будет назначена высшая мера наказания – расстрел. Николай Возуля получит 13 лет усиленного режима, Телышев и Пиксаев – по 10. Салатов – 5 лет".
Преступники были наказаны, но жизнь Вячеславу Афанасьеву это не могло вернуть. Сегодня ему исполнилось бы 69 лет.
О приговоре по убийству на Ждановской государственный обвинитель Белевич лично доложил Щелокову. Говорят, министр был страшно подавлен, растерян и все время оправдывался перед прокурором, как он наводит порядок в милиции, какие меры принимает. Во время разговора на столе у Щелокова лежала записка Генеральной прокуратуры о правонарушениях в московской милиции. Министр попросил по возможности не очень афишировать результаты расследования, но было поздно. Шеф КГБ Андропов уже разрешил дать материалы в прессу. И слухи сменились хоть и дозированной, но правдивой информацией. Щелоков понял, что проиграл.
После того как 12 ноября 1982 года Юрий Андропов был избран Генеральным секретарем ЦК, политическая карьера министра внутренних дел стремительно покатилась под откос. В декабре Щелокова отстранили от должности, потом вывели из состава ЦК, лишили звания генерала армии, исключили из партии. Вскоре Президиум Верховного Совета лишил бывшего министра звания Героя труда и всех правительственных наград, кроме боевых. Очень характерно для советского времени, что все это было сделано еще до суда. 13 декабря 1984 года Николай Щелоков застрелился.
Но еще до гибели министра началась чистка в московской милиции. За тяжкие преступления и их сокрытия были осуждены свыше 80 стражей порядка, с работой расстались сотни. Пятое отделение, которое возглавлял майор Барышев, было расформировано. А по Москве еще долго ходили слухи о многочисленных трупах, обнаруженных в метро.
Останки майора Шеймова тогда не нашли. О том, что же произошло с шифровальщиком на самом деле, стало известно только в 1985 году. Как рассказал следователь Анатолий Жучков, через пять лет после исчезновения семья Шеймовых проявилась за океаном.
В начале мая 1980 года резидент ЦРУ в Москве получил из Вашингтона указание обеспечить побег Сапфира – именно такой псевдоним был присвоен Виктору Шеймову, который был завербован американскими спецслужбами. 15 мая на подмосковный аэродром на законном основании приземлился американский самолет. Семью Шеймовых тайно переправили в посольство США. Предателя загримировали, переодели в форму пилота и доставили на аэродром как члена экипажа. Сюда же к самолету подвезли и небольшой посольский контейнер, который досмотру не подлежал.
В нем находились жена и дочь Шеймова. Девочке предварительно дали снотворное, чтобы она два часа не просыпалась. Самолет немедленно поднялся в воздух. Секретами Шеймова американцы воспользовались уже через две недели. Под Москвой было установлено устройство для перехвата закрытой информации, которую передавали по кабелю связи. Пять лет переписка с зарубежными резидентурами КГБ шла фактически открытым текстом. Только в 1985-м устройство было обнаружено и обезврежено.
В конце 80-х шифровальщик Шеймов создал в Америке собственную фирму, которая занимается обеспечением компьютерной безопасности, и включил в состав правления бывшего директора ЦРУ Джеймса Вулси. Видимо, в знак благодарности с расчетом на будущее. Офис фирмы и сейчас расположен недалеко от штаб-квартиры ЦРУ.
Дело об убийстве майора КГБ Вячеслава Афанасьева давно стало историей, как и страна, которой он честно служил. Возможно, что если бы тогда, 26 декабря 1980 года, он повел себя иначе, то остался бы жив. Но... историю не перепишешь.
Не странно ли, что обычный портфель с продуктами стал причиной переворота в судьбах сотен людей и серьезной перетряски Министерства внутренних дел? Ну а что если бы в тот день майор Афанасьев остался дома?
Остался бы в живых министр Щелоков, заслуги которого перед органами правопорядка признавали даже его недруги. Есть ли ответ на этот вопрос? Пожалуй, есть. Финал бы, наверное, не изменился: новое руководство страны слишком многое не устраивало в работе Министерства внутренних дел.

Шпионские истории


Газета ВЗГЛЯД уже сообщала, что после разрыва в прошлом году многих экономических связей и промышленной кооперации многие украинские предприятия стали испытывать трудности с комплектующими и проектной документацией. Решать проблемы пытаются в обход закона с разной степенью успешности. Так, год назад задержали украинского гражданина, пытавшегося вывезти из России на Украину электронные блоки к ЗРК С-300 и «Бук-М1» под видом кондиционеров.
Этой весной сотрудники ФСБ задержали в Екатеринбурге украинского гражданина, собиравшего научно-техническую информацию о деятельности российских предприятий. Представитель украинского ПАО «Полтавский турбомеханический завод» (ПАО «ПТЗ», входит в концерн «УкрРосМеталл») установил контакты с сотрудниками российских предприятий и предложил им подработать продажей технической документации. За первый пакет документов украинский гражданин отдал 50 тыс. рублей. По заключению предприятия, передача указанной документации иностранной стороне была способна нанести российскому производителю ущерб на сотни миллионов рублей.


В начале декабря в Санкт-Петербурге завершилось рассмотрение еще одного громкого дела о шпионаже в пользу независимой Украины. Суд признал капитана первого ранга, бывшего научного сотрудника 1-го ЦНИИ Минобороны Владислава Никольского виновным в шпионаже в ущерб безопасности России в пользу Украины, подстрекательстве к злоупотреблению служебным положением и контрабанде и приговорил его к восьми годам заключения. По решению суда он также лишен права заниматься торговой деятельностью, связанной с кораблестроением.
Никольский передал украинской стороне техническую документацию на десантный корабль на воздушной подушке «Зубр», разработанный в конце 1970-х в ленинградском конструкторском бюро «Алмаз», а также засекреченный каталог наименований стандартов военных кораблей СССР.
С кораблем еще задолго до кризиса 2014 года вышел большой скандал, крайне негативно сказавшийся на репутации украинской «оборонки»: интеллектуальные права на эту разработку принадлежат России, а у украинского завода-изготовителя оставалась техническая документация. В итоге, когда Россия вела переговоры о постройке кораблей для Китая, Украина за ее спиной предложила более низкую цену и получила заказ за, по сути, контрафактную продукцию, причем они передали китайской стороне технологии. В этом году Россия забрала контракт обратно.
Как в итоге выяснилось, недостающую техническую документацию украинские предприятия получали через Никольского и других фигурантов дела, которыми стали представитель Феодосийского производственного объединения «Море» Василий Черный и экс-сотрудник ОАО «51-й Центральный конструкторско-технологический институт судоремонта» Вячеслав Родионов.
Следствие полагает, что Родионов, пользуясь служебным положением, передал секретную информацию Никольскому, который ее оцифровал и загрузил на два электронных ящика. Затем он, по данным следствия, выслал пароль от почты СМС-сообщением украинским получателям. По данным следственных органов, Никольский получил за эту информацию 200 тысяч долларов. В 2014 году Родионов был признан судом виновным, осужден на шесть лет лишения свободы условно. Черный скончался в ходе следствия. В конце 2014 года горсуд Петербурга приступил к рассмотрению дела Никольского, которому, кроме контрабанды материалов, вменяется обвинение по статье «Государственная измена», максимальная санкция по которой – 20 лет лишения свободы.

Сомнения здравого смысла


«Промышленный шпионаж – обычная деятельность разведок государств, – прокомментировал газете ВЗГЛЯД вице-президент Ассоциации ветеранов «Альфы» Алексей Филатов. – Даже находясь в одном блоке, обмениваясь разведывательной информацией, разведки государств не останавливаются ни на минуту. Я бы не сказал, что украинские спецслужбы активизируются. После разрухи их можно сравнить с нашими службами 90-х, когда можно было констатировать, что у них нет силовых структур. Возможно, скорее мы стали тщательно следить и чаще вскрывать происки чужих разведслужб, в том числе и украинских. Наверное, свою роль играет то, что мы находимся с Украиной в информационной войне, или, как некоторые считают, в гибридной войне. Поэтому к украинским гражданам и вылазкам украинским спецслужб относятся более внимательно. То есть здесь еще политика вмешивается».


В то же время бывший начальник аналитического управления КГБ СССР и замсекретаря Совета безопасности России в 1993–1996 годах Владимир Рубанов признался в интервью газете ВЗГЛЯД, что у него есть сомнения в том, что задержанный в Крыму Выговский действительно шпион.
«Этим секретам лет по пятьдесят. За ними только и гоняются украинские шпионы, – иронизирует он, комментируя шпионские процессы последних лет. – У нас сама система секретности такова, что секретом можно назвать все в данный момент времени и человека упрятать. Я не смотрел материалы дела, но, судя по сообщениям, это больше похоже на фейк. Два года назад украинский шпионаж во сне не мог присниться, а поскольку мы поругались, сейчас пошли украинские шпионы. Кроме того, зачем Украине красть секреты предприятий, которые ей принадлежали и были в их распоряжении? Не читая материалов дела, трудно сказать, но судя по логике вещей – в рамки здравого смысла это не укладывается. Предприятие было украинским. После того, как перестало быть украинским, они пошли воровать секреты».
Алексей Филатов не исключает, что часть дел против подозреваемых в украинском шпионаже может расследоваться не вполне добросовестно. «К сожалению, когда идет какое-то идеологическое, политическое давление, мы часто сталкиваемся с «инициативой на местах». У нас сейчас возникают похожие ситуации. Если посмотреть по турецкому конфликту: произошло событие, наложили санкции. Но люди на местах начинают проявлять инициативу. И из-за этой инициативы начинают вставать заводы по производству стиральных машин, автомобилей, люди начинают терять рабочие места.
Думаю, это же напряжение, к сожалению, влияет на инициативу силовых структур, и они иногда какую-то соломинку принимают за бревно – ведь на одни и те же факты можно посмотреть по-разному», – сказал он.

Несмотря на то, что только в 2002-2003 гг. российские спецслужбы нейтрализовали на территории РФ десятки турецких тайных агентов, полностью перекрыть им возможности для работы они физически не могли, прежде всего, по политическим причинам в условиях начинающегося «потепления» в российско-турецких отношениях.


След оставили «Серые волки»


































В то же время за постсоветский период российские спецслужбы накопили достаточно успешный опыт в противодействии турецким оппонентам. И инструменты их действий, как и списки вышеупомянутых выпускников, не являются такой уж большой тайной. Поэтому у Москвы есть все шансы парировать их происки в любом из регионов, к которым Анкара проявляет явно избыточное внимание.

Особенно много было в ложе военных, среди которых числились, например, начальник генерального штаба Министерства обороны адмирал Торризи, заместитель главнокомандующего военно-морскими силами НАТО в Южной Европе адмирал Биринделли. Фигурировало в списках имя главы крупнейшего в Италии частного финансового учреждения «Банко Амброзиано» Роберто Кальви, тесно связанного с Синдоной и Джелли.

До скандала Джелли официально слыл швейным фабрикантом средней руки. В Ареццо у него была роскошная вилла, а в Риме он обычно жил в номере «люкс» фешенебельного отеля «Эксельсиор» на виа Венето, той самой, где разворачивались события фильма Федерико Феллини «Сладкая жизнь». Но начинал он кадровым офицером армии Муссолини. Воевал на стороне франкистов в Испании, затем служил командиром роты диверсантов в ходе финской кампании против СССР. Во времена марионеточной республики Сало, созданной фашистами на севере Италии после того, как головорезы Отто Скорцени освободили Муссолини, занимал должность офицера по связям с гитлеровцами. Джелли сам руководил расправами и пытал пленных. После войны очутился в Аргентине, а в Италию потом вернулся уже под видом предпринимателя.





Постепенно были устранены или бесследно исчезли многие другие ключевые персонажи скандала вокруг ложи «П-2», особенно те, кто ее финансировал. Банкира Кальви, например, нашли повешенным под мостом «Черные братья» в Лондоне, а банкира Синдону, приговоренного к пожизненному заключению, отравили в тюрьме цианистым калием, подмешанным в кофе.
Между тем постепенно выяснилось, что именно масоны стояли за развернутой в то время в Италии так называемой «стратегией напряженности»: взрывами бомб, покушениями и другим актами террора, которые приписывали то неофашистам, то левым экстремистам. В 1969 году бомба взорвалась в сельскохозяйственном банке Милана, в результате чего погибли и были ранены более ста человек. В 1974 году под откос был пущен пассажирский экспресс «Италикус», а в 1980 году мощный взрыв прогремел в здании железнодорожного вокзала в Болонье. Акты террора совершались бандами неофашистов, а также левых экстремистов, в том числе из так называемых «Красных бригад», руками которых был похищен и убит лидер правящей Христианско-демократической партии Альдо Моро. Задача состояла в том, чтобы создать на Апеннинах обстановку страха и террора, а затем совершить переворот под предлогом «защиты» ее от экстремистов. Для этого предполагалось также задействовать специальный план НАТО, разработанный на случай «чрезвычайного положения».





В конечном итоге, сам Джелли был приговорен судом к 12 годам лишения свободы по скандальному делу о крахе «Банко Амброзиано», а с 2001 года проживал под домашним арестом на своей трехэтажной вилле с бассейном и оранжереей. О нем, казалось, забыли.


Почему же самому главному участнику скандала с ложей «П-2» дали тихо умереть на его комфортабельной вилле? Итальянские журналисты считают, что его оставили в живых потому, что главных тайн он так и не выдал…

Вот таким способом американцы противостояли «полевению» Европы. Методом грубой силы. Но были и другие, более тонкие методы. Но этот метод грубой силы тоже играл важную роль в деле борьбы с «коммунистической заразой». И лишний раз свидетельствовал об окончательной фашизации американской элиты и начала заигрывания с радикальным исламом.