Спецслужбы

Создание «Фирмы»
Почти в это же время на встречу с главой КГБ Андроповым напросился бывший «сталинский» начальник разведки, бывший начальник Высшей школы КГБ Евгений Питовранов. С 1966-го генерал-лейтенант Питовранов находился в действующем резерве и возглавлял Торгово-промышленную палату СССР. Формально он числился консультантом Бобкова, но к реальной работе его не пускали.
Такое положение дел деятельного ветерана оскорбляло. Он развернул целую кампанию по своему возвращению в разведку по всем законам жанра классического царедворца. Чуть ли не раз в два дня в разговоре с Андроповым кто-нибудь известный и уважаемый как бы случайно упоминал о том, что у Питовранова есть какие-то хорошие идеи, ты б прислушался к нему. Или: помнишь Питовранова, ты с ним в Карелии работал? Он там придумал что-то интересное.
В конце концов Андропов вызвал Питовранова на конспиративную квартиру в районе Сретенки. Возглавив КГБ, Андропов был крайне озабочен проблемой достоверности данных. Он хотел точно знать, что агентура его не обманывает, потому постоянно требовал перепроверки разведданных. Эта паранойя пришла, видимо, от товарища Сталина и от печальной истории с разведданными о начале войны с Германией. В конце концов Андропов пришел к выводу, что ему требуется некая «личная» разведка, формально не входящая в ПГУ КГБ и обладающая альтернативной агентурной сетью.


Евгений Питовранов (фото: Борис Приходько/РИА Новости)

Питовранов подхватил идею на лету. Он предложил Андропову создать разветвленную разведывательную сеть, опираясь на возглавляемую им Торгово-промышленную палату. В нее предлагалось завербовать работников Внешторга (министр Патоличев был не против, его даже радовало «укрепление кадрами» своего ведомства), а также отставников разведки и сотрудников профильных НИИ. Основной целью становились западные бизнесмены, заинтересованные в работе с СССР, ученые и государственные деятели. Вся эта сеть замыкалась лично на Евгения Питовранова, а тот, в свою очередь, отчитывался только Андропову. Еще одним посвященным на начальном этапе становился Калгин (начальник личной охраны Юрия Андропова – прим. ВЗГЛЯД). Назвали операцию незамысловато – «Фирма».
Все остались довольны. Андропов получил свою личную разведку, а Питовранов надеялся вернуть себе высокую должность в КГБ. Но Андропов, кстати, на работу его не вернул. За всё время существования «Фирмы» Питовранов так и не стал ее формальным руководителем. Даже специальный отдел в структуре ПГУ, который назвали в его честь (отдел «П»), на деле административно ему не подчинялся, а во главе его стоял кадровый офицер КГБ. Питовранов так до конца жизни и остался ветераном-отставником, что его очень злило.
Это важная деталь, частично объясняющая последующий крах «Фирмы». Андропов периодически звал его на дачу с последующим поеданием раков и пением русских народных песен, пролоббировал награждение Питовранова орденом Ленина, приглашал на праздничные мероприятия, но в штат КГБ не возвращал. При этом за период работы «Фирмы» Питовранов выезжал в заграничные командировки почти 200 раз, но исключительно как глава Торгово-промышленной палаты СССР или как частное лицо.
Сначала появилась информация о том, что посол в Канаде Александр Николаевич Яковлев живет сильно не по средствам. Поскольку речь шла о члене ЦК и бывшем подчиненном Суслова, Андропов поручил расследовать его жизнь в Канаде не внешней контрразведке ПГУ, а «Фирме». Быстро выяснилось, что расходы Яковлева превышают не только его зарплату, но и вообще всю сумму, которая выделяется на представительские расходы посольства. Происхождение дорогих вещей он объяснял незамысловато: подарок.
При прочих равных это можно было посчитать неразборчивостью и небольшим административным правонарушением. Выговором по партийной линии Яковлева было уже не напугать. Но тут агент «Фирмы» получает от своего высокопоставленного источника в США сообщение о том, что ЦРУ находится на связи с российским послом в Канаде. И началось всё это еще в Колумбийском университете.

Антикоммунизм Яковлева
Тут надо оговориться: речь не идет о том, что советский посол передавал американской разведке какие-то государственные секреты, то есть подпадал под статью «смерть шпионам». Если такая информация и была, то располагать ей могли только Андропов и Питовранов. Да и Крючков позднее оперировал только понятием «агент влияния». То есть Яковлев находился под влиянием неких идей и теорий, которые старался перенести на советскую почву. Идей и теорий, сильно ускоривших разрушение государства, которому Яковлев был назначен служить.
Научным руководителем Яковлева во время его стажировки в Колумбийском университете в США в 1958-1959 годах был знаменитый профессор Дэвид Трумен. Идеи Трумена, воспринятые Яковлевым, выходили далеко за рамки привычного западного антикоммунизма. Хотя именно антикоммунизм стал затем составной частью идеологии Александра Яковлева, которую он открыто провозглашал.
С практической позиции Яковлев утверждал, что марксизм себя дискредитировал, реформировать КПСС не представляется возможным, а основные структуры советской власти нужно просто разрушить. На словах это выглядело привлекательно: пресловутый «плюрализм», то есть многоукладность и многопартийность (а лучше двухпартийность) политики, а также «гласность». У Трумена это всё называлось «теорией заинтересованных групп», согласно которой государство управляется некими группами, взаимодействие между которыми должно быть определено «правилами игры», которые все добровольно соблюдают.
Но в реальной жизни это означало не только уничтожение советской системы государственного и экономического устройства, а разрушение самого уклада жизни. Александр Николаевич Яковлев воспроизводил все эти идеи в СССР в концентрированной форме от глагола «разрушить». Его теория и практика не предусматривала поступательного реформирования, ибо страну и советскую власть, по его мнению, реформировать было невозможно. Их надо было просто уничтожить, а затем строить светлое государство будущего, отталкиваясь от теории регулируемых «заинтересованных групп».
Это уже не был антикоммунизм. Антикоммунизм – лишь начальная часть этих разрушений. Например, «теория покаяния», по которой необходимо отрекаться от прошлого, чтобы построить демократию. Она же «новое мышление» – еще одно слово из горбачевского словаря, то есть переориентация внешней политики на западные государства без учета собственных национальных интересов.
Все эти красиво звучавшие для интеллигенции идеи повлекли за собой сознательное разрушение каркаса государства. А на его замену не предлагалось ничего, кроме «теории управляемых групп». Кроме того, идеи, которые Яковлев вкладывал в Михаила Горбачёва, вообще не предусматривали какой-либо национальной самобытности СССР или России, как их стержня. Это были в чистом виде «общечеловеческие ценности» и общемировое «демократическое устройство», то есть вульгарный перенос американской политической модели на российскую почву (пусть страна и называлась тогда СССР).
Во многом здесь могла сказаться застарелая неприязнь Александра Яковлева к «русской идее», с полемики о которой и началось его «изгнание» в Канаду. То есть, проще говоря, некритично и даже где-то фанатично понятые идеи радикального политического либерализма, перенесенные Яковлевым на советскую\российскую почву, привели просто к гибели государства как такового. Если в этом и был план по развалу СССР, то он удался.
Андропов подготовил записку для Брежнева о Яковлеве и лично повез ее генеральному секретарю. А Брежнев ему не поверил, решив, что между главой КГБ и Яковлевым какая-то личная неприязнь. «Среди членов ЦК предателей быть не может» – написал Брежнев на записке Андропова. Вернувшись в здание КГБ, Андропов порвал написанную в одном экземпляре записку на глазах своего первого зама Виктора Чебрикова.
Во второй раз история почти в деталях повторилась в конце 1980-х годов. Уже другой председатель КГБ, Владимир Крючков, принес аналогичную бумагу другому генеральному секретарю – Горбачёву. Цитата из более позднего интервью Крючкова: «Однако он был членом Политбюро, и мы не имели права перепроверять эту буквально ошеломляющую информацию. Тогда я пошел к Горбачеву. Объяснился с ним по этому поводу. «Да-а-а... – протянул Горбачев, – что же делать? Неужели это опять Колумбийский университет? Да-а-а... Нехорошо это. Нехорошо».
И всё. Конец беседы. При этом в изначальной записке Крючкова говорилось о «несанкционированных контактах» с представителями западных спецслужб и о том, что они, эти контакты, «участились». То есть речь шла не только о делах стародавних, времен Колумбийского университета и Канады, а о событиях второй половины 1980-х годов. Термин «агент влияния» появился уже в другой записке Крючкова, в которой список фамилий был больше чем один...

Полная статья по ссылке

Что же касается возможности разглашения гостайны, то представить себе, что человек, получивший генеральские погоны в ГБ при Сталине, писал сам на себя компромат в форме дневника, может только разведчик крайне ограниченной осведомленности. К тому же все секреты генерала давно и хорошо известны западным спецслужбам, но для российских граждан тайной был сам факт утечки этих госсекретов на Запад, а также нанесенный этим катастрофический ущерб.
       Однако самой сокровенной тайной были неприглядные обстоятельства провала. Сам генерал Питовранов говорил, что "не помнит решительно ничего из того, что тогда произошло". Не более словоохотливы были и другие высокопоставленные ветераны. Бывший начальник разведки генерал Шебаршин сначала рассказывал мне, что не припоминает такой истории, а потом зло сказал, что масштабы провала кое-кем сильно преувеличиваются. Подвела память и бывшего председателя КГБ Владимира Крючкова, в бытность которого начальником разведки и случилась утечка секретов в особо крупных размерах.
       Рискну предположить, что именно право на забвение этой истории и защищает от меня неловким образом чиновник из разведки. Он отреагировал и на публикацию о провалах силовых акций советских спецслужб (см. "Власть" #10 за этот год), вновь говорил о Питовранове и просил передать мне, что против меня возможны юридические санкции.
       Ничего не поделаешь, пришлось вновь садиться за историю жизни и провала генерала Питовранова, поднять архивы, найти абсолютно легальные способы для выяснения недостающих деталей, а также вспомнить занимательную историю нашего знакомства.
       
"Никогда ни в чем не признавайся"
       На рубеже 1990-х годов я занимался в "Комсомольской правде" ворохом самых различных вопросов — от межнациональных конфликтов и церкви до преступности вкупе с МВД и КГБ. В зоне моих интересов была и Генеральная прокуратура СССР, которую только начинали широко использовать в политических играх. Следователи по особо важным делам и их помощники еще пытались всерьез расследовать уголовные дела и даже привлекать к ответственности высокопоставленных лиц.
       И вот как-то в начале 1991 года из следственной части Генпрокуратуры позвонил мой приятель и тусклым голосом попросил срочно приехать: мол, есть информация. Выглядели и он, и его шеф, мягко говоря, не блестяще: бледные, с недовольными, скомканными лицами. Как оказалось, по громкому делу о незаконных валютных операциях они вышли на отставного генерала КГБ. По их данным, этот товарищ контролировал одну из известных в мире островных офшорных зон и оперировал суммами от $12 до $60 млрд.
       Генерал без проволочек явился на допрос и мило рассказал следователям о том, что его близким знакомым приходилось ликвидировать за рубежом лиц, по положению не идущих ни в какое сравнение с мелкими прокурорскими штафирками. Как рассказал мой приятель, говорил генерал настолько весомо, что задавать ему вопросы по делу как-то расхотелось, но обидно было до невозможности, и поэтому они решили поделиться информацией со мной, а также снабдили всеми координатами генерала.

В Узбекистане однообразные будни, проходившие в поисках националистического подполья, генералу Питовранову скрашивало общение с приятными людьми (на фото — вместе с руководителями республики принимает наркома Лазаря Кагановича)

Дело было рискованное, но стоящее. Правда, во время первого телефонного разговора генерал просто послал меня подальше, но, выбрав подходящий момент, я позвонил еще раз, и генерал согласился на разговор. Как оказалось потом, не для печати. Он рассказывал массу интересных вещей об известных западных фирмах, но в конце предупредил, что публиковать это не стоит. "Я от всего откажусь,— говорит.— Наш учитель — мой и Филиппа Бобкова — всегда говорил: 'Никогда ни в чем не признавайся! Даже если муж поймал тебя голым на своей жене за х...! От страха х... станет маленьким, ты выскользнешь и убежишь'. Он, кстати, ваш полный тезка — Евгений Петрович. А вам, если не послушаете меня, будет уже все равно. В асфальт закатаем". Прокурорские ребята были правы. Говорил он чертовски внушительно.
       Мой вопрос о фамилии Евгения Петровича он проигнорировал без малейших реверансов — тем интереснее было сделать интервью с гуру от КГБ, учившим таких видных чекистов. Интернет в те годы еще не дошел до России, и поиск, который теперь занимает секунды, потребовал долгого времени. Я уже начал забывать об этой истории, когда мне в руки попал ежегодник Большой советской энциклопедии за 1987 год. И там нашелся подходящий Евгений Петрович — Питовранов, председатель правления Торгово-промышленной палаты СССР (ТПП). Потом подвернулась книга Джона Барона "КГБ", где он упоминался в обоих качествах — как генерал-лейтенант КГБ и руководитель ТПП.
       Как ни странно, Евгений Питовранов согласился принять меня в тот же день. В кабинете сидел седовласый старик в очках, его темно-синий костюм явно знал куда лучшие времена, а на столе кроме газет и телефона лежала только старая записная книжка, перетянутая черной аптечной резинкой. Как оказалось, эта книжка и была главным рабочим инструментом Евгения Петровича. Время от времени в кабинет заходили сотрудники, клали перед генералом исписанные листки и просили позвонить известным людям и поговорить по делам, обозначенным в записках. Евгений Петрович раскрывал книжку, набирал номер и после фраз о здоровье лоббировал поставленную проблему.
       В итоге до сути моего визита мы добрались минут через сорок. Я начал объяснять, что мне бы хотелось поговорить с ним и написать о его работе. "О какой?" — поинтересовался Питовранов. Тогда мало кто признавался в своей работе в КГБ, а мне страшно не хотелось спугнуть старика. Я мямлил, подбирая слово, заменяющее КГБ. Контора? Плохо. Решит, что диссидент. Вдруг вспоминаю, что книга перебежчика из ЦРУ называлась, кажется, "По делам компании", но компания тоже плохо: вдруг обидится, что сравнил с американцами. Фирма! Это в самый раз! "Может быть, вы сможете поделиться воспоминаниями о своей фирме?" — спрашиваю.
       И тут старик выпрямился и расправил плечи, потом придвинул телефон и набрал номер. Собеседнику сказал только одно слово: "Зайдите!" И через минуту тот входил в кабинет. Евгений Петрович показал на меня рукой и, назвав вошедшего по имени-отчеству, сказал: "Дорогой мой, познакомьтесь с моим тезкой. Он специально прислан написать историю нашей фирмы". Я ничего не понял. Кто меня прислал? И почему слово "фирма" старик произнес как имя собственное, да еще с придыханием? Я и понятия не имел, что так называлась придуманная и созданная им разведывательная организация, использовавшая в своей работе непреодолимую страсть иностранных бизнесменов к получению прибыли, или личная разведка Андропова, как он потом ее иногда называл.
       Не дав мне прийти в себя от изумления, Евгений Петрович перешел к делу. "Дело это долгое,— говорит.— Давайте работать по полтора-два часа в день, скажем, два-три раза в неделю. Не возражаете?" И, не дожидаясь ответа, назначил следующую встречу на завтра.
       
"Ты посмотри на его компанию: одни жулики и бандиты"
       Вставал Евгений Петрович рано — часов в пять-шесть — и редко выдерживал до семи, чтобы позвонить мне: "Дорогой мой, я вас не разбудил?" Потом предлагал тему для сегодняшнего обсуждения и, как обычно, не дождавшись ответа, подытоживал: "Вот и решили!" Что он делал дальше, я понял лишь некоторое время спустя. Евгений Петрович садился и на листке набрасывал собственную версию того, что собирался в тот день рассказать — о детстве, приходе в НКВД или о чем-либо еще,— затем правил текст и выучивал его наизусть. Мне предоставлялось почетное право запротоколировать этот белый стих.
       Он очень чутко реагировал на реакцию собеседника. Договорив до конца, смотрел на меня и спрашивал: "Не пойдет?" Я объяснял, почему: на дворе 1994 год, уже изданы книги таких-то авторов, открыты архивы, и никто, например, не поверит, что он в НКВД только и делал, что помогал людям. "Хорошо,— соглашался Евгений Петрович,— давайте попробуем по-другому". И снова слово в слово произносил заученный текст.
       Временами он расслаблялся и позволял себе откровенность. И тогда сквозь маску джентльмена с Лубянки проявлялся саратовский босяк и хулиган:
       "В школе я прыгал из окон второго этажа, дрался и проказничал настолько часто, что учительница французского языка ко мне и моему другу применяла превентивные меры. Только войдет и сразу:
       — Глеб, Евгений, вон из класса!
       Возмущались мы искренне:
       — Марь Данилна, да за что? Мы ж еще ничего не сделали!
       — Не сделали? — она подозрительно оглядывала нас.— Так ведь обязательно сделаете. Вон!"

Генерал Питовранов личным примером вдохновлял своих подчиненных на ночные походы к сейфам в иностранных посольствах в Москве

Будущая теща, как он рассказывал, так говорила о нем его невесте:
       — С кем ты связалась! Он же дерется, картежник, учиться не хочет! Никакого будущего у него нет. Ты посмотри на его компанию: там же сплошь одни жулики и бандиты. Отвяжись ты от него! Поступай в институт.
       "Должен признаться,— говорил Питовранов,— что про карты она если и преувеличивала, то не слишком сильно. Везло мне не всегда, но сыграть я любил. Про компанию тоже было отчасти верно. На нашей улице жили разные ребята, кого-то действительно повело в уголовный мир за блатной романтикой. Но все это было уже в прошлом".
       Однако как только речь заходила о работе в НКВД, откровенность стала большим дефицитом. Рассказывая о некоторых операциях ГБ в 1940-е и 1950-е годы, Питовранов вдруг объявлял: "И мои ребята сделали то, что должны были сделать!" А что сделали, как оказывалось, он не знал. Действительно не знал. Это был очень удобный трюк. В случае провала он был не в курсе деталей, и вся вина ложилась на исполнителей.
       Первые годы работы в ГБ генерал упорно вспоминать не хотел. Рассказывал, что после короткой стажировки в Москве занимался в Горьковском УНКВД реабилитацией невинно осужденных в 1937 году. Очень быстро вырос до замначальника управления, а потом, после выделения в 1941 году НКГБ из НКВД, стал начальником управления внутренних дел. Я хорошо помню, как он пытался рассказать хоть что-то об этом времени. Вспомнит, подумает и молчит. Снова прищурится, подумает и ни слова. "Так что же,— спрашиваю,— так ничего и не делали? А медаль за что тогда дали?" Наконец он подобрал безопасный вариант: "Мы строили аэродромы, а после начала войны оборонительные сооружения". Но медаль дали задолго до того, как в ГБ появилось управление аэродромного строительства. И Питовранов нехотя признал, что руководил операцией по очистке горьковских оборонных заводов от ненадежных элементов.
       Не густо было и с воспоминаниями о военных годах, когда он руководил Кировским, а затем Куйбышевским управлениями. В Кирове ловил высланных туда прибалтов за распространение антисоветских листовок да разоблачил расхитителей на кожевенном комбинате. А в Куйбышеве в основном как член Бюро обкома занимался помощью сельскому хозяйству и как специалист-железнодорожник помогал организовать работу крупного транспортного узла. Такие незначительные успехи не помешали ему получить в 28 лет звание комиссара госбезопасности, что соответствовало армейскому генерал-майору.
       В апреле 1945 года Питовранова назначили наркомом госбезопасности Узбекистана, чтобы он разоблачил там националистическую организацию, во главе которой стоял первый секретарь узбекского ЦК Усман Юсупов. Но националистов он так и не обнаружил. Он вспоминал:
       "Усман мне говорит:
       — Слушай, Питовранов, ну неужели ты думаешь, я не понимаю, что твой предшественник обо мне в Москву писал? Ну спал я с теми бабами, которых он мне подсовывал. Я здоровый мужик, они хорошие красивые бабы. Понимаешь? Разве это национализм? Были у меня связи с этими бабами. Ну что я против Узбекистана, против Советского Союза что ли шел с ними?" ...

Продолжение следует

Полная статья по ссылке

— Тогда,— говорит,— пусть приедет первый заместитель.
       Но Огольцов был в командировке. Поскребышев начал свирепеть.
       — А кто-нибудь из заместителей есть на месте?
       Назвали меня.
       — Пусть немедленно приезжает в Кремль 'на уголок',— так называли подъезд, через который поднимались к кабинету Сталина.
       Настроение у Иосифа Виссарионовича было хорошее, отпускное: он уезжал на отдых в Цхалтубо. Спрашивает: 'Как работают наши органы?' Я доложил ему о текущих делах министерства. Вдруг неожиданно для меня разговор ушел от конкретных проблем. Он поинтересовался, сколько у нас агентуры. Я рассказал ему, что в таком-то управлении на Украине столько-то, в московском управлении столько-то. В целом по стране на этот момент было около полутора миллионов агентов. Сталин удивился:
       — А зачем? Разве вы не понимаете, что если человек привлечен к сотрудничеству, то он будет стараться оправдать это и, если у него не будет фактов, он будет выдавать вымысел, который никому не нужен. Большое количество агентуры — это ошибка, большая ошибка. Возьмите нас, большевиков. У нас был только один агент — Профессор, но с его помощью мы знали все о планах меньшевиков, эсеров и царской охранки.
Он помолчал.
       — А на какой основе вы вербуете агентуру?
       — Товарищ Сталин, по-разному,— отвечаю.

Искусного ловца человеков генерала Питовранова высоко ценили творческие любители рыбной ловли (на фото слева в ватнике писатель Михаил Шолохов, Питовранов сидит крайний слева; на фото справа стоит композитор Родион Щедрин, Питовранов с удочкой)

— Деньги пускаете в ход?
       — Бывает. Но это не самый распространенный способ. Чаще всего подставляя женщин.
       — Поймите, если вербуете человека на основе его привязанности к женщине, деньгам, вещам, не переводя его на свою идеологическую почву, то рано или поздно этот агент вас предаст. Нас предаст,— он задумался.— Я думаю, необходимо сократить агентурный аппарат в три с половиной-четыре раза.
       — Товарищ Сталин, а по какому принципу?
       — Это уж вы решайте сами.
       Потом он затронул больную тему.
       — Почему нет дружбы между разведкой и контрразведкой? Нет настоящего взаимодействия? Откуда такая злоба и вражда? Дело доходит до того, что вы готовы друг другу вредить. Что это за монастыри с разными уставами? Разве нельзя найти ничего общего? Координировать свои действия, подсказывать друг другу то, что упускается в ходе текущей работы? А работы и у вас, и у них хватает. Надо сделать так, чтобы разведка и контрразведка работали в содружестве.
       В конце беседы я пообещал товарищу Сталину, что мы исполним все его указания. Он улыбнулся. Было видно, что наш разговор доставил ему удовольствие. После этой беседы я дважды обошел вокруг Кремля, повторяя каждое слово Сталина. Вернулся в свой кабинет и записал дословно весь текст этой очень важной для меня беседы.



Вдруг снова звонит Поскребышев:
       — Вам нужно прибыть без четверти двенадцать на Курский вокзал. Товарищ Сталин хочет, чтобы вы его проводили на отдых.
       Приезжаю. Вокзал оцеплен, на пустой платформе у поезда один как перст мой старый приятель — министр путей сообщения Бещев. Вдруг на платформу въезжают две машины. В первой охрана, во второй сам Сталин. Мы пожелали ему счастливого пути".
       
Как обмануть следователя
       После отъезда Сталина стало очевидным, что Берия и Маленков, оставшиеся на хозяйстве, продолжат чистку на Лубянке. Питовранов вспоминал, что подготовил к своему предстоящему аресту жену. Приготовился и к допросам: записывал на листках ответы на возможные вопросы следствия, вызубривал их, а записи затем сжигал.



Тем временем была создана комиссия по проверке контрразведки, которая пришла к выводу, что главк Питовранова недостаточно активно боролся с врагами. Сам генерал получил строгий выговор, а 29 октября 1951 года его арестовали. Питовранов вспоминал:
       "Мне позвонил заместитель министра Гоглидзе: 'Что делаешь? Я сейчас зайду'. Пятый час утра. Я у себя в кабинете, просматриваю какие-то документы. Гоглидзе поднялся со второго этажа на четвертый, где был мой кабинет, с ордером на арест. Входит. Я встаю.
       — Евгений Петрович, я с такой вот миссией.
       — Сергей Арсеньевич, ни о чем просить не буду, потому что знаю, что это не ваше решение.
       Вслед за мной арестовали моих заместителей по Второму главку. В тюрьме 'Лефортово' я стал 'номером три'".
       Следствие, как рассказывал Питовранов, шло по намеченному им плану. На одни и те же вопросы он давал абсолютно идентичные ответы. Ему не давали спать, но к другим мерам устрашения не прибегали. Следователь, полковник Седов, потом, оправдываясь, просил Питовранова подтвердить, что он хороший человек. "В принципе неплохой, но очень глупый человек. Только в следственной части по особо важным делам такой 'интеллектуал' мог дослужиться до полковника",— усмехался Евгений Петрович.
       Сначала ему удалось прекратить вынужденную бессонницу.



"Мы с Седовым были на ты,— рассказывал генерал.— Говорю ему: 'Я ведь разбегусь в камере как следует и шваркнусь головой о стену, а отвечать будешь ты'. Помогло. Но время идет. Меня арестовали осенью, скоро лето, а мы все играем в вопросы и ответы. Надо, думаю, выбираться. Освободить меня из тюрьмы мог только один человек в стране — Сталин. Я вспомнил нашу беседу, его прекрасное предотпускное настроение и решил на этом сыграть. Мне нужно было написать ему. Причем написать так, чтобы письмо не застряло в канцеляриях следчасти, МГБ и не было бы отброшено в сторону в аппарате ЦК и секретариате Сталина. Я знал, какие письма обычно посылались: 'Я хороший, а все плохие'. Писать о том, что горжусь тем, что работал под его руководством, а меня посадили враги, тоже глупо. Писать следовало немного, но дельно. За основу следовало взять то, что он мне говорил. И дать свои предложения в развитие его мыслей. Такое письмо не решится задержать никто. У меня появилась цель. На очередном допросе я сказал Седову: 'В общем так. С сегодняшнего дня я объявляю голодовку. Никаких демонстраций я устраивать не буду. Просто распорядись, чтобы мне в камеру еду не приносили. Я прошу дать мне карандаш и пол-листа бумаги'.
       Несколько дней еду мне не приносили, но и к следователю не вызывали. Вдруг зовут. На столе лежали два чистых листа бумаги и карандаш".
       Питовранов сначала говорил мне, что не помнит точного содержания письма. Потом припомнил, что предлагал объединить разведку и контрразведку в одном ведомстве, а также писал, как применять на практике указания товарища Сталина по агентуре. Однако затем часть его письма была опубликована. И стало понятным, почему память подводила генерала. В письме говорилось:
       "Все, что делалось по борьбе против еврейских националистов, которые представляют сейчас не меньшую, если не большую опасность, чем немецкая колония в СССР перед войной с Германией, сводилось к спорадическим усилиям против одиночек и локальных групп. Для того чтобы эту борьбу сделать успешной, следовало бы МГБ СССР смело применить тот метод, о котором вы упомянули, принимая нас, работников МГБ, летом 1951 года, а именно создать в Москве, Ленинграде, на Украине (особенно в Одессе, Львове, Черновцах), в Белоруссии, Узбекистане (Самарканд, Ташкент), Молдавии, Хабаровском крае (учитывая Биробиджан), Литве и Латвии националистические группы из чекистской агентуры, легендируя в ряде случаев связь этих групп с зарубежными сионистскими кругами. Если не допускать шаблона и не спешить с арестами, то через эти группы можно основательно выявить еврейских националистов и в нужный момент нанести по ним удар".
       Сталин оценил и письмо, и его автора. Сначала его перевели из одиночки в камеру на двоих, затем вождь обдумывал, не сменить ли ему фамилию после освобождения, а затем распорядился освободить, дать отдохнуть и назначить начальником политической разведки Управления внешней разведки в Главном разведывательном управлении МГБ.
После такого возвращения Питовранов стал на Лубянке без преувеличения человеком-легендой.
Окончание следует.

Полная статья по ссылке

Проникнуть в секреты японской кухни генералу Питовранову (второй справа) помогли простые рецепты разведчика Зорге

"Недели через две,— вспоминал Питовранов,— Андропов назначает мне встречу на конспиративной квартире на Сретенке. Там мы стали видеться постоянно. В комитете я не появлялся. Разговаривали с глазу на глаз, не было даже охраны. Все было заранее проверено и изолировано от посторонних ушей".
       Подробный рассказ о разведывательной организации, которая использует в качестве так называемых друзей бизнесменов, заинтересованных в контрактах с СССР, Андропов выслушал очень внимательно. ЕП продолжал рассказ:
       "-- Ладно,— говорит Андропов.— Ты сколько думал?
       — Недели полторы.
       — Ну, дай мне дня три.
       — Юрий Владимирович,— говорю,— еще бы мне хотелось выговорить себе право иметь связь не с Первым главным управлением КГБ, а лично с вами. Пусть использование нашей информации будет на вашем усмотрении.
       Через несколько дней встречаемся снова.
       — Ну что ж, попробуй,— говорит Юрий Владимирович.— Но единоличную ответственность за решение этого вопроса несешь ты. А с министром внешней торговли Патоличевым ты говорил?
       — Нет. Вы мне этого не поручали. С Патоличевым у меня отношения хорошие. Он меня и пригласил в Торгово-промышленную палату работать. Но без вашей санкции я не мог с ним о нашем деле говорить. Я солдат, самовольно поступать не могу.
       — Поговори с Патоличевым, набросай черновик записки в Центральный комитет за моей подписью и Патоличева.
       В той записке было указано, что руководство новой организацией будет поручено Питовранову Е. П., методы работы такие-то и такие-то. Все кратко было изложено. Недели через две приходит известие: Политбюро решило — можно действовать".
Вот так и появилась личная разведка Андропова, она же спецрезидентура "Фирма".
       
"Я учил ребят: суют тебе шифр — не бери"
       "Моя новая задача,— рассказывал мне ЕП,— состояла в том, чтобы найти десятка два человек, на которых можно было положиться. Я их нашел. Я не снимал этих людей с их места работы во внешторговских структурах, а просто включал в свою орбиту, нацеливал на дополнительные вопросы. Они стали переключаться с конкретных коммерческих операций на серьезные и перспективные оперативные дела.
       Мы должны были работать стерильно чисто. Ни в коем случае нельзя было допустить того, что кого-то из нас схватят за руку. Мировой скандал будет. Мы опозорим страну, запятнаем навсегда Торгово-промышленную палату, дадим пищу нашим идеологическим и военным противникам. Поэтому я учил ребят: суют тебе шифр — не бери. Тебе предлагают информации семь верст до небес и все лесом, а ты не слушай никого, никаких документов не бери. Живи своей головой: что у тебя в ней задержалось, о том и доложи, не задержалось — не ври.
       Я предупредил Юрия Владимировича:
       — Мне бы не хотелось, чтобы вы ждали от меня каких-то диковин, неожиданных результатов, чтобы продемонстрировать моментальный эффект от новой структуры".

70-е годы. Коллеги по сталинской госбезопасности — кто расстрелян, кто отсидел, кто разжалован, спился и умер. А у генерала Питовранова — любимая работа, прекрасный начальник и интересное задание в швейцарских Альпах (на фото)

Предупреждение было ненапрасным. В первое время "Фирма", мягко говоря, не отличалась результативностью. Зарубежные коммерсанты, приезжавшие в СССР для подписания контрактов, если и проявляли интерес к предлагаемой дружбе — выгода в обмен на информацию,— то только до той поры, пока деньги не оказывались на их счетах, и тут же начинали бегать от советских друзей как черт от ладана, а чаще всего переставали приезжать в Москву.
       Не приносили большой пользы и командировки сотрудников "Фирмы" за рубеж. Сам генерал выезжал достаточно часто, но даже его немалый опыт не всегда помогал заполучить информированного друга. К примеру, не удалось наладить неформальные отношения с одним из известных французских кутюрье. Во время визитов в Париж Питовранов встречался с ним, но "никаких полезных разговоров не получилось". ЕП говорил об этой неудаче с сожалением даже много лет спустя. Но, по обыкновению, у него было давно заготовлено оправдание: "С ним и не стоило устанавливать доверительные отношения. Мерзкий педераст, знаете ли. Растлевал все вокруг себя".
       Для Питовранова и Андропова, обсуждавших дела "Фирмы" во время регулярных встреч, становилось все более очевидным, что личная разведка шефа КГБ нуждается в постоянно действующих резидентурах за рубежом. А это был уже совершенно другой по сложности уровень задач. В итоге Андропов принял решение о создании в разведке нового отдела, названного в честь Питовранова — отдела "П". И именно с этого момента началась полоса значительных разведывательных успехов.

"Как-то утром мне позвонил Юрий Владимирович. Поезжай к Василь Василичу Кузнецову (справа). Зачем, ничего не сказал. А тот вручает мне орден Ленина"

Наверное, самой важной победой стало привлечение в число друзей организации Питовранова одного из самых информированных американских политиков. Вашингтонский партнер отдела "П" сообщал такие сведения, что их без промедления напрямую докладывали Брежневу. При правильном их использовании история СССР могла оказаться несколько более продолжительной. К примеру, он рассказал, что один из видных советских дипломатов, член ЦК КПСС сотрудничает с американской разведкой. Андропов приказал перепроверить информацию и получить какие-либо подтверждающие или опровергающие факты. За дело взялось представительство "Фирмы" в стране, где этот дипломат работал послом. Скоро выяснилось, что у посла достаточно часто появляются новые дорогие вещи и что он говорит, что это подарки знакомых. Траты посла значительно превышали не только зарплату, но даже те средства, что главы советских диппредставительств обычно умудрялись втихую приватизировать из представительских денег. Для Андропова все было ясно. Он поручил подготовить записку Брежневу с описанием ситуации. Однако генсек знал, что между послом и Андроповым была давняя неприязнь, и не поверил шефу КГБ. "Среди членов ЦК не может быть предателей!" — заключил Леонид Ильич. "Юрий Владимирович не согласился,— вспоминал Питовранов,— но в споры не полез". Вернувшись на Лубянку, председатель КГБ порвал документ на глазах своего зама Виктора Чебрикова, а подозревавшийся член ЦК достиг высоких постов в партии и государстве.
       Еще одной ведущей мировой державой, где "Фирму" ждала удача, оказалась Япония. Успех там был обеспечен тем, что местные спецслужбы задели Питовранова за живое. Во время его поездки по стране генерала сопровождали несколько агентов контрразведки. А когда он принес букет на могилу повешенного в Токио разведчика Рихарда Зорге, один из них на прекрасном русском заметил: "Так будет с каждым, кто осмелится шпионить в Японии". Прилетев в Москву, ЕП поручил одному из самых талантливых своих учеников "поднять дело Зорге и посмотреть, нет ли там чего-нибудь полезного для приобретения 'Фирмой' партнеров в правящих кругах Японии". Полезного оказалось много, и прежде всего — способ заводить дружбу с японцами. Как в свое время Зорге, представитель "Фирмы" стал снабжать информацией о ситуации в мире перспективного японского политика, и тот начал быстро продвигаться к вершинам власти. Результат превзошел все ожидания. Японская политика на несколько лет стала для Андропова открытой книгой.
       Не менее значительных достижений удалось добиться во Франции. Заведовать филиалом "Фирмы" в Париже был отправлен большой знаток страны и особенностей французской души. "Француза надо знать,— рассказывал он.— Никаких особых денег для установления с ними контактов не требовалось. В моем распоряжении был большой загородный дом с парком, вот я и звал их туда погостить. Хороший обед, чудесное вино, легкий намек на возможную прибыль от контракта — и зовешь погулять по парку. Там задаешь тему разговора и остается только слушать: ради того, чтобы красиво сказать, французы готовы вплести в свою речь самую закрытую информацию. А женщинам я постоянно дарил подарки, пусть мелочь, и говорил или писал приятные слова: дамам важно, что о них не забывают".
       В итоге в числе друзей "Фирмы" оказались многочисленные политики, бизнесмены, их родственники, жены и любовницы. Особые советско-французские отношения в 1970-х во многом обеспечивались личной разведкой Андропова. Брежнев, собираясь с визитом в Париж, точно знал, что будут просить французы на переговорах и до каких пределов они готовы отступить.
       Намного успешнее стала работа "Фирмы" и в Москве. Питовранов познакомился с одним из высокопоставленных западных дипломатов, аккредитованных в столице СССР, и начал помогать ему во всех личных и служебных делах. Благодарность дипломата была безмерной, в том числе и в виде информации о внутреннем устройстве недоступных для КГБ частей иностранных посольств. Сообщал он и о содержании разговоров между высокопоставленными зарубежными дипломатами по самым щекотливым вопросам политики НАТО, США и т. д.
       Случались, конечно, и проколы. Несмотря на титанические усилия, "Фирме" не удалось укрепиться в Британии. А в Германии представитель организации Питовранова оказался в информационном вакууме по недосмотру кадровиков КГБ. Как оказалось, этот офицер учил немецкий в школе у преподавательницы-еврейки, и акцент, напоминающий идиш, остался у него на всю жизнь. В Москве не обратили на это никакого внимания, но немцы, как западные, так и социалистические, относились к русскому с таким акцентом, мягко говоря, с предубеждением.
       Но вся эта чисто разведывательная работа со временем мало-помалу превращалась в ширму для еще более тайных дел.
       
Бомба уменьшенного действия
       "Фирма" была личной разведкой Андропова во всех смыслах этого слова. Главные оперативные вопросы решались лично им, он же распорядился сделать так, чтобы у отдела "П" был отдельный бюджет и независимые от КГБ каналы связи с представителями за рубежом.
       "В первые годы существования 'Фирмы',— вспоминал Питовранов,— Юрий Владимирович участвовал в планировании многих наших операций, и в некоторой степени наше подразделение было для него учебным полигоном. Я приходил с готовым планом операции и пояснял ему, почему следует проводить ее именно так. Он прислушивался. Думаю, эта работа помогла ему скорее освоить специфику чекистского дела".
       Затем с помощью "Фирмы" Андропов стал отрабатывать возможность проведения таких операций, о которых он не решался говорить даже со своими замами в КГБ. К примеру, его близкий друг — глава советского военно-промышленного комплекса, а затем министр обороны Дмитрий Устинов свято верил в возможность победы в ограниченной ядерной войне. И этой верой заразил и Андропова.
       Как рассказывал ЕП, Андропов предположил, что самые горячие головы на Западе можно остудить с помощью ядерных взрывов малой мощности. Получив задание Андропова, ЕП на одной из конспиративных квартир "Фирмы" создал исследовательскую группу, которая должна была разработать план операции по доставке ядерного заряда на территорию вероятного противника. К разработке были привлечены ветераны, имевшие опыт проведения диверсий.
       Полученные результаты ЕП называл "вполне обнадеживающими". Простейший способ — сброс заряда с торгового судна на дно акватории порта — должен был сработать со 100-процентной гарантией. Однако в "Фирме" продумали и куда более изощренные методы доставки миниатюрных бомб. Разработали способ маскировки зарядов, исключающий их обнаружение при строгом дозиметрическом контроле. Физики-ядерщики подтвердили возможность создания устройств малой мощности с заданными габаритами. Возможно, что на основе этих расчетов и были затем созданы "ядерные рюкзаки" или ядерные мины. Не был забыт и вопрос о прикрытии акции. Представитель "Фирмы" с легкостью договорился с главарями одной из многочисленных террористических группировок на Ближнем Востоке о том, что за некоторую сумму они возьмут ответственность за взрыв на себя. Знай террористы, что речь идет о ядерном оружии, они наверняка лопнули бы от гордости и согласились бы кричать о своей вине совершенно бесплатно. Но до дела не дошло, а разработка еще многие годы продолжала храниться в делах "Фирмы".
       Деликатные задания Андропова тем временем все разрастались и ширились. Он поручал "Фирме" то, что категорически запрещалось КГБ: работать в зарубежных компартиях и обзаводиться источниками информации в руководстве социалистических стран. И все это вновь за спиной руководства разведки — Первого главного управления КГБ. Начальник разведки Владимир Крючков, как и его предшественники, нервничал.
       "Юрий Владимирович,— вспоминал ЕП,— как-то спрашивает:
       — Какие у тебя отношения с Володей?
       — Нормальные,— отвечаю.— Недавно ему с родины, из Волгограда, прислали ведро раков. Он приглашал нас с женой.
       Я не хотел расстраивать Юрия Владимировича. Отношения с Крючковым были хорошими только внешне. У него был существеннейший недостаток: он был очень робким, даже когда он уверен, что прав, тысячу раз перепроверяет. Его действия постоянно запаздывали. И еще одно удивительное сочетание черт: при прекрасной организованной памяти он очень ограниченный человек.
       Наши отношения были подпорчены тем, что он очень ревниво относился к моей работе с Юрием Владимировичем. Он и раньше был отчасти в курсе наших задач, но никогда не был осведомлен о них в полном объеме — это его страшно нервировало. Он начальник разведки и не знает, что именно мы сообщаем председателю КГБ. Совпадает наша информация с его докладами или нет? Не сообщаем ли мы то, что его резидентуры проморгали? Он все время боялся остаться с носом. На отдыхе в 'Соснах' он пытался выудить из меня хоть что-то.
       — Ну, давай поговорим,— у него есть привычка хватать человека за пуговицу.— Ты же понимаешь, как мне важно знать, что ты докладываешь.
       Наше подразделение было ежом, на котором Крючкову приходилось сидеть. Руководство ПГУ пыталось перейти с некоторыми нашими сотрудниками на более доверительные отношения. Пришлось поговорить с ними, спросить:
       — Не за председателем ли комитета вы собрались присматривать?"
       Но руководители ПГУ все-таки хотели знать, что происходит в отделе "П", и под большим нажимом получили согласие на назначение заместителем начальника отдела Леонида Кутергина. Отвертеться оказалось очень трудно: за кандидата просили высокие руководители, а отвести его по деловым качествам просто не представлялось возможным. Кутергин провел вербовку американца, что ценилось высоко. Он лишь по состоянию здоровья перешел на аналитическую работу, где также проявил себя мастером писания докладов на самый верх.
       Никто не сомневался, что Кутергин — глаза и уши руководства ПГУ в отделе "П", но новичок был любопытен просто не в меру. Один из офицеров застал его, когда тот влез в его секретные бумаги. Об инциденте рассказали Питовранову, надеясь, что тот поговорит с Андроповым и Кутергина переведут в другое подразделение. Однако ЕП отмахнулся.
       Как рассказывал мне один из офицеров отдела "П", ларчик открывался просто: "Кутергин лизал задницу ЕП просто со страстью: бесстыже льстил, восхвалял на собраниях, а старик это очень любил".
       
Полная статья по ссылке

«Маленькие люди не могут судить победителя»
Сам Валенса, как нетрудно догадаться, все отрицал – и продолжает это делать до сих пор. «Маленькие люди не могут судить победителя. Вы не в состоянии ложью, оговорами и подделками изменить правдивых фактов. Я создал и возглавил главный путь борьбы», – пафосно сказал экс-президент пять лет назад. Также ранее он многократно говорил: «Меня не сломали в декабре 1970 года, я не сотрудничал со Службой безопасности, никогда не брал от них денег, не сделал ни одного письменного или устного доноса». Впрочем, Валенса позволял себе и некоторые оговорки. «Я совершил ошибку, но не такую – и дал слово, что не буду о ней говорить. Наверное, не сейчас, для этого еще не время», – туманно заявлял он.
Главный довод, который используют сторонники Валенсы, легко предсказуем – если он тайком работал на коммунистическую власть, то как же получилось, что «агент Болек» потом так много сделал для ее ниспровержения? И в самом деле, ведь именно возглавляемый им профсоюз «Солидарность» запустил в начале 1980-х цепную реакцию, разрушившую в итоге социалистический лагерь.
И что теперь с того, что Валенса оказался двурушником? Ведь это свойство многих людей: тайком «шустрить» между «нашими» и «вашими» – и как только «ваши» одолевают, становиться «ненашими». Уж если Лех Валенса являлся агентом коммунистических спецслужб, так это они, получается, приложили руку к развалу системы? С другой стороны, вряд ли тут был со стороны тех, кто считал себя «кукловодами» Болека, осознанный злой умысел – скорее уж то, что классики называли «головотяпством со взломом». Но все же как такое могло случиться?
В 2008 году, еще до того, как обнаружились исчерпывающие доказательства сотрудничества Валенсы с коммунистическими спецслужбами, ветеран советского КГБ, ныне покойный Станислав Лекарев, доказывал, что такого сотрудничества не могло быть просто по определению. «Валенса, если он наш агент, не должен был наносить ущерб, который привел к полному краху всего советского блока. Мне в 80-е годы довелось работать в Центральном аппарате КГБ в качестве помощника начальника контрразведки. Лех Валенса никогда не упоминался в числе ценных источников на территории Польши. Напротив, резидент и представитель КГБ в Варшаве генерал Павлов постоянно слал в Центр депеши о том, что под влиянием Леха Валенсы обстановка в стране складывается крайне негативно для СССР. В довершение о деятельности «агента» Валенсы следует напомнить, что он победил в декабре 1990 года Войцеха Ярузельского на президентских выборах в Польше с огромным преимуществом. После чего добился вывода советских войск, дислоцированных в Польше, которые и отбыли в СССР. И если задаться вопросом, кому была выгодна деятельность Валенсы, то вывод будет совсем простым: тому, кто победил в холодной войне. Они его и «крышевали», – делал вывод Лекарев.

Системный сбой
В свою очередь публицист Виктор Мараховский закономерно задается вопросом: если генерал Кищак утащил к себе и хранил совершенно спокойно все эти годы личное дело вождя антикоммунистической революции – то сколько еще таких «болеков» продолжают функционировать в польской элите, никем не обнаруженные? И проблема даже не в том, что история с разоблачением Валенсы нанесла удар по мифу о смелом народе, развалившем изнутри огромный социалистический лагерь, являющемуся одним из краеугольных камней современного польского политического мировоззрения.
«Чисто практически «революция в соцлагере» в большинстве случаев выразилась в том, что люди, и без того близкие к высшей власти в соцреспубликах и получавшие от пребывания в элите бонусы, переформатировали общественный строй и конвертировали свою власть в открытые капиталы. Самое главное высшее начальство, конечно же, сменилось – но элита вообще легко меняет верхушки, как дракон головы. В случае соцлагеря вышло так, что большинство диссидентов-победителей либо сами вышли из рядов правящих партий, либо были «штатными диссидентами» спецслужб прежнего режима», – констатирует Мараховский.
Вопросы, поставленные им, очень актуальны – ибо действительно, судя по всему, подобных «болеков» было много. Причем не только в Польше, но и в других социалистических странах или республиках бывшего СССР.
Достаточно взять соседнюю Литву, где подобные же нехорошие слухи ходят и про «отца литовской независимости» Витаутаса Ландсбергиса, и про экс-президента Далю Грибаускайте, и про многих других. В 2018 году редактор и владелец литовской газеты Respublika Витас Томкус объявил, что в его распоряжении оказался список лиц, которые в советское время якобы тайно сотрудничали с КГБ. Более того, он опубликовал этот список на страницах своего издания – помимо уже упомянутых Ландсбергиса и Грибаускайте, там оказались имена тогдашнего премьер-министра Литвы Саулюса Сквернялиса, бывших министров обороны Расы Юкнявичене и Юозаса Олекаса, экс-премьеров Андрюса Кубилюса и Альгирдас Буткявичюса, а также многих других известных политиков, крупных бизнесменов, известных журналистов и деятелей искусств. Что характерно, Томкус не стал щадить и себя – внес в список и свое имя. Сторонники правящего режима забросали его грязью, но официальных опровержений так и не последовало.
Или стоит обратиться к примеру Латвии. Там в конце 2018-го после долгих споров содержимое оставшихся в стране «мешков КГБ» опубликовали на вполне законной основе. И пораженные латвийцы узрели в списках сексотов первого премьер-министра постсоветской Латвии, «икону борьбы за независимость» Ивара Годманиса, знаменитого диссидента советских времен Маврика Вульфсона, бывшего председателя Верховного суда Латвии Ивара Бичковичса, экс-мэра Даугавпилса Рихарда Эйгима, основателя популярной сети общепита Lida Гунарса Кирсонса, популярных в конце 80-х тележурналистов Ояра Рубениса, Яниса Шипкевицса и Эдвинса Инкенса, прославившихся призывами бороться с СССР, профессора истории Латвийского университета Антония Зунду, в 2000-х производившего расчет суммы «компенсации», которую Рига намерена потребовать у Москвы за «советскую оккупацию».
И то, как поговаривают злые языки, перед публикацией содержимое «мешков» изрядно подчистили – оставив в них лишь тех лиц, кто уже умер или сошел с общественно-политической арены, не обладая больше особым влиянием.
Так что же, коммунистические спецслужбы осознанно готовили подрыв государств, на службу которых были поставлены? Нет, нет и нет. Там придерживались совершенно иного подхода: «если не можешь полностью искоренить, так возглавь». Вот и насыщали среду «борцов с режимом» сексотами, словно почву – жирными червями. А потом сами же не смогли сохранить управление собственной машинерией, вышедшей из-под контроля.
В какой-то момент критическая масса «секретных осведомителей» оказалась слишком велика – и они, объединившись с переродившимися коммунистическими элитами, возмечтавшими «прихватизировать» народное достояние, обвалили систему. И тут уж объяснима ненависть, которую многие из бывших сексотов питают к коммунистическому строю, некогда принудившему их к ведению двойной жизни...

– А как именно?
– Я бы сказал, что это были силы сдерживания. Но сотрудники из спецрезерва проходили подготовку, а затем до времени "Ч" отправлялись обратно на места, в свои управления, откуда они приезжали в КУОС. Слаженности и сплочения при таком подходе не было, к тому же люди постепенно утрачивали полученные навыки, теряли физическую форму.
Так вот исключительность произошедшего в самом конце декабря 1979 года состояла в том, что Дроздов в нужное время нашел нужные аргументы, чтобы обосновать необходимость наличия такого подразделения, каким стал "Вымпел". А потом он нашел и нужных людей для практической реализации задуманного.
Создание "Вымпела" было необходимо для паритета с силами специальных операций стран НАТО. Во всех крупных западных странах такие подразделения на тот момент имелись. Но у нас их не было.
– Парадокс?
– Это как раз к тому, что идея о таком подразделении, как "Вымпел", возникала задолго до Дроздова, но никто этот воз не мог сдвинуть с места. Самое главное, против выступали министры обороны. Они на заседаниях политбюро на эту тему говорили примерно так: да зачем нашей стране это нужно, у нас же есть ГРУ с его спецназовцами, мы их и так все время готовим к войне.
– Казалось бы, чем не довод?
– Но речь шла о действиях в абсолютно любой точке мира, в странах с самой разной оперативной обстановкой. При всем абсолютном уважении к военной разведке, к ее блестящим результатам – это была работа не для спецназа ГРУ. Они готовятся к работе по военным объектам, у них другая тактика. Глубина действия спецназа военной разведки была совсем другой, чем была потом у нас. Безусловно, в спецназе ГРУ тогда были, да и сейчас, разумеется есть, грамотные офицеры, знающие языки. Но большинство из них – служивый люд, это не оперативный состав.
Дроздов убедил Андропова с помощью еще одного аргумента. Юрий Иванович тогда сказал, что множество наших гражданских специалистов – врачей, ученых, инженеров – работают по всему миру, их немало и в "горячих точках", и они нередко попадают в неприятные ситуации, но выручать их некому. И этим тоже должно заниматься новое подразделение. Чем "Вымпел", собственно, потом тоже занимался.
– А откуда взялось название "Вымпел"? Очень часто доводится читать и слышать, что оно появилось в честь первого командира подразделения, Героя Советского Союза Эвальда Козлова, поскольку он был моряком, капитаном первого ранга.
– Действительно, это распространенная, красивая версия. Но на самом деле и здесь было по-другому.
Я сначала расскажу, как мы, сотрудники подразделения, вообще впервые узнали, что являемся "вымпеловцами". Девятнадцатого августа 1991 года мы планировали отмечать 10-летие нашего подразделения, которое знали как Отдельный учебный центр КГБ СССР. Готовились накрывать столы, праздновать. И к нам в часть тогда привезли боевое знамя, которое Эвальду Григорьевичу Козлову в ходе официальной торжественной церемонии должен был вручать лично председатель Комитета госбезопасности Владимир Крючков. И на знамени было написано – "группа специального назначения КГБ СССР "Вымпел".
Однако торжества не состоялись из-за начавшихся событий, ГКЧП, Крючков не приехал. Но среди нас уже пошла информация, что мы называемся "Вымпелом". И мы сами увязали это с биографией нашего командира.
На самом же деле то название в свое время придумал другой легендарный человек, полковник Евгений Александрович Савинцев, стоявший у истоков нашего подразделения вместе с Дроздовым. Он когда-то разрабатывал спецоперацию, которой должен был руководить. Та операция имела отношение к морю, и Савинцев назвал ее "Вымпел", поскольку брейд-вымпелом на корабле обозначают присутствие командира. Потом, когда Евгения Александровича не стало, я услышал от его жены, что он в молодости, еще до их знакомства, мечтал стать морским офицером, просто-таки бредил морем, хотел поступать в Ленинградское морское училище. Но война все эти планы разрушила, и он так же, как Дроздов, стал артиллеристом. Но любовь к морю сохранил.
Так вот, один из руководителей Савинцева тогда сказал ему – а нужно ли такое громкое название для операции, у нас же дело тихое, давай окрестим ее поспокойнее, а слово "Вымпел" припаси на будущее, тебе пригодится. И в прямом смысле как в воду глядел.
И когда Савинцев в 1981 году пришел к Дроздову с пакетом документов о создании нашего подразделения, Юрий Иванович восхитился: "Какое интересное название, здорово! Оставляем его и идем к руководству!"
Официально же для документов новое подразделение было названо "Отдельным учебным центом КГБ", ОУЦ. Это для обеспечения секретности – ну мало ли таких учебных центров у Комитета госбезопасности?
– Андропов название "Вымпел", стало быть, узнал сразу, а кто еще был среди посвященных?
– Только семь человек. Причем даже руководство страны было не в курсе. Хотя решение о создании подразделения специального назначения в органах государственной безопасности СССР принималось 25 июля 1981 года на совместном заседании Политбюро ЦК КПСС и Совета министров СССР. Но конкретные детали на заседании не обсуждались. После того как решение о создании "Вымпела" было официально принято, Андропов передал Дроздову соответствующие документы и, как рассказывал Юрий Иванович, напутствовал его так: "Создавай, и чтобы равных им не было". И я скажу без всякого преувеличения – равных нам потом действительно не оказалось. Поверьте, мы могли сравнивать.
– Каким же образом удалось сделать то, что сказал Андропов?
– Тут прежде всего надо сказать о наших руководителях. Юрий Иванович Дроздов был идеологом создания "Вымпел". Но человеком, без которого "Вымпел" не состоялся бы на практике, был Евгений Александрович Савинцев. Мы его так и называли уважительно – "прораб". Именно он формировал штаты, подбирал людей, искал место для нашей части, составлял программу нашей подготовки. Савинцев имел опыт оперативно-боевой работы, был учеником легендарного Павла Судоплатова.
В "Вымпел" кандидатов приглашали. Именно приглашали – потому что в такие подразделения не просятся сами. Так было, и так будет всегда. Шел очень тщательный отбор кандидатов из числа офицеров КГБ. Дай бог, чтобы из сотни человек оставались десять. У нас был уникальный состав. Сотрудники с оперативным опытом, двумя-тремя образованиями, знаниями языков. У нас были даже те, кто знал по шесть-семь языков. Разных гражданских специальностей – летчики, инженеры, ученые. Разные национальности. Разный темперамент. Разная физическая подготовка – были, как ни удивительно, даже те, кто не мог подтянуться. Но у них были другие преимущества. У нас были нужны и люди, которые занимались наукой.
– А вот вы, наверное, сейчас сошли бы за профессора.
– Ну, профессор из меня вряд ли бы получился, хотя у меня инженерное образование. Плюс я был спортивного склада, увлекался разными видами спорта. Да и характер был активный. Возможно, поэтому на меня обратили внимание и пригласили в подразделение.
– Свой первый день в "Вымпеле" помните?
– Конечно. Это был январь 1982 года, я оказался на проходной ДорНИИ на 25-м километре Щелковского шоссе, в Балашихе.
– ДорНИИ – "Дорожный научно-исследовательский институт?
– Таким в те годы было условное, в целях конспирации, название нашего объекта. Но уже давно рассказано открыто, что там находилась созданная еще до Великой Отечественной войны Школа особого назначения, она же "Школа 101", готовившая наших разведчиков. Потом там располагался КУОС, а затем и "Вымпел".
И вот я пересекаю проходную, вхожу в помещение – там сидят командир "Вымпела" Эвальд Григорьевич Козлов, Евгений Александрович Савинцев и еще один офицер, Валерий Витальевич Розин. Вхожу, ладонь к козырьку, докладываю – для прохождения службы прибыл. А мне из за-стола говорят: "У нас, когда входят, головной убор снимают". "А у нас, когда докладывают, к головному убору руку прикладывают", – отвечаю. "О, какой находчивый, давай, проходи!", – засмеялся Савинцев. И вот так я вошел в "Вымпел".
Мне сразу сказали, что готовимся действовать в Афганистане. Наш личный состав отправился туда как отряд специального назначения "Каскад-4". Когда мы уезжали на аэродром, чтобы лететь в Афганистан, я услышал, как Дроздов сказал Савинцеву: "Женя, смотри, какая у тебя "обойма" офицеров. "Расстрелять" ее легко, а сохранить и выполнить задачу – очень сложно. Но я знаю, Женя, что ты сможешь ее сохранить. Я верю в тебя и в ребят".
– "Обойму" сохранили?
– Да. У нас в Афганистане не было ни одной невыполненной задачи. Мы потеряли только одного человека – Юрия Тарасова, но он был пограничником. Мы жили среди афганцев, "врастали" в них – в Кабуле, Джелалабаде, Кундузе, Мазари-Шарифе. И нам в качестве охраны придавали пограничников. Тарасов летом 1982 года геройски погиб в Кандагаре в бою с крупными силами душманов.
И когда мы вернулись в Москву, то попросили и руководство ОУЦа, и Дроздова, чтобы имя Тарасова вписали в список нашей части. И Тарасов посмертно стал "вымпеловцем". И он первый, кто увековечен в списках погибших офицеров "Вымпела", сейчас Управления "В" Центра специального назначения ФСБ.
– Это, кстати, многое говорит о человеческих качествах генерала Дроздова.
– Вы правы. Однажды Юрий Иванович и мне помог. Я должен был уезжать в командировку, но дома была очень трудная ситуация с мамой – ее надо было спасать. Но мне предстояло отправиться к Дроздову с докладом перед отъездом. А Юрий Иванович сказал – сделай, что надо, для мамы, и только потом приходи ко мне. Маму тогда спасли, фактически с помощью Дроздова.
– Насколько тяжело было вам проходить подготовку в "Вымпеле"?
– Несмотря на то, что я был физически развит, но и мне часто бывало сложно. Тренировки и учения были изнурительные. Легко не бывало никогда. Иногда дополнительные трудности нам создавались специально, чтобы проверить не только выносливость, но и выдержку, терпение. Это все было необходимо. Но это спецназовская часть подготовки.
Что касается интеллектуальной составляющей, то здесь было сложнее, ибо многих знаний нам не хватало. И мы проходили подготовку по разным направлениям – информационному, аналитическому, получали практику наружного наблюдения, контрнаблюдения. Я уж не говорю про изучение языков и страноведение. И многое, многое другое, что составляет оперативную компоненту. "Вымпел" — это именно интеллектуальный спецназ, где главным было думать.
– Инженерное образование вам пригодилось?
– Конечно. Например, в 1985 году я работал по атомным станциям, изучал их систему автоматики, соответствующую документацию, выискивая слабые точки, уязвимости с разведывательно-диверсионной точки зрения. Моя подготовка инженера позволяла мне разобраться в этом.
Вопрос стоял так: а может ли быть что-то такое в автоматике энергоблока, что позволит вывести его из строя? И мы нашли, что на энергоблоках с реакторами такого типа, какие были на Чернобыльской АЭС, при определенных условиях, при переключении с ручного управления мощностью реактора на автоматическое управление, из-за действий персонала – ошибочных или преднамеренных – может возникнуть ситуация, которая в сочетании с другими факторами приведет к аварии.
Такие вещи, которые мы вылавливали, помогали улучшить безопасность разных объектов. То, что мы тогда нашли по автоматике АЭС, вошло в отчет, на основе которого Юрий Дроздов писал наверх, но это не было учтено. И на следующий год произошло именно то, о чем мы говорили. Ошибка оператора, переключавшего режимы регулирования мощности, стала отправным звеном в цепи, приведшей к катастрофе. Академик Анатолий Александров, наш знаменитый атомщик, за голову схватился, когда узнал, что делалось в ту апрельскую ночь.
Если вернуться к теме подготовки в "Вымпеле", то я каждый день старался овладеть чем-то новым. И никогда не отказывался от поручений, которые мне давали. Что касается учений – они проводились не просто ради самих учений, а чтобы выполнить конкретную задачу. Поэтому правильнее говорить об учебно-боевой подготовке. Один раз мы захватывали некий объект, я был командиром группы. Охрана там была с оружием. О том, что мы работаем, она не знала. Мы тогда выполнили абсолютно все, даже то, что не предполагалось сделать. То есть доказали, что можем очень многое.
– А что вы почувствовали в тот момент, когда выполнили задачу?
– Конечно, удовлетворение. И еще я как раз тогда понял, прочувствовал, почему "Вымпел" – это универсальное подразделение специального назначения, в котором для решения конкретной задачи можно сформировать необходимый состав сотрудников. И Юрий Дроздов очень большое внимание уделял формированию таких групп, которым предстояло отправиться на то или иное задание. И с каждым беседовал лично.
Если использовать образное сравнение, то "Вымпел" был набором прекрасно "заточенных" инструментов – скальпелей и других – в руках искуснейшего "нейрохирурга", каким был Дроздов. И таким набором можно было проводить любые операции.
– Послать "доктора", к кому надо?
– Но можно было обходиться и терапевтическими методами – тогда в дело вступала психология, умение вести переговоры. "Вымпел" – это ведь была не оперативно-боевая единица, штатный отдел. У нас и один человек мог выполнить задачу. Два человека – уже группа. Количество людей и их роли зависели от цели задачи, оперативной обстановки в той или иной стране. Решение, как действовать, принималось непосредственно на месте. У нас же не было времени связываться с центром. Мы должны были выполнить задачу и уйти, не оставив никаких следов, чтобы никто не понял, что произошло.
– Известно, что сотрудники "Вымпела" проходили подготовку и за рубежом.
– Да, мы, в числе прочего, были на Кубе, во Вьетнаме, в Анголе, Мозамбике. Мы учили коллег там, но и сами учились у них. Например, у вьетнамских коллег перенимали тактику ведения партизанской войны.
Более того, когда "Вымпел" создавался, мы получали от наших источников информацию о том, как готовятся и работают спецподразделения стран НАТО – "Дельта" в США, британская САС, западногерманская ГСГ-9 и другие...

Полное интервью по ссылке

Бойцы побывали во всех горячих точках бывшего Союза: Баку, Ереване, Нахичевани, Карабахе, Абхазии, Приднестровье, Чечне... Впрочем, всего не перечислишь.
- Лев Иванович, около 40 лет прошло со времени создания знаменитых, не имеющих аналогов в мире Курсов усовершенствования офицерского состава. Чем, на ваш взгляд, офицеры первых выпусков КУОС отличаются от тех бойцов, которые служат в подразделении «Вымпел» сегодня?
- Да, я могу подтвердить, что я один из первых офицеров специального резерва. Вот, кстати, небольшая предыстория.
После окончания войны Четвёртое управление НКГБ/МГБ СССР было распущено, трансформировалось в другие подразделения того же профиля, а системы подготовки, которая была в годы войны на базе отдельной Орловской мотострелковой бригады специального назначения, не стало.
К этому времени американцы, которые хорошо изучили и учли наш опыт, создали свою группу войск специального назначения - известные как «зелёные береты». Всего было создано 10 групп по географическим направлениям - Азия, Африка, Латинская Америка, но, главным образом, по театру военных действий (ТВД), в который тогда входил весь могучий Советский Союз и все наши союзники из стран народной демократии.
В середине 50-х годов прошлого века, как раз после Корейской войны, стало очевидно, что мы находимся в острейшей конфронтации с США. И эта конфронтация в ближайшие десятилетия, что и случилось, уже не прекратится. На этом основании было принято решение о воссоздании центра и новой системы подготовки сотрудников специального резерва.
В 1966 году была подобрана первая группа из числа офицеров территориальных органов государственной безопасности для подготовки в качестве командиров групп специального назначения, предназначенных для работы в тылу противника в особый период. А что такое особый период? Либо предвоенный, либо собственно военный, либо время кризисной обстановки, которая может перерасти в военный конфликт.



 Американцы изучили и учли наш опыт и создали свою группу войск специального назначения - «зелёные береты».

Первый выпуск обучался в течение двух месяцев. Офицеры прошли парашютно-десантную подготовку, краткий курс лекций по истории действий групп специального назначения (ГСН). Но в дальнейшем командование пришло к выводу, что времени на подготовку было явно недостаточно и курс обучения надо расширить. Следующую группу в 1967 году готовили уже три месяца. Оказалось, что и этого мало, потому что когда подытожили все требования, основанные на нашем и ином другом опыте, то выяснилось, что необходимы ещё и знания иностранного языка в соответствии с тем или иным ТВД, на котором предполагается задействовать данную группу, необходима также подготовка по инженерной технике (минно-взрывное и сапёрное дело) и по ряду других специальных дисциплин.
И нужно было не только умение обращаться со взрывной техникой, но и самим подготавливать устройства, как это и было в годы Великой Отечественной войны. Кроме того, изучение театра военных действий, изучение особенностей спецслужб главного противника, первичная медицинская подготовка - всё это тоже было строго необходимо знать бойцам групп специального назначения. На опыте формирования этих групп была разработана пятимесячная программа.
- А как вы попали на эти курсы?
- В 1968 году я, оперативный работник, служивший в подразделении на Дальнем Востоке и как раз работавший по линии воссозданного отдела при ПГУ КГБ СССР, был направлен на эти курсы. Это был, так называемый, чешский выпуск. Потому что как раз в 1968 году возникла острая кризисная ситуация, в связи отходом руководства чешской компартии от ранее согласованных совместных действий стран Варшавского договора.
Такая позиция, выявленный нашей внешней разведкой повышенный интерес НАТО к событиям в Чехословакии, а также активная работа там спецслужб противника вынудила руководство СССР обратить пристальное внимание и разработать предупредительные меры. В частности, некоторые выпускники КУОС были направлены на территорию Чехословакии с целью сбора и уточнения объективной информации о положении в этой стране.
Туда были направлены несколько групп выпускников КУОС, которые должны были собрать объективную информацию о положении дел и реализовать ряд других специальных задач. Все задачи, поставленные перед нашими офицерами, были успешно выполнены.
В связи с тем, что ситуация в стране продолжала ухудшаться, руководство СССР приняло решение о вводе войск для предотвращения дальнейшей дестабилизации ситуации. Можно сказать, что Советский Союз, в лице спецслужб и политического руководства страны успешно справился с этой задачей. Чехословакия была возвращена, как говорится, в лоно Варшавского договора.
Между прочим, там были не только советские войска, но и подразделения вооружённых сил остальных стран Варшавского договора, кроме Румынии. Однако через короткое время все они покинули территорию Чехословакии. А уже с новым правительством Чехословацкой республики наше правительство согласовало присутствие группировки советских войск на постоянной основе. Они стали называться Центральной группой войск.
Таким образом, на последующее десятилетие с небольшим СССР обеспечил мир и стабильность в этом регионе.



 В ноябре 1969 года были образованы Курсы усовершенствования офицерского состава (КУОС).

Этот опыт лёг в основу следующего этапа развития нашего спецназа. В
ноябре 1969 года и были, собственно, образованы Курсы усовершенствования офицерского состава, т.е. КУОС (ранее центр подготовки назывался просто спецкурсы). Название это, конечно, условное. На самом деле, это центр подготовки командиров групп специального назначения.
С 1969 года КУОС были переведены на постоянное базирование в город Балашиху. Ранее на этой территории находилась школа особого назначения, в которой прошли подготовку поколения наших знаменитых сотрудников Службы внешней разведки. Ныне это учебное заведение называется Академия внешней разведки, но с 1969 года она дислоцируется совсем в другом месте.
Именно на КУОС с 1973 г. я стал работать преподавателем специальных дисциплин, поскольку уже имел весь букет необходимой подготовки: парашютно-десантной, горной, подводной…
Должен сказать, что там был исключительный по уровню своей профессиональной компетенции состав преподавателей, многие из которых ранее были моими же учителями. КУОС также повезло на его руководителей, начиная от Григория Ивановича Бояринова, погибшего в декабре 1979 г. в Кабуле, и до последнего руководителя Сергея Александровича Голова.



 Группа специального назначения «Вымпел» КГБ СССР была основана 19 августа 1981 года. Основными задачами его сотрудников было выполнение спецзаданий за пределами и внутри страны.

- Вы были свидетелем «чёрного периода» КУОС и группы «Вымпел» в 1993-м году, когда, по замыслу Запада, после отказа «Вымпела» участвовать в ельцинском расстреле Верховного Совета, началось расформирование уникального советского спецназа. Как вы считаете, с чем это связано?
- В 1993 году я уже был в запасе, но свидетелем этих событий являюсь, так как поддерживал тесную связь и с бывшими своими слушателями, и с действующими сотрудниками «Вымпела».
Видите ли, с момента создания в августе 1981 г. «Вымпела» как бригады специального назначения, задачи ему ставило Первое главное Управление КГБ СССР, так продолжалось вплоть до 1992 г., уже в 1992 г. когда председателем КГБ стал Бакатин, бывший секретарь ЦК, началось тотальное урезание материально-технического обеспечения и сокращение личного состава этого подразделения.
Окончательная ликвидация «Вымпела» пришлась на осень 1993 года, после известных печальных событий - обстрела Белого Дома.



 Ликвидация «Вымпела» пришлась на осень 1993 года, после известных печальных событий - обстрела Белого Дома.

«Вымпел», по сути, был передан под опеку МВД. Его назначение совершенно не соответствовали тем задачам, которые стояли перед МВД. В результате, подавляющая часть опытных сотрудников ушла. Надо сказать, все они были со знанием языков и территории стран вероятного противника. Равных им не было на тот момент в мире! Это были спецназовцы с двумя высшими образованиями. Все они исключительно имели боевой опыт. 
«Вымпел» в составе МВД назвали «Вегой». Однако через два года его вернули в состав ФСБ, но уже как составную часть Центра специального назначения, куда он вошёл как Управление «В» совместно с группой «Альфа» (Управление «А»).
Следует отдать должное тогдашнему заместителю директора ФСБ генерал-полковнику Виктору Михайловичу Зорину, усилиями которого это подразделение было возвращено в систему. В этом качестве они существуют и поныне, хотя цели и задачи изменились в соответствии с изменившейся же обстановкой.

ОПРАВА ДЛЯ САПФИРА
По указанию руководства Охранного отделения Сапфир покинул «Императорское человеколюбивое общество», поступил на службу в Министерство внутренних дел и был откомандирован на учебу в Департамент духовных дел иностранных вероисповеданий. На что агент ответил, как и подобает примерному адепту: «Приемлю. Благодарю. И ни мало вопреки глаголю».
И вновь каприз судьбы! Манасевич-Мануйлов, будучи по крови и по убеждениям сформировавшимся приверженцем иудаизма, вопреки логике в январе 1901 года направлен в Ватикан, где становится защитником православных интересов при главе католической церкви. Вот уж где ему удалось ухватить бога за бороду! Там, в центре католицизма, участвуя в решении конфессиональных проблем, он попутно развил бурную шпионскую деятельность. Внедрился в редакцию газеты Avanti! – орган социалистической партии Италии, завербовав массу журналистов в качестве секретных агентов. Одним из агентов влияния, состоявшим у него на связи, был не кто иной как будущий диктатор Италии Бенито Муссолини. Кстати, Муссолини уже тогда подписывал свои донесения псевдонимом «Дуче» (вождь, предводитель).
«Товарищи по оружию» считали, что у Мануйлова преобладает один ген – ген удачливости. «Везунчик, – говорили они, – богом помазанный, удачей помеченный. Там, где другие втрое сил вкладывают, а служебного продвижения чуть, ему валом валит».
Однако руководство Охранного отделения не разделяло этих взглядов, считая Сапфира исключительно работоспособным, а потому плодовитым агентом-вербовщиком. Завистники вешали на Ивана Федоровича собак, а начальство – ордена. И он благосклонно как вердикт судьбы принимал и то, и другое. Деятельность Манасевича-Мануйлова в Ватикане была высоко оценена, о чем свидетельствуют полученные им награды: орден Льва и Солнца и орден Св. Изабеллы.
Оскар Уайльд прозорливо заметил: «Чтобы удержаться в великосветском обществе, надо либо кормить, либо развлекать, либо возмущать людей». Манасевичу-Мануйлову с его безграничным тщеславием и высокомерием более по душе пришлась последняя установка – «возмущать». Целый шлейф скандалов следует за Сапфиром в Ватикане.
Руководство Охранного отделения, которое весьма высоко ценило сноровку Сапфира в качестве секретного сотрудника, считая, что он один из немногих, кто умеет из «пронырливого браконьера сделать отличного егеря», вынуждено было перевести его из Ватикана во Францию. Там он принял от генерала Петра Рачковского парижскую резидентуру царской охранки.
В Париже Манасевич-Мануйлов превратился в настоящего «охотника за головами», но, как и полагается по должности шпиону, прятался за ширмой человека с десятком лиц: распутник, повеса, игрок, скандалист, бонвиван, интриган и чревоугодник. Успешно играя на «чужом поле», он возглавил созданную на деньги охранки газету Lazevue Russe и занялся тотальной вербовкой французских журналистов из различных изданий, фактически став главой закордонной агентуры Охранного отделения. Да с таким блеском, что в личном деле агента Сапфир вскоре появилась запись: «Государь император всемилостивейше соизволил причислить коллежского асессора Ивана Мануйлова к дворянскому сословию и пожаловать оному орден Св. князя Владимира.»
В использовании издания Lazevue Russe в качестве «крыши» – учреждения прикрытия и в деле проведения разведкой царской России «активных мероприятий» – дезинформации в полную силу проявились новаторские способности Сапфира и его интригабельный ум. Ведь до него никто ничего подобного не пытался сделать. Таким образом, Манасевича-Мануйлова обоснованно можно считать первооткрывателем в отдельных методах деятельности современных спецслужб.
За доказательствами далеко ходить не надо. Начиная с середины 1960-х КГБ и ЦРУ умело использовали некоторые наработки Ивана Федоровича. Например, проталкивание в общественное сознание выгодной им информации через купленные на корню редакции зарубежных газет и журналов в целях оказания давления на правительства и деловые круги иностранных государств. А по части создания «крыш» для своих разведчиков Комитету госбезопасности среди спецслужб планеты не было равных. К примеру, использовались такие структуры, как Агентство печати «Новости», ТАСС, Советский комитет защиты мира.
Прожив бурную жизнь неуемного скандалиста, удачливого шпиона и авантюриста транснационального калибра, свой земной путь Манасевич-Мануйлов закончил как заурядный контрабандист. В 1918 году в районе Выборга он был застрелен российскими пограничниками при попытке нелегально перейти финскую границу с партией золотых украшений работы Фаберже.

ГОМОСЕКСУАЛ СГУБИЛ ДИНАСТИЮ ГАБСБУРГОВ
Эксперты истории спецслужб мира считают Альфреда Редля самым эффективным российским агентом-гомосексуалистом, действовавшим в Европе до Первой мировой войны. В своей книге «Шпионы начала ХХ века» американский историк Ричард Роуан дал Редлю следующую характеристику: «Альфред Редль был шпионом экстра-класса, мотом, развратником и вероломным предателем, производившим, однако, на свое начальство такое благоприятное впечатление, что оно прочило его на пост начальника австро-венгерского Генерального штаба».
Редль происходил из бедной и некультурной семьи, но получил назначение в штаб одного из самых кастовых и недоступных военных учреждений Европы. Чтобы подняться на такую высоту без протекции, надо было обладать незаурядными способностями, бесконечным трудолюбием и непоколебимыми амбициями. До 1905 года Редль был директором австро-венгерской разведки, и успешная работа на этом посту снискала ему полное доверие и признание командования Австро-Венгерской императорской армии. О Редле ходили легенды, что в Европе нет секретов, недоступных руководимой им разведслужбе. В действительности же этими секретами владела русская разведка, ибо Редль служил России, находясь все это время «между плахой и топором».
Полковник Редль был крупнейшим в истории мировой разведки «кротом». По занимаемому положению, продуктивности и длительности работы его можно сопоставить с цэрэушником Олдричем, работавшим в пользу СССР и Российской Федерации в 1980–1990 годы.
Завербовал австрийца полковник Батюшин, резидент царской военной разведки в Варшаве. Среди своих коллег-разведчиков он прославился бесшабашной отвагой и авантюризмом, доходящим до безрассудства. Однажды на маневрах немецкой армии, где Батюшин присутствовал в качестве наблюдателя, он ухитрился вытащить записную книжку из кармана германского императора Вильгельма II. Перефотографировал ее и быстро вернул на место, да так ловко, что кайзер даже не успел хватиться пропажи.
Хотя Редль тщательно скрывал от начальства и сослуживцев свои многочисленные связи среди гомосексуалистов, Батюшину, опытному «ловцу душ», была известна эта порочная страсть своего коллеги и оппонента. Именно на порочной склонности объекта и сыграл бравый русский разведчик. Используя шантаж и подкуп, Батюшин сделал из Редля первого в истории русской разведки «голубого крота».
Для России он был самым дорогостоящим шпионом. В последние два года жизни он приобрел огромное поместье под Веной, шикарный особняк в Праге, дюжину арабских скакунов и шесть автомобилей самых престижных марок. Один из них Редль подарил своему любовнику – молодому офицеру уланского полка лейтенанту Говора. Ему же за любовные утехи он ежемесячно платил по 600 крон. Кроме ежегодного жалования в 100 тыс. крон, которое в 15 раз превышало его годовой должностной оклад, Редль получал деньги от русской разведки и за разовые успешные операции. Так, выдав своему оператору Батюшину планы Генерального штаба Австро-Венгрии о наступлении на Германию и Россию, Редль был поощрен астрономической по тем временам суммой в 100 тыс. крон. Еще 300 тыс. крон он получил от своего русского оператора-работодателя за передачу мобилизационных планов австрийского командования для ведения операций против России и Сербии. План военных действий против Сербии под кодовым названием PLAN-3 являл собой вершину стратегической мысли Генерального штаба австро-венгерской армии. В таблицах, схемах, чертежах и картах были указаны все подробности возможной войны. Но самое главное состояло в том, что его невозможно было изменить кардинальным образом. При всех попытках его переделать основные черты PLAN-3 оставались прежними. Детальная осведомленность сербского командования о PLAN-3 позволила крошечной Сербии в течение целых двух лет войны противостоять гигантской австро-венгерской военной машине.
Британский эксперт военной разведки Эдвин Вудхол по этому поводу писал: «К изумлению всего мира «карманная» сербская армия предупредила не одно, а три нашествия австро-венгерской армии. Три раза войска императора Габсбурга применяли различные варианты PLAN-3, и три раза Сербия не только отражала натиск, но и наносила тяжелые удары захватчикам».
В своей предсмертной записке полковник Редль написал: «Легкомыслие и страсти погубили меня. За свои грехи я расплачиваюсь жизнью. Альфред».  

Она восхищена тем, что «Хиггинс оптимистично смотрит на те выгоды, которые дает краудсорсинг в деле поиска информации», но отмечает, что «существует очень тонкая граница между “мудростью толпы” (wisdom of crowds) и “опасностью, исходящей от толпы” (danger of mobs)».
Краудсорсинговые расследования могут быстро переродиться, справедливо указывает Зегарт, в цифровую «охоту на ведьм», ошибочно проведенные расследования на основе открытых источников могут сбить с толку сотрудников разведки и политиков, из-за чего другие миссии и приоритеты могут не досчитаться ресурсов. Так, «расследование» на 363 страницах преподавателя Джорджтаунского Университета со своими студентами в своё время заключило, что Китай скрывает в подземных туннелях три тысячи единиц ядерного оружия. Эта информация была подхвачена в статье Washington Post, нашла отклик среди высших должностных лиц Пентагона, что привело к слушаниям в Конгрессе, где и обнаружилось, что это фейк.
Подобные случаи, считает Эми Зегарт, будут множиться, а разведсообществу придётся выступать в качестве «последней инстанции для проверки, опровергая краудсорсинговые заявления». Революция в области разведдеятельности через открытые источники также продолжится, но деятельность таких «инициативников», как Bellingcat, таит в себе не только новые возможности, но и весьма вероятные издержки. Чтобы максимизировать первые и минимизировать вторые Зегарт предлагает следующее:
– правительствам и НПО необходимо развивать более тесные партнёрские отношения, чтобы облегчить сотрудничество и обмен разведданными из открытых источников;
– правительствам необходимо создать разведывательные агентства, занимающиеся сбором и анализом данных из открытых источников, что пока якобы остается периферийной деятельностью в большинстве разведслужб;
– Самим НПО, таким, как Bellingcat, «необходимо кодифицировать и институционализировать лучшие практики, создать общие этические нормы, установить стандарты качества и улучшить навыки сбора и анализа данных, чтобы снизить риск ошибок».
В действительности же Bellingcat является проектом спецслужб, замаскированным под общественную инициативу. Важно заметить, что этот проект носит откровенно оперативно-тактический характер направленного действия.


Инфографика: Regnum

Так называемая «независимая экспертно-журналистская группа» Bellingcat была создана 14 июля 2014 года под чутким присмотром британской разведки МИ-6 аккурат за три дня до гибели малайзийского лайнера в небе Донбасса 17 июля 2014 года. В этой связи неудивительно, что 17 июля команда Хиггинса с места в карьер приступает к сбору материалов из социальных сетей всего, что касается сбитого лайнера.
В настоящее время англо-американское разведсообщество сконцентрировало свои усилия на укреплении западного влияния на постсоветском пространстве и, в частности, в Грузии. И здесь команда Bellingcat играет не последнюю роль.
29 июня 2021 года агентство США по международному развитию (USAID), британская компания Zinc Network и грузинский филиал НПО Startup Grind (нет нужды пояснять, что все эти структуры имеют прямое или косвенное отношение к разведсообществу) объявили конкурс по борьбе с дезинформацией с призовым фондом до 42,5 тыс. долларов. В рамках этого проекта предполагается запустить информационную кампанию против России, подключив к ней грузинских IT– экспертов, которые за хорошие деньги будут бороться с «неправильными» новостями и информацией, подрывающей влияние Запада в Грузии. Презентация проекта прошла 29 июня в онлайн-режиме; одним из ведущих спикеров была сотрудница Bellingcat Наринэ Хачатрян. Она работает с «Сетью независимых журналистов» Армении, и весьма характерно, что в 2020 году получила грант в $85 тысяч долларов от Национального института демократии (США) на проведение анализа событий Армении.
Также Н. Хачатрян работает в компании Techcamp, финансируемой Госдепом США, одним из направлений деятельности которой является проведение телекоммуникационных кампаний, ведение пропаганды и «борьба с дезинформацией» во всех уголках планеты. 5 апреля 2021 года Techcamp отчитался о создании сети из 50 журналистов в Аргентине с целью «противодействия дезинформации». Тогда же в Бразилии создали сеть по обучению медиаграмотности и основам анализа данных из открытых источников.
Компания продвигает и столь модную сегодня «климатическую повестку», в частности – идею борьбы с загрязнением воздуха в Индии и Пакистане.
Для российского экспертного и разведывательного сообщества аффилированность Bellingcat и прочих якобы независимых экспертно-журналистских структур – далеко не секрет. Так, 2 августа 2021 года директор Службы внешней разведки Сергей Нарышкин в эфире канала «Соловьев Live» заявил, что признанное властями России иноагентом издание The Insider и признанное нежелательным для России издание «Проект» связаны с изданием Bellingcat, в котором работают бывшие сотрудники спецслужб. Что касается организации Bellingcat, «она нужна для оказания давления или на страну, или на физических, юридических лиц, при этом использует нечестные методы. Информация, которая используется в таких случаях, она фальшивая, непроверенная, и она имеет свои цели», – отметил С. Нарышкин. По его словам, бывшие сотрудники спецслужб в составе Bellingcat «готовы выполнять любые задачи, поскольку делают это за деньги, не бескорыстно».
На вопрос о взаимосвязанности Bellingcat, структур Алексея Навального, а также изданий «Проект», The Insider и «Важные истории» и о том, являются ли эти СМИ независимыми или «частью сети», глава СВР добавил, что «эти составляющие связаны между собой. Конечно, там сложная режиссура, которая требует больших навыков и больших усилий, но связь между ними, конечно, существует, и мы это чувствуем и видим».
Не следует преувеличивать профессиональное мастерство бывших англосаксонских шпионов, окопавшихся в Bellingcat, и иже с ними. В мае 2021 года Октябрьский суд Петербурга обязал фонд Bellingcat и одноименную компанию выплатить бывшему командиру ополчения самопровозглашенной Донецкой народной Республики (ДНР) Игорю Безлеру компенсацию в 340 тысяч рублей за причиненный ему моральный вред.
Безлер подал иск из-за статьи Bellingcat «Идентификация сепаратистов, причастных к сбитию МН17» и доклада «Птичка полетела к вам», в которых говорилось о его причастности к крушению малайзийского Boeing в Донбассе в 2014 году. Суд признал некоторые сведения, опубликованные в этих статьях, «порочащими честь и достоинство Безлера», обязал Bellingcat опубликовать опровержение и выплатить Безлеру 340 тысяч рублей.
Реальную угрозу деятельность таких псевдонезависимых структур, как Bellingcat, представляет лишь в плане влияния на непросвещенные умы либеральной молодежи и интеллигенции, мечтающих о прелестях западного образа жизни, которые можно якобы доставить в любую страну мира, ежели внимать советам и следовать инструкциям «беллингкетоподобных» структур. В этом смысле довольно странно, что на территории Российской Федерации еще функционируют СМИ наподобие того же «Эха Москвы», которые льют воду на мельницу западных разведслужб, давая слово, к примеру, главе отдела расследований Bellingcat Христо Бозеву…