За Китай

Но сейчас период мегапроектов в отношениях с Китаем подходит к концу. Все крупные сделки, которые можно было заключить, основываясь на политической воле, уже заключены. Остальные крупные проекты в портфеле российско-китайского сотрудничества либо не могут состояться в нынешних экономических условиях, либо потребуют долгих лет кропотливой работы. Так, газопровод «Алтай» («Сила Сибири – 2») не будет построен при нынешней цене на газ, нет прогресса на переговорах по проекту «Москва – Казань», создания широкофюзеляжного самолета и тяжелого вертолета придется ждать еще долго.
Отсутствие новых больших проектов не означает, что сотрудничество с Китаем поставлено на паузу. Едва ли не более важным достижением политики «поворота на Восток» стало то, что впервые за многие годы Россия попыталась осмысленно выстроить инфраструктуру для экономической дипломатии в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Фиксируемый сейчас рост товарооборота и потока взаимных инвестиций – результат не только крупных проектов и повышения сырьевых цен, но и появившегося управленческого фокуса у государства и бизнеса на работе с Азией.
Конечно, ажиотаж, когда Китаем бросились заниматься все, привел к неразберихе. Например, за последние три года число межправкомиссий по сотрудничеству с КНР во главе с вице-премьерами выросло с трех до пяти. Многие из комиссий дублируют друг друга, но при этом не общаются между собой. Дублирование функций происходит и на уровне министерств. Государство по-прежнему легкомысленно относится к экспертизе по Китаю, и попытки наладить системное аналитическое сопровождение экономической дипломатии в АТР вроде дайджеста «Азиатский вектор», одно время выпускавшегося под эгидой Минэкономразвития, проваливаются из-за отсутствия финансирования.
Сейчас, когда новых крупных проектов с КНР можно ждать еще долго, успех российского бизнеса на китайском направлении все больше зависит именно от сохранения управленческого фокуса. Чтобы заложить под российско-китайские отношения прочный экономический фундамент, нужны не новые политические декларации или преференции для компаний со связями в Кремле, а монотонные усилия для снятия нетарифных барьеров и создания зоны свободной торговли с КНР, кропотливая работа по улучшению инвестклимата и привлечению китайских инвесторов, а также выращивание экспертизы для нужд бизнеса и государства. Вот лишь несколько простых и дешевых идей, как сделать эту работу более эффективной.
Во-первых, России следует провести аудит бюрократических механизмов по сотрудничеству с Китаем. Ситуация, когда компания с инвестпроектом на Дальнем Востоке в сфере энергетики вынуждена бегать между четырьмя комиссиями, вряд ли нормальна. В новом политическом цикле, распределяя полномочия между вице-премьерами, количество комиссий с Китаем можно безболезненно сократить – тем более что перезагрузка российского правительства весной 2018 г. совпадет с формированием нового состава госсовета КНР. Дублирование функций надо убирать и на уровне ведомств.
Во-вторых, российскому бизнесу для лоббирования своих интересов в КНР не хватает самоорганизации. Европейская торговая палата в Китае, объединяющая компании из ЕС перед лицом китайских регуляторов, – одна из мощнейших лоббистских групп в КНР. Ничто не мешает заимствовать этот опыт.
В-третьих, уже существующие форматы самоорганизации бизнеса могут работать лучше. РКДС сейчас даже близко не напоминает по эффективности деловые советы с Китаем, которые есть у главных торговых партнеров КНР, с их понятной линейкой услуг для своих членов. Несложно и наладить регулярное неформальное общение между лидерами делового мира России и Китая, какое есть у тех же США, ЕС, Японии и Австралии.
В-четвертых, создание общедоступных аналитических дайджестов по Китаю и другим странам АТР – хорошее вложение для государства, желающего стимулировать развитие отечественной экспертизы и снабдить бизнес полезным инструментом.
Наконец, в-пятых, полноценное присутствие на китайском рынке невозможно без зоны свободной торговли. Несмотря на идущие переговоры по торговому соглашению между КНР и ЕАЭС, оформление полноценной ЗСТ – дело будущего. Однако людей, которые умеют вести такие переговоры, в России можно пересчитать по пальцам. Чтобы исправить этот недостаток, имело бы смысл расширить программу «Глобальное образование» для подготовки торговых переговорщиков либо готовить переговорщиков в рамках ЕАЭС, используя ресурсы казахстанской программы «Болашак».
Конечно, хотя все эти меры не очень затратны, они не принесут быстрых результатов. И потому именно сейчас, отчаявшись дождаться от китайцев потока легких денег, Россия рискует лишиться управленческого фокуса на азиатском направлении. Потеряв внимание, Россия может опять упустить время и возможность зарабатывать на одном из крупнейших мировых рынков в условиях, когда западные санкции – всерьез и надолго.

Примечательно, что, хотя основой данного проекта принято считать транспортную составляющую — автомобильные и железные дороги через хребет Каракорум, 120 тоннелей, мосты, порт Гвадар, аэропорты и др., — наибольшие вложения (около 70% всего объема запланированных инвестиций) направляются на развитие экономической зоны коридора и создание в Пакистане энергетического комплекса. Так, до 37 млрд долл. планируется вложить в производство и передачу электроэнергии путем строительства ГЭС, тепловых угольных электростанций, переработку солнечной энергии, создание развитой системы энергосетей. В частности, китайская компания Zonergy Limited планирует осуществить крупнейший в мире инвестиционный проект в размере 1,5 млрд долл. по переработке солнечной энергии (900 мегаватт) на базе предприятия Quaid-e-Azam Solar Park в Бахавалпуре. Выполнение основной энергетической программы позволит Пакистану не только увеличить свой энергобаланс почти вдвое — на 10400 мегаватт, но и осуществлять экспорт в значительных объемах в соседние страны, также остро нуждающихся в электроэнергии (Иран, Афганистан). Кроме того, предусмотрены дополнительные вложения в размере 18,2 млрд долл., которые позволят к 2021 г. увеличить производство энергии еще на 6120 мегаватт. При этом значительная часть узловых объектов электроэнергетики создается на условиях передачи их в долгосрочное управление китайским компаниям.
Заложенный в таком подходе геоэкономический замысел выходит далеко за пределы транспортных задач Шелкового пути и рассчитан на использование локальных проектов для консолидации позиций КНР в региональном масштабе, создания новых узлов международного сотрудничества, формирующихся на основе китайских экономических инициатив.
В части, касающейся финансирования инвестиционных проектов, китайская сторона продолжает опираться главным образом на китайские государственные банки. В то же время Пекин все активнее разрабатывает различные новые возможности привлечения инвестиционных ресурсов, в том числе за счет частных капиталов из китайских и зарубежных источников. Важную роль в решении этой задачи призван сыграть китайский государственный Фонд Шелкового пути. Вопрос о расширении круга источников финансирования касается не только КПЭК, но имеет системный характер по отношению ко всем инфраструктурным проектам инициативы «Один пояс — один путь», суммарно требующим около 5 трлн долл. вложений. В настоящее время пакистанские проекты относятся к числу наиболее продвинутых и капиталоемких, и в дальнейшем их инвестиционное обеспечение может потребовать создания новых банковских консорциумов с привлечением иностранных участников, в которых китайская сторона рассчитывает играть ведущую роль. Тем не менее в западных финансовых кругах, например, в агентстве Fitch Ratings существует мнение, что у Китая пока нет достаточного опыта привлечения за рубежом крупных капиталов для инфраструктурных проектов, поэтому в случае обращения китайцев к внешним источникам, западные инвесторы могут оказаться в преимущественном положении.
Одно из решений данной проблемы китайские представители видят в создании возможностей для привлечения и локализации инвестиционных ресурсов в местных валютах, учитывая сохраняющийся в ряде стран Азии высокий уровень накоплений, превышающий 50%. Однако в Пакистане, как и в большинстве других стран, трансформация таких средств в инвестиционные ресурсы потребует значительной доработки действующего законодательства. Кроме того, в последнее время по мере наращивания инвестиционной активности Китая в пакистанских кругах существует опасение, что местные инвесторы не будут допущены к наиболее выгодным и перспективным проектам. В этом отношении ряд острых вопросов был поднят на состоявшемся в Исламабаде в марте 2017 г. заседании сенатского комитета по планированию и развитию. В частности, отмечалось, что в настоящее время пакистанцы не имеют возможности инвестировать в создаваемые Китаем на территории КПЭК свободные экономические зоны, например, в порту Гвадар, где ожидается расцвет торговой и другой коммерческой деятельности. Эти и ряд других претензий свидетельствуют о необходимости дальнейшего прояснения стратегии Китая, а также укрепления нормативной, в том числе договорной базы китайско-пакистанского сотрудничества.
Как ожидается, важным шагом в этом направлении может стать окончательное согласование руководителями двух стран до конца 2017 г. «Долгосрочного плана развития Китайско-пакистанского экономического коридора». План был подготовлен в декабре 2015 г. Банком развития Китая по заказу Комиссии развития и реформ Китая с участием министерства транспорта КНР, Национального управления по энергетике, Китайского института планирования туризма. Основная версия документа насчитывает 231 страницу и содержит детальное описание широкого перечня возможных направлений и конкретных объектов китайско-пакистанского сотрудничества практически по всем отраслям экономики, культуры и общественной жизни Пакистана. В документе подробно разработаны инвестиционные характеристики отраслей, направлений и объектов сотрудничества, связанные с этим риски для китайских инвесторов и т. д. Создание плана сотрудничества, рассчитанного до 2030 г., отражает масштабный, многогранный характер и достаточную устойчивую динамику развития китайско-пакистанских связей после состоявшегося в апреле 2015 г. визита в Пакистан Си Цзиньпина. План также дает определенное представление об основных устремлениях и приоритетах китайской стороны в строительстве модельного варианта сотрудничества на Шелковом пути. По существу, в данном документе представлен подробный национальный план развития Пакистана при ведущей роли китайских инвесторов, а также строителей, инженерно-технического персонала и др.

За что борется Индия?
Хотя индийские СМИ преподносят противостояние в Докламе как конфликт на сиккимской границе, с географической точки зрения это не совсем верно. Индийские военные стоят лицом к лицу с подразделениями КНА на территории, над которой Дели признает суверенитет Бутана. Индия впервые осмелилась на открытое военное противостояние с Китаем на территории третьего государства. Какие же мотивы побудили Дели принять столь беспрецедентные меры?
Индийской дипломатии с момента основания независимой республики был свойственен моралистский подход, ставивший во главу угла принцип мирного существования с другими государствами, даже если ради этого приходилось жертвовать национальными интересами [1]. Каждый последующий кабинет министров в Индии со времен первого премьер-министра Дж. Неру практически беспрекословно следовал миролюбивым заветам отцов-основателей, если только дело не касалось Пакистана.
Правительству националистов во главе с Н. Моди, пришедшему к власти в 2014 г., удалось сломить эту политическую традицию. Дели не скрывает, что в отношении Китая внешняя политика Индии строится исходя из сугубо практических соображений. Индийский МИД в своей официальной позиции по Докламу без стеснения указывает на то, что Дели беспокоит не столько территориальная целостность Бутана, сколько то, что прокладка дороги на спорной территории «представляет существенное изменение в статус-кво с серьезными последствиями для безопасности Индии».
Если Китаю удастся отодвинуть точку пересечения границы трех государств к горе Гипмочи, то это еще больше повысит уязвимость в военном отношении коридора Силигури — узкой полосы индийской территории, зажатой между Непалом и Бангладеш и соединяющей основную часть Индии с ее северо-восточными штатами. Ширина коридора составляет в некоторых местах от 21 до 40 км, за что этот участок получил неофициальное название «шейка цыпленка» (chicken’s neck).
Дорога идет впереди флага
Приграничные конфликты между Китаем и Индией давно стали обыденным делом. Два государства делят между собой общую границу протяженностью в 3488 км, большая часть которой проходит через Гималаи. К западному сектору границы (1597 км) примыкает индийский штат Джамму и Кашмир, к центральному (765 км) — Химачал-Прадеш, Уттаркхад и Сикким, к восточному (1126 км) — Аруначал-Прадеш. Инциденты, связанные с нарушением линии контроля и вооруженными столкновениями, происходят практически ежегодно.
Инцидент с плато Доклам — это не первый случай, когда строительство дороги вызывает рост напряженности в регионе. С учетом того, что большая часть границы проходит в высокогорных районах, практически непригодных для жизни и хозяйственного освоения, прокладка дороги — зачастую единственный способ «застолбить» за собой спорную территорию и обеспечить ее патрулирование войсками.
Примеры того, как «дорога идет впереди флага», имеются во всех секторах индийско-китайской границы. Наиболее известный — трасса Годао 219, соединяющая Синьцзян-Уйгурский автономный район с Тибетом через Аксай-Чин, спорный регион в западном секторе, который является исторической частью Кашмира и принадлежность которого Китаю оспаривается Индией. Несанкционированная прокладка дороги в Аксай-Чине послужила одним из поводов для начала китайско-индийской войны 1962 г.
Активное дорожное строительство ведется и на других участках границы. В центральном секторе к 2019 г. Пекин планирует завершить сооружение железной дороги Шигадзе-Ядун и Шигадзе-Гуйжун, подступающей к границе индийского штата Сикким, а в восточном — к такому же сроку запланирован запуск железной дороги Яньга-Ньингчи, которая подойдет вплотную к индийскому штату Аруначал-Прадеш, которую Китай считает своей территорией.

«Большая игра» возвращается в Южную Азию
Новый виток дорожного строительства, вызвавший обострение ситуации между двумя азиатскими гигантами, представляет собой наиболее очевидное проявление геополитического соперничества между двумя странами за региональное лидерство в Южной Азии. Пекин никогда не рассматривал Индию как сторону конфликта между Бутаном и Китаем, хотя Дели регулярно участвует в выяснении отношений между двумя странами в качестве посредника. Поэтому власти Китая вряд ли ожидали столкнуться со столь решительными действиями со стороны Индии.
Учитывая амбиции Индии закрепить за собой положение регионального лидера в Южной Азии, жесткая позиция администрации Н. Моди объяснима. Буферное королевство Бутан играет важную роль во внешней политике Дели в регионе. Неслучайно именно эта страна была выбрана в качестве пункта назначения первого зарубежного турне премьер-министра Н. Моди. С момента обретения независимости Бутан с Индией связывали теснейшие политические и экономические связи. Королевская семья практически полностью делегировала функции внешней и оборонной политики в Дели по Соглашению о дружбе, подписанному между двумя странами в 1949 г. Особые отношения между государствами сохранились до сих пор. Наиболее емко их можно охарактеризовать следующим образом: Бутан не протекторат Индии, но защищаемое ею государство.
Поражение Индии в Докламе может обернуться для нее непоправимым репутационным ущербом и потерей политических позиций в Южной Азии. Неспособность защитить своих союзников от территориальных претензий со стороны Китая может смотреться особенно разительно на фоне всепогодного партнерства между Пекином и Исламабадом.
Много дорог — один путь
Дороги, прокладываемые Китаем в Южной Азии, несут для Индии не только военную угрозу. Куда более опасную угрозу для сохранения регионального доминирования Дели представляет экономический коридор, который Пекин планирует проложить через Пакистан в рамках инициативы «Один пояс – один путь».
Суть этой инициативы заключается в восстановлении некогда процветающего Великого Шелкового пути, связывающего Поднебесную с Европой. В 2013 г. проект был выдвинут председателем КПК Си Цзиньпином. Он предложил создать «Экономический пояс Шелкового пути» и «Морской Шелковый путь XXI века» (в дальнейшем ставшие известными под названием «Один пояс – один путь»). Сухопутный пояс свяжет восточное побережье Китая с Европой современными скоростными железнодорожными путями и автомобильными трассами через Россию, Центральную Азию и Монголию, а морской Шелковый путь — с коммерческими портами через Юго-Восточную Азию, Индийский океан, Восточную Африку и Средиземное море.
В случае успешной реализации «Новый Шелковый путь» станет самым крупным глобальным инвестиционным проектом: запланированные к выделению властями Китая 900 млрд долл. даже в пересчете на современную покупательную способность примерно в 7,5 больше, чем объем средств, выделенный США по плану Маршалла на восстановление послевоенной Европы. По нескромным оценкам китайских властей, проект затронет около 65 стран с общим населением 4,4 млрд человек, а товарооборот между Китаем и странами, входящими в «Один пояс – один путь», в течение десятилетия превысит 2,5 трлн долл.
Безусловно, Индию, претендующую на роль локомотива будущей мировой экономики, не может не беспокоить то, что крупнейший инфраструктурный проект в Азии будет реализовываться Китаем без нее, если не сказать, в обход нее. Успех Китая в прокладке дороги на Запад грозит оставить Индию в стороне от в перспективе главной торговой артерии XXI в. Тем более опасным положение Дели выглядит с учетом того, что его заклятому сопернику, Пакистану, Пекин уготовил намного более заметную роль в своей глобальной инициативе.

Китайский пояс затягивается на шее у Индии
Китайско-пакистанский экономический коридор должен соединить Синьцзян-Уйгурский автономный район с пакистанским портом Гвадар, построенным на китайские средства. Общая протяженность транспортного коридора должна составить около 3200 км, он позволит значительно сократить доставку товаров из Китая в район Персидского залива и дальше в Европу. Общий объем инвестиций Китая в экономику Пакистана оценивается в размере 46 млрд долл. На эти деньги не только будет проложена транспортная магистраль, но и развита вся необходимая сопутствующая инфраструктура для ее обслуживания, включая энергетическую.
Помимо того, что столь большой объем, по сути, практически безвозмездной помощи способен оживить экономику Пакистана, Индию беспокоит тот факт, что коридор пройдет по оспариваемой Дели пакистанской части Кашмира, что прочно свяжет экономику спорного региона с враждебными Индии соседями. А в случае полномасштабного конфликта коридор позволит быстро перебросить подкрепления из Китая и отдаленных районов Пакистана в зону конфликта в Кашмире.
Глубоководный Гвадар, право на аренду которого будет закреплено за Китаем еще не менее 40 лет, может принимать не только китайские товары, но и потенциально стать военно-морской базой китайского флота в Аравийском море. Аналогичные опасения у Дели вызывает также построенный за счет Китая порт Хамбантота на южном побережье Шри-Ланки. Решимость Пекина развернуть сеть военно-морских баз вдоль морского Шелкового пути подтверждает и то, что местом для первой с 1958 г. зарубежной военной базы Китая была выбрана территория Джибути, с которой китайские ВМФ будут обеспечивать безопасность судоходства в западной части Индийского океана.

Индия переходит в наступление
Какая, казалось бы, может быть связь между небольшим локальным противостоянием, развернувшимся между Индией и Китаем в Докламе, и сверхамбициозными планами Пекина по «опоясыванию» Азии сетью транспортных магистралей, призванных объединить Евразию? Если посмотреть на ситуацию в более широком контексте, то отправка индийских войск на помощь Бутану для срыва строительства дороги в приграничной зоне — это не только попытка обезопасить собственную границу, но и закономерная реакция Дели на потенциальную угрозу сухопутной и морской изоляции, которую несет в себе масштабная программа инфраструктурного развития в Азии, запущенная под эгидой Китая. Конечно, даже самые решительные действия индийского руководства не способны приостановить реализацию программы «Один пояс – один путь», но они могут сплотить вокруг Индии соседние страны региона, такие как Бутан, Непал, Шри-Ланка, Мальдивы и др., и лишить Пекин монопольного права на использование их территории для достижения своих экономических и геополитических целей в ущерб долгосрочному развитию Индии.

1. Acharya Amitav, Buzan Barry. Non-Western International Relations Theories. Perspectives on and beyond Asia. Routledge, 2010. P. 92-116.

На границе тучи ходят хмуро
Само озеро не имеет никакого стратегического значения: просто удивительно красивый горный водоем, название которого переводится как «Озеро высоких лугов». Вода в Бангонг-Цо соленая, пить ее нельзя, плавать на лодках по нему также строго запрещено — во избежание проблем: по озеру проходит Линия фактического контроля, разделяющая территорию Индии и Китая.
Граница у Индии и Китая длинная и разрывается лишь в двух местах — там, где Непал и Бутан. Изначально она была установлена в 1914 году, когда секретарь правительства Британской Индии по иностранным делам Генри Макмагон подписал с Тибетом Симлскую конвенцию.
После обретения Индией независимости и возвращения Тибета под власть Китая в отношениях между Пекином и Нью-Дели возникла коллизия: китайцы утверждали, что тибетские власти не имели права заключать договоренности в обход пекинского правительства, а индийцы считали Линию Макмагона вполне легитимной.





Закончилось все войной. В 1962 году в результате кратковременного, но кровавого конфликта индийская армия потерпела сокрушительное поражение. Китайцы заняли стратегически важный регион Аксай-Чин на западном участке границы, что позволило им связать дорогой два самых нестабильных региона — Тибет и Синьцзян. Новый рубеж получил название Линии фактического контроля. Сейчас это, по сути, граница между двумя государствами.
Проблема в том, что эта линия до сих пор не демаркирована. То есть мало того, что сам Аксай-Чин — спорная территория, так почти на протяжении всей Линии фактического контроля имеются отдельные спорные участки — как на берегу Бангонг-Цо.
Почему же обе стороны так отчаянно держатся за небольшой кусок берега? Почти все ключевые высоты вдоль границы находятся в руках китайцев, и каждый холмик имеет значение — особенно для индийцев, пытающихся сохранить хоть какой-то паритет.
Преподанный урок
Еще один проблемный участок границы лежит на востоке — он разделяет Китай и индийский штат Аруначал-Прадеш (в буквальном переводе «Земля залитых светом гор»). Китайцы считают, что эта территория была незаконно отторгнута у них британцами, и даже именуют Аруначал-Прадеш Южным Тибетом. В 1962 году, разгромив индийские силы, китайцы заняли большую часть штата, однако затем неожиданно отвели войска, вернув всех пленных. Как объявил председатель Мао, Народный Китай преподал Индии урок, который там запомнят надолго.
Унизительный разгром прочно засел в памяти индийских военных и политиков. Несколько лет назад, узнав, что Китай намерен проложить железную дорогу вдоль всей линии восточного участка границы, индийцы развернули бешеную активность, возводя все новые и новые железнодорожные и автомобильные мосты — с расчетом на то, чтобы они могли выдержать вес основных боевых танков. В отличие от Аксай-Чина, на рубеже Аруначал-Прадеша стороны находятся примерно в равном положении, и там, в случае начала войны, все зависит в основном от того, кто успеет первым развернуть силы и обеспечить их дальнейшее снабжение.


Единственный участок границы, который надлежащим образом демаркирован, признан и не вызывает никаких сомнений, — центральный, разделяющий территорию КНР и индийского штата Сикким. Индийские военные чувствуют себя здесь уверенно: все господствующие высоты и перевалы в их руках. И именно там, по иронии судьбы, начался нынешний пограничный конфликт, чуть было не переросший в вооруженное противостояние.

Маленькая дорога и большой конфликт
Продуваемое всеми ветрами высокогорное плато Долам на стыке трех границ — Индии, Китая и Бутана — настолько мало и его название так похоже на находящееся неподалеку плато Доклам — еще одну спорную территорию, что их часто путают, обозначая зону конфликта совсем в другом месте. Индийцы и бутанцы уверены, что Долам принадлежит Бутану; китайцы считают его своей территорией.
Несколько лет назад китайские военные строители совершили очередной трудовой подвиг, протянув через Гималаи автомобильную дорогу к перевалу Дока-Ла, который прочно оседлали индийские пограничники. Тогда индийцы закрыли на это глаза, но в начале июня, когда китайцы решили, что дорогу нужно продлить к югу, в сторону хребта Джимпхри, политики и военные в Нью-Дели возмутились.
Дело в том, что если китайцы выйдут к Джимпхри и займут господствующие высоты, то им останется всего ничего до узкого коридора Силигури, который в прессе и даже в научных работах лирично именуют «Цыплячьей шейкой» или «Куриным горлышком». Эта полоска индийской земли связывает северо-восточные штаты Индии, известные также как «Семь сестер», с основной территорией страны. Если начнется вооруженный конфликт, китайцам хватит нескольких часов, чтобы рассечь Индию надвое.
И дело не только в этом. Бутан — государство-клиент Индии, согласившееся в свое время поступиться независимостью во внешней политике в обмен на защиту, которую должен обеспечить великий южный сосед. Если окажется, что бутанцы рассчитывали на это зря, то Индии придется попрощаться с мечтами о региональном лидерстве и перспективами стать великой державой. Кто поверит стране, не сумевшей сдержать обещание и помочь ближайшему союзнику?
Поэтому через пару дней после того, как китайцы начали строить дорогу к Джимпхри, путь им преградили индийские военные. Произошла потасовка — по счастью, без оружия, пострадавшие с обеих сторон отделались легкими ссадинами. Китайцы строительство дороги прекратили — по крайней мере, временно — но крайне обиделись: в Пекине рассказали, что заранее известили через посольские каналы индийцев о предстоящих работах. В Нью-Дели объявили, что никаких предупреждений не получали, и обвинили китайских строителей в сносе двух индийских бункеров, стоявших на пути будущей трассы.

Фейковые новости и приступ миролюбия
Обстановка накалилась за считанные дни. СМИ с обеих сторон подогревали страсти: китайцы публиковали фотографии войны 1962 года, индийцы напоминали о конфликте пятью годами позже, когда китайцы, пытаясь взять перевалы, понесли большие потери и отошли. Стороны стянули к спорному участку войска численностью до бригады, а китайцы решили еще и провести показательные артиллерийские учения у самой границы.
И как раз в их разгар пакистанское новостное агентство Dunya News опубликовало следующую информацию: части Народно-освободительной армии Китая нанесли артиллерийский удар по индийскому погранпосту в Сиккиме, больше полутора сотен индийских солдат погибли. Сообщение сопровождалось фотографиями горящих грузовиков и одного убитого военнослужащего индийской армии.


В китайском и индийском сегментах интернета воцарилось потрясенное молчание, пакистанский — ликовал. Лишь через несколько часов, которые явно были потрачены на то, чтобы выяснить, что произошло, Пекин и Нью-Дели сообщили: информация — фейк, на фото — результат пакистанского обстрела одного из индийских погранпостов в Кашмире, где погибли два человека. После этого тон прессы с обеих сторон изменился как по волшебству: о войне больше ни слова. Мы не откажемся от своих притязаний, писали СМИ, но конфликт нужно разрешить мирным путем.
А через несколько дней в Пекин на встречу в рамках БРИКС отправился советник индийского премьера по нацбезопасности Аджит Довал. На переговорах было решено: Индия и Китай отводят войска из зоны конфликта. Эту договоренность и Нью-Дели, и Пекин выполнили, но приступа миролюбия хватило ненадолго. Индия вскоре перебросила в Сикким части 33-го корпуса, приступила к развертыванию еще двух корпусов в Аруначал-Прадеше, а в китайских соцсетях замелькали фотографии техники, перебрасываемой в Тибет. Недавний инцидент с камнями и дубинками на озере Бангонг-Цо лишь подбросил дров в заново разгорающийся костер.

Война, которая не нужна никому
Тем не менее, невзирая на все грозные заявления и передвижения войск, большой войны сейчас не хотят ни в Нью-Дели, ни в Пекине. Слишком велик риск того, что кто-нибудь нажмет на красную кнопку.
Малый пограничный конфликт — также не вариант. Как бы он ни окончился, проиграют обе стороны. Поражение будет означать автоматический отказ от претензий на региональное лидерство, за которое борются Индия и Китай. Победа же вызовет всплеск подозрений и обвинений в экспансионистских планах и желании подчинить себе все страны региона. Учитывая, сколько денег и сил Пекин и Нью-Дели за последние десятилетия вложили в то, чтобы предстать перед мировым сообществом исключительно миролюбивыми странами, цена победы окажется слишком высока.
Но случайный выстрел на границе способен привести к эскалации конфликта вопреки желанию сторон. Специально для того, чтобы этого не произошло, индийские и китайские генералы и полковники вдоль линии границы встречаются теперь при любом намеке на возможный инцидент, решая вопросы на местном уровне. Так что, если не произойдет чего-то уж совсем непредвиденного, ядерной войны не ожидается.

Карта газо- и нефтепровода

Более того, обострение ситуации в Мьянме грозит и другим трубопроводам, подающим Китаю нефть и газ из Центральной Азии. Конечно же, руководители Казахстана, Туркменистана и Узбекистана, также, как и арабские шейхи, не перестанут продавать Поднебесной сырье из-за того, что она блокирует принятие в Совбезе ООН резолюции, осуждающей ситуацию в Мьянме. Но нефтепровод из Казахстана и газопровод из Туркменистана проходят по территории неспокойного Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР. А его уйгурское мусульманское население также чувствует себя ущемленным китайскими властями и выражает свое недовольство терактами и массовыми волнениями, самые масштабные из которых случились в 2009 г. (они закончились гибелью около 200 людей и 30 смертными приговорами).
Повтор тех событий может угрожать взрывами на трубопроводах как в Синьцзяне, так и в странах Центральной Азии, где, по разным данным, проживают от 90 до 300 тыс. уйгуров (хотя взрывы могут устроить и джихадисты из местных этносов, солидаризируясь с мусульманами Мьянмы). Опасность такого развития событий для Китая повышается из-за вовлеченности в конфликт Саудовской Аравии, финансирующей, по мнению ряда экспертов, "Армию спасения рохинджа Аракана" - организацию, названную властями Мьянмы главным виновником эскалации конфликта.
С другой стороны, можно допустить, что если не к эскалации конфликта, то к более широкому его освещению в мировых СМИ, приложила руку Индия через своего партнера Бангладеш, граничащего с неспокойным штатом Ракхайн (именно в него устремлены основные потоки беженцев и именно оттуда идет основная информация о событиях). Сделать она это могла, чтобы подтолкнуть Китай к отводу войск с плато Докалам, являющегося предметом территориального спора Китая с союзным Индии Бутаном.


Карта штата Ракхайн

Противостояние китайских и пришедших на помощь союзнику индийских солдат там длилось с начала лета и сопровождалось несколькими потасовками, к счастью, закончившимися без жертв. И 28 августа (через три дня после давшего новый виток эскалации конфликта в Мьянме нападения "Армии спасения рохинджа Аракана" на силовиков) стороны наконец-то договорились "разойтись по углам" (телевидение Поднебесной, правда, забыло упомянуть, что спорное плато покинули не только индийские, но и китайские войска).
Так что у индийского премьера не стало лишнего повода для отказа от участия в прошедшем 3-4 сентября в китайском Сямэне саммита БРИКС или для неприятного разговора с китайским лидером на его полях. Однако последний появился у специально приглашенного на саммит президента Египта Абделя Фаттаха ас-Сиси, который вполне мог поднять тему геноцида мусульман Мьянмы во время встречи с Си Цзиньпином.
Повышенный интерес мирового сообщества к судьбе рохинджа может также быть связан с попыткой надавить на союзный Мьянме Китай, но уже в вопросе северокорейской ракетно-ядерной программы. Ведь именно на КНР приходится сейчас 90% внешнеторгового товарооборота КНДР. И его резкое сокращение, особенно прекращение поставок в Северную Корею нефти, может, по мнению стран Запада, сделать Пхеньян сговорчивей. Хотя китайцы не устают доказывать обратное и сами уже начинают побаиваться взращенного ими монстра, пообещавшего запустить ракеты в разных направлениях, если с Кимом третьим что-то случится.
Однако есть и версия, противоположная вышеизложенным. Согласно ей за начавшейся масштабной критикой правительства Мьянмы стоит как раз Китай, недовольный активным развитием отношений этой страны с Западом. Оно вылилось даже в два визита Барака Обамы (2011 и 2014 гг.), воспринятых как поощрение за следование страны путем демократизации. А обвинения руководства страны в геноциде отбросят эти отношения на годы (если не десятилетия) назад. Здесь, к слову, стоит отметить,  что немалое число видео- и фотоматериалов, якобы иллюстрирующих нынешние зверства мьянманских карателей, были признаны иррелевантными и относящимися к другим годам и локациям, причем даже на других континентах.
Все это дает повод предположить, что начавшийся вокруг Мьянмы шум - лишь часть геополитической игры со многими участниками, каждый из которых пытается получить как можно больше дивидендов. Судьба же гонимых мусульман не волнует совершенно никого из игроков, даже если они единоверцы преследуемых. Так же, как мало волновали в течение десятилетий преследования рохинджа, ставших помимо своей воли разменной монетой. Хотя определенный позитив из-за присутствия на первых полосах газет они все же могут получить. Он, конечно же, вряд ли будет способствовать достижению их основной цели - мирной жизни на земле, которую они считают своей. Но вот со сбором средств для их эвакуации в соседние страны станет, наверное, получше, как и с желанием соседей принять их - за те же деньги мировой общественности.