Стрелков или Гиркин? Ополчение Донбасса: события, факты, люди.

Пургин о своем аресте

- Андрей Александрович, в каких условиях вас держали?
– Нормальные условия. Всё, что может предоставить МГБ. В этом отношении у меня претензий нет.
- Что это было? Задержание или вас, как сказал Денис Пушилин, взяли под охрану, чтоб не напали украинские диверсанты?
– Задержание, естественно. Я не мог выйти из комнаты, у меня проводили вечерние обыски, чтоб выяснить, есть телефон или нет, у меня не было возможности ни с кем связаться. Мои телефоны, все прочие электронные устройства все были изъяты, я был изолирован.
- Как вам это объяснили?
– Рабочая версия – защита меня от украинских ДРГ.
- Вы с этим согласны?
– Ну да, конечно! А отпустили потому, что созвонились с украинскими ДРГ и выяснили, что они уехали, можно отпускать!
- Я рада, что вы шутите. Как вы сами объясняете то, что с вами произошло? Почему понадобилось отстранять вас от власти таким способом?
– Я не знаю. Думаю, может быть, какие-то очень серьёзные политические амбиции… Денис Владимирович (Пушилин) у нас коллекционирует должности. Он у нас является главой исполкома общественного движения "Донецкая республика". Он является главой Минской группы. Он возглавляет футбол. Он решает вопросы гуманитарных миссий и перемещения "гуманитарки". И так далее. Не хватает только коксохимии и сельского хозяйства. Теперь ему понадобился пост главы парламента.
- Для простого коллекционирования должностей не высоковата цена? После вашего отстранения все увидели, что лидеры в ДНР переругались.
– Для меня вся эта история была неожиданностью.
- Какова судьба Алексея Александрова – бывшего главы аппарата, с которым вас задерживали на границе?
– Я не знаю, где сейчас находится Алексей Александров. Его сын у меня. Но если вы вникнете, то Алексей Александров – один из самых авторитетных людей в русском движении Украины, многолетний заместитель руководителя партии "Русский блок", создатель "Русского мира" Украины. Это человек, который имеет очень большой авторитет. Украинские националисты ещё в 2006 году ему молотком проломили голову. Его тогда еле спасли.
- Чем он теперь так не устроил ваших коллег по парламенту?
– Не знаю. Он занимал техническую должность. В паблике вы его очень мало найдёте.
- Мало, но выразительно. Я читала его заявление.
– Он высказал своё мнение по одному из вариантов развития событий, не более того.
- Пушилин говорит, что вы "попали под влияние Александрова". Вы попали под его влияние?
– Мы взрослые люди, у меня свой большой багаж, мне это даже как-то обидно. Я очень уважительно отношусь к Алексею Георгиевичу, очень во многом с ним согласен, в чём-то не согласен, мы очень давно знаем друг друга. "Попал под влияние" – этого я совсем не понимаю. Я "попал под влияние", поэтому меня убрали с должности главы Народного совета?
- Это не я говорю, а ваш коллега Пушилин.
– Вы вообще понимаете, что должность председателя парламента – больше техническая, организационная? Я имею в виду, что то, что у меня в голове, не влияет на работу парламента. Повестку дня формирует Координационный совет, в который входят Денис Владимирович и ещё три человека.
- Тем более зачем нужно было отстранять вас?
– Для меня логических, стройных объяснений действиям Дениса Владимировича и тех, кто ему помог это сделать, нет.
- Пушилин говорит, что вас предупреждали: надо уволить Александрова.
– Какие-то пацанские заявления. Кто меня предупреждал? У нас записываются все сессии. Даже закрытые заседания записываются без видео. Может он предоставить запись, что меня предупреждали?
- Наверное, предупреждали неофициально.
– Ах, неофициально! Знаете, это надпись на заборе. Парламент может проголосовать любое постановление, например о снятии или назначении главы аппарата, о смене структуры. А я не могу сделать это без парламента.
- Зачем тогда нужно было вас задерживать на границе, держать под охраной?
– Вы задаёте вопросы, на которые у меня нет ответа. Для меня это было полной неожиданностью.
- Может быть, это было как-то связано с очередным раундом переговоров в Минске? Вы должны были в них участвовать, в итоге они прошли 8 сентября без вас, а теперь вас отпустили.
– Нет, не думаю. То есть можно это связать, но я глубоко сомневаюсь. Там процесс очень долгий. Конечно, очень важно, кто находится в рабочей группе, но конечных документов эти люди не подписывают.
- Говорят, что вы в республике пользуетесь большей популярностью, чем Денис Владимирович. Вы можете это использовать, чтобы восстановиться в должности?
– Я, честно говоря, не очень этого желаю. Имеется в виду, что я не буду сейчас бороться за это. Сейчас важнее восстановить доверие людей, сформировать положительную повестку дня, построить горизонтальные связи, каким-то образом пробить социальные лифты. У нас война, у нас очень серьёзная ситуация. У нас из Харькова, из Одессы, из Запорожья живут люди. Только из Харькова политических беженцев – полторы тысячи. С ними надо работать. Мы должны понять общую идеологическую канву…
- Простите, не поняла: беженцы из мирных Харькова и Одессы – в Донецк?
– Да! Многие харьковчане воюют у нас в ополчении, многие работают в государственных структурах. Эти люди вернуться домой не могут. Там людей убивают, внесудебные преследования, сажают в тюрьму за распространение газет.
- Чем вы теперь планируете заниматься?
– Планирую всё равно заниматься общественно-политической деятельностью, идеологическими проектами. Как создатель и многолетний строитель "Донецкой республики" как сетевой организации, которая практически и создала Донецкую народную республику и носила тот флаг, который сейчас носит Донецкая народная республика. "Донецкая республика" официонализирована в 2005 году, а создана даже ранее...
- Да-да, после "оранжевой революции". Тогда вам кто-то помогал? Кто, например, её финансировал?
– "Финансировали" нас уголовными томами! Это не партийная структура, это сетевые структуры горизонтального характера, они практически не финансируются. Это сетевые горизонтальные структуры, бесконечные съезды, бесконечные консультации, это выстраданные обществом и специалистами концепции, мы создавали системный дискурс, который фактически в нужный момент сломал ситуацию, мы смогли настроить общественное мнение таким образом, что когда произошли события 2014 года, то целый пласт политических структур был настроен так, что мы смогли сделать то, что смогли.
- Простите, что вы смогли уже сделать – известно. А сейчас вы что делать собираетесь?
– Государство – это не границы и не силовые структуры, это прежде всего люди, которые ощущают свою сопричастность к государству, к территории. У нас была отрицательная повестка дня, на сегодняшний день общество от неё устало. Люди должны понимать, ради чего мы воюем.
- А до сих пор ради чего воевали?
– Я вам уже сказал: нужна положительная повестка. Власть часто находится в рамках иногда даже чуждого ей системного дискурса. Она ориентируется на то, чего хочет народ, о чём думает народ. А нужна структура, чтобы вложить, показать народу, чего он хочет.
- Вы разве ещё не вложили и не показали народу, чего он хочет?
– Нет, нет и нет! У нас закончилась отрицательная повестка дня, нам нужно срочно формировать положительную. Иначе люди нам всего этого не простят. Формирование положительной повестки дня – это идеология в том виде, в каком она есть.
- Мне кажется, сейчас в Донбассе повестка очень ясная.
– Какая, кроме того, чтобы воевать?
- У вас нет денег на пенсии и зарплаты, не работают предприятия, экономика даже не разрушена – её просто нет, вы полностью зависите от соседнего государства…
– Вы предлагаете использовать предлог "или", а я предлагаю – "и". Кроме восстановления экономики и всего остального, нам нужно понимать вообще, куда мы движемся, что мы будем строить. Даже восстанавливая экономику, мы видим массу вопросов. Возвращая себе собственность олигархов, что мы с нею делаем? Будет она государственной – или как? Что мы делаем с недрами? И так далее.
- То есть вы будете заниматься идеологической частью?
– Безусловно. Это идеологическая часть, но – с переходом в фактическую.
- Вы назвали главой исполкома Дениса Пушилина. Разве у вас не перехватили вашу "Донецкую республику"?
– Ну, это общественное движение, я не понимаю, почему в это вкладывают партийный смысл, оно не может быть партийной структурой.
- "Донецкой республикой" занимаетесь по-прежнему вы или Денис Пушилин?
– Он занимается общественным движением "Донецкая республика". Я буду заниматься тоже движением. Тоже "Донецкая республика".
- Одинаково называться будут?
– Движение "Донецкая республика" мне принадлежит по праву. Я не вижу никакого смысла отказываться от названия той структуры, за которую люди умирали.
- Вы ведь планировали создать другую структуру – "Народный фронт"?
– "Народный фронт" воспринимался мной не как политическая структура, а как узконаправленное антикоррупционное бюро. Насколько я понимаю, сейчас в России это становится неким "народным контролем". Это очень востребовано в наших условиях нищеты, распределения гуманитарной помощи, других проблем.
- Вы его планировали как нечто связанное с российским ОНФ?
– Планировалось делать это совместно с некоторыми представителями "Народного фронта" из соседних областей России. Было бы глупо создавать что-то другое, когда такое мощное движение уже есть на территории Российской Федерации. Но из-за того, что не получилось, эта идея отложилась в долгий ящик.
- В какой момент выяснилось, что идею придётся отложить в долгий ящик?
– Я не хотел бы это комментировать.
- А по какой причине пришлось отложить?
– Ну, это носит сейчас слишком большой политический оттенок. Слишком много получилось политических наслоений и домыслов. А это неправильно.
- Я спрашиваю потому, что Ходаковский связывает ваше отстранение с планами создания "Народного фронта", который мог стать конкурентом "Донецкой республике" Пушилина в борьбе за влияние.
– Возможно, возможно. Я не очень разбираюсь в этих перипетиях, я в этом неопытный человек.
- Вы не боитесь, что без вашего личного участия проект "Новороссия" будет, как иногда говорят, "слит"?
– Я не думаю, что всё так печально. Очень многое решается среди людей. Если люди разуверятся в том, что мы строим, если люди перестанут понимать, что происходит, если люди не получат положительной повестки дня, если они не получат ту идею, ради которой мы воюем, ради которой мы отстаиваем свободу и справедливость, если они не получат понимания того, что мы строим, то всё это приведёт к внутренней гражданской войне.
- Вы имеете в виду – гражданской войне уже теперь внутри ДНР?
– Да.
- Если зайдёт разговор о реинтеграции Донбасса с Украиной, как вы к этому отнесётесь?
– Не думаю, что это произойдёт. Если Донбасс вернётся на Украину, то эта страна уже будет в других границах, называться будет по-другому, а Порошенко и Турчинов будут сидеть в тюрьме. Чтобы это произошло, на Украине должны произойти кардинальные перемены и внутри людей, и внутри самого государства.
- Что произойдёт, если Россия прекратит помогать Донбассу?
– Это будет катастрофа. Потому что Донбасс на сегодняшний день тотально зависит от Российской Федерации. От её доброй воли. Фактически Россия нас спасла от холодной смерти, когда Украина перекрыла газ. Российская Федерация по факту является спасителем народа Донбасса.
- И всё-таки... если Россия прекратит помогать, Донбасс будет вынужден повернуться к Украине?
– На Украине происходят очень плохие изменения. Стопроцентно зимой уже будет локаут – аварийные отключения электричества. Украина летит в пропасть, она уже в дефолте.
- Ваш соратник Ходаковский говорил диаметрально противоположные вещи: что мы недооцениваем живучесть и плавучесть Украины.
– Да нет, Ходаковский имел в виду, что Украина может долго гнить и разлагаться!
- Вообще-то, он совсем иначе говорил. И всё-таки, если Россия помогать перестанет, а самостоятельно Донбасс, как я понимаю, существовать не может, что, вы считаете, надо делать?
– Да нам ничего не даёт Украина! Ни-че-го! Рынок сбыта машиностроения находится в Российской Федерации, энергоресурсы находятся в Российской Федерации, культурные, ментальные, все связи – в Российской Федерации. Мы не можем создавать машины и механизмы – и продавать их на Украину, они там не нужны.
- Я поняла, что ваши машины и механизмы нужны только в Российской Федерации. И тем не менее, если Донбасс останетесь без поддержки, как он будет выживать?
– Ну, вы слишком много от меня требуете. Я всего сутки дома.

Слышали о "Законе Васильевой"? Оказывается, что бы осужденный судом отсидел свой срок надо еще и специальный закон принять.... Смайлик показывает, как на это весь мир смотрит...
Ну а если так у нас внутри страны при полном торжестве закона и вертикали власти, то как мы можем навести порядок на Донбассе. Мы можем только экспортировать туда свою систему, но ни как не систему более эффективную, чем наша.

В одно время бригада «Восток», если мне память не изменяет, доходила до 4,5 тысяч человек. И это без централизованного финансирования. Какие источники финансирования находил Александр Сергеевич, мне сие неведомо. Я в это не вникал и этим не занимался. Ну, каким-то образом финансировали, так скажем. Война идет. Даже в России по закону, если начнется, не дай Бог, война, то машины грузовые или что-то типа джипа уходят в распоряжение комендатуры. Их используют на время войны. Давали расписки: до окончания военных действий ваш транспорт забирается туда-то и туда-то, тем-то и тем-то. К сожалению, в ряды ополчения проникали всякие элементы, в том числе и криминальные. Так бывает. Кому война, а кому мать родна. С этим старались бороться. За мародерство были расстрелы. В семье не без урода.

Но главную задачу ополчение выполнило: мы не сдали Донбасс. На чашу весов можно положить плохое и хорошее. Плохое тоже было. Но мы решили задачу мирового масштаба — мы не сдали Донбасс. Хотя когда Стрелок отсюда уходил, он кричал: все, Донбасс падет, да они без меня ничего сделать не смогут. Стрелкова не стало, а Донбасс остался. Мало того, он структурировался, появились государственные органы. В конце концов, появилась армия. Это хорошо все видно. Даже на примере той же бригады «Восток», в которой я проходил службу. Я бываю у нас на базе. Там уже сейчас, как в армии: и построения, и форма, и знаки различия, и погоны, и честь отдают, а раньше все были одеты, кто во что горазд. У меня в одно время не было горки, и я ходил в спортивных штанах, в кроссовках и разгрузка на футболку, а что делать. Вот так было у нас в Цхинвали. Все ходили в том, в чем хочешь.

— В трениках? 

— В трениках, в спортивных костюмах. У кого что было. Сейчас уже этого нет. Сейчас уже есть полноценная армия со всеми структура. И вот, в чем заключается конфликт, который не могут понять многие люди, поэтому списывают его на «слив Новороссии».

Все эти командиры, которые великолепны и прекрасны, когда есть ополчение… все их положительные качества становятся негативными, когда появляется армия. Все эти их качества, мягко говоря, не вписываются в формат.

И это глубокая душевная проблема лидеров ополчения и многих ополченцев, которые это не хотят понимать, или не могут понять, я не знаю. Я еще в конце лета 2014 года понимал, что если речь идет не о вхождении в состав России и не о возврате обратно в состав Украины, то значит, будет армия.

Я говорил своим друзьям-ополченцам: «Ребята, будет армия, будут построения». Они в ответ только смеялись: ну, какие нам офицеры нужны, мы и так все знаем; кто тут лучше нас может воевать. А я им говорил: с регулярной армией может воевать только регулярная армия; не тешьте себя иллюзиями; вы вот кричали: «Мы на Киев пойдем, мы на Киев пойдем», а знаете хотя бы по учебникам соотношение наступающих войск и обороняющихся? Там на той стороне стоит 50 тысяч человек, значит, наступающим должно быть минимум 100 —150 тысяч. Пусть 100 тысяч. В современной войне так можно, если у вас будет превосходство в технике. Но этого всего нет. Это все только нужно создать. Ваша яркость в зеленой форме смотрится уже плохо. Вам нужно будет войти в армейский стандарт, поняв, что есть погоны и Устав, и что больше не будет никаких заявлений по телевидению, публичной политической деятельности и роликов. Всё, ты служишь. Вот как служат у нас, в 58-ой армии, у нас, в Северной Осетии. Никому ж там не придет в голову командиру батальона давать интервью и выступать по телевидению. Время ополченчества закончилось.

Люди с этим никак смириться не хотят. Вот все конфликты тут получаются от недопонимания. Бывших ополченцев надо социализировать. Например, бывших командиров сделать народными депутатами и их замечательную энергию надо перевести в другое русло. Я знаю, что многие ополченцы — и командиры, и рядовые — не хотят становиться в строй. Мол, зачем мне это надо, я и сам знаю, как воевать. Вот отсюда и конфликты, и ликвидация ополченческих подразделений, геройски себя проявивших когда-то. Ребята, вы либо становитесь в строй, либо снимайте горки и складывайте оружие и занимайтесь чем-то другим, а они не хотят, потому что привыкли заниматься другим.

— Вот, что говорят твои друзья-офицеры, боеспособность армии ДНР возросла? 

— Возросла, потому что это армия. Это командная игра, как и футбол. Я вот занимался боксом, это индивидуальная игра, все зависит от твоих индивидуальных качеств. 11 боксеров вряд ли обыграют 11 футболистов, потому что те привыкли играть в команде. Сейчас людей уже учат играть в команде. А команда, даже состоящая из средних игроков, она всегда проиграет команде звезд, потому что звезды не играют на общий результат, а играют сами на себя.

В армии уже появляется артиллерия, связь… Чтобы вы понимали, мы когда были ополчением, общались по мобильным телефонам, корректируя огонь. Раций не было. Сейчас все это уже есть. Сейчас уже в ДНР есть армия со всеми ее структурами — тылом, связью, подвозом боеприпасов, с разведкой, беспилотниками.

Иди в армию. Проходи переаттестацию. Получай высшее образование. Если у тебя нет высшего образования, то ты не можешь быть офицером. А приори ты не можешь быть генералом, не закончив Академию генерального штаба.

— Как изменился Донбасс и его граждане за этот год войны?

— Когда я сюда в 2014 году только приехал, еще никто ничего не понимал, ну идет какая-то война в Славянске. Тут же, в Донецке, жизнь шла своим чередом. Война — это было что-то такое далекое и горожан не касающееся. Но потом она коснулась каждого. Кто-то испугался и убежал, а кто-то остался, поддерживая жизнь города. Меня в Донецке удивляло то, что после страшных бомбежек города через час-два приезжают дорожные, чтобы подмести и залатать дорогу. Через час уже не видишь следов обстрелов. Мало того, высаживают цветы (смеется). Вы понимаете, в Северной Осетии нет никакой войны, но газоны там не стригутся в принципе. Мы помню, ждали, когда начнутся боестолкновения, а люди на линии соприкосновения стригли газоны, кругом ездили поливальные машины. Вот эта черта характера в дончанах меня очень сильно порадовала. Они не сломались.

Бывают люди, которые опускают руки: а, все, война, давайте, все будем сидеть в подвалах. А у дончан другой подход: нет, война войной, а нам по барабану — мы намерены жить. Убьет так убьет. Дончане привыкли, адаптировались. Уже знают: от нас стреляют или по нам. По звуку определяют. Самое главное, Донбасс не сломался духом, а его хотели сломать и запугать, не запугали.

— Осенью в Донбассе начнут выдавать российские паспорта. Ты как к этому относишься?

— Замечательно. У меня есть российский паспорт. Это хорошо. Люди будут иметь возможность ездить, куда захотят. У донбассовцев будет два гражданства: свое местное и второе — российское.

— Как твоя жена относится к тому, что ты поехал добровольцем в Донбасс?

— Тяжело относится. Привыкла за год. Родители сначала сильно этим возмущались. Когда я в первый раз в Донбасс поехал, я не сказал, куда еду. Сказал, что в Ростов по делам. А потом мама меня увидела по «России 24». Нас тогда по этому каналу показали. Позвонила, спросила: зачем ты туда поехал?

Моего деда брат родной погиб в этих краях во время Великой Отечественной. Вопрос, когда ты умрешь, от тебя совершенно не зависит. У нас в бытовых конфликтах в Осетии, или в автокатастрофах иногда гибнет больше людей, чем здесь. Когда ты умрешь, от тебя совершенно не зависит, как говорил господин Воланд. Нитку может отрезать только тот, кто ее подвесил. Если суждено умереть в постели, значит умрешь в постели, а воины искали смерти с оружием в руках, чтобы попасть в Вальгаллу. И в христианстве опять же: «Блажен тот, кто положит душу [свою] за други своя». Сейчас мои уже успокоились, привыкли. Опять же ситуация тут стабилизировалась.

Критическая ситуация, я тебе скажу, была тут в июле-августе.

— Думали, что конец?

— Многие так думали. Тут уже пошла эвакуация. Когда Стрелков сюда пришел из Славянска, возникла ситуация, когда стали говорить, что Донбасс сливают.

В эти дни тут оказался Кургинян. Полевые командиры в Донецке — Захарченко, Дикий и Ходаковский — были очень взволнованы уходом Стрелка из Славянска. Собрали совещание, чтобы решить, что делать. Позвали Кургиняна. Говорят: вот Москва отдала приказ сдавать Донбасс. Кургинян им в ответ сказал, что нет, я вам гарантирую, политическое руководство страны никакой приказ Стрелку не отдавало. Они ему не верили. На тот момент они были еще очень наивны. Это как мне Александр Ходаковский постоянно говорит: «Алан, мы были наивны». Просто никому и в голову не могло прийти, что человек может оставить позиции без приказа. Все понимали, что он отставной сотрудник спецслужб Российской Федерации, что он приехал с территории России, из Крыма. Все понимали так: раз он приехал по приказу, соответственно только по приказу может и уехать.

А потом, как он признался, и Бородай об этом сказал, никакого приказа не было. Он тогда сказал, давайте, все вместе отступать. Мы не выдержим. Давайте отступать в Снежное и там собираться с силами и думать дальше. А командиры-то местные были, поэтому сказали Стрелку: мы никуда не пойдем. Это ты можешь уйти, ты тут гость, ты сюда приехал, а нам тут жить. У нас тут родственники, друзья. Тут же резня начнется. Все это тут понимали. Это их земля, со своей земли ты никуда не уйдешь. И они приняли решение оставаться и обороняться. Когда они его приняли, то и началась очень тяжелая война.

— Тогда было еще и ополчение, а не армия. 

— Может, за счет этого мы и выиграли тогда. Мне недавно Александр Ходаковский говорил, что то, что многие из ополченцев действовали вне армейской логики, украинцев ставило в тупик. Просто их спонтанные действия было невозможно просчитать.

— Какие изменения произошли в твоем командире — Ходаковском — за этот год войны?

— Он помудрел. Тогда это был хороший офицер донецкой «Альфы». Он подкупал своей интеллигентностью и образованностью, тем, что читал Макса Вебера «Протестантскую этику и дух капитализма», тем, что цитировал Шопенгауэра и еще каких-то классиков. Меня это всегда удивляло. (смеется) Просто те офицеры, которых я знал, не знали, кто такой Макс Вебер. Но в нем была одновременно эта некая политическая наивность, с которой Сергей Ервандович пытался бороться, но до конца у него тогда это так и не получилось.

Сейчас этой наивности уже нет. Ее не стало вместе с получением колоссального опыта. Ходаковского эти события не сломали, а сделали сильнее.

— Ты, как я понимаю, не очень-то и жалуешь русских националистов. Какие у тебя к ним претензии?

— Русские националисты замечательны. Любая нация прекрасна. Есть ведь и осетинские националисты. Вообще прекрасны люди, которые занимаются национальным костюмом, музыкой и так далее, к ним вопросов нет. Россия всегда была прекрасна тем, что в ней было много народов, она была «пестрой» страной. В итоге получалась симфония народов. Вопрос же к националистам заключается в другом — в том, что они хотят построить национальные государства. Вот и русские националисты такие же. Я их называю уменьшительные националисты, потому что они считают, что на территории России должны жить только русские.

Но такой подход на территории, где проживает 200 национальностей, это колоссальная резня и гражданская война. Ну, вот как ты сделаешь русскими, не знаю, чеченцев, татар, башкир, осетин, бурят, якутов, как ты заставишь их не говорить на родном языке и оторваться от корней. Вот Турция какой кровью заплатила за такой подход: сколько там армян вырезали только для того, чтобы младотурки делали этот свой турецкий националистический проект. Вот кто этим занимается в 21 веке?

Если государство для русских, то пусть оно тогда будет размером с Московскую область. Но, ребята, русские всегда жили тем, что они расширяли свои границы. А они нет, потому что в Ленинградской области уже живут какие-то ингерманландцы (смеется), а вот в Московской области у нас будет очень хорошее русское государство. Россия всегда была империей.

— Это как Павел Губарев мне недавно говорил, что он русский цивилизационный или русский имперский националист. То есть, этим он хотел сказать, что признает симфонию наций в Империи. 

— Но он все это никогда не разворачивал. Он был всегда со Стрелковым и с власовской частью русского националистического сообщества. Так что какая разница, какие у тебя личные убеждения. Ты все равно будешь делать то, что диктует тебе структура, в которой ты находишься.

— Кстати, а как ты лично чувствуешь: власовщина сильна в русском националистическом сообществе или это маргинальное явление?

— Конечно, они не имеют такую силу, которую имеют бандеровцы на Украине. Такого бэкграунда у них однозначно нет — поддержки в обществе нет. Но чтобы запустить какие-то нехорошие процессы в Москве, у них сил хватит вполне. Но создать свое государство, как это пытаются сделать на Украине, у них на это сил не хватит, но сломать то Российское государство, которое существует сейчас, — хватит.

— Кстати, я люблю русским националистам типа Холмогорова задавать такой вопрос: почему ты, русский националист, так до сих пор не приехал в Донбасс к русским людям? 

— Это и меня поражает. Испанцы приезжают воевать за русских. Из Колумбии приезжают. Коммунисты, Бог знает откуда, приезжают. Осетины приехали, а русские националисты, которые должны быть тут в первых рядах вместе с казаками…

— …. Почему-то не приезжают…

— … странно. Легко любить Родину с дивана. Особенно московского (смеется).