Спецслужбы

Сохранение преемственности в разведке – не корпоративная блажь и не стремление отгородиться от «чужаков». В конце концов, в ГРУ не берут «со студенческой скамьи», как в советское время в КГБ, там работают выходцы из самых разных родов войск, если говорить именно о разведке и центральном аппарате. Военно-дипломатическая академия хотя и профильное учебное заведение, но туда попадают уже с определенным общевойсковым опытом, так что ее можно считать чем-то вроде «второго образования».
Кстати, в военной разведке давно обеспокоены отсутствием специализированных учебных заведений, на которые можно было бы ориентировать талантливую молодежь. Речь идет о подготовке специалистов стратегической агентурной и агентурно-оперативной разведки, а не спецназа. В последние десять лет о ГРУ обычно говорят применительно к частям специального назначения, чему сильно способствовал расцвет сериального кино. Но спецназ – лишь малая часть работы ГРУ. Общевойсковую подготовку сотрудники проходят в Новосибирском высшем военном командном училище, но, опять же, это касается только спецназа и полевой разведки. А площадки для специальной подготовки молодежи как не было, так и нет. Расформирование Военного института иностранных языков в 1993 году еще более обострило ситуацию с кадрами и профессиональным обучением.
При всем при этом кандидатура начальника военной разведки демонстрирует тот вектор, в котором разведка будет развиваться, а также приоритеты текущего момента. Все начальники ГРУ с 1997 года по своей профессиональной специализации четко соответствовали тем задачам, которые считались тогда первостепенными или казались таковыми министру обороны. Но после скоропостижной смерти генерала Игоря Сергуна, учитывая принцип внутриведомственной преемственности, выбор кандидатур на должность начальника ГРУ оказался невелик. Выбирать главнокомандующему, министру обороны и начальнику Генерального штаба приходилось из числа четырех действующих заместителей начальника управления. Возможно, этим и был предопределен месячный временной лаг: Игорь Сергун скончался 3 января, а новый начальник ГРУ был назначен только 2 февраля. С другой стороны, в такой обстановке сделанный в итоге выбор оказался особенно показательным.
Например, в качестве одного из кандидатов рассматривался генерал Сергей Гизунов, лауреат премии правительства РФ в области науки и техники за 2009 год. До перехода в центральный аппарат ГРУ он руководил 85-м главным центром специальной службы, он же в\ч 26165 – комплекс зданий в начале Комсомольского проспекта в Москве. Его сотрудники автомата в глаза не видели, но смогут за три минуты расшифровать любой код и зашифровать его обратно, не отрываясь от написания докторской диссертации по квантовой физике. Гизунов – больше ученый, чем разведчик. Его научные работы посвящены темам, которые обычный человек не то что понять – выговорить не в состоянии. Например, «Псевдоматроиды, порожденные отображениями матроидов» или «Оптимальные линейные коды и критическая проблема для матроидов». Не спрашивайте, что это и почему у матроидов бывают псевдоматроиды, порожденные их самосознанием. Просто поверьте, что все это имеет непосредственное отношение к криптографии и построению так называемых жадных алгоритмов, используемых для дешифровки.
Дело даже не в том, что человек, сердцем лежащий к теоретической алгебре, стал бы планировать переброску войск, оперировать понятием «вежливые люди» или координировать деятельность нелегальной резидентуры за тридевять земель. Такое вполне возможно, если грамотно расставить профильных специалистов на позиции заместителей. Но научная деятельность, криптография и математическое планирование сейчас не главный приоритет ГРУ. При всем уважении к генералу Гизунову и его незаурядному уму, криптография и наука в разведке – лишь «служанки» для обеспечения оперативной деятельности.


Другой потенциальный кандидат – генерал Вячеслав Кондрашов, доктор исторических наук, автор фундаментального труда «Военные разведки во Второй мировой войне». В прошлом году он выступил соавтором доклада по европейскому ПРО США и НАТО (совместно в том числе c тогдашним начальником оперативного управления Генштаба генералом Андреем Третьяком) и выступил в Госдуме с докладом о ракетном потенциале стран Ближнего и Среднего Востока, в котором, в частности, давались подробные характеристики ракетного потенциала Ирана. Исходя именно из данных Кондрашова формировалась переговорная позиция РФ по отношению к размещению американских систем ПРО в Европе, поскольку эти данные демонстрировали неспособность Ирана даже теоретически угрожать каким-либо объектам в той зоне, в которой США намеревались размещать свою систему ПРО, ссылаясь на «иранскую угрозу». Есть некоторые основания полагать, что генерал Кондрашов руководил подготовкой аналогичных докладов, оценивающих ракетный потенциал Северной Кореи. Называлась эта бумага «Тактико-технические характеристики имеющихся на вооружении в странах Ближнего и Среднего Востока, в том числе Ирана, а также Северной Кореи, баллистических ракет и возможности по их совершенствованию», а прочитана была на научно-практической конференции в Военной академии Генерального штаба.
Ряд источников указывает на то, что именно генерал Кондрашов в конце 2013 года находился в Египте, когда после замораживания Обамой программ военного сотрудничества Каир впервые обратился к России за помощью в перевооружении армии. Тогда речь шла о поставках ракетных вооружений, чуть ли не «Тополей», что чрезмерно взбудоражило Израиль, который предпринял беспрецедентные меры, чтобы сорвать возможную сделку. Более реальным, однако, было бы предположение, что речь все-таки шла не о «Тополях», а об «Искандерах» в их экспортном исполнении (их дальность заметно меньше, чем у ракетных комплексов, поступающих в российскую армию). За этой историей, видимо, стояли Саудовская Аравия и ныне опальный принц Бандар, который намеревался вооружить как бы нейтральный Египет ракетами, способными поразить территорию Ирана. По данным арабских источников, именно доклад генерала Кондрашова мог изменить мнение президента Путина о ракетной сделке с Египтом. Но тут надо оговориться, что безоговорочно доверять арабским источникам любой степени проверенности было бы непрофессионально. В их исполнении любая история превращается в «Тысячу и одну ночь».
Иными словами, генерал Кондрашов – профессионал в области ракетных вооружений, оценки ракетных угроз и стратегического военного потенциала, обладающий при этом незаурядными литературными талантами (сочетание гуманитарных склонностей и технических знаний в стратегической разведке дорогого стоит). В современной ситуации это человек на своем месте, прекрасно соответствующий тому уровню задач, которые перед ним поставлены. Однако это всего лишь часть задач, которые стоят сейчас перед ГРУ, а переносить опыт профильного профессионала на всю перегруженную махину, которая, как ее ни сокращай, все равно в амбар не влезает, видимо, время еще не пришло.


Третий потенциальный кандидат на должность начальника ГРУ считался наиболее известным медийно, хотя и с оговорками. Генерал Игорь Лелин запомнился еще полковником, когда в 2000 году работал военным атташе российского посольства в Таллине. Официально аккредитованному дипломату не избежать публичности, а Лелин и его заместитель – военно-морской атташе Игорь Шитов – принимали участие в возложении венков к мемориалу советским воинам-освободителям, когда тот стоял еще на площади Тынисмяги, а не был перенесен на кладбище. После окончания загранкомандировки Игорь Лелин продолжил службу не в ГРУ, а в Управлении кадров Вооруженных сил РФ, курируя в том числе военные учебные заведения. И есть основания считать, что эстонская командировка могла быть прервана по не зависящим от Лелина обстоятельствам, а его дальнейшее участие в оперативной разведке было поставлено под сомнение в связи с «засвеченностью».
В теории это обстоятельство не мешало ему претендовать на должность начальника ГРУ. В конце концов, особо никто и не скрывал, какие именно дипломатические должности зарезервированы для сотрудников разведок (никто ж не удивляется некорректно большому количеству атташе по культуре в посольстве США в Москве). Но опыт работы в агентурно-оперативной разведке (а к ней можно отнести и деятельность резидентур во второстепенных в разведывательном плане странах типа Эстонии) страдает одним существенным изъяном. Как правило, у таких людей отсутствует опыт стратегического мышления и глобальной оценки информации. В особо критичных случаях вырабатывается своеобразная форма «привязанности» к региону, в котором долгое время работал сотрудник, в результате чего локальная информация начинает казаться чем-то сверхважным, теряется объективность в оценке, искажается общая картина, несмотря на то, что исторически в «малых резидентурах» все равно превалирует работа по «главному противнику», то есть США.
Никто не утверждает, что это в полной мере относится и к генералу Лелину. Но это известная профессиональная деформация, которых в разведке больше, чем в любой другой профессии, за исключением театра. Но именно умение оценить стратегическую информацию, структурировать общий поток и выбирать из него наиболее существенное определили нынешний выбор нового начальника ГРУ в пользу генерала Игоря Коробова. О его послужном списке известно меньше, чем об остальных, но большую часть своей карьеры он непосредственно был связан со стратегической разведкой и курировал это направление в должности первого заместителя начальника управления.


В современном ГРУ стратегическая разведка структурно разбита между территориальными управлениями и специальным Управлением стратегических доктрин и вооружений. Учитывая специфику ГРУ, при обработке стратегических данных больше внимания там уделяется именно военным аспектам, а не политике. Но в современном мире значительно выросла роль теоретических построений, в первую очередь, при стратегическом военном планировании. Армии теперь развиваются не линейно, просто увеличиваясь количественно и совершенствуя свое вооружение, а согласно теоретически выстроенным стратегиям. В результате неожиданное развитие могут получить такие виды вооружений, которым ранее не придавалось особого значения. Другой пример – возникновение военно-политического кризиса в ранее стабильном регионе. Для оценки такого рода угроз и требуется новый подход к сбору, а главное – к обработке и оценке оперативных данных, претендующих на «стратегичность». Отсутствием такого рода системы стратегического анализа страдал КГБ позднесоветского периода, и даже специально созданное там управление с генералом Леоновым ситуации не изменило, а только усугубило проблему, поскольку Леонов и компания чересчур увлеклись конспирологией.
Сейчас потребность в стратегической оценке информации велика как никогда в истории РФ. Выбор генерала Коробова на должность начальника ГРУ мог быть предопределен именно таким раскладом и сопутствующими расчетами в руководстве страны и армии. А это, в свою очередь, формирует новый вектор развития военной разведки, в том числе в плане внутренних реформ и подбора кадров. Никакой политики. Только прагматика.

- В области национальной политики, Горбачев делает ставку на снижение национального недовольства, и достижение более согласованного федеративного союза посредством открытого диалога, некоторых уступок локальным требованиям об устранении "ошибок" прошлого, конституционализации союза и республик, установки прав этнических групп, и разрешения этнических конфликтов, опираясь, в значительной степени, на новые, более демократичные советы. 

- В области экономики, Горбачев надеется на то, что перевод плановой экономики на рыночную основу позволит отложить реформу ценообразования, и что, вводя краткосрочную программу "стабилизации", он сможет избежать конфронтации с обществом, и отложить начало серьезной экономической реформы на более поздний срок, избежав резкого повышения цен. 

- В области внутренней политики Горбачев делает ставку на преобразование Коммунистической Партии из универсального инструмента политического, социального и экономического управления, в мозговой трест и влиятельный направляющий орган. Увеличивая при этом популярность избираемых советов, он сможет создать более эффективный механизм интеграции советского общества, позволяющий снять социальную напряженность. 

Перед Горбачевым стоит нелегкий выбор, и другие подходы могут оказаться не более безопасными, или не более успешными. Однако эти риски, понятные, и даже желательные с демократической точки зрения, основываются на спорных предпосылках и принятии желаемого за действительное: 

- Стремления многих людей, национальность которых отлична от русской, никогда не будут удовлетворены в рамках тех прав, которые советское руководство, при сохранении сильного федеративного СССР, может в максимальной степени предоставить республикам союза, или так называемым автономным национальным формированиями в национальных республиках. Предоставление таким людям свободы протестов без возможности устранения причин их основного недовольства представляет собой рецепт эскалации кризиса. 

- Из-за того, что план снижения дефицита, вероятно, не обеспечит намеченных показателей, и из-за малой вероятности удовлетворения потребностей потребителей без снижения спроса, вызванного повышением цен, программа финансовой "стабилизации" Горбачева, скорее всего, не достигнет своих целей. При этом обстоятельства для перехода к рыночной экономике станут еще менее благоприятными, чем они были в момент введения этой программы, что, в свою очередь, создаст почву для усиления коррупции, длительного экономического кризиса и породит угрозы перехода к старым "командным" методам. 

- Попытки Горбачева реформировать Коммунистическую партию основаны на утопическом представлении о том, чем она могла бы стать. Эти попытки практически подрывают ее способность объединять общество, поскольку новые институты не скоро обретут способность справляться с растущими требованиями населения, высвобожденными гласностью и падением экономических показателей. 

Как справедливо утверждают различные критики Горбачева, его политика, вероятно, приведет к нестабильности, как в ближайшее время, так в долгосрочном периоде. 

Кроме того, велики шансы того, что волнения рабочих, или этнические раздоры приведут – возможно, даже в ближайшие шесть месяцев – к сильному стремлению руководства Советов к принятию более жестких мер, чем сегодня. В распоряжении лидеров Советов имеется достаточное количество инструментов, которыми они могут воспользоваться для снижения нестабильности – от более сильных угроз и новых ограничений прав граждан, до устрашения политиков и введения военного положения. У нас имеются свидетельства, по крайней мере, одного серьезного разногласия внутри Политбюро по поводу использования силы. Горбачев стремится избежать расширения применения физической силы, видимо, опасаясь того, что в результате репрессий подвергнется опасности вся программа перестройки и его внешняя политика. Применение силы может сопровождаться провоцированием более серьезных беспорядков, что может привести к полной потери контроля. Почти определенно, он хотел бы как-то увеличить применение силы для поддержания порядка и изоляции националистов и других "экстремистов", как он уже угрожал сделать в своем докладе о национальной политике на пленуме Центрального Комитета, 19 сентября 1989 года. Но, после определенного порога, репрессии будут означать отказ Горбачева от его естественных сторонников, и от всей его политической программы. Существует свидетельство, что Горбачев предпочел бы выбрать отставку, чем принять ответственность за силовое воздействие, включая и введение военного положения. С другой стороны, введение жестких мер может быть ассоциировано с государственным переворотом, или с легитимной отставкой Горбачева. 

При условии, что он Горбачев сможет удержаться у власти, в зависимости от успешности замены плановой экономики на рыночную, возможны два результата его правления. В обоих сценариях, сохранение Горбачевым власти зависит от уклонения от острой поляризации политических сил, и от прогресса во введении новых институтов власти средствами политической интеграции. Этот процесс будет отражен в дальнейшей демократизации политического порядка, в появлении некоторых форм военной конкуренции, и в ослаблении многонациональной империи Советов. Если политическая реформа будет сопровождаться эффективной финансовой стабилизацией и переходом к рыночной экономике, то в ближайшее время (от двух до пяти лет) возможен высокий уровень нестабильности. Однако можно установить курс на социальное равновесие в длительной перспективе (от 10 до 25 лет). С другой стороны, без финансовой стабилизации и перехода к рыночной экономике, нестабильность будет возрастать в краткосрочном и среднесрочном периодах. В долгосрочном периоде высокая нестабильность может привести систему Советов к революции, насильственному захвату прав, или к "оттоманизации" - росту относительного отставания СССР от Запада, и постепенному выходу из него национальных республик. 

Политические решения Горбачева, и центробежные тенденции, которые они приведут в движение, уже воспринимаются со значительной тревогой и недовольством многими членами политической элиты Советов. Однако основные достижения Горбачева в Политбюро на сентябрьском пленуме Центрального Комитета в 1989 году, снова показывают, насколько сложно переводить консервативные чувства, связанные со служебным положением, в эффективную оппозицию правлению Горбачева. В настоящее время его власть выглядит надежной. Если, каким-то образом, в ближайшие год-два оппозиции удастся создать успешное противостояние ему, то наиболее вероятным является восстановление консерватизма, которое позволит попытаться "провести черту" в различных областях. Особенно это относится к партии и советам, гласности в средствах массовой информации, поведению неформальных групп, и выражению "националистских" точек зрения. При этом остается признание необходимости значительных изменений, включая снижение затрат на вооружение, и децентрализацию управления. Если только такой режим не решит энергично двигаться в сторону рыночной экономики (что маловероятно, но возможно), он сможет добиться в краткосрочном периоде возможной стабильности. Но в среднесрочном и долгосрочном периоде режим снова столкнется с нестабильностью, что приведет к оттоманизации, или к перевороту, исходящему из низов. Если в ближайшее время Горбачев не будет свергнут, то реализовать перевод часов назад будет все труднее – учитывая реакцию на возрастающие, хорошо закрепившиеся плюралистические силы. Кроме того, такие попытки могут становиться все менее привлекательными, из-за возможного вовлечения вооруженных сил, и усиления ксенофобии русского национализма. 

Сохранит ли Горбачев свой пост, или нет, Соединенные Штаты в обозримом будущем будут противостоять Советам, перед которыми стоит перспектива беспорядков среди населения, и которые – по крайней мере, на региональной основе – будут вынуждены применять экстренные меры, и увеличивать применение силы для сохранения внутреннего контроля. Эта нестабильность, вероятно, полностью займет внимание Москвы в течение некоторого времени, и – независимо от других факторов – предотвратит возврат к милитаризованной государственной экономике, порождающей фундаментальную военную угрозу для Запада после Второй мировой войны. Концентрация внимания Москвы на внутреннем порядке в СССР, скорее всего, ускорит развал коммунистической системы и рост региональной нестабильности в Восточной Европе. В результате возникнет необходимость принятия новых пост-Ялтинских соглашений, и противодействия со стороны Соединенных Штатов жесткой зарубежной политикой и стратегическим вызовам. Нестабильность в СССР будет увеличивать неопределенность на Западе относительно выбора правильной политики давления на Москву, отражающей нервозность по поводу развития Советов, и небрежность в вопросах обороны, и будет вызывать напряжение в принятии решений на уровне отдельных стран и Альянса. 

Успехи или провалы внутренней политики станут основополагающим фактором, который, в конечном счете, и определит, сохранит ли Горбачев свой пост. Достижения внешней политики, которые позволят ему обосновать дальнейшие снижения затрат на вооружения в связи с ослаблением внешней "угрозы", дадут ему больше места для маневра. Но повредить Горбачеву могут действия Запада, которые могут быть представлены его оппонентами, как попытки "получить преимущество" от внутренней нестабильности Советов. 

Начав экономическую реформу, и продолжая неадекватную программу финансовой стабилизации, Горбачев привел внутреннюю политику Советов к роковому рубежу, серьезно снизив шансы того, что его правление – если оно сохранится – приведет на путь долговременной стабильности. Пока это выглядит как отсутствие компетентности у его советников в области монетарной и фискальной политики. Более фундаментальной слабостью стратегии Горбачева, постоянно грозящей нестабильностью, является неуверенный подход к рыночной экономике, и нежелание проводить реальную приватизацию производственных фондов и земли. Он, и его советники нуждаются в помощи экономической теории. Снижение нестабильности в течение длительного промежутка времени требует устойчивого расширения частного сектора, имеющего законодательную основу. 

Результатом политики Горбачева, определенно, станет жесткое подавление беспорядков среди рабочих, или продуктовых бунтов в русских городах, что может потребовать реакции от политиков США. При этом нестабильность, спровоцированная политикой Горбачева, для политики США, вероятно, станет самым сложным вызовом, из-за применения карательных мер на национальной почве. Это применение силы, вероятно, будет связано не с реакцией на общее насилие, оно будет в контексте мер Москвы, предпринимаемых для вмешательства в столкновения русских с коренным населением, или для подавления стремления к большей национальной независимости. Такие меры наиболее вероятны в прибалтийском регионе, но также могут применяться на Кавказе, в Молдавии, или даже на Украине. 

Горбачев заявил, что он намерен создать конституционно структурированный федеративный союз, и движение СССР в сторону такой системы, с точки зрения США, определенно, можно считать положительным развитием. Однако Горбачев не заинтересован в ускорении распада СССР, а именно этот распад и вытекает из удовлетворения наиболее радикальных требований прибалтийских республик. В случае если Горбачев не готовится предоставить специальный статус прибалтийским республикам, или не способен получить необходимую политическую поддержку для такого решения, наиболее вероятной кажется прямая и жестокая конфронтация между Москвой и населением этих республик....

ОСОБЕННОСТИ ПРАКТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

На территории США сотрудники корпуса во взаимодействии с военной полицией и ФБР незамедлительно приступили к выполнению задач по проверке военного персонала, имеющего доступ к информационным материалам ограниченного пользования, расследованию случаев саботажа, заговоров и диверсий на военных объектах и предприятиях оборонного комплекса, проявлений «нелояльности», особенно направленных против американских военнослужащих со стороны лиц немецкого, а также итальянского и особенно японского происхождения.
В соответствии с так называемым президентским чрезвычайным указом № 9066 от 19 февраля 1942 года военной контрразведке во взаимодействии с ФБР было предоставлено право «подвергать перемещению в зоны выселения» лиц «нелояльной национальности». Реально интернированию были подвергнуты в основном японцы, как американские граждане, так и те, кто не успел выехать за пределы США. В течение 12 месяцев, начиная с марта 1942 года, в семи штатах было открыто 10 концентрационных лагерей, в которых содержалось более 120 тыс. японцев.
Военные контрразведчики на территории США в годы войны развернули активную деятельность, периодически выходившую за рамки даже законов военного времени. Отмечались неоднократные случаи вмешательства военных контрразведчиков в дела, военный аспект которых был явно второстепенным либо вообще надуманным, в связи с чем американским законодателям пришлось вмешаться и весьма существенно ограничить деятельность данной службы на территории США. Однако для военных контрразведчиков нашлось новое и, пожалуй, главное до окончания войны применение, связанное с реализацией так называемого Манхэттенского проекта по созданию ядерного оружия. Проявленные военной контрразведкой во взаимодействии с ФБР титанические усилия на данном поприще тем не менее давали сбои, в результате чего имели место постоянные утечки информации, способствовавшие успеху ядерного проекта в СССР.

«РАБОТА» НА ЕВРОПЕЙСКОМ ТЕАТРЕ ВОЙНЫ

На весьма разобщенных театрах войны контрразведка ВС США действовала в тесной увязке с американской военной разведкой и разведкой союзников. Работа военных контрразведчиков не могла не иметь различий. Приходилось учитывать: исторические традиции, государственное и военное устройство, состав и менталитет населения  стран, колоний и подмандатных территорий, характер местности, метеоусловия, а также не в последнюю очередь  особенности противостоящих группировок войск и сил.  Вместе с тем задачи, стоявшие перед военной контрразведкой, фактически были идентичны: обеспечение успешных военных действий своих вооруженных сил и сил союзников путем нейтрализации агентуры противника, препятствующей осуществлению операций стратегического, оперативно-тактического и тактического масштабов, включая защиту от различного рода диверсий и саботажа на весьма протяженных коммуникациях. Все эти факторы по мере возможностей учитывались американским командованием, гибко реагировавшим на изменения обстановки, перенимавшим опыт и используя рекомендации более искушенного в связи с «богатым колониальным опытом» британского союзника. При этом главная особенность, значительно осложнявшая руководство деятельностью американской военной контрразведки, заключалась в практически одновременном вовлечении ВС США в военные действия на Европейском (и примыкавшем к нему Североафриканском), а также Тихоокеанском театрах войны.
Вопреки устоявшемуся мнению о якобы нежелании американцев «открывать второй фронт» в Европе, уже начиная с середины 1942 года США начали методично наращивать свой потенциал в Великобритании и прилегающих к Европейскому континенту регионах с тем, чтобы реализовать его в случае формирования благоприятных политических и стратегических условий.
Начавшие прибывать в Соединенное Королевство из США и Канады многочисленные транспорты с вооружением, военной техникой и военнослужащими на борту первоначально разгружались в Шотландии, Северной Ирландии и северо-западных портах Англии, а затем уже рассредоточивались в Центральной и Южной Англии. Американским контрразведчикам в этот сложный период переброски и перемещения значительных масс войск и ВВТ оказывала содействие мощная контрразведывательная служба Великобритании, которая в отличие от периода Первой мировой войны с самого начала военных действий вполне успешно реализовала планы по установлению в стране чрезвычайно жесткого контрразведывательного режима. Ситуация с противодействием диверсиям и шпионажу в Великобритании действительно была непростой. Дело в том, что с середины 30-х годов, и особенно с началом Второй мировой войны, Лондон и другие крупные города страны оказались переполненными эмигрантами из различных стран Европы, многие из которых состояли на службе разведки нацистской Германии. Однако британской контрразведке, как отмечают многие исследователи истории спецслужб, в целом удалось справиться с поставленными перед ней задачами.
Американским же военным контрразведчикам, помимо рутинных конфиденциальных проверок своих военнослужащих, работы по предотвращению утечки секретной информации, мероприятий по маскировке и дезинформации противника, борьбы с диверсантами и т.п., пришлось решать и массу задач, к которым первоначально они не были готовы. Это прежде всего относилось к специфике взаимоотношений военнослужащих США и местного населения. В основной своей массе британцы были настроены дружелюбно к «гостям», хотя им и приходилось терпеть весьма серьезные «неудобства». Время от времени озабоченность американских контрразведчиков и неизбежные контрмеры вызывали скрытые, а порой и открытые «недружественные проявления» со стороны «антианглосаксонски» настроенных местных жителей, ирландцев по происхождению, и особенно большого количества «неблагонадежных приезжих» из Ирландской Республики, официально придерживавшейся нейтралитета в войне и буквально «наводненной» германской агентурой. Однако общая моральная атмосфера в Великобритании и ненависть местного населения к нацистам способствовали в целом успешному решению американцами контрразведывательных задач.

КОЛОРИТ СЕВЕРНОЙ АФРИКИ

Среди сотрудников Корпуса контрразведки числилось более 4 тыс. гражданских специалистов. На фото – служащие Корпуса контрразведки минуют КПП. Фото Национального управления архивов и документации США. 1945 год

Иначе складывалась ситуация в Северной Африке, куда в конце 1942 года с целью нанесения удара по группировке вооруженных сил «держав оси» начали прибывать формирования ВС США. Перед ними была поставлена задача организовать тесное взаимодействие в ходе проведения операции «Торч» с уже развернутыми в регионе британскими войсками и перешедшими частично на сторону союзников местными гарнизонами войск «вишистской Франции», а также прибывшими в основном из Великобритании французскими военнослужащими – членами антигитлеровской «Свободной Франции». При этом проблема заключалась не столько в наличии в регионе крупной группировки германо-итальянских войск противника во главе с авторитетным германским военачальником Роммелем, на прямое противоборство с формированиями которого и были нацелены союзники.
Серьезную озабоченность у командования американо-британских войск и примкнувших к ним французов вызывал настрой местного населения и большая вероятность провокаций и диверсий как напрямую против формирований ВС союзников, так и в отношении их тыловых и обеспечивающих объектов, включая оборудование слабо развитых коммуникаций. Дело в том, что большая часть местного арабского населения была настроена явно прогермански и подвергалась интенсивной нацистской пропаганде с учетом традиционного антисемитизма арабов и антипатий по отношению к «британским колонизаторам». В этом плане показательным является такой пример: по рекомендации контрразведчиков командующему группировкой союзных войск генералу Эйзенхауэру пришлось выступить в местных СМИ с разъяснениями относительно того, «что ни президент США Рузвельт, ни он сам не являются евреями».
Среди значительной части французского населения в основном городов и крупных населенных пунктов региона также были сильны антибританские и пронацистские настроения. Значительная часть офицерского корпуса местных французских гарнизонов не испытывала никаких симпатий в отношении «Свободной Франции» и особенно в отношении ее руководителя генерала де Голля, которого они считали «выскочкой», «офицером, не соблюдавшим правила воинской этики и дисциплины», «целиком попавшим под влияние традиционных соперников Франции – англичан».
Американским и работавшим с ними в тесном взаимодействии британским контрразведчикам приходилось учитывать и фактор близости к районам потенциальных боевых действий франкистской Испании, формально являвшейся союзницей нацистской Германии. В этих условиях в тесном взаимодействии с разведывательными подразделениями британцев военной контрразведке США приходилось с огромным трудом предотвращать (включая методом «элементарного подкупа») попытки мятежей арабских племен в тылу своих войск, превентивными, в том числе насильственными, мерами нейтрализовывать намерения «французов-вишистов» по «противодействию» союзникам и жестко бороться с диверсионными группами германских и итальянских спецслужб. После освобождения населенных пунктов на побережье контрразведчикам приходилось «вычищать» местные органы власти от «вишистов», различного рода пособников нацистов и изолировать их. Объединенный англо-американский штаб формально признал, что «скоординированными и умелыми действиями военным контрразведчикам союзников в целом удалось выполнить поставленные перед ними задачи в ходе военных действий в Северной Африке». Исследователи деятельности спецслужб отмечают тот факт, что именно активная работа в ходе подготовки и осуществления операции «Торч» в данном регионе обогатила американскую военную контрразведку бесценным опытом, который пригодился ей и в обеспечении последующих действий западных союзников при непосредственном освобождении Западной Европы.

ОПЕРАЦИЯ «ХАСКИ»

Весной 1943 года западные союзники под руководством американского командующего объединенной (разновидовой) группировки генерала Эйзенхауэра спланировали и начали осуществлять операцию «Хаски» по захвату острова Сицилия, на котором были сосредоточены в готовности к обороне германские и итальянские войска. Достаточно качественно сработала разведка союзников, сумевшая выявить практически все возможные очаги сопротивления, в результате чего десантирование американских и британских войск прошло с минимальными потерями. Успеху союзников содействовало и относительно слабое сопротивление итальянцев, их общая апатия, вызванная осознанием неизбежности краха режима Муссолини в Риме. Кроме того, на руку союзников сыграла первая за всю кампанию масштабные мероприятия по дезинформации противника относительно мест высадки десанта, осуществленная совместно разведкой и контрразведкой союзников. Не последнюю роль в «сломе» сопротивления итальянцев, особенно в Южной Италии, сыграл и фактор подключения американскими спецслужбами к так называемому психологическому давлению на противника членов итальянской мафии, обосновавшейся в США и не утратившей своих связей с «родственными структурами» на родине. За что, естественно, мафиози были «поощрены» американскими правоохранительными органами путем «избавления от заслуженного наказания».
Быстрое освобождение Сицилии имело свои стратегические последствия в том плане, что Муссолини был, наконец, свергнут, а новое итальянское руководство без промедления начало попытки договориться с союзниками о «щадящей капитуляции». В организации контактов с итальянцами самое непосредственное участие принимали представители разведывательного отдела штаба Эйзенхауэра и военные контрразведчики. Участие последних в организации и проведении переговоров объяснялось добытыми сведениями о том, что целый ряд итальянских фанатиков-фашистов из руководящих кругов в Риме планировал провокации и диверсии с целью не только срыва переговоров о капитуляции, но и «привнесения трений» во взаимоотношения союзников, в частности британцев и французов.
В связи с тем, что очередная фаза операции по освобождению Сицилии, а затем и высадке войск союзников на побережье самой Италии вышла за рамки «чисто военной», к планированию дальнейших действий подключился Объединенный англо-американский штаб, который, обладая «своими» источниками информации и «тратя время» на согласования своих последующих шагов, существенно задерживал осуществление задуманного в штабе Эйзенхауэра и затруднял работу контрразведке по реализации планов интернирования военнослужащих противника, допросов, расследований, а также анализа многочисленных документов, поступавших в ее распоряжение из штабов капитулировавших итальянских частей и соединений, а также захваченных в плен германских военнослужащих.
Однако американцам и британцам удалось с относительным успехом высадиться на итальянском побережье и начать медленное продвижение на север страны. При этом сопротивление им оказывали в основном только германские формирования. Новое итальянское руководство, несмотря на «контрмеры» немцев, вышло с предложением к союзникам о капитуляции. К начавшимся вскоре переговорам была подключена и военная разведка, и контрразведка во главе с начальником соответствующего управления штаба Эйзенхауэра, бригадным генералом Кеннатом Стронгом. В еще более рельефной форме, чем в Северной Африке, стала проявлять себя проблема обеспечения безопасности в тылу своих войск, линий связи и транспортных артерий, охраны складов и эшелонов, предотвращения подрывной деятельности. Специально подготовленные команды, состоявшие из офицеров и гражданских служащих, как американцев, так и британцев, не могли должным образом справиться с постоянно увеличивавшимся объемом работ. На военную контрразведку была возложена задача по контролю организации всего объема деятельности. Неожиданно трудноразрешимой проблемой стало выполнение задачи по организации специальных лагерей для военнопленных и перемещенных лиц, снятие с них допросов и отдание под суд военных преступников, а также ведение специфического документооборота.
Постепенно, по мере продвижения линии фронта на север, жизнь в итальянской провинции стала приходить в нормальное русло. Однако политическое руководство западных союзников с определенной степенью неожиданности «вдруг» обнаружило, что взамен дискредитировавших себя в годы правления фашистов в кабинеты чиновников стали «внедряться» «коммунистические элементы» из числа бывших партизан, которые пользовались у населения заслуженным авторитетом как «истинные борцы с фашизмом». Военной контрразведке союзников была поставлена задача по недопущению «постепенной узурпации власти в Италии коммунистами», для чего не возбранялись любые меры: от элементарного подкупа до шантажа и насильственных действий.
Все это приходилось делать параллельно с выполнением рутинной контрразведывательной работы в обеспечение продвижения войск в направлении германских границ.
Традиционным по своему характеру с точки зрения контрразведывательной деятельности, но в то же время исключительно ответственным явилось непосредственное участие американской спецслужбы в обеспечении безопасности проведения Каирской конференции в ноябре 1943 года с участием президента США Рузвельта, британского премьера Черчилля и китайского лидера Чан Кайши, а также Тегеранской конференции 1943 года с участием всех трех лидеров антигитлеровской коалиции. И если в Тегеране основную роль в обеспечении безопасности играли советская и британская спецслужбы, то в подготовке саммита в Каире свой профессионализм должны были продемонстрировать и американцы. Особая сложность работы в обоих случаях заключалась в том, что германская разведка тщательно подготовила ряд диверсий и покушений на лидеров коалиции, которые удалось предотвратить лишь благодаря слаженности в работе и координации действий спецслужб США, Великобритании и, в первую очередь, СССР.

ВТОРОЙ ФРОНТ И ЧЕРНЫЙ РЫНОК

В соответствии с окончательными договоренностями руководителей коалиции, на конец мая – начало июня 1944 было спланировано вторжение войск западных союзников на северное побережье Франции (операция «Оверлорд»). По согласованному решению политических руководителей стран – членов коалиции Верховным главнокомандующим союзными экспедиционными силами был назначен американский генерал Дуайт Эйзенхауэр, при котором создавался штаб с включением в него разведывательного и контрразведывательного подразделений, укомплектованных в основном американцами и британцами. Ко времени высадки в Великобритании была сосредоточена беспрецедентная группировка войск, включавшая до 20 американских, 12 британских, три канадских, и по одной французской и польской дивизий.
Контрразведывательный режим в Великобритании был усилен до максимального уровня: запрещен свободный въезд в зоны размещения войск, прервано сообщение между Великобританией и Ирландией («Южной Ирландией»), запрещена всякая дипломатическая связь и введен режим тотальных проверок на улицах городов и населенных пунктов практически по всей территории страны. Командование войск вторжения разработало и при содействии военной контрразведки США и Великобритании начало реализовывать операцию по введению германцев в заблуждение относительно реальных мест высадки десанта, для чего контрразведчики организовали искусную имитацию «бурной деятельности» в ложных местах концентрации десантных средств и войск. В целом высадка десанта произошла без серьезных сбоев, и войска союзников начали медленное продвижение на Восток.
Несмотря на то, что союзники спланировали авиационные удары в тылу оборонявшихся германских войск с таким расчетом, чтобы нанести минимальный ущерб гражданскому населению, в основном во Франции и Бельгии, все же больших потерь избежать не удалось. В этих условиях контрразведке во взаимодействии с другими службами поручалась «минимизация» уровня негативных настроений и протестных выступлений жителей пострадавших регионов.
В отличие от большой доли отрицательного отношения к «Свободной Франции» и ее лидеру де Голлю в Северной Африке население французских провинций – объектов прямого вторжения союзников летом 1944 года было в целом заранее подготовлено к неизбежности их «освобождения», в том числе формированиями войск нового национального лидера Франции, с кандидатурой которого на этот пост в конце концов согласились все три лидера антигитлеровской коалиции. В этой связи особых проблем в тылу в ходе продвижения войск союзников в направлении германской границы не возникало.
Как и ранее в Италии, контрразведчикам союзников во взаимодействии с военной полицией и другими спецслужбами пришлось решать две существенные проблемы: размещение и специфическая «работа» с весьма значительным в количественном отношении контингентом военнопленных и освобожденных из нацистских концлагерей так называемых перемещенных лиц, а также «устранение от власти» пришедших во многих населенных пунктах на смену «вишистов» лиц «коммунистической ориентации», либо членов коммунистических и других левых организаций, завоевавших доверие населения своим активным участием в Сопротивлении. Другим проявлением этой «проблемы» явились факты требований командиров некоторых крупных французских партизанских отрядов, состоявших целиком или ориентировавшихся на коммунистов, о включении в освободительную армию де Голля «только на правах самостоятельных частей и подразделений». Данный вопрос вышел на политический уровень, но в конце концов был «урегулирован» не без помощи активной работы контрразведчиков союзников.
Помимо этого военные контрразведчики были привлечены к работе органов цензуры, на четкость и жесткость деятельности которой, особенно в период подготовки операций оперативно-тактического уровня, обращалось самое пристальное внимание, и тщательной проверке переписки американских военнослужащих в Европе с их родными и близкими в США. Неожиданно много усилий и времени военной контрразведке пришлось потратить на участие в борьбе с «черным рынком», к организации которого оказались причастны американские военнослужащие, включая младших и старших офицеров.

ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ С КРАСНОЙ АРМИЕЙ И ПОДГОТОВКА К ХОЛОДНОЙ ВОЙНЕ

Вторжение союзных войск в Германию с точки зрения американской военной контрразведки привнесло два основных новшества: специфика работы с германским населением и обеспечение контактов с военнослужащими Красной Армии по линиям разграничений, оговоренных политиками. Население оккупированных германских земель в целом осознавало неизбежность падения режима Гитлера и практически не откликалось на призывы оставшейся нацистской агентуры к проведению диверсий и актов саботажа. Однако военным контрразведчикам и военной полиции все время приходилось быть в напряженном состоянии, ожидая проявлений недовольства и мятежей на подконтрольных им территориях. Первое время среди местного населения было трудно найти подходящую замену прежним административным органам, состоявшим целиков из нацистов или им сочувствовавших. Подбор новых кадров лег на плечи в том числе и военных контрразведчиков.
Участившиеся в конце апреля – начале мая 1945 года «встречи» западных союзников с частями и соединениями Красной Армии в Центральной Германии и других государствах по линии фронта также легли дополнительным бременем на американскую военную контрразведку, в задачи которой, с одной стороны, входило «обеспечение бесконфликтных контактов с идеологически чуждыми, но все еще формальными союзниками», а с другой стороны, во взаимодействии с разведывательными органами своей страны добиться большей осведомленности о планах и намерениях «восточного союзника», используя при этом весь набор «специальных методов и средств».
Во всех оккупированных американскими войсками странах и зонах на военную контрразведку был возложен беспрецедентный комплекс задач, связанный не столько с содействием специально обученным командам из состава оккупационных войск по нормализации хозяйственной жизни в подконтрольных регионах, сколько контролированием развивавшейся политической ситуации, вербовкой агентуры среди местных жителей, выявлением ценных специалистов и исследователей, прежде всего в области так называемого ядерного проекта, новых прорывных военных технологий, включая ракетную технику, криптографию и т.п.
С появлением первых признаков холодной войны между бывшими союзниками перед американскими контрразведчиками были поставлены задачи по совместной с разведкой «работе» с остававшимися еще в лагерях перемещенных лиц советскими гражданами, склонение одних из них к невозвращению на родину и, напротив, обычная вербовочная работа с целью последующей заброски в СССР и союзные ему государства «обработанных» граждан для шпионской и диверсионной работы в интересах новых хозяев.
По мнению военно-политического руководства США, американская военная контрразведка в целом справилась со своей задачей в ходе операций на европейском театре войны и прилегающих территориях, а также в послевоенный период, обретя опыт в обеспечении действий войск и самостоятельной работе в тесном взаимодействии с разведкой, который пригодился ей в последующем.

ФРАНЦИЯ. ИЮЛЬ 1973 ГОДА

Мой старый дом расположен в приличном районе, с достойными соседями и добрыми хозяевами. Открываю тяжелую дверь своего подъезда. Бонжур, мадам. Доброе утро, как спалось? Мадам Моро, моя консьержка и жена хозяина, грузная дама лет 65, обычно весьма веселая, в ответ тяжело вздыхает и многозначительно смотрит на окна своей квартиры. Qu'est ce qui s'est passе? Ах, месье, сына опять забрали в полицию за хулиганство. Я понимающе киваю головой. Ее великовозрастный парень, «вечный» студент, регулярно заставляет maman наносить визиты в местное отделение полиции. Правда, и сама мадам Моро во времена своей молодости частенько проводила время на самодельных баррикадах, поэтому ей ничего не остается делать, как только вздыхать. Яблоко от яблони...
За пару лет работы в Париже я уяснил, что участие в протестах для французов – это святое. Каждый из парижан когда-то против чего-то да бунтовал. «Не переживайте, мадам. Стоит только вам улыбнуться инспектору, его сердце растает, и ваш мальчик опять вернется под ваше заботливое крыло».
Она кокетливо смеется и явно хочет продолжить разговор, но мне надо торопиться.
На рю дўАсса, дом 37, в кафе «Кристиан Констан», у меня назначена встреча с курьером из Москвы. Привезли почту с документами, которые надо передать торгпреду в посольство СССР. Тогда я работал «под крышей» торгового представительства при посольстве, знал хорошо дело и свое, и торговое.
В моем распоряжении есть пара часов, можно побаловать себя сэндвичем и шоколадом. А что, я не француженка, мне фигуру беречь не надо.
После встречи с курьером я продолжил свою традицию: выбрал наугад пока еще незнакомую часть города и пошел до посольства новым маршрутом, запоминая расположение улочек и зданий. Сегодня бонусом прогулки был вид с самой длинной улицы Парижа, рю Вожирар, на слегка мрачноватые исторические особняки, нависающие над улицей, и Люксембургский сад, светлый, весь в лужайках и скульптурах, заполненный кричащей детворой. Выгода двойная получилась: и оперативная, и культурная.

ЗАДАЧА ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ

В назначенное время я пришел в торгпредство. Уже на входе меня схватил за руку обеспокоенный секретарь. Нужно срочно явиться на внеплановое совещание. Еще за дверью я услышал гул голосов. Один голос перекрывал все остальные. Глава резидентуры расхаживал вдоль своего дубового письменного стола и энергично махал руками на споривших сотрудников. 
Я оглядел просторный кабинет и присутствовавших людей. Судя по напряженным лицам коллег, вопрос на повестке дня стоял серьезный. Как оказалось, из Москвы поступило задание крайней важности: выбрать подарок на юбилей одного из членов Политбюро. Круглую дату собирался отметить министр обороны СССР Маршал Советского Союза Андрей Антонович Гречко.
До знакового дня – 17 октября – времени еще достаточно, но несмотря на это начальники Главных военных управлений Генштаба и даже главкомы видов Вооруженных сил уже находились в тревожном состоянии духа. Каждому хотелось подобрать для Гречко как можно более оригинальный подарок, так сказать, «переплюнуть» коллег из других ведомств. Как-никак маршалу исполнялось 70 лет. В общем, задача была поставлена всем. Головы ломали одновременно и в нашем посольстве во Франции, и в Минобороны СССР, и в Главном разведывательном управлении.
Перебрали все известные увлечения маршала. Все знали, что Гречко любил охоту. Резидент от предложения сразу отмахнулся: еще одно ружье? Арсенал у министра и без того уже большой. Андрей Антонович увлечен спортом. Подтянутый, активный, сохранивший прекрасную спортивную форму, он регулярно посещал хоккейные и футбольные матчи с участием ЦСКА, серьезно увлекался теннисом. Ну не ракетку же с мячом ему дарить. 
Илья, один из секретарей посла, который до сих пор молча записывал все возникающие предложения, поднял голову: «Может, хороший французский коньяк?» «Девушку свою будешь коньяком угощать», – бросил в его сторону резидент. Техники предложили соорудить модель какой-нибудь новинки из суперсовременных видов отечественной военной техники. Раз маршал часто присутствует на испытаниях боевой техники, живо интересуется новыми образцами оружия, такой подарок должен понравиться…
Через час лист перед Ильей напоминал карту боевых действий: мелко исписанный, с кучей стрелочек и черточек. Предложений было много, но большинство из них были исключены из списка возможных приобретений.
Мне вспомнился недавний разговор с моим коллегой из французской разведки, назову его Жаном Лероем. Враги по идее, в обычной жизни мы оказались близки друг другу по духу. Конечно, сначала мы пытались честно друг друга завербовать, но, осознав тщетность усилий, остались просто друзьями. Раз в месяц мы позволяли себе устроить «день лени», или, как говорили французы, la grasse matinеe. В намеченный день я подъезжал на своей машине к любому автосервису, откручивал какую-нибудь мелкую деталь и озабоченно докладывал механикам, что с транспортом что-то не так. «Поломки» были незначительные, но сотрудники послушно загоняли машину в гараж и начинали осмотр. А я тем временем пересаживался на общественный транспорт, доезжал до какого-нибудь неприметного прокатного пункта машин и садился уже в «чистое» авто.
Иногда Жан подбирал меня по дороге. И дальше мы могли несколько часов делать что угодно – рыбачить, сидеть в кафе у моря и обсуждать то, что пожелает душа. О том, какие у нас замечательные жены, о детях, о море, могли долго спорить, где в Бретани устрицы лучше… Он защищал любимый Канкаль, а я всегда голосовал за Сен-Мало. Во время недавней нашей встречи он увлеченно рассказывал, как приобрел в Америке дорогостоящий цветной телевизор, не удержался и разобрал его до мельчайшей детали, чем привел свою жену в неописуемый гнев.
Последний разговор с Жаном, любителем устриц и фанатом технических новинок, подал мне идею. «Давайте приобретем что-нибудь из техники? Что думаете по поводу цветного видеомагнитофона? Новинка! А сувенирами у маршала наверняка уже все шкафы в кабинете полны», – предложил я.
Подарок на тот момент действительно редкий и дорогой. Подобные чудеса техники стоили десятки, если не сотни тысяч франков. Да и подобные покупки мог совершить только человек, имевший возможность выехать за рубеж или работать там. На равную сумму можно было приобрести пару хороших машин, к примеру, мечту практически каждого советского человека – «Волгу». Да и за ней все равно надо было отстоять очередь, и лишь после нескольких лет ожидания счастливчик мог получить талончик на право приобретения автомобиля в специализированном магазине.
Как раз по причине эксклюзивности предполагаемого подношения, возможно, именно этот вариант и был признан самым удачным, тем более что многие знали о повышенном интересе Гречко к новым изобретениям и технике. Решено было достать настоящий японский телевизор и видеомагнитофон, да еще и с бобинами (кассет тогда еще не изобрели) в полном комплекте!
С грифами «совершенно секретно» телеграммы разлетелись по всем посольствам и торговым представительствам СССР за рубежом. Необходимо было найти самую новейшую модель.

ЦЕННЫЙ ВО ВСЕХ СМЫСЛАХ ПРЕЗЕНТ

К поискам достойного подарка подключили всех наших агентов. Шифротелеграммы по правительственным каналам связи разлетелись по всем зарубежным резидентурам. Первая весточка пришла к нам из посольства СССР в Японии. Тогда посольством руководил умнейший человек и прекрасный дипломат Олег Александрович Трояновский, «виртуоз дипломатического искусства», как его однажды назвала газета «Нью-Йорк таймс».
Не могу сказать, поспособствовало ли скорейшему приобретению подарка его вмешательство в нашу историю, или сотрудники посольства действовали собственными силами, но вскоре нашему руководству доложили: есть, приобретен один цветной телевизор, видеомагнитофон фирмы Sony и несколько бобин с записями опер Верди, песен французских шансонье и парой популярных за рубежом американских вестернов.
Путь ценной покупки тоже не был простым: из Японии она была доставлена в Лондон, оттуда дипломатической почтой в Париж, в обстановке строжайшей секретности (ни одна «конкурирующая» сторона не должна была узнать и позаимствовать нашу идею) и несколькими днями позже с сотрудником дипмиссии – в Москву.
Вручать подарок должен был начальник Главного разведуправления (ГРУ) Генштаба Вооруженных сил СССР. Наш выбор был им одобрен, предварительное «хвалю за старания» получено. Рабочая часть операции «Подарок» была завершена. Осталась самая ответственная – торжественная часть. 17 октября тщательно упакованный подарок был доставлен руководством ГРУ в Минобороны СССР, где в одном из залов шла подготовка к торжественному приему в честь дня рождения маршала.
Прием начался в восемь часов вечера. Несмотря на то, что Андрей Антонович находился в свои 70 в прекрасной физической форме, он уже не слишком любил праздничные мероприятия высокого уровня и гораздо комфортнее ощущал себя в узком кругу, но собственный юбилей он проигнорировать не мог в силу служебных обстоятельств. В зале Гречко появился под аплодисменты гостей.
Гречко выглядел несколько уставшим, на все звучавшие поздравления отвечал улыбкой, но видно было, что мыслями он где-то далеко. Тех, кто сопровождал делегацию ГРУ, стали терзать сомнения: а так ли обрадуется министр подарку, как мы предполагали? Если он будет недоволен или воспримет подарок равнодушно, то скорее всего гнев руководства падет именно на наши головы, про свою я уже и не говорю. Коллеги не особо наблюдали за теми презентами, которыми одаривали Гречко, а внимательно следили лишь за его реакцией. Было много дорогих подарков, кажется, сервизы, золотые часы... Мне рассказывали, как блеснули глаза министра – заядлого охотника – при виде американского карабина «Ремингтон 742». Но вот подошла очередь и наших коробочек. Было поручено продемонстрировать подарок прямо на приеме.
Поначалу, когда технику извлекли из шуршащей бумаги, воцарилась тишина. Генерал, произнося поздравление, слегка запнулся и быстро скользнул острым взглядом по своим подчиненным. Гречко и остальные гости удивленно осматривали творения Страны восходящего солнца. Затем послышались негромкие возгласы «Надо же!» «Вот дают японцы!». Некоторые из присутствовавших вообще не верили, что эти чудеса существуют на самом деле, да еще и работают. Японская техника удивляла тогда даже специалистов.
Коллеги рассказывали, что у них от сердца отлегло, когда удалось разглядеть лицо маршала. «Немедленно надо опробовать!» – сказал он и с довольной улыбкой оглядывал стоявших рядом пораженных гостей. Никто не знал, говорил ли что-то Гречко лично нашему руководству, но через несколько дней в Париже мне показали шифротелеграмму из Центра, где выражалась благодарность каждому участнику «операции».
Поговаривали, что некоторые из членов Политбюро еще долго одолевали нашего генерала настойчивыми просьбами достать им подобные комплекты, так их поразил наш подарок.
А сам телевизор и видеомагнитофон Андрей Антонович, хоть коллеги и просили оставить иностранные диковины в Москве, так сказать, для тщательного изучения, отвез к себе на дачу, чтобы устраивать видеосеансы в кругу семьи.

В ходе этих встреч мы, американцы, никогда не делали предметом уступок или торга нашу решительную поддержку союзников и партнеров, таких как Украина, которые, в идеале, должны были бы стремиться к тому, чтобы США и Россия нашли общий язык. Тем не менее, эти контакты были бесценной возможностью для каждой из сторон объяснить своему визави, почему она не согласна с ним по таким темам, как Сирия, «арабская весна», ПРО и Украина. Вследствие этого стороны стали находить точки соприкосновения: радикальный ислам суннитского толка, стабильность в Афганистане и Средней Азии, международный терроризм, растущие демографические проблемы, а также грядущая глобальная борьба за ресурсы.
Пожалуй, самый высокопоставленный визит имел место в июне 2013 года, когда Сергун пригласил на три дня в Москву генерал-лейтенанта Майкла Флинна (Michael Flynn), в то время начальника Разведывательного управления министерства обороны (РУМО) США. Следуя по пути, проторенному рядом его предшественников, Флинн возложил венок к Могиле Неизвестного солдата у Кремлёвской стены и посетил ультрасовременную штаб-квартиру ГРУ на окраине Москвы. Там, в конференц-зале он выступил перед молодыми офицерами ГРУ с беспрецедентным часовым докладом на тему о разведке и руководстве ей. Судя по вопросам аудитории, ей никогда до этого не приходилось сталкиваться с генералом американской разведки.
Наконец, Флинн организовал для своего коллеги беспрецедентный ужин в моей резиденции в посольстве США, на который начальник ГРУ прибыл с двумя генералами и переводчиком. Должно быть, для всех них было не вполне привычным впервые в жизни проходить через кордоны безопасности американского посольства, чтобы попасть на территорию США. Всегда любознательный, Сергун тогда проявил особый интерес к красочной работе Лероя Неймана (Leroy Neiman) под названием «Красная площадь».
Прозвучали традиционные тосты, Сергун пил немного. Последний тост призвал собравшихся сделать так, «чтобы переходные шлюзы стыковались», что было отсылкой к выдающейся стыковке на орбите советского и американского космических кораблей в ходе экспериментального полета «Аполлон-Союз», состоявшегося в разгар холодной войны в 1975 году, и намеком на улучшение отношений. Сергуну это понравилось. Гости разъехались по домам, увозя детям в качестве подарка бейсболки с символикой посольства США. Вечером следующего дня Сергун пригласил нашу делегацию в историческое здание отеля «Советский», где лично провел экскурсию по нетронутому временем сталинскому люксу на верхнем этаже.
Генерал Сергун определенно придавал этим обменам большое значение, что свидетельствовало о его желании не ограничиваться одним лишь изучением наших оперативных планов и военного потенциала.
Если бы я был русским, одержимым реальными или мнимыми экзистенциальными угрозами, обеспокоенным перспективами моей огромной, но не столь густонаселенной северной страны, у меня были бы причины всерьез тревожиться. Я убежден, что эти геостратегические проблемы следующего поколения подтолкнули Сергуна и других высокопоставленных руководителей разведки к общению с нами.
Моя последняя встреча с Сергуном состоялась в конце 2013 года, всего за несколько месяцев до того, как отношения между нашими странами были прекращены. Я запросил встречу с ним, чтобы вручить послание, и этот могущественный генерал разведки вскорости прибыл, одетый в скромную повседневную одежду. Он забрал послание, после чего мы накоротке обсудили его предстоящий визит в США вместе с еще несколькими высокопоставленными офицерами ГРУ. Разумеется, после того, как Россия заняла Крым, этот замысел остался нереализованным.
Так что же дальше? Статус-кво, невзирая на некоторые незначительные подвижки, остается достаточно негативным. Однако мы должны найти осмысленный путь для поддержания диалога и взаимодействия с нашими коллегами из числа российских военных в интересах решения геостратегических проблем, представляющих взаимный интерес, коих имеется предостаточно. Вопреки разногласиям и несмотря на обескураживающую дезинформацию, мы должны в этом преуспеть.
Государства, особенно те, что выступают по отношению друг к другу традиционными конфликтными соперниками, угрожающими самому существованию друг друга, должны поддерживать непрерывное и интенсивное общение через различные каналы и на разных уровнях, в том числе через секретные каналы военной разведки. Едва ли это проявление слабости или просьба об одолжении. Скорее, это олицетворение силы, уверенности и благоразумия, а также свидетельство удовлетворенности собственной идентичностью.
Определенно, нам всем есть, чему поучиться у такого непростого человека, каким был покойный генерал-полковник Сергун.
Перевод Центра АСТ

Об авторе:
Питер Б. Звак (Peter B. Zwack), бригадный генерал Армии США в отставке, в прошлом (2012-2014) военный атташе при посольстве США в Российской Федерации и старший группы военных атташе США в России. В Армии США с сентября 1980 года. По окончании Школы кандидатов в офицеры (Officer Candidate School), Форт-Беннинг, шт. Джорджия прослужил 34 года на различных должностях в системе военной разведки, специализируясь на государствах Евразии (Military Intelligence and Eurasian Foreign Area Officer). В ходе длительных зарубежных служебных командировок побывал в Федеративной Республике Германии, Афганистане, Косово, Республике Корея и Российской Федерации.
Награжден государственными и ведомственными наградами США и НАТО: медалями «За отличие в службе» (Distinguished Service Medal), «Легион почета» (Legion of Merit), «За безупречную службу в министерстве обороны» (Defense Superior Service Medal), «За службу в Афганистане» (Afghan Service Medal), «За службу в Косово» (NATO/Kosovo Medal) и другими. Прошел квалификацию (Special Skill Group 4) и имеет право ношения наплечной нашивки рейнджера (Ranger Tab) и нагрудного знака парашютиста (Airborne Wings). По итогам 1999 года удостоен звания «Лучший офицер-ответственный исполнитель» (Action Officer of the Year) в системе органов военного управления, непосредственно подчиненных Комитету начальников штабов ВС США (Joint Chiefs of Staff). В 2015 году внесен в список Зала славы Школы кандидатов в офицеры, Форт-Беннинг, шт. Джорджия.
После увольнения с действительной военной службы в декабре 2014 года занимается консалтингом и преподавательской деятельностью в Национальном университете обороны (National Defense University), Вашингтон, округ Колумбия.


Накануне Дня Победы военный атташе США в  России бригадный генерал Питер Б. Звак  посетил музей «Ленд-лиза» в Москве. Май 2013 года. 

А был ли помощник?!

После побега отца советское руководство было в шоке. Рассматривался даже вопрос о разрыве дипломатических отношений с США. Однако до этого у КГБ СССР не было прямых доказательств сотрудничества отца с ЦРУ. Подозрения резидента КГБ в Нью-Йорке Ю.И. Дроздова не принимали во внимание.Уже в 1975–1976 годах, пишет он, «мы чувствовали, что в составе советской колонии в Нью-Йорке есть предатель... Круг осведомленных сузился до нескольких человек. Среди них был и Шевченко (Дроздов не называет других фамилий, но подозревали еще двух высокопоставленных дипломатов – постоянного представителя СССР при ООН О.А. Трояновского и посла СССР в США Добрынина. – Г.Ш.). Кто-то из друзей Шевченко в нашей службе даже официально потребовал от нас прекратить за ним наблюдение... Я не выполнил это требование Центра... Каждый раз, когда поступали данные о Шевченко, в том числе и из американских кругов, мы направляли их в Центр. В управлении внешней контрразведки, в подразделении О.Д. Калугина, их принимали весьма неохотно». Как известно, в 2002 году бывший генерал КГБ Калугин был заочно осужден за измену родине, правда, к высшей мере в России уже не приговаривали.
Когда министра Громыко спросили, кого он подозревает в измене, он ответил: «Шевченко вне всяких подозрений». Перед тем как отозвать отца в Москву в апреле 1978-го, Громыко даже «пробил» у Брежнева специальную должность – заместитель министра по вопросам разоружения. А позже, как пишет посол О.А. Гриневский, отвечая на вопрос Андропова, Громыко не смог вспомнить, был ли у него помощник по имени Шевченко. И когда заместитель начальника Второго главного управления КГБ СССР (контрразведка) положил на стол своего шефа семейные фотографии, изъятые при обыске на квартире у Шевченко – он вместе с женой поедает шашлыки на даче у Громыко, – Андропов только пробормотал: «Ах, Андрей Андреевич!» Но ведь и в самом деле Шевченко не был помощником Громыко, он был его доверенным советником, в том числе по связям с КГБ. Через него на стол министра попадали особо важные документы из этого ведомства. Такими советниками всегда становились близкие люди Громыко. Например, А.М. Александров-Агентов, ставший затем помощником четырех генеральных секретарей ЦК КПСС, В.М. Фалин – посол в ФРГ, потом секретарь ЦК КПСС, заведующий международным отделом ЦК КПСС и последний распорядитель фонда партии.
Дроздов вспоминает, как председатель КГБ Андропов сказал ему летом 1978 года: «В деле с Шевченко ты был прав, я прочитал все материалы. Это наша вина. Наказывать тебя за него никто не будет, но и Громыко... тоже снимать не будем».
Интересно, что в 1976 году, когда отец уже год работал на ЦРУ, моя мама водила жену Громыко по магазинам Нью-Йорка и покупала ей на деньги отца дорогие подарки. Как отмечает контрразведчик Перетрухин, моя мама чаще через других пересылала дорогие вещи жене министра для последующей перепродажи в Москве по основательно завышенным ценам». Вполне возможно, что покупалось это на деньги ЦРУ!
Весной 1978 года я, атташе отдела международных организаций МИД СССР, находился во временной загранкомандировке как эксперт делегации СССР в Комитете по разоружению. 9 апреля меня вдруг оформили дипкурьером – мол, необходимо срочно доставить в Москву секретный пакет. В сопровождении третьего секретаря представительства В.Б. Резуна я прилетел в Москву, и мне сразу же сообщили, что мой отец остался в США.
О Резуне я вспомнил через несколько месяцев, когда услышал сообщение западных радиостанций о том, что майор ГРУ Резун, сбежавший из Женевы в Англию, заявил: «Сын заместителя генерального секретаря ООН Аркадия Шевченко, оставшегося в США, Геннадий является моим лучшим другом». Меня вызвали в службу безопасности МИДа, показали несколько фотографий. Резуна я узнал с трудом, ведь наше знакомство было кратковременным – несколько часов полета. А потом – столько бурных и страшных событий: потеря отца, фактическое увольнение из МИДа, смерть мамы, конфискация имущества и т.д. Неудивительно, что о встрече с каким-то Резуном я даже не вспоминал.
Но если бы КГБ уже тогда подозревал Резуна в шпионаже, едва ли его направили бы сопровождать сына Шевченко. Это был очередной прокол наших спецслужб. Сейчас Резун (Суворов), кажется, не упоминает о нашей встрече в 1978 году ни в одной из своих книг. А тогда, после своего побега из Женевы, сенсационное «дело» А.Н. Шевченко придавало «вес» никому не известному майору ГРУ.

«Так пахнет нафталин»

6 мая 1978 года мне позвонила поздно вечером сестра Анна, которая жила с бабушкой в квартире родителей на Фрунзенской набережной. Сказала, что мама пропала, оставив записку следующего содержания: «Дорогой Анютик! Я не смогла поступить иначе. Врачи тебе все объяснят. Жаль, что бабушка не позволила мне умереть дома». Утром сразу позвонил в службу безопасности МИДа М.И. Курышеву и рассказал ему о случившемся. КГБ тут же организовал поиски. На всякий случай были проверены все аэропорты. Я с сотрудниками КГБ поехал на нашу дачу в поселке Валентиновка. Ключей не было, пришлось взламывать мощные дубовые двери. Но все поиски были безрезультатными.
8 мая сестра опять позвонила мне, сказав, что в квартире какой-то странный запах. Она была одна дома, так как мама еще 5 мая попросила бабушку погостить у родственников в Химках. Приехав, я сразу вызвал милицию из районного отделения. Участковый никакого странного запаха не почувствовал, сказал: «Так пахнет нафталин». После его ухода я решил сам обследовать квартиру и довольно быстро обнаружил, что запах идет из большого стенного шкафа. Мы снова вызвали милицию. Приехавший капитан, открыв двери шкафа, снова сказал, что никакого запаха, кроме нафталина, он не чувствует. Тогда я сам стал раздвигать шубы, дубленки. Шкаф был очень глубокий, и одежды висело много... И вдруг в углу я наткнулся на холодную руку мамы и выскочил из шкафа как ошпаренный. Дальнейшее происходило как в тумане. Приехали работники прокуратуры, врачи, а затем представители КГБ.
Я стал заниматься организацией похорон. Позвонил Курышеву, сказал, что из политических соображений похоронить маму следовало бы на Новодевичьем кладбище. Он связался с Громыко, но министр ответил, что в данном случае без постановления ЦК КПСС не может решить вопрос о захоронении на таком кладбище. Громыко поручил начальнику управления делами МИДа организовать похороны на Новокунцевском кладбище (филиал Новодевичьего). Проводили маму в последний путь родственники, представители МИДа и КГБ. Звучал гимн Советского Союза...

С женой Линой в Нью-Йорке. 1977 год

Через несколько дней после похорон мамы в нашу квартиру пришли следователи КГБ (около десяти человек) во главе с начальником группы следователей следственного отдела КГБ СССР майором О.А. Добровольским. Они были поражены: не квартира, а музей! Наша большая четырехкомнатная квартира была заставлена уникальной старинной мебелью и дорогими предметами антиквариата.
Бабушка тут же запротестовала: «Это все мое! Я купила все это в Австрии и Румынии в сорок восьмом и сорок девятом». Я промолчал, но точно знал, что весь антиквариат приобретен на деньги отца, когда его назначили на пост заместителя генерального секретаря ООН, причем основные ценности были куплены в 1975–1977 годах, когда он уже сотрудничал с ЦРУ.
Изделия с бриллиантами, рубинами, изумрудами, сапфирами и из золота (в описи имущества они указывались как камни белого, красного, зеленого и синего цветов, золото – металл желтого цвета) были оценены смехотворно низко, по крайней мере в 2–3 раза дешевле их реальной стоимости.
В стенном шкафу за деревянными панелями нашли 12 икон рублевской школы с золотыми и серебряными окладами и старинный алтарь из металла желтого цвета с эмалью (так значилось в описи имущества). Майор Добровольский спросил меня, сколько приблизительно может стоить одна такая икона. Я ответил: «От 500 до 2000 рублей, а возможно, и гораздо больше. Точно может определить только специалист». Однако в описи все иконы и алтарь были оценены скопом ровно в 500 рублей. Я очень удивился, и Добровольский несколько смущенно ответил: «Мы перепишем позднее данный пункт».
А я позднее узнал, что следователи МВД и КГБ специально оценивали конфискованные вещи очень низко, для того чтобы их начальство могло скупить все по дешевке. К слову, Андропов, как известно, интересовался современной живописью, а вот Щелоков собирал старинные вещи, в том числе и иконы.
Носильные вещи (в основном новые), дорогие шубы (чернобурки и норковые), дубленки, горжетки из чернобурки и песца, отрезы на пальто и платья, сотни метров тюля были оставлены в квартире, и меня назначили ответственным за их хранение. Потом все было изъято районным судебным исполнителем, КГБ такое не интересовало.
Правда, Добровольский спросил: «А где толстая золотая цепь, которая на этой фотографии вашей матери?» «Ее надо искать в квартире Громыко или Кузнецова», – ответил я.
Во время обыска, который проходил три дня, Добровольский несколько раз звонил начальству и консультировался, в каком объеме нужно производить конфискацию. В целом, по стоимости была конфискована половина вещей, находящихся в квартире отца, на сумму около 250 тысяч рублей.
А осенью 1978-го Курышев сообщил мне, что мой отец приговорен Верховным судом РСФСР к высшей мере наказания (заочно) с полной конфискацией лично принадлежащего ему имущества.

«Искать надо жопу»

Во время длительного вынужденного отпуска я решил попробовать добиться разрешения остаться на любимой работе. Попросил бабушку позвонить Лидии Дмитриевне Громыко, которая часто бывала в гостях у родителей, и спросить, можно ли мне остаться на работе в невыездном отделе министерства или хотя бы временно поработать в отделе международных организаций, чтобы успеть сдать кандидатский минимум в МГИМО МИД СССР. Громыко разрешил мне временно остаться в отделе. Кстати, сразу же после звонка бабушки у министра сменили номер телефона.
Через некоторое время меня вызвал к себе Курышев. Его отношение ко мне явно изменилось. До указания Громыко полковник КГБ говорил, что не позволит даже министру оставить меня на работе в МИДе, а теперь предложил временно продолжать трудиться в моем же отделе и одновременно подумать, где бы я хотел работать. МИД и МГИМО исключались. В качестве вариантов предлагались Совет Экономической Взаимопомощи (СЭВ) и международный отдел профсоюзов. Мне не хотелось больше быть чиновником. Поэтому я сказал, что подумаю.
В отделе международных организаций МИД СССР в это время работал второй секретарь, который два раза в год ездил в Женеву на переговоры по ограничению стратегических вооружений. У него были большие неприятности – его родная сестра вышла замуж за итальянца, и он не сообщил об этом в КГБ. В результате его уволили из
МИДа, и, когда он узнал что я, сын изменника родины, еще работаю в отделе, его удивлению не было границ. Вообще реакция моих коллег была неоднозначной.
Со мной не побоялся поздороваться за руку посол по особым поручениям Л.И. Менделевич – один из самых светлых умов министерства. А другие сотрудники нашего отдела, завидев меня в коридоре, перебегали в параллельный коридор. Я понимал, это не их вина. Это система. Как-то я встретил в МИДе и своего бывшего начальника в Женеве, посла В.И. Лихачева. Он со мной поздоровался, однако был весьма удивлен, пожалуй, даже шокирован. Видимо, думал, что я буду очень далеко от МИДа работать.
Конечно же, меня уже не допустили к секретным и совершенно секретным документам, занимался я в основном подготовкой различных справок и других документов для руководства. И не терял надежды остаться на работе в МИДе. С этой целью я попытался пробиться на прием к Громыко, кабинет которого находился на седьмом этаже, тремя этажами ниже нашего отдела. В большой приемной сидел старший помощник министра, посол В.Г. Макаров. Когда я вошел, он сделал вид, что не узнает меня, пробурчал: «Что вам угодно?» «Я хотел бы попросить вас, Василий Георгиевич, чтобы вы передали Андрею Андреевичу мою просьбу принять меня». – «Да кто вы такой, чтобы вас принимал министр?! Он принимает только ответственных работников! Идите отсюда». «Ну что ж, – подумал я, – найду другой способ передать просьбу министру».
Тогда наш отдел курировал первый заместитель министра, член ЦК КПСС Г.М. Корниенко. Я попросил Георгия Марковича передать мою просьбу министру оставить меня на работе в МИДе без права выезжать за рубеж. Через неделю он сообщил, что министр предложил мне пока устраиваться в Институт государства и права, а там посмотрим.
Я попросил Корниенко помочь мне устроиться в Институт США и Канады к академику Г.А. Арбатову или в Институт мировой экономики и международных отношений к Н.Н. Иноземцеву. Арбатов отказал, сославшись на то, что в его институте бывает слишком много иностранцев. Иноземцев отказал без всяких объяснений.

С сыном Геннадием, дочерью Анной и внуком. Вашингтон, 1995 год

У меня не осталось никакого выбора, как работать в институте права. Однако процесс моего оформления затянулся, так как директор института, член-корреспондент АН СССР, поставил условием моего приема на работу смену фамилии и высокое поручительство. Как грубо выразился Курышев: «Надо искать жопу». Я его сразу не понял, и он пояснил: «Я имею в виду поручителя, который будет отвечать за вас, если вы поведете себя не так, как надо». Тогда мне никто не сказал, кто же за меня поручился. Только через много лет, в начале 90-х, я узнал, что это был посол, доктор юридических наук, профессор О.Н. Хлестов. Тогда он был членом Коллегии МИД СССР, заведующим договорно-правовым отделом.

Дела семейные

Как мне рассказывали, с того момента, как мой отец остался в США, обо всем, что происходило в нашей семье, докладывали лично председателю КГБ Андропову. Видимо, поэтому у меня не было проблем с восстановлением прописки в квартире отца, защитой диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук, получением доступа к материалам «для служебного пользования», необходимым для научной работы, с поиском рецензентов моих научных монографий и т.д. В андроповские времена детей предателей не наказывали, а наоборот, если они вели себя патриотически, поощряли. Хотя, я думаю, лишь в том случае, если они входили в круг элиты.
Конечно, помощь со стороны КГБ, скорее, объяснялась высокими связями отца, да еще тем, что, оставшись в США, он шантажировал руководство СССР, мол, выдаст все, если тронут его детей. Ему не разрешили помогать детям материально, однако гарантировали, что они не пострадают в результате его поступка.
Хотя я сменил фамилию и отчество, все в институте знали, кто я такой. Несмотря на то что Курышев сказал мне: «Когда будете заполнять анкету в отделе кадров института, укажите в ней любых родителей, придумайте. Мы наврем для вашего же блага».
Юристы КГБ СССР долго ломали голову, как можно разменять нашу квартиру, но так ничего и не придумали. Ведь формально паевой взнос принадлежал отцу, дополнительной мерой наказания которого была полная конфискация лично принадлежащего ему имущества. Следовательно, проживать в его квартире мы имели право (в Конституции СССР было закреплено право на жилище), а вот разменять ее не могли.
Тогда я обратился в Верховный Суд СССР. Верховный судья по гражданским и жилищным делам П.Я. Трубников сказал, что у нас есть один выход: конфискация пая и его выплата по новой. Было принято соответствующее решение. Мы выплатили около 11 тысяч рублей и получили возможность искать варианты размена.
В начале 1989 года из КГБ мне сообщили, что в МИД поступила дарственная от отца в пользу моей сестры на дачу в поселке Валентиновка. Правда, отец указывал, что и я имею право проживать там. Однако я знал, что это не имело юридического значения и я в любой момент могу лишиться дачи, которую нам оставили, потому что я предложил следственным органам конфисковать деньги на одной из сберкнижек вместо дачи. Необходимо было написать официальное письмо на имя начальника консульского управления МИД СССР, в котором указать, что я возражаю против официального заверения этой дарственной министерством. Через некоторое время я получил отказ. Было ясно, что подобное решение не могло быть принято без санкции Шеварднадзе и оно было продиктовано политическими соображениями, которыми всегда руководствовался министр. Я снова обратился в КГБ, и мне ответили: «Мы не в силах что-либо сделать. Кто мы по сравнению с тем, кто принял решение?»

Подставная жена?

В апреле 1985 года был завербован КГБ за огромные деньги (ему было передано моим бывшим приятелем по работе в МИДе С.Д.Чувахиным и другими связниками наличными в общей сложности порядка 2,5 миллиона долларов США) начальник отдела ЦРУ по советским делам Эймс. Если и не он первым завербовал Шевченко, то некоторое время был его куратором. Интересно, что отец получил от ЦРУ примерно такую же сумму, как и Эймс от КГБ, и имел пожизненную пенсию только от ЦРУ в 5000 долларов США в месяц. Не была ли вербовка Эймса своеобразной местью КГБ за побег Шевченко?
В феврале 1992 года, как только моей сестре Анне разрешили выехать в США, отец женился на советской гражданке, которая была моложе его на 23 года. Она оказалась в 1991 году в Вашингтоне с 14-летней дочерью от первого брака и с 20 долларами в кармане. Отец был русским человеком, он не понимал, что в России не только тургеневские девушки, что бывают и акулы, мечтающие о богатых вдовцах... Она прожила с отцом четыре года и сумела за это время, вольно или невольно, полностью его разорить.
До отъезда в США жена отца работала с В.Аксючицем, впоследствии депутатом Государственной думы России. Во время нашей встречи в Москве в начале 1996 года она не скрывала своего знакомства с чекистами. Тогда же, в 1996-м, я разговаривал с одним сотрудником Службы внешней разведки России (нелегал). Он был уверен, что эту женщину, картографа по специальности, дочь подполковника МВД, КГБ подставил моему отцу, зная его слабость в отношении женского пола.
До этого брака Шевченко имел в США к 1991 году три дома. Самый большой, подаренный ЦРУ, стоил миллион долларов США и был заставлен дорогой антикварной мебелью. Артем Боровик, сотрудник которого взял у отца интервью в этом доме, как-то сказал, в шутку или всерьез, что по сравнению с домом Шевченко дача Горбачева в Форосе выглядит как сарай. Отец владел также четырехкомнатной квартирой на Канарских островах. Все это стоило более двух миллионов долларов. Последний дом отец заложил в 1995 году, взяв кредит свыше 300 тысяч долларов США – на обучение падчерицы в престижном университете.
А 28 февраля 1998 года на 68 году жизни отец умер от цирроза печени в небольшой съемной однокомнатной полупустой квартире, где стояли лишь его кровать да стеллажи с любимыми книгами о дипломатии и шпионаже. Последние недели жизни он проводил в американском суде – его бывшая жена (развелись они в 96-м) пыталась отсудить половину его большой пенсии почти в семь тысяч долларов в месяц.
После смерти А.Н. Шевченко оказалось, что у него был долг около 600 тысяч долларов США. Эту информацию в Инюрколлегии подтвердили. В интервью «Комсомольской правде» от 3 марта 1999 года моя сестра подтвердила, что отец взял у нее 250 тысяч долларов США и не сумел вернуть (сестра продала в 1994 году дачу в Валентиновке и трехкомнатную квартиру на Фрунзенской набережной в доме № 50).
Пишут, что место захоронения отца держится в секрете. Мне этот «секрет» известен – его похоронили в Вашингтоне, на территории церковного прихода отца Виктора Потапова, который сосватал отцу картографа Наташу, получив за это новый автомобиль марки «форд» и солидные пожертвования. Кроме того, во время православных праздников отец устраивал благотворительные обеды и сам готовил украинский борщ.

Геннадий Аркадьевич Шевченко – кандидат юридических наук, имеет дипломатический ранг атташе, был членом делегации СССР в Комитете по разоружению в 1977–1978 годах (Женева), автор свыше 70 научных работ, в том числе трех монографий, по вопросам международного права и разоружения. В 1979–1997 годах – научный сотрудник Института государства и права Академии наук СССР и России.