Спецслужбы

В ГДР Луиса Корвалана встречали как национального героя


НАШ СОЦИАЛИЗМ ЧИЛИЙЦЕВ НЕ УСТРАИВАЛ
– Сколько вы проработали с семейством генерального секретаря чилийской компартии?
– Около восьми месяцев. А потом личной охраны у него не было. В 1983 году он, сделав пластическую операцию, нелегально вернулся в Чили. Но я, честно говоря, ещё работая с ним, понял, что планы возвращения он вынашивал с самого начала. Он часто меня спрашивал: «А как ты смотришь на то, чтобы со мной в Чили поехать?» Я, конечно, отвечал: «С вами, камарадо Лучо, куда скажете». Когда диктатура Пиночета закачалась, а «чилийское экономическое чудо» оказалось не таким уж и чудом, он отправился на родину.
 – На какие темы вы с ним разговаривали? О жизни, о семье?
– Он расспрашивал про моих родителей, про семью, даже хотел съездить со мной к ним в деревню в Тульской области. Если бы работа с ним продолжилась бы дольше, обязательно бы съездили. Ему было это интересно.
 – Что он был за человек? Действительно твердокаменный коммунист? И верил ли он в советский путь развития социализма?
– Мои личные наблюдения таковы. Как я понимаю, все зарубежные марксисты того времени были по большей части теоретиками. ЦК чилийской компартии тогда работал в Москве. У них было своё помещение в Армянском переулке, большая квартира. С Корваланом трудились чилийцы, которые в основном учились в СССР на полном обеспечении. Потом, после окончания вузов, уже заведя семьи, они столкнулись с тем, что нужно было как-то зарабатывать на жизнь. А в СССР у них это получалось плохо. С реальным социализмом все теоретики, в том числе и Корвалан, познакомились, только побывав у нас.
 – И ему это не очень понравилось?
– Они уже не могли отказаться от социалистической идеи, но считали, что у себя в стране смогут сделать социализм лучше. Корвалан в перспективе видел, как мне кажется, югославский путь развития. В подтверждение своих слов приведу одно наблюдение. В те времена у нас ходить по рынкам и комиссионкам считалось не то чтобы аморальным, но в общем-то зазорным, поскольку там был элемент частной инициативы. А для них рынок считался показателем уровня жизни. Корвалан первое время регулярно ходил по рынкам и наблюдал за покупательной способностью населения. Они понимали, что отнюдь не все могут себе позволить что-то покупать на рынке.
 – Как его встречали на рынке?
– Помню, в один из выходных дней Корвалан выразил желание посетить Центральный рынок. Его, конечно, узнавали, предлагали ему бесплатно овощи и фрукты, прибежал директор, начался стихийный митинг. Покупать лидер чилийской компартии ничего не стал, поскольку в то время находился на полном обеспечении ЦК КПСС.

Встреча Корвалана с главой СЕПГ Эрихом Хонеккером


«НЕТ, ТОЛЬКО НЕ В ПУШКИНО!»
 – Сергей Яковлевич, а его так обеспечивали всё время пребывания в СССР?
– Нет, только в первый период, несколько месяцев. Потом ему установили ограниченный бюджет, выплачивали своего рода заработную плату. Точных её размеров я назвать не могу, но на содержание семьи этого вполне хватало.
 – А куда вы с ним обычно выезжали?
– Первое время были постоянные торжественные мероприятия. Он встречался с людьми на заводах, в организациях, рассказывал о контрреволюции в Чили, о том, как его арестовывали. Но постепенно основная жизнь сосредоточилась в той пятикомнатной квартире в Армянском переулке, где работал ЦК чилийской компартии. Там был обычный рабочий день.
 – А как отдых организовывали?
– Были ему предложения посетить театр, но он как-то не горел желанием это делать. Один раз ездил на охоту. С этим была интересная история. Охотничий сезон, как вы знаете, имеет свои рамки. Корвалан просился на охоту довольно давно, но у наших кураторов из ЦК КПСС всё как-то не получалось. Везти его в Завидово, где Брежнев охотился? Вроде не по статусу. В Барсуки, где охотхозяйство Министерства обороны – тоже не тот статус. Решили отправить его в Переславль-Залесский. Раза три, правда, это откладывалось. И Корвалан меня спрашивает: «Сергей, ла каза проэбидо?» По-русски: «Охота запрещена?» Я своему куратору из ЦК об этом сообщил, и только тогда охоту организовали. Корвалан убил оленя, и мой сменщик Слава, который был мастером на все руки, снял и выделал шкуру. А голова оленя потом висела у Корвалана в квартире. Но в основном он посвящал себя работе. И в ЦК, и дома. Много читал, писал что-то.
– Куда вы с ним ездили в СССР?
– Были в Баку. Принимали его очень хорошо. Встречался он с Гейдаром Алиевым. Жили мы в его резиденции, правда, ещё в старой. Новую должен был «открыть» Брежнев во время поездки в республику.
 – А как насчёт отдыха в выходные? Был он у генерального секретаря?
– Зимой 1977 года, как раз в то время, когда в Москве произошли первые террористические акты в метро, было принято решение отправить Корвалана на выходные в санаторий Управления делами ЦК КПСС в Пушкино. У меня, честно говоря, эта поездка оставила самые неприятные впечатления, а у него и того больше.
 – Почему? Всё-таки солидный санаторий, закрытая территория…
– Мы приехали, а уже на улице митинг организован. Корвалан-то думал погулять, воздухом подышать, но не тут-то было. За ужином (а он длился с 18 до 22 часов) как началось… Тост за тостом… Отвечал за это мероприятие заместитель директора санатория, человек весом, наверное, центнера в полтора и с соответствующими способностями переносить большие дозы алкоголя. И пили под всё что угодно. «Под горячее!», «Под мороженое!» «Под кофе!», «За здоровье!» Хотя Корвалан пил только красное вино «Каберне», но от такого количества ему уже становилось плохо.
 – А вы не могли как-то этому воспрепятствовать?
– Нет, конечно. Мероприятие организовывали сотрудники ЦК КПСС, и это была их юрисдикция. Мы не вправе были вмешиваться. Смотрю я, сидит он и мучается… Его спасла жена Лили. Кое-как закруглили это дело.
 – Как он перенёс «коммунистическое застолье»?
– Застолье действительно было, что называется, на широкую ногу организовано. Наутро он говорит мне: «Пойдём на улицу, прогуляемся». Товарищ Лучо говорил, что ему хотелось «тишины, свежего воздуха и русской природы». Тишина продолжалась минут десять. Только мы с ним и главврачом санатория вышли на прогулку, откуда-то появился один инструктор ЦК, другой сотрудник, третий… Моему подопечному хотелось одному побыть, продышаться. Примерно час ему удалось походить, хотя и в компании, а потом его на полдник потащили. Выпили, полдник перешёл в обед, и закончилось всё так же, как и накануне. Поэтому, когда ему потом предлагали отдохнуть в Пушкино, Корвалан только отмахивался: «Только не туда!»
 – А каким образом строилось бытовое обслуживание товарища Лучо, на каком уровне?
– В первое время обслуживание семейства главы чилийских коммунистов было организовано, практически как у секретарей ЦК КПСС. Продукты и напитки доставлялись с так называемой особой кухни под расписку повара. Никаких посторонних продуктов и напитков в квартире не должно было быть.
Однажды, проводя визуальный осмотр помещения, я вдруг увидел на кухне замызганную авоську с пятью бутылками «Каберне» – любимого вина Корвалана. Появление «несанкционированных» бутылок на кухне охраняемого лица было настоящим ЧП! Мне пришлось провести расследование. Проанализировав все взаимосвязи и возможности, я пришёл к выводу, что авоську с вином мог принести только зять Корвалана, который уже несколько лет жил в Москве. Была проинструктирована домработница, которая, выбрав удобный момент, обратилась за разъяснениями к зятю товарища Лучо. Тот сознался, что пять бутылок – его подарок тестю, который другого алкоголя не употреблял. После дополнительной проверки бутылки были переданы по адресу.
 – Медицинское обслуживание тоже было на высоком уровне?
– Естественно, что после пребывания в концлагере здоровье моего подопечного оставляло желать лучшего, поэтому в первый месяц пребывания у нас в стране его тщательно обследовали, а потом проводили амбулаторный курс лечения.

Глава компартии Чили в Праге. 1977


КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС КОРВАЛАНА
– Вы говорите, что сначала Корвалан жил на улице Горького. А потом с квартиры на квартиру лидер чилийских коммунистов при вас переезжал?
– Да, ему дали новую квартиру (объединив её из двух) в доме ЦК КПСС в Безбожном переулке. Для нас там тоже была предусмотрена однокомнатная квартира. После осмотра новых апартаментов он внёс некоторые коррективы в предназначение тех или иных комнат для своих нужд. Практически каждую неделю мы ездили осматривать заканчивавшуюся отделку помещений, среди которых даже предусматривался отдельный кабинет для работы генерального секретаря КПЧ. Лучо был очень щепетилен относительно меблировки квартиры, в нём явно проглядывался опытный хозяйственник.
А потом, когда дом в Безбожном переулке уже был построен, начались типичные для «страны развитого социализма» проблемы с заселением жильцов. Квартира для Корвалана была великолепна по всем стандартам того времени. Мне регулярно задавались вопросы: «Когда же мы будем переезжать?» Я этот вопрос передал по инстанции. Мне, как у нас водилось тогда, никакого ответа не давали…
 – Как это переносил ваш подопечный?
– Раздражение по поводу переезда на новую квартиру у Корвалана росло. Однажды я выбрал удобный момент и, увидев человека из хозяйственной комендатуры ЦК КПСС, задал ему вопрос: «Почему мы не получаем команду на переезд в новую квартиру?» Ответ оказался совсем простым. Для нас, советских людей, это было нормой, которую мы считали вполне оправданной: «Переезжать сейчас нет смысла, поскольку в квартире нет газа», – объяснили мне. «А когда будет»? – спросил я. «Когда заселятся 50% жильцов этого дома», – последовало разъяснение. Этот разговор я передал Лучо. Я даже не подозревал, какую реакцию вызовет моя инициатива в решении этого вопроса. Корвалан высказал мне всё, что у него наболело за это время. «Так вот какова социалистическая реальность, за которую мы отдавали свои жизни! Что же получается, газа нет потому, что нет жильцов, а жильцы не едут потому, что нет газа?» – с сарказмом и отчаянием в голосе произнёс он.
 
ЗАМЁРЗЛИ ЗАКРЫЛКИ САМОЛЁТА
– Куда была первая ваша зарубежная поездка с главным чилийским коммунистом?
– Началось всё с поездки в Болгарию. И она чуть не оказалась для нас всех последней. Летели мы самолётом Ту-154 болгарской авиакомпании. Провожали нас работники ЦК КПСС, посол Болгарии в СССР и оперативная группа сотрудников «девятки». Вроде бы всё было предусмотрено. Полет шёл относительно спокойно. Но вдруг к нам подбежала бригадир бортпроводников и попросила пройти в кабину к командиру экипажа. Тут выяснилось, что на высоте в 11 000 метров при температуре 40–50 градусов ниже нуля замёрзли закрылки самолёта и он стал практически неуправляемым. Было это примерно над Смоленском. Мы с моим коллегой Вячеславом Тепленко посоветовались и решили эту информацию до Луиса Корвалана не доводить. Связались по радиосвязи с оперативным дежурным правительственной охраны и доложили обстановку. А обстановка была более чем серьёзной. Когда мы зашли в кабину пилотов, меня шокировала бледность лётчиков и их растерянность.  
 – Как разрешилась эта ситуация?
– Судьба в тот момент отнеслась к нам благосклонно. Неуправляемый самолёт немного снизился, но не сорвался в штопор. Над Минском командир экипажа сообщил нам, что система управления ожила, но лететь на такой высоте до Софии невозможно. Было принято решение возвращаться в Шереметьево. Корвалан с супругой Лили только-только закончили обедать, как по громкой связи было объявлено о посадке самолёта. Лидер чилийской компартии посмотрел на меня и спрашивает: «Сергей, как это понимать»? У меня сразу же возникла приемлемая версия. Я сказал ему, что над Чёрным морем разыгрался циклон, погода ухудшилась, подул штормовой ветер и самолёт, по мнению экипажа, мог оказаться в зоне риска. Когда мы садились, я заметил около взлётно-посадочной полосы множество пожарных машин и автомобилей скорой помощи. Была на месте и оперативная группа «девятки». Я первым спустился по трапу. У самолёта стояли те же люди, которые провожали нас. Главное, что их интересовало, это каким образом проинформировали Корвалана о причине возвращения в Москву. Я рассказал им «погодную» версию.
 – Заменили самолёт быстро?
– Да, он был готов. Кстати, моё объяснение причин возвращения в столицу оказалось важным. После нашего прибытия в Софию на встрече Тодора Живкова с Корваланом генеральный секретарь болгарской компартии посетовал на причуды погоды, что ещё больше успокоило главного чилийского коммуниста.
 – Как вас приняли в Болгарии?
– На самом высоком уровне. Но были и свои нюансы. Нам с моим коллегой предложили на выбор место пребывания: либо резиденцию, где жил наш подопечный, либо гостиницу. При этом нам в открытую сказали, что в отеле можно воспользоваться, как сейчас говорят, «интимными услугами». Даже предложили для этого некоторую сумму в местной валюте.
 – И вы отказались?
– Конечно же. Во-первых, как советские граждане, мы были привержены моральному кодексу строителей коммунизма, а во-вторых, уже как сотрудники спецслужбы, прекрасно понимали, что связи с женщинами за рубежом – лучшая тема для вербовки. Для наших болгарских коллег это было нормой жизни. Так что заселились мы в ту же резиденцию, в которой жил наш подопечный.
 – Где вас принимали лучше всего, а где похуже?
– Самый тёплый приём был в ГДР. Хонеккер даже направил за Корваланом свой самолёт Ту-134. Тот очень гордился этим, говорил: «Сергей! У меня свой собственный самолёт!» Такого приёма, как в ГДР, я нигде не видел. Даже Фиделя Кастро у нас в СССР встречали менее эмоционально. На улицах к приезду Корвалана собирались толпы людей с транспарантами, скандировавших приветственные лозунги. 
Хорошо встречали в Болгарии, в Венгрии, Чехословакии. Более сдержанно – в Польше и Румынии. Сложнее всего было в Финляндии. Местные коммунисты, хотя и пригласили Корвалана сами, были против того, чтобы мы, советские граждане, его сопровождали. С нашей компартией финны расходились во мнениях кардинально. А на обратном пути случился вообще неприятный инцидент.
 – Провокация?
– Что-то типа этого. Меня схватили, заломили руки за спину…
 – Но вы же профессиональный борец, мастер спорта. Неужели справиться не могли?
– Сотрудники службы безопасности, переодетые таможенниками, были вооружены. Но я мог с ними справиться без проблем, просто боялся случайно убить кого-нибудь. Для меня не было сложностью сделать это голыми руками. Тогда международного скандала было бы не избежать. Тем более что рядом оказался наш посол в Финляндии Степанов. Пришлось подчиниться. У меня хотели найти оружие.
 – А вы вооружены были?
– Нет. Но если человека охраняют, никто не знает, с оружием ли его телохранитель или нет. Закончилось всё тем, что Корвалан, не увидев меня среди улетавших, отказался садиться в самолёт. Только тогда меня выпустили. А что до местных коммунистов, то они относились к СССР гораздо хуже, чем официальные власти. Одна местная коммунистка сказала мне: «Президент Кекконен больше ваш, чем наш».
 
Я БОЛЬШЕ НЕ НУЖЕН СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ?
– Когда и как прекратилась ваша работа с Корваланом? Было ли это для него неожиданностью?
– Мы готовились к командировке Куба – Мексика – Венесуэла. Уже получили командировочные. Но наши частые отлучки (когда мы за один раз объездили четыре европейские страны) несколько нервировали руководство. Это ведь означало, что мы могли попасть в поле зрения зарубежных разведок, нужно было нашу резидентуру задействовать. К тому же эйфория по поводу освобождения Корвалана у нас в стране постепенно стала стихать. А потом, как мне стало известно уже позже, наш начальник «девятки» Сторожев на каком-то мероприятии подошёл к заведующему отделом ЦК по связям с иностранными компартиями Борису Николаевичу Пономарёву и говорит: «Как с нашими ребятами? Может быть, другими способами Корвалана опекать?» Пономарёв говорит: «Надо подумать». И нашу поездку отменили, хотя сам Корвалан очень хотел, чтобы мы поехали.
 – Прямо перед вылетом?
– Накануне вечером.
 – Он расстроился?
– Не то слово. Если бы об этом ему сообщили раньше, он бы вообще от поездки отказался. С нами он чувствовал себя в безопасности, да и привык к нам. Нам потом объявили, что наша работа с ним закончена. Мне рассказали, что, когда Корвалан вернулся, он уже в аэропорту стал нас искать. Потом его даже пытались убедить, что мы в отпуске. Но аппаратчики из ЦК КПСС имели с генсеком КПЧ неприятный разговор. «Что, – спросил Луис Корвалан, – я свою миссию выполнил и больше не нужен Советскому Союзу?» Его, конечно, попытались успокоить, говоря, что есть, мол, и другие возможности обеспечить его личную безопасность. Но не убедили. Три месяца «высокий гость» не покидал свою квартиру даже для прогулок, ссылаясь на то, что подождёт, когда его охрана освободится.
В принципе на охрану Корвалана выделялись довольно большие силы. Его ведь было положено круглосуточно охранять. Когда мы сменялись, ночью, например, выставлялся специальный пост вооружённой охраны. Постоянно было задействовано пять человек, не считая выездов. Это было в общем-то накладно.
 – За эти восемь месяцев Корвалан понял, что советская действительность не его путь?
– Я боюсь ошибиться, но мне казалось, что он довольно скоро понял, что его путь – это югославский или даже шведский социализм. А что касается нашей стороны, то Корвалана, конечно, использовали в пропагандистских целях, а когда он стал не так нужен, его статус и снизили. Когда-то такие вещи всегда кончаются. И с точки зрения безопасности угроз было уже немного.
 – А после снятия охраны вы встречались с вашим подопечным?
– Произошла одна удивительная встреча. Через несколько месяцев после нашего расставания, осенью 1977 года, ЦК КПСС принял решение организовать на Ближней даче Сталина в Волынском конспиративный съезд чилийских коммунистов. Наше руководство дало распоряжение мне прибыть туда. И представляете себе такую картину: стоят в ряд заведующие отделами ЦК и их замы, другие аппаратчики, ждут Корвалана. А я поодаль. Он приезжает, видит меня и, не обращая внимания на них, буквально бежит ко мне и бросается на шею. Честно говоря, я был очень растроган. А последний раз я его видел в 1981 году на XXVI съезде КПСС в Кремлёвском дворце съездов. Но тогда я работал уже с Фиделем Кастро….
 – Когда Корвалан уехал, он не пытался с вами связаться?
– Наверняка пытался, но работники ЦК нам такие приглашения не передавали.
 – А вы, уже в новые времена, не пытались его найти?
– Во время поездки в Чили, когда я уже был на пенсии, я хотел встретиться с ним, но это было в те времена, когда он уже был сильно болен. Разыскать его мне так и не удалось. Было это в начале лета 2010 года, а буквально через пару месяцев он умер. Но у меня остались самые тёплые воспоминания о нём…
 
 Корвалан в разговорах с Сергеем Голосовым упоминал о своём желании нелегально работать на родине в Чили. 27 января 1983 года Политбюро ЦК КПСС приняло решение П-95/65 о начале совершенно секретной операции под кодовым названием «Доминго» (см. «Тайны операции «Доминго»).
Известный пластический хирург Московского института красоты Александр Шмелёв сделал генеральному секретарю КПЧ три пластические операции (изменение формы носа, век, подтяжка лица и пр.), сотрудники КГБ обучили Корвалана основам нелегальной работы, и в конце концов его через Будапешт и Буэнос-Айрес перебросили в Сантьяго, где он и встретил отставку Пиночета. Там же, в Сантьяго, товарищ Лучо написал и свою книгу «Крушение советской власти», в которой отметил, что «речь идёт о провале определённого типа социализма, для которого был характерен бюрократизм, который был отдалён от народа».

В последний раз я был в России в октябре, и целью моей поездки было изучение американо-российских отношений. Я вернулся домой как раз перед избранием президента Трампа, понимая, что отношения находятся в ужасном состоянии и продолжают ухудшаться. Это происходит до сих пор, и Россия в ответ на новые санкции Конгресса, которые были подписаны на прошлой неделе президентом Трампом, потребовала сократить численность персонала американской дипломатической миссии на 755 человек.

Сразу вопрос: почему столь важная птица не в санкционных списках, и спокойно летает в Москву, из первых рук получает информацию от американцев в России?

Далее он задает вопрос:

Та октябрьская поездка и последующие события вызвали ряд важных вопросов. Чего хотят США — до чего, по их мнению, должны дойти эти отношения? Каково наше видение приемлемого конечного пункта? Но сейчас, когда администрация Трампа работает уже более полугода, ответов на эти вопросы по-прежнему нет.

Потом переходит к обвинениям:

Седьмого октября 2016 года, за неделю до моей поездки, Джеймс Клэппер (James Clapper), бывший тогда директором национальной разведки, и Министерство национальной безопасности опубликовали первое официальное заявление США о том, что Россия вмешивается в наши выборы. Когда я и мои коллеги попросили представителей Кремля и чиновников МИД прокомментировать это, они (как и ожидалось) эти обвинения категорически отвергли. Они пустились в рассуждения в духе кремлевской риторики, утверждая, что во всех проблемах в российско-американских отношениях виноваты США. Они осудили политику США по расширению расширения НАТО, их политику на Балканах, в Ливии, развитие демократии в странах бывшего СССР и в Сирии, не говоря уже о многом другом.

Вставляет фразу о несвободных российских СМИ:

Наряду с этим российские СМИ, подконтрольные государству, активно обсуждали тему войны: в случае избрания Хиллари Клинтон Россия и США окажутся-де на грани войны, и россияне должны готовить бомбоубежища. Да, так все и было.

Потом у него появляется проблеск разума :

Это напомнило мне об уроке, который я извлек из прежнего опыта общения с русскими: они всегда знают, чего хотят. Поэтому следует знать, чего хотите вы — иначе они вас сомнут.

Потом сетование, как же так, оказывается у России при Путине есть какие-то интересы:

В сегодняшней России вопрос состоит в том, чего хочет Владимир Путин, поскольку во всех серьезных делах диктует и командует именно он. А цели его очевидны: безраздельное господство внутри страны; мощное воздействие на своих соседей; ослабление западных институтов, таких как НАТО и Европейский Союз, и «великодержавное» влияние в ключевых регионах вроде Ближнего Востока.

За такую крамольную для любого американца мысль — ведь интересы могут быть только у Америки, он извиняется:

Прошу прощения за эту фразу, но все это касается возрождения величия России.

Потом опять следует риторический вопрос — а чего же от России нужно США:

Но чего же хотим мы? Разумеется, мы не можем уступать России и позволять ей действовать по-своему — идет ли речь о вмешательстве в наши выборы или о нарушения границ независимых государств, которые надеются, на то, что мы обеспечим соблюдение международных соглашений, которые подписали и мы, и они.

Теперь надо немного попугать читателей:

Тем не менее, мы должны избегать настоящей войны со страной, у которой порог применения ядерного оружия — ниже, чем у нас.
Хотя СССР и Россия не применили ядерного оружия, только США использовали ядерное оружие в настоящей войне.

Потом делается вывод — борьба с Россией не будет легкой прогулкой:

Кроме того, мы не должны попасть в ловушку, думая, что это просто новая холодная война, а затем действовать в соответствии с инстинктами, выработанными в те времена. Все-таки та холодная война была проще: это было бескомпромиссное глобальное противостояние двух диаметрально противоположных идеологий, одной из которых было суждено исчезнуть. Крах потерпела их идеология. Они потеряли свою страну, империю и коммунистическую экономическую систему.

Тогда борьба была подобна игре в шашки. Сегодня же это игра в шахматы.

Далее он делится новой для него мыслью — Россия, оказывается, никуда не исчезнет:

Нынешнее столкновение с Россией не может предполагать полной победы без второго акта, потому что, в отличие от СССР, Россия никуда не исчезнет.

Далее излагается собственно сам план-предложение:

Поэтому наша стратегия должна быть ориентирована на установление (для Москвы) чётких границ.

Мы не можем заставить Россию приветствовать НАТО у своих границ, но мы можем работать над укреплением единства альянса и стратегии сдерживания. Мы можем противодействовать российской дипломатии, направленной на колеблющихся членов альянса, и опираться на такие меры, как недавнее передовое развертывание сил НАТО в странах Балтии и Польше — всегда включая в эти меры условия ослабления давления на Россию.

Мы не можем заставить Россию отказаться от шпионской привычки, которая зародилась еще в царские времена. Но мы можем укрепить силы и средства нашей контрразведки и — что очень важно — начать систематически разоблачать дезинформацию, распространяемую русскими, «фальшивые новости», фабрикуемые ими в расчете на наших граждан. Многие европейские правительства уже начали делать это.

Мы не можем изменить географию или заставить Россию не обращать внимания на соседние регионы, с которыми у нее сложились прочные торговые и культурные связи. Но мы можем и дальше наказывать Москву за захват территории или проведение скрытых операций влияния с целью ослабления независимости соседней страны и ограничения ее внешнеполитических возможностей. Мы можем предоставить Украине более передовое оборонительное оружие для того, чтобы она защищалась от российских захватчиков. И мы можем и дальше усиливать давление на Россию, как это сделал Конгресс, предложив ввести дополнительные санкции.

Мы не можем удержать Путина от стремления к зарубежным авантюрам наподобие сирийской. Но если администрация Трампа когда-нибудь придет в себя и сосредоточится, мы сможем направить свои действия на восстановление нашего лидерства в критически важных регионах. Это лидерство в некоторой степени ослабло по причине осторожности администрации Обамы. А с тех мы и вовсе почти лишились его во всем мире из-за низкого доверия к Трампу и того хаоса, который царит в его Белом доме. Да, наше лидерство ослабло, но сдаваться пока еще слишком рано.

Что же касается внутренних изменений в России, один из депутатов Верховной Рады Украины сказала мне во время нашей беседы в Киеве: «Украина — единственная из бывших советских республик, которая может изменить Россию». Она имела в виду, что русские считают Украину колыбелью исторического славянского государства (основанного в IX веке) и видят в украинцах своих ближайших этнических родственников. Если бы Украина смогла преодолеть повальную коррупцию и стать процветающим демократическим государством, это стало бы стимулом в создании такого же строя в России. Помощь Украине является для нас одной из наиболее перспективных стратегий, чего и боится Путин. Именно поэтому он и вторгся на Украину.

Теперь обобщенный вывод:

Иначе говоря, сегодняшняя задача заключается не в том, чтобы вновь разрушить Россию, как это было, когда распался СССР. Речь идет о том, чтобы по мере возрождения России обуздать ее самые порочные наклонности. Для этого необходимо, чтобы Соединенные Штаты демонстрировали непоколебимую позицию в тех вопросах, которые имеют для США наибольшее значение. Они должны создавать возможности для единомышленников-россиян в их стремлении к интеграции в глобальную систему. И при этом сохранять осторожность в тех сферах, в которых американские и российские интересы сходятся в достаточной степени, чтобы можно было поддерживать хотя бы ограниченное сотрудничество.

Ну что же, вывод у разведчика один: Подчинить Россию Америке можно только одним путем: с помощью приведения к власти проамериканских единомышленников-россиян.

ПО СОБСТВЕННОЙ ИНИЦИАТИВЕ
8 мая 1945 года Фельфе, уже в качестве командира роты отступающих германских войск, оказался в плену у канадцев. Как бывший сотрудник разведки он подвергался весьма жестким допросам. Фельфе вспоминал, что таких, как он, было много. При этом англоамериканцы не скрывали, что бывшие сотрудники немецких спецслужб могут пригодиться для войны против СССР. Более того, союзники не спешили в конце войны распускать немецкие воинские формирования, общая численность которых доходила до 3 млн человек. Расформированы они были только ближе к середине 1945 года после жестких протестов Советского Союза. Сам Фельфе был отправлен из Нидерландов в Германию, где в городе Мюнстере, скрыв своз эсэсовское прошлое, получил свободу. Но из плена он вышел убежденным антифашистом.
В скором времени Хайнц Фельфе стал журналистом, и у него появилась возможность завести знакомства во всех зонах оккупации, в том числе и с самим Конрадом Аденауэром. Встреча с премьер-министром Тюрингии еще больше убедила его в правоте советской политики в отношении Германии, которую в СССР видели единым нейтральным государством.
В силу обстоятельств у Фельфе накопилось много сведений о военном потенциале Западной Германии, о которых, скажем так, не писали в газетах. Вышло так, что еще в 1949 году Фельфе установил связь с советскими офицерами, которые произвели на него хорошее впечатление в чисто человеческом плане. Но только два года спустя у него состоялся «откровенный разговор» с представителями советской разведки».
По завершении учебы в Боннском университете Фельфе работал в Министерстве по общегерманским вопросам – занимался опросом бывших сотрудников полиции ГДР, перебежавших на Запад. По результатам этих опросов он составил подробную брошюру под названием «О структуре народной полиции в советской зоне оккупации по состоянию на начало 1950 года». Она попала в руки сотрудников разведывательной службы генерала Гелена, которые и пригласили его на работу. Этому способствовали два фактора: то, что сам Фельфе не напрашивался, что могло вызвать подозрение, и его служба в PСXA. Надо отметить, что «Организация Гелена» (ОГ) состояла в основном из бывших офицеров гитлеровской контрразведки и вела работу против стран восточного блока.
Фельфе, конечно же, был подвергнут тщательной проверке. Но никакого компромата получить на него не удалось, и 15 ноября 1951 года, после беседы с полковником Крихбаумом, Хайнца Фельфе отправили в Карлсруэ, где он приступил к работе в так называемом Генеральном представительстве. Эта структура занималось сбором информации о французских оккупационных войсках и вела разведработу против ГДР.
Однако работа в этом подразделении Фельфе не устраивала, и он поставил перед собой задачу перевестись в разведцентр, сотрудником которого стал в 1953 году по личному указанию Рейнхарда Гелена. Фельфе была поручена разработка операций в области контршпионажа против СССР и других социалистических стран. Со временем (особенно после установления дипломатических отношений между СССР и ФРГ) эта служба разрослась и в кадровом, и в материальном отношении. В середине 1950-х годов Фельфе получил чиновничий ранг правительственного советника и был назначен начальником реферата контршпионажа против СССР и советских представительств в ФРГ: «Основную часть моей работы как советского разведчика я выполнял в своем служебном кабинете во время официального рабочего дня, поскольку в ОГ сверхурочная работа не приветствовалась. Чтобы мне не мешали, я просто запирал дверь».
Информация, поступающая в Москву от Фельфе, касалась многих аспектов. Так, например, он подробно освещал обстоятельства бегства в 1954 году начальника контрразведки ФРГ Йона в ГДР – события, так и оставшегося непонятным большинству современников. Также Фельфе добывал информацию о внутренней обстановке в ФРГ, о политических силах Западной Германии, политики канцлера Аденауэра. Его сообщение о намерениях Конрада Аденауэра, направленных против интересов Франции, сыграло очень важную роль, когда оно было доведено до сведения французского правительства. Именно тогда Франция заблокировала вступление ФРГ в Европейское оборонительное сообщество (ЕОС), что заметно замедлило темпы милитаризации ФРГ. Также Фельфе передал Москве материалы о милитаристских планах руководства ФРГ, скрываемых даже от союзников. Публикация этих материалов серьезно испортила отношения Германии и западного мира. А Уинстон Черчилль направил канцлеру Аденауэру гневное послание, из которого вытекало, что к ФРГ «нельзя относиться с доверием».
Со временем Фельфе стал начальником реферата 53/III, занимающегося операциями против разведслужб Советского Союза, в том числе против советских представительств в ФРГ.

ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ
Во время работы Фельфе в БНД (служба внешней разведки Германии, преемница ОГ. – «НГ») Москва была полностью осведомлена о намерениях этой организации: «Мы своевременно распознавали опасные действия БНД, и я со своих позиций помогал обеспечивать активное противодействие им». Особое значение имели сообщения Фельфе о дезинформирующих мероприятиях БНД. Он знал обо всех случаях двойной игры: «После получения такой информации советская сторона решала, как подключиться к такой игре без риска всего, что могло бы навлечь подозрение на меня. Еще важнее было обеспечить «двойную» обработку материалов и сохранить агентов живыми».
Например, в ходе операции «Паноптикум», которую по заданию Гелена проводил Фельфе, удалось парализовать широкомасштабную акцию БНД, ключевой фигурой которой был Фридрих Панцигер, руководивший в 1942 году в гестапо особой комиссией по делу «Красной капеллы». После войны Панцигер был завербован советским разведчиком-нелегалом Анатолием Гуревичем и доставлен в Москву. Но после возвращения в Германию он сразу же явился в германскую разведку. В БНД решили сделать Панцигера агентом-двойником. Вместе с ним советской разведке был подставлен еще один агент БНД – некий Буркхарт. Москва приняла «брошенный мяч» и какое-то время даже вела игру с БНД. Но, к сожалению, все испортило германское правосудие, решившее привлечь Панцигера к суду за гестаповское прошлое. И в 1961 году Панцигер, не дожидаясь ареста, принял цианистый калий…
Хайнц Фельфе неоднократно предупреждал советских разведчиков о предстоящих арестах. Так, например, он выручил нашего гражданина Кирпичева, который в результате смог уйти буквально из-под носа группы захвата. Все это было в его силах, поскольку, как говорилось, именно Фельфе отвечал за операции против советского посольства в Германии. И он же сорвал совместную провокацию БНД и ЦРУ США против прибывающего в Бонн советского дипломата – того самого «офицера», с которым Фельфе беседовал еще в 1940 году. Информация в Москву поступила своевременно. А вот о предстоящем аресте советского разведчика X по спецканалу предупредить не удалось. Тогда Хайнц, сильно рискуя, позвонил X по обычному телефону. Разведчик успел укрыться в нашем посольстве в Бонне.
Одна из операций БНД, которой опять-таки руководил Фельфе, была разработана против так называемой запретной зоны Берлина (предместье Карлсхорст, где были расположены советские разведывательные учреждения). В пяти томах были собраны планы квартир, номера телефонов, планы земельных участков. В разведывательных целях этим справочникомпользовались БНД, генеральный прокурор ФРГ и многие специальные учреждения, не подозревая, что «справочник» – обыкновенная липа, составленная в Москве. Зато Фельфе всегда мог точно знать, кто из агентов БНД сообщает правду, а кого можно не опасаться. По рекомендации Хайнца Фельфе советская контрразведка обычно не трогала агентов, засветившихся в районе подставных адресов: «Агент, работающий под контролем, вряд ли может причинить большой ущерб».
А вот строчки из совсекретного документа о результатах деятельности Хайнца Фельфе, работавшего на на советскую разведку под псевдонимом Герхард: «С помощью Герхарда выявлен ряд геленовских разведчиков и агентов. В целях обеспечения безопасности Герхарда арест выявленной агентуры не производился. В отдельных вызванных оперативной необходимостью случаях осуществлялась перевербовка агентов Гелена с целью использования их в наших целях».
Однажды для передачи очередной оперативной информации у Фельфе не оказалось ни времени, ни возможности, задержание советского разведчика К, работавшего «под крышей» торгпредства, было вопросом одного-двух дней. Его намеревались взять с поличным на месте встречи с «источником информации», специально подставленным немецкой разведкой. Для Фельфе, который по иронии обстоятельств получил указание усилить телефонный контроль за торгпредством и квартирой К, попытка предупредить коллегу из Москвы по телефону была равносильна провалу. Надо было придумать неординарный ход. И тогда Фельфе вспомнил о техническом сотруднике торгпредства Маркове, которого знал в лицо и который уже значительное время ходил «чистый» – то есть без сопровождения наружки. Маркова предстояло перехватить в безопасном месте по пути домой или на работу, но при этом предварительно провериться, что ни за кем нет «хвоста». В общем, это была продуманная импровизация. Фельфе проследил за передвижением автомобиля Маркова по городу, и когда их машины, поравнявшись, остановились у светофора, бросил в окно записку...
Как-то на одной из встреч с коллегой по службе в разведке Виталием Викторовичем Коротковым я спросил его о Хайнце Фельфе. И вот этот рассказ: «Это было в Австрии, в Зальцбурге. У Дома-музея Моцарта мы должны были установить с Хайнцем визуальный контакт. После контакта мы на расстоянии друг от друга дошли до установленной точки встречи – парковки, где Фельфе оставил свою машину. Поехали. В курортном местечке устроили в лесу небольшой пикничок. Скатерть «сервировали» не только термосом и легкой закуской, но и компактным магнитофоном. Вместо пленки – тонкая проволока, одна катушка рассчитана на шесть часов работы. В каблуках моих туфель, кстати, были контейнеры для двух таких катушек.
Разговор предстоял долгий. Я раскрыл блокнот с вопросами, записанными на бумаге тайнописью. Хорошо сидим, но вдруг видим, как по шоссе прямо к нам идет человек с оружием в военной форме. У нас обоих дыхание перехватило. Магнитофон спрятали, блокнот убрали, кофе в чашки разлили – мы, мол, тут туристы на привале... А незнакомец оказался местным лесником, которые в Австрии носят форму, похожую на военную.
Лесник обменялся с Хайнцем какими-то репликами и пошел по своим делам. Нас же как ветром сдуло: вдруг этот лесник сообщит про двух странных типов в лесочке куда следует? Такая практика в Австрии довольно распространена. Тут уж будешь рад-радешенек, если примут за голубых, устроивших сердечную встречу на природе... А если нет? Наш пикник вполне мог завершиться провалом. Поэтому приходилось быть чрезвычайно осторожным. Потерять по случайности такого ценного агента, как Хайнц Фельфе, мы права не имели».

НА САМОМ ВЫСОКОМ УРОВНЕ
Как уже говорилось, еще в самом начале сотрудничества с советской разведкой перед Фельфе была поставлена задача найти возможность «устроиться на работу» в органы спецслужб ФРГ. И он при помощи своих «друзей» из СС и РСХА стал в 1951 году сотрудником «Организации Гелена», позже переименованной в БНД. Кстати, организацию собственного имени Рейнхард Гелен бессменно возглавлял до 1968 года и считался очень авторитетным руководителем разведки. Когда в мире разразился грандиозный скандал по поводу сбитого в небе над Свердловском американского самолета-шпиона U-2, журналисты терзали западногерманских политиков вопросом: не собирается ли ФРГ приобрести у американских союзников U-2? Ответов запомнился буквально всем: «Зачем? У нас есть Гелен. И он несбиваемый».
Тем не менее «несбиваемый» Гелен не сразу разобрался, кем на самом деле является один самых доверенных его сотрудников Хайнц Фельфе, и поручал ему весьма деликатные миссии. Поэтому Герхард всегда располагал ценной информацией о деятельности и «Организации Гелена», и БНД.
Например, БНД самым активным образом участвовала в подготовке первого официального визита канцлера ФРГ Конрада Аденауэра в СССР. Еще накануне Фельфе сообщил в центр, что высокий гость намерен проявлять максимальную осторожность в вопросах разрядки, что основная цель его визита, в которой он видит свою историческую миссию, – добиться от Советского Союза освобождения немецких военнопленных. Особое значение имела информация Фельфе и о том, что Аденауэр крайне отрицательно относится к установлению дипломатических отношений с СССР, поскольку в такой ситуации ФРГ пришлось бы отказаться от претензий на «единоличное представительство» немецкой нации. В результате Москва заранее знала, как правильно построить политический диалог. Более того, Фельфе даже сообщил о рекомендациях генерала Гелена канцлеру Аденауэру по поводу «коварства русских». Рейнхард Гелен посоветовал Аденауэру выпивать перед официальными приемами немного оливкового масла – потому что русские, мол, чтобы добиться большей сговорчивости, любят накачивать собеседников алкоголем… Последовал ли канцлер этим советам, неизвестно, но дипотношения между государствами все-таки были установлены.
Позднее немцы признали, что благодаря Фельфе советской разведке удалось нанести БНД в буквальном смысле оглушительный удар. Еще один пример. Совместно с ЦРУ США служба Гелена провела операцию по установке подслушивающей аппаратуры в новом здании советского торгпредства в Кельне: гирлянда из микрофонов была подключена к находящейся под штукатуркой электропроводке.
Но после заселения советских сотрудников БНД ожидало большое разочарование: жучки не сработали, поскольку Фельфе, который руководил и этой операцией, своевременно дал знать своим московским коллегам. В торгпредстве побывала группа технических специалистов из КГБ и пропустила через весь этот «клоповник» (немцы называют подслушивающие устройства не жучками, а клопами. – «НВО») электроразряд такой силы, что все электронные «насекомые» вышли из строя.

ВОЗВРАЩЕНИЕ «ГЕРХАРДА»
Активная работа Хайнца Фельфе, его хотя и тщательно законспирированные встречи с советскими разведчиками все же привлекли внимание немецкой контрразведки, и он был взят в разработку. 6 ноября 1961 года Фельфе был арестован прямо в кабинете своего шефа Рейнхарда Гелена. Уже по дороге в тюрьму ему удалось уничтожить некоторые записи. Однако он не смог достать из бумажника и уничтожить фотокопию задания, полученного на встрече с резидентом советской разведки.
Допросы длились шесть месяцев. Хайнц Фельфе сразу же признался, что является советским разведчиком: «Что я мог еще сказать?..» Единственное, что он категорически отрицал, так это то, что является предателем. На допросах, в которых принимали участие и американцы, Фельфе заявил, что сознательно помогал Советскому Союзу и своей родине – ГДР, а на работу в БНД пошел, уже будучи советским агентом и выполняя задание именно той разведки, которой на самом деле служил. Причем служил верой и правдой. Папки с документами, когда-либо проходившие через его руки и потом попавшие на Лубянку, заняли несколько комнат.
Еще год Фельфе допрашивали следователи Федерального суда в Карлсруэ. И в ходе следствия ведомство федерального канцлера потребовало взыскать с Фельфе деньги, полученные им в БНД, но он возразил: «Наряду с деятельностью в пользу СССР я успешно выполнял задание федеральной разведывательной службы, в том числе и такие задания, как незаконное прослушивание телефонов и установка жучков в квартирах советских дипломатов». И требование о взыскании денежных средств было снято…
Судебный процесс начался 8 июля 1963 года и продолжался две недели. При этом каждую ночь Фельфе будили раз по девять – чтобы убедиться, не покончил ли он жизнь самоубийством, поэтому к концу процесса он был крайне изнурен. И так в течение двух недель, пока не вынесли приговор: 14 лет лишения свободы. Отбывать наказание Хайнца Фельфе отправили в тюрьму в Нижней Баварии, где тоже подвергали унижениям и оскорблениям, лишили права переписки с семьей. Но 13 февраля 1969 года Фельфе пригласил к себе начальник тюрьмы, пожал ему руку и сказал: «Сердечно поздравляю вас». Он же сообщил Хайнцу, что ему надо срочно переодеться, а завтра его доставят к границе. После титанических усилий КГБ СССР Фельфе обменяли на 21 агента западных спецслужб…
Что же явилось истинной причиной провала Хайнца Фельфе? Вот что по этому поводу сказал Виталий Викторович Коротков:
«Для меня убедительной версии провала нет. Конечно, анализ утечки информации, провал многих операций заставили руководство БНД искать источник. Но, думаю, здесь сыграло роль другое обстоятельство. Незадолго до ареста Фельфе на Запад через Берлин сбежал Богдан Сташинский – бывший советский агент, который в 1959 году ликвидировал лидера украинских националистов Степана Бандеру. Перед Фельфе была поставлена задача: выяснить, где Сташинский находится и чем занимается.
Тот оказался у американцев. И Фельфе вынужден был пробиваться туда, где по всем законам конспирации ему появляться не следовало. Возможно, эта его активность и привлекла к нему внимание. Анализ поступившей информации относительно безопасности Фельфе заставил меня поставить вопрос о необходимости его «консервации». Фельфе следовало бы укрыться на год-два. Я доложил своему начальнику, тот – начальнику разведки, который сказал: «В ближайшее время приедет руководитель берлинского представительства КГБ. Вот тогда и обсудим этот вопрос». Обсудили. Шеф представительства в Берлине отреагировал следующим образом: «Мы в курсе. Я считаю, Фельфе следует продолжить работу». Продолжение было недолгим...»
Попытки обмена Фельфе предпринимались Советским Союзом и ГДР начиная с 1962 года. В 1964 году правительство ФРГ уже не возражало против обмена, но каждый раз, когда испрашивалось мнение руководства БНД, Рейнхард Гелен упорно говорил: «Нет!» И его можно было понять.    

Конечно же, Иванов был молодым, неопытным разведчиком и делал на этом поприще свои первые шаги. Решение будущих оперативных задач требовало соответствующего профессионального уровня, и потому капитану до конца 1941 года предписывалось повысить свои языковые навыки, дабы иметь возможность работать с иностранцами. Он должен был изучать столицу, обстановку и контрразведывательный режим, подобрать места встреч и явок, тайники, сигналы – в общем, всё, что называется средствами агентурной связи. С этой целью, под прикрытием служебных консульских дел, Иванов несколько раз в неделю на машине, но чаще всего на велосипеде или пешком выходил в город. Откровенно говоря, агентам наружного наблюдения полиции («токко кэйсацу») с ним было нелегко. Так он готовился к самостоятельной оперативной работе в условиях столицы – Токио. Главная задача этой работы состояла в следующем: через несколько месяцев принять на связь резидентуру Рихарда Зорге, когда такой приказ поступит из Центра.
Перед отъездом из Москвы он кропотливо и тщательно изучил «дело номер один». Так в своих кругах сотрудники называли досье Зорге. Капитан встречался с женой Рамзая – Екатериной Максимовой, передавал ей письма от мужа, деньги, продовольственные пайки.
В Центре было принято решение усилить разведаппарат в Японии. В Токио убыл Виктор Зайцев на должность генконсула. Вскоре поступил приказ выехать в командировку в Страну восходящего солнца и капитану Михаилу Иванову. Отъезд был намечен на январь
1941 года. Однако до января ещё было время. Михаил Иванович несколько раз побывал у Екатерины Максимовой. Он понимал, что там, в Токио, при встрече, Зорге будет расспрашивать о жене. Что он мог рассказать Рихарду о Екатерине? Она очень тосковала по мужу, порой задавая наивные, женские вопросы: «Неужели Рихард – такая личность, что без него не могут обойтись?» А иногда она советовалась с Михаилом Ивановичем. «Рихард рекомендовал мне, – спрашивала она, – изучать немецкий или какой-либо ещё европейский язык. Может, когда-нибудь я смогу стать его помощницей?»
Что на это мог ответить Иванов? Ткнуть пальцем в потолок и сказать, мол, подобные вопросы – в руках начальства.
«В последний раз, – вспоминал Михаил Иванович, – я был у Екатерины Максимовой на Софийской набережной перед Новым годом. Встреча затянулась, говорили о разном. Тогда я сообщил, что на определённое время вынужден покинуть Москву. Видимо, она обо всём догадалась. Как-то погрустнела, а в широко открытых глазах застыл немой вопрос. Катя тихо спросила: «Туда?» Я молча кивнул. В этот раз Екатерина Александровна меня не провожала вниз. Перед тем как уйти в квартиру, подняла руку и осенила крестным знамением, как издавна провожали на Руси в далёкий путь».





ЛИЧНОЕ ДЕЛО А.Н. ВЕРТИНСКОГО
Однако было у молодого разведчика и другое, не менее важное поручение: вернуть на родину Александра Вертинского. Вернее, завершить этот процесс, ибо начинали работать с артистом его предшественники, офицеры Токийской резидентуры Сергей Будкевич и Виктор Зайцев. Впрочем, напрямую к разведке это задание не имело отношения. Ну какими такими секретами мог владеть Вертинский, чтобы заинтересовать Центр? Он ведь не был ни военным, ни государственным деятелем, никогда не проявлял враждебности к Советскому Союзу, а к 1939 году даже оформил советское гражданство, правда, не дававшее ему право на въезд в страну. По небрежности или каким-либо другим причинам Вертинский вовремя не продлил свой загранвид и вскоре утратил право называться советским гражданином. До войны вопрос о своём въезде в СССР Александр Николаевич не поднимал. Однако, начиная с 1938 года, когда певец впервые письменно обратился с просьбой о получении советского гражданства, военные разведчики о нём не забывали. Думается, действовали они не по собственной инициативе, ибо резидентуре в Токио и без Вертинского дел было хоть отбавляй. Это стало ясно и Иванову, когда началась подготовка к командировке в Японию.
«С личным делом А.Н. Вертинского, – вспоминал Михаил Иванович, – я познакомился ещё в 1940 году, в период моей стажировки в консульском отделе МИДа в Москве, на Кузнецком Мосту. При отъезде в Токио имел ясное представление о субъекте моей будущей работы. Мои руководители Сергей Будкевич и Виктор Зайцев указывали на то, что Вертинский являлся большим моральным авторитетом, своего рода «оплотом» русских эмигрантов в Шанхае и его надо было вырвать из цепких объятий враждебной части эмиграции. Они просили довести дело до логического конца – возвращения Александра Николаевича и его семьи в СССР».
Поначалу Иванову показалось, что дело сладится. Иначе зачем попусту терять время, обращаться в консульство. Молодого консульского работника подкупило и весьма доброжелательное отношение Вертинского. Александр Николаевич сообщил, что у него два вопроса: первый – окончательное оформление в советское гражданство его супруги, Лидии Владимировны Циргвава, грузинки по национальности, и второе – поездка в СССР.
Иванов был внимателен, и от него не ускользнула эта подробность. Вертинский говорил не о возвращении на Родину, а именно о поездке. Михаил Иванович понял: он рано радовался, Вертинский был не так прост, как показалось с первого взгляда. Ну что ж, тогда придётся объясниться с певцом и разобраться в его истинных намерениях.
Судя по всему, понял это и Александр Николаевич. Наклонившись к супруге, он сказал:
– Ангел мой, выйди и подожди меня в комнате ожиданий. У меня с консулом Михаилом Ивановичем сугубо мужской разговор.
Лидия Владимировна молча поднялась и вышла из кабинета. Поговорить было о чём. В документах Вертинского оказалось много тёмных пятен. Во всяком случае он не мог или не хотел объяснить, как в
1918 году оказался в Киеве, где оставались немцы и хозяйничал гетман Скоропадский. А концерты в Ростове, Харькове, Одессе, которые находились в руках белых, дружба с генералом-вешателем Слащёвым, отъезд в эмиграцию…
На многие вопросы Вертинский отвечал равнодушно – однообразно: «Так уж случилось…»
«Я искренне пытался понять причины, – рассказывал Иванов, – толкнувшие Александра Николаевича на такой путь, и услышать его оценку. Мне, тогда ещё молодому дипломату, трудно было принять эмигрантские колебания артиста. Тем не менее хотелось помочь ему».
Кроме того, Иванов прекрасно осознавал, что многие вопросы, ответы на которые он пытался найти с помощью Вертинского, – это не праздное любопытство. Ибо рано или поздно на них придётся ответить ему – офицеру военной разведки, получившему задание помогать артисту в его выборе. И если в посольстве, да и в МИДе в Москве, желали вернуть Александра Николаевича на Родину, то НКВД мимо «тёмных» сторон жизни певца пройти никак не мог.
Дальнейшие события лишь подтвердили опасения Михаила Ивановича. Их инициативы из Токио словно встречали в Москве невидимую преграду. Попытка подключить к этому процессу видных композиторов, таких как Дмитрий Шостакович, Тихон Хренников, тоже ничего не дала. Хотя Вертинский лично обращался к ним.
Так, по сути, безрезультатно, закончился первый приезд Иванова в Шанхай. Впрочем, старания молодого консульского работника не остались незамеченными. Вертинский с радушием и благодарностью подарил Михаилу Ивановичу альбом его любимых песен с нотной партитурой и, конечно же, с автографом певца.




«МАДАМ, УЖЕ ПАДАЮТ ЛИСТЬЯ»
Возвратившись в Токио, Иванов окунулся в привычную обстановку. 17 мая в газете «Асахи» появилось скупое сообщение об аресте большой группы иностранных шпионов во главе с немецким журналистом Рихардом Зорге. Япония тем временем вела необъявленную войну против Советского Союза: нашему Дальнему Востоку угрожали мощная группировка сухопутных войск, военно-морской флот и авиация. Токио контролировал морские транспортные пути, неоднократно нападал и топил советские суда, вёл разведку, готовил химическое и бактериологическое оружие.
«Режим нашего пребывания в стране, – признавался Иванов, – был на редкость суровым. Даже в Токио каждый из нас стоял перед угрозой задержания и ареста. В этой обстановке многие из русских эмигрантов и советских граждан ушли в глухую оборону. Пока немцев не разгромили под Сталинградом, не появлялись в генконсульстве и супруги Вертинские».
Что ж, Вертинские могли не появляться в генконсульстве. Это было их право. А вот военный разведчик Михаил Иванов такого права не имел. Он помнил об Александре Николаевиче, неоднократно докладывал о нём в Центр, предлагал пути выхода из создавшейся, по сути, патовой ситуации. Однако, видимо, и Центру эта задача пока была не по зубам. И тогда у Михаила Ивановича созрело решение. Только вот согласится ли с ним Вертинский?
В октябре 1942 года Иванова вновь по консульским делам командировали в Шанхай. На этот раз он задался целью основательно познакомиться с творчеством артиста. Побывал на нескольких его концертах в клубе советских граждан, в китайском ресторане «Маджан», в кругу друзей супруги Александра Николаевича – грузинских эмигрантов в кабаре «Кавказ». Здесь артист исполнял свои наиболее известные и полюбившиеся публике песни: «Маленький креольчик», «Ваши пальцы пахнут ладаном», «Лиловый негр». И если раньше Иванова как-то не очень волновали эти эмигрантские мелодии, то теперь он с удовольствием слушал:



Надо сказать, что внимание советского консула импонировало и Вертинскому. Как-то на концерте он представил Михаила Ивановича публике и посвятил ему песню. Такое сближение с артистом помогло Иванову. Встретившись в очередной раз, он посоветовал Вертинскому обратиться с личной просьбой о возвращении в Советский Союз непосредственно к председателю Президиума Верховного Совета Николаю Швернику или к министру иностранных дел Вячеславу Молотову. Александр Николаевич прислушался к совету и написал письмо главе МИДа.
«Двадцать лет я живу без Родины, – писал артист. – Эмиграция – большое и тяжёлое наказание. Но всякому наказанию есть предел. Даже бессрочную каторгу иногда сокращают за скромное поведение и раскаяние. Жить вдали от Родины теперь, когда она обливается кровью, и быть бессильным ей помочь – самое ужасное. Советские патриоты жертвуют свой упорный труд, свои жизни и свои последние сбережения.
Я же прошу Вас, Вячеслав Михайлович, позволить мне пожертвовать свои силы, которых у меня ещё достаточно, и, если нужно, свою жизнь моей Родине. Я – артист. Мне 50 лет с лишним. Я ещё вполне владею всеми своими данными, и моё творчество ещё может дать много… Разрешите мне вернуться домой. Я – советский гражданин…»
Иванов помог направить письмо артиста с дипломатической почтой в МИД СССР.
10 апреля 1943 года Вертинскому разрешили въезд в Советский Союз с правом проживания в Москве. Это известие было с большой радостью встречено в семье Вертинских. Однако в среде эмигрантов не всем оно пришлось по душе. Враждебно настроенные радикалы делали всё возможное, чтобы воспрепятствовать отъезду Александра Николаевича. Неизвестные люди звонили по телефону, запугивали певца и его семью, присылали телеграммы с угрозами. Некоторые старые друзья и знакомые плели небылицы о голоде и болезнях в Москве, говорили, что артиста тут же по возвращении отправят на фронт или посадят в подвалы Лубянки.
Вертинский тяжело переносил обстановку, сложившуюся вокруг него. Он несколько раз откладывал дату отъезда на более поздний срок. То внезапно заболевал кто-либо из членов семьи, то якобы не был готов вечерний театральный костюм.
Офицеры советской резидентуры в Токио, их агенты в Шанхае тоже не сидели сложа руки. По своим каналам с Вертинским вёл работу и Михаил Иванов.
И отъезд состоялся. В условиях войны в Европе и на Тихом океане наиболее удобным и безопасным путём возвращения была Маньчжурия, далее Пекин – Чанчунь – Харбин и станция Отпор. Семью Вертинских провожали сотни поклонников. Было много цветов, тёплых напутствий и слёзы расставания.
Родина встретила певца радушно, власти отнеслись к Вертинскому доброжелательно. Ему были предоставлены все условия для сценической деятельности и повседневной жизни. И это несмотря на то, что ещё продолжалась тяжёлая война.
Через некоторое время после отъезда певца в Советский Союз Михаил Иванов прочёл в газете «Русский голос» обращение Вертинского к оставшимся на чужбине эмигрантам.
«У меня просторная светлая квартира в центре Москвы, на улице Горького, – писал Александр Николаевич. – У меня прекрасная мебель, которую я купил на свои заработанные деньги, заработанные не спекуляцией на бирже…, а честным трудом актёра высшей квалификации, который оплачивается здесь очень высоко. Никто не мешает нам зарабатывать сколько угодно, но только одним способом – трудом.
Я живу со всем комфортом, который может себе позволить человек… У меня растут дети, сейчас они ещё крошки: старшей – 6 лет, младшей – 4 года, но я спокоен за их судьбу. Они не будут «манекенщицами» парижских домов моды, где показывают дорогие модели чужих платьев, а сами ходят в рваных чулках и голодают или продаются хозяевам этих платьев; они не будут, как их называют в Америке, «такси-гёрл», т. е. «девушки-такси», которые ночи напролёт танцуют в барах с любыми мужчинами, купившими на них книжку «билетов» на танцы, наживая чахотку и отравляясь алкоголем. Они не будут содержанками старых банкиров и спекулянтов. Они не будут думать о том, как бы продать себя подороже… Они могут быть докторами, инженерами, юристами, архитекторами, артистами, учителями и даже учёными – всё зависит от их собственного желания.
Повторяю вам: я считаю себя абсолютно счастливым человеком. У меня есть Родина, семья и благородный любимый труд. Чего же мне ещё желать?..»
Военный разведчик Михаил Иванов закрыл газету. Задание Центра было выполнено.