За Китай

 У Китая, по данным британских военных специалистов, на вооружении числится около 210 БРСД.

Несмотря на это, США вышли из договора РСМД и начали испытания, а затем и производство БРСД прежде всего в интересах Индо-Тихоокеанского командования Вооружённых сил (USINDOPACOM), которому на 2021-2026 годы для укрепления обороноспособности из бюджета Пентагона выделяется свыше 21 млрд долларов. Половина этой суммы уйдёт на создание эшелонированной интегрированной обороны острова Гуам, закупку комплексов ПВО и ПРО, перестройку и расширение военных баз в АТР, а также на создание позиционных районов базирования БРСД.
В результате такой «перестройки» у берегов Китая появятся не только позиционные районы БРСД, но и подвижные военно-морские носители ядерного оружия. Боеголовками с термоядерными зарядами малой мощности в 5-10 кт Пентагон планирует оснастить все крылатые ракеты, а также перспективные гиперзвуковые комплексы, разрабатываемые для подводных лодок и кораблей ВМС США. Общее количество развёрнутых против Китая ракет средней дальности (баллистических и крылатых) к 2030 году может насчитывать от 1.200 до 1.500 боеголовок.

Справка
Вокруг Китая развёрнуто 24 американские военные базы, которые расположены в Южной Корее, Японии, Австралии, Сингапуре, Филиппинах, а также на островах Британской территории в Индийском океане, Диего-Гарсия, Гуаме, Гавайях и Маршалловых островах. Общее количество американских военнослужащих на этих базах составляет порядка 125 тысяч человек. Группировку войск поддерживают силы Седьмого флота США, а это 65 боевых кораблей, 300 самолётов и 40.000 личного состава, включая подразделения Корпуса морской пехоты.



 Солдаты армии США выходят из самолёта С-5 ВВС США на авиабазе Тэгу, Южная Корея.

Согласитесь, с такой мощью военному и политическому руководству Китая придётся считаться и предпринимать ответные действия. Судя по увеличивающимся расходам на оборону в руководстве КПК понимают, что времена политики нейтралитета подходят к концу, и защита суверенитета страны требует повышенного внимания к программам перевооружения. Так, массовое строительство боевых кораблей для ВМФ КНР оказалось полной неожиданностью для командования ВМС США.

Цифра
В настоящее время по количеству построенных кораблей и подводных лодок ВМФ Китая превосходит весь флот США более чем в два раза.

Таким образом, можно говорить о растущем доминировании ВМФ Китая в АТР, что, естественно, не радует командование US Navy. Появление в составе ядерных сил КНР мобильных гиперзвуковых ракетных комплексов DF-17 означает, что и МБР, такие как DF-5с и DF-31, в краткосрочной перспективе могут получить планирующие гиперзвуковые боеголовки. Также на подходе появление в арсенале страны гиперзвуковой противокорабельной ракеты (Lingyun-1 Hypersonic Cruise Missile).



 Мобильные гиперзвуковые ракетные комплексы DF-17.

«Живой щит» US Navy в АТР
Поэтому логично, что в США начали рассматривать вопросы об увеличении количества кораблей и подводных лодок, способных нести крылатые и баллистические ракеты с ядерными боеголовками. Помимо этого, США подключают к противостоянию с Китаем своих союзников в АТР - Южную Корею, Японию и Австралию, делая из них передовой форпост, оснащённый комплексами ПВО, ПРО и противокорабельной обороны. Именно союзники США должны сдержать ответный удар Китая после превентивного удара ВМС и ВВС США, направленного на уничтожение ядерного потенциала НОАК, согласно действующей стратегии Глобального мгновенного удара.
В то же время командование Пентагона рассматривает в качестве своих потенциальных союзников Вьетнам и Индию, рассчитывая на то, что США удастся столкнуть эти страны с Китаем. Поэтому американские специалисты по гибридной войне способствуют разжиганию конфликтов, связанных с территориальными спорами: Индия - Китай (районы Аксай-Чин и Аранучал Прадеш), Вьетнам - Китай (Парасельские острова, острова Спратли).
Предпосылкой удачи такой гибридной тактики может стать улучшение межгосударственных отношений США с этими странами, в том числе по линии военно-технического сотрудничества. В 2018 году Соединённые Штаты подтвердили статус Индии в качестве «крупного оборонного партнёра», а в феврале 2019 года в штате Джамма и Кашмир, в спорной территории между Индией и Пакистаном (а он главный партнёр Китая в регионе), произошёл инцидент с гибелью индийских полицейских, после которого ВВС Индии и Пакистана обменялись сбитыми самолётами. Только благодаря вмешательству России этот конфликт не перерос в локальную войну с применением ядерного оружия. В настоящее время происходит эскалация территориального спора на индийско-китайской границе в районе Ладакха. Там Индия и Китай перебрасывают к своим границам дополнительные войсковые подразделения. Одновременно с этим в подконтрольных США информационных ресурсах происходят вбросы недостоверной и провоцирующей информации, которая призвана способствовать началу пограничного конфликта.



 Аналитический отчёт RAND Corporation «Геополитические тенденции и будущие военные действия». 2018 год.

Как говорится - впустила Индия в свой огород козла - США…
В аналитическом отчёте RAND Corporation «Геополитические тенденции и будущие военные действия» (Geopolitical Trends and the Future of Warfare, 2018 год) Индии и Вьетнаму отводится роль «естественных противовесов» Китаю. Неудивительно, что некоторые спорные выводы о военной мощи Китая из этого отчёта становятся инструментами в гибридной войне с ним же.
Так, специалисты RAND утверждают, что НОАК «на искусственных островах подготовила стартовые площадки для БРСД», такие же, как и в западных частях Китая в районе пустыни Гоби. Естественно, эта информация будет «вовремя» доведена до Индии и Вьетнама. Однако, как и в случае с «пробиркой Колина Пауэлла», эта информация не соответствует действительности - ни один грамотный военачальник не будет располагать комплексы с ядерными боеголовками в зоне поражения обычных неядерных средств вооружения.
Тактика «дёргания азиатского тигра за усы», которую выбрали США, должна накалить обстановку в АТР. В то же время RAND Corporation советует командованию Пентагона не ввязываться в войну с Китаем в одиночку. Поэтому, как и европейские страны НАТО, союзники США в АТР будут объединены в единую буферную зону, которая должна сдерживать растущую военную мощь Китая. Приведёт ли это к созданию азиатского аналога блока НАТО, мы узнаем в ближайшее время.
Главной угрозой осуществления стратегических планов Америки в АТР аналитики из RAND Corporation называют глобальный экономический проект «Один пояс - один путь». В аналитическом Demystifying the Belt and Road Initiative этот проект связывают с двумя видами угроз для США - экономическими и военными. Азиатский банк инфраструктурных инвестиций (Asian Infrastructure Investment Bank, AIIB, КНР) аккумулирующий средства для реализации этого проекта, по мнению американских аналитиков, проводит политику вытеснения инвестиций США из Азии.



 Глобальный экономический проект «Один пояс - один путь».

Помимо этого, специалисты RAND предполагают, что строящуюся инфраструктуру транспортных коммуникаций проекта «Один пояс - один путь» Китай будет использовать в военных целях. В качестве доказательства они приводят строительство военной базы в Джибути и расширение морского порта в городе Хамбантота (Шри-Ланка), который был передан в совместное управление China Merchants Port Holdings Company.
Соединяя всё вышеописанное с торговой войной между Китаем и США, а также с санкциями против высокотехнологических компаний КНР, можно сделать вывод, что в экономическом плане Китай представляет главную угрозу для США и это действительно так. Потому что благодаря своей экономике США держат в кредитной узде своих союзников, содержат многочисленные военные базы по всему миру и проводят различные военные операции против стран, обладающих ресурсами.
В то же время затормозить мощь второй экономики мира не удаётся - политика экономических санкций и вирусная диверсия не работают. Остаётся только один инструмент - война. Почему именно она? Дело в том, что стратеги из Пентагона считают, что у Армии США есть огромный опыт ведения военных кампаний, который она получила после 1945 года. Опыт китайской армии относительно скромен - война в Корее (1950-1953), пограничная война с Вьетнамом (1979), военная поддержка Бирмы.



 Китайский плакат времён войны в Корее

Я не буду приводить сценарии возможной войны между США и Китаем, также как не буду сравнивать количество обычных вооружений или размеры ресурсов этих стран - всё это из области недостоверных прогнозов, которые всегда опровергает практика. Скажу лишь одно: война между этими странами приведёт к серьёзному ущербу военно-экономической мощи США и к значительным разрушениям военной и гражданской инфраструктуры Китая. Самую большую цену, естественно, заплатят союзники США в АТР - их экономика и территории не восстановятся никогда.

Против «лома» есть приём
В России есть отдельные специалисты, указывающие, что результат ведения войны между США и Китаем будет выгоден для РФ и поэтому они призывают нашу страну не вмешиваться в конфликт, в случае его начала.
Правы ли они? Однозначно - нет.
Россию в аналитических отчётах RAND Corporation называют «старым заклятым врагом» США, признавая тем самым её военную мощь. Это несмотря на то, что вести долговременную войну, по мнению американских экспертов, России не позволит её слабая экономика. Поэтому она опасный военный враг в начале любого крупномасштабного конфликта и неопасный экономический конкурент.
В то же время самым кошмарным сценарием для США признаётся военно-экономический союз России и Китая. В этом случае военная сила России соединится с экономической мощью Китая.



 Китайская армия приняла участие в российских военных манёврах «Восток-2018 и готовится участвовать в Параде Победы в Москве 24 июня 2020 г.

Предпосылки к такому союзу уже существуют. Это налаженное военно-техническое сотрудничество, совместные военные учения и глобальный проект «Один пояс - один путь». Помимо этого, Россия будет помогать КНР в создании современной системы предупреждения о ракетном нападении.
Поэтому США всеми силами и средствами стараются не допустить этого союза, ведь вести войну на два фронта они и их союзники не смогут. В то же время «раздельная война», когда Россия и Китай будут, пусть и гипотетически, противниками - вполне реальна и более вероятна. Америка в последнее время испытывает проблемы с реальными ресурсами, хотя именно ради них она и вела многочисленные войны на протяжении своего существования как государства.
Союз России и Китая делает такие войны невозможными, так как угроза тотального уничтожения военной, экономической и гражданской инфраструктуры США делает их абсолютно не выгодными. В результате такого союза экспансия США, сейчас поделивших весь мир на военные округа - стратегические командования, - в среднесрочной перспективе сойдёт на нет. У Америки останется только один округ не выходящий за её северный и южный американские континенты.
Согласитесь - это хорошая перспектива. Но над ней России и Китаю, Владимиру Путину и «старине Си» нужно работать сообща.

Следствием визита Николая стало открытие в 1896 году русской концессии в Ханькоу. До этого русские селились на территории британской концессии или снимали дома в китайских кварталах. «Такая разбросанность… требовала наличия… собственной территории для российских подданных. Рост русской торговли и… визит будущего императора… привели к заключению… соглашения об отводе территории в… Ханькоу… для создания на ней русской концессии», — пишет Виктория Шаронова. Не всё шло гладко. Марк Казанин: «Англичане, ревниво относившиеся к попыткам России проникнуть в… долину Янцзы, оспорили законность прав русской концессии, поскольку у английских фирм уже ранее были участки на этой земле. Клерки колониального миллионера Жардина столкнулись при демаркации с русскими казаками. Дело чуть не дошло до рукопашной, возник международный конфликт… Подтекстом жёсткой позиции Англии был политический тезис: мы не мешаем вам в Маньчжурии, оставьте нам долину Янцзы. Между тем для царской России упрочение позиций в Ханькоу имело определённое значение». Острые вопросы (нюансами землеотвода были недовольны и французы) согласовывали несколько лет. Из «Положения о русской концессии в Ханькоу» от 21 мая 1896 года: «Российская и французская концессии отводятся на западном берегу р. Янцзы, ниже английской концессии… Русская концессия имеет площадь в четыреста четырнадцать му шесть фынь пять ли (около 26 десятин)… Земля отдаётся в вечную аренду русскому правительству и все дела в ней ведаются русским консулом… Китайские подданные не могут возводить постройки и селиться в пределах русской концессии…» В 1897 году концессия обзавелась Николаевской набережной, позже в Ханькоу появилось русское консульство. Управлял территорией Общественный совет, строительные работы велись за счёт Российской империи. Концессию в Ханькоу можно рассматривать в контексте начатого царской Россией проекта «Желтороссия». В самые последние годы XIX века Россия арендовала у Китая Ляодунский полуостров и военно-морскую базу Порт-Артур, начала строить порт Дальний (ныне Далянь), город Харбин и Китайско-Восточную железную дорогу, связавшую Забайкалье с Приморьем. «Желтороссия» тревожила японцев, уже обозначивших свои интересы на материке, и стала одним из поводов для нападения Японии на Россию в 1904 году. 
Русский взрыв Синьхайской революции 
Синьхайская революция 1911−1912 годов, низложившая маньчжурскую династию Цин, началась тоже в Ухане — Учанским восстанием сторонников Сунь Ятсена, основателя партии Гоминьдан. Интересно, что спусковым крючком революции стал случайный взрыв бомбы 9 октября 1911 года на территории русской концессии в Ханькоу. Этот инцидент выдал полиции конспиративную квартиру революционеров и привёл, с одной стороны, к волне арестов и казней, а с другой — к росту революционных настроений. «Смельчаков арестовали и по приказу вице-короля отрубили им головы, но уже в ближайшие после этого дни в Ханькоу вспыхнула революция, с которой начался новый этап в истории Китая, — пишет Марк Казанин. — Почему штаб революционеров находился именно на русской территории и чьей поддержкой он пользовался — до сих пор неясно. Царское правительство было менее всего заинтересовано в огласке этой компрометирующей русскую монархию детали».



В считаные дни революционеры захватили всё трёхградье Ухань. Объявив Китай республикой, повстанцы среза́ли косы в знак освобождения от власти маньчжурской династии. 29 декабря Сунь Ятсена избрали временным президентом Китайской Республики. Его правительство запретило курение опиума, бинтование ног девочкам, пытки арестованных. В феврале 1912 года шестилетний император Айсиньгёро Пу И (будущий глава «марионеточного» государства Маньчжоу-го, созданного японцами на северо-востоке Китая в 1932 году; в 1945 году арестован советскими военными, содержался в Хабаровске, впоследствии передан в Китай, где отбыл наказание) отрёкся от престола, временным президентом вместо Сунь Ятсена стал Юань Шикай. В марте была принята временная конституция республики, провозгласившая свободу слова, печати и собраний, равноправие всех граждан, частную собственность, разделение ветвей власти. 
Тайный советник вождя 
В 1924—1927 годах главным военным советником сначала Сунь Ятсена (на него делали ставку Советская Россия и Коминтерн), а потом Чан Кайши состоял Василий Блюхер — знаменитый полководец Гражданской войны, бывший военный министр Дальневосточной республики. В Китае его знали под псевдонимами «генерал Уральский» и «Зой Галин». Рассчитывая на коммунизацию Китая, СССР фактически продолжал проект «Желтороссия» — на новых идеологических основаниях. Советы снабжали Сунь Ятсена оружием, обучали китайских военных. Белоэмигрант, историк Пётр Балакшин (1898−1990) писал, что советско-китайская КВЖД фактически стала штабом Коминтерна. Многие ожидали советизации Китая и чуть ли не присоединения к СССР: «1923−1927 годы были периодом господства советского влияния в Китае. Это был „советский период“ китайской революции, почти осуществившаяся попытка превращения Китая в московскую вотчину».



Сунь Ятсен
Сунь Ятсен скончался в 1925-м. Новый глава Гоминьдана Чан Кайши поначалу тоже пользовался помощью советских военных. В соответствии с блюхеровским планом «северного похода» осенью 1926 года войска Чан Кайши взяли Ханькоу, Ханьян и Учан, после чего перенесли сюда столицу контролируемой ими территории, объединив три города в мегаполис Ухань. Штаб Блюхера некоторое время находился в Ханькоу. Именно сюда пришла секретная телеграмма наркомвоенмора Климента Ворошилова о награждении Блюхера, при помощи которого Чан Кайши военным путём объединил Китай под властью Гоминьдана, очередным орденом Красного Знамени. 
Марк Казанин, служивший у Блюхера в 1927 году, писал: «…Мы дошли до небольшого зелёного сквера, с четырёх сторон окружённого нарядными двухэтажными кирпичными коттеджами европейского типа. Это и был Локвуд-гарденс — резиденция русских советников, военных и гражданских… Скромность была такова, что даже женатые советники с ребёнком занимали одну комнату». Казанин в этот период высоко оценивал перспективы Уханя: «Расположенный на великой судоходной реке в самом центре густонаселённой части Китая, он имел все основания сделаться важнейшим экономическим центром, чем-то вроде китайского Чикаго… Однако колониальное положение Китая не дало развития… Ухань надолго остался неосуществлённой мечтой об экономическом прогрессе, перенаселённым городом-гигантом с большей частью безработным населением». 
Весной 1927 года в Ухане прошла Тихоокеанская конференция профсоюзов. В ней приняли участие делегаты со всего мира, включая видных партийных деятелей СССР — Соломона Лозовского, Виссариона Ломинадзе, Рафаэля Хитарова… «Старый, запылённый город превратился в один из центров земного шара, в котором бился пульс мирового революционного движения», — писал Казанин. Однако в том же году Блюхеру пришлось покинуть Китай. Взгляды Чан Кайши на будущее Китая не совпадали с коминтерновскими, отношения с Москвой стремительно портились. «К концу 1927 года советское влияние в Китае сошло на нет», — пишет Балакшин. В 1929 году хозяин Маньчжурии маршал Чжан Сюэлян попытался освободить КВЖД от советского контроля. Статус-кво вернул тот же Блюхер, введя в Китай части Особой Дальневосточной армии и разгромив «белокитайцев», за что стал первым кавалером ордена Красной Звезды.

Горячее небо Уханя 
Ещё один впечатляющий эпизод русской истории Уханя относится к японо-китайской войне 1937−1945 годов. Китай сотрясали сразу две войны — гражданская и национально-освободительная. Помогая коммунистам Мао, СССР поддерживал в борьбе против Японии и правительство Чан Кайши, заключившее с красными временное перемирие. Особой статьёй советской помощи стала авиация. В начале японо-китайской войны небо принадлежало японцам — своих самолётов у Китая почти не было. В 1937 году СССР начал помощь Китаю: здесь строились авиабазы, открывались лётные училища, появлялись сборочные производства… В 1937—1941 годах в войне против Японии приняли участие свыше 3600 добровольцев из СССР, включая около 1100 лётчиков. «Первые бои с японской авиацией послужили для советских лётчиков хорошей школой», — вспоминал будущий генерал-полковник авиации Фёдор Полынин, принявший боевое крещение в небе Китая.



Памятник русским пилотам в Парке освобождения в Ухане

Из взятого японцами в конце 1937 года Нанкина китайское правительство переехало в Ухань. Здесь с июня по октябрь 1938 года шло «сражение при Ухане». Показательно, что из 211 погибших в Китае советских добровольцев примерно половина — потери при обороне Уханя. Именно в уханьском небе лётчикам (среди которых были столь известные асы, как Степан Супрун, Константин Коккинаки, Тимофей Хрюкин, Павел Рычагов) пришлось вести самые ожесточённые бои. Отсюда же советские пилоты в феврале 1938 года летали бомбить занятый японцами Тайвань. В уханьском Парке освобождения, куда в 1956 году перенесли с кладбища Ваньго прах погибших, возведён памятник советским лётчикам. На мраморных досках значатся 29 фамилий. 
…После визита в Китай в 2013 году патриарха Кирилла китайские власти отказались от плана прокладки тоннеля под Янцзы, согласно которому храм Святого Александра Невского, построенный в Ухане в конце XIX века на территории русской концессии, подлежал сносу. В 2015-м в отреставрированном здании церкви открылся Дом российско-китайских культурных обменов, а Ухань стал побратимом Саратова. Не потому ли, что, как пелось в песне времён дружбы Сталина и Мао, «слышен на Волге голос Янцзы»?

Через шесть лет после введения санкций ни Крым, ни восточная Украина, похоже, к реинтеграции с Украиной не приблизились. Проще говоря, не может быть и речи о возвращении Россией этих территорий, поскольку для этого потребуется война, вести которую Украина и Европа не захотят и не смогут. Кроме того, санкции, которые Вашингтон вводит сейчас, скорее всего, навредят Америке больше, чем России, поскольку главным бенефициаром является Китай. США должны признать эту реальность и продолжать наши отношения с Москвой, даже если мы по-прежнему считаем, что эти территории являются спорными вплоть до урегулирования этого вопроса в будущем.
Стоит начать с Москвой серьезный диалог. Путин написал, что Россия готова обсуждать вопрос контроля над вооружениями. Даже если прорыв в решении этого вопроса маловероятен, сам диалог даст Москве дипломатический выход, который не проходит через Пекин. Отдельно мы могли бы сотрудничать в освоении космоса, возобновив прежнее сотрудничество, тем более что в этой области мы ближе к технологическому паритету, чем другие.
Целью взаимодействия должен быть не обязательно грандиозный прорыв, а просто разумная надежда на то, что у России будет какой-то стимул оставаться нейтральной и не помогать нашим противникам. Москва могла бы по-прежнему взаимодействовать с Китаем по некоторым вопросам, особенно в области энергетики, но она взаимодействовала бы и с нами и могла бы поддерживать нас или остаться в стороне в вопросах, которые мы считаем очень важными. Эта ситуация была бы очень привлекательной для России, поскольку, с ее точки зрения, она оказалась бы в сбалансированном положении, ближе к Вашингтону и Пекину, чем мы друг к другу, и поэтому могла бы получить больше от нас и от Китая, если бы мы конкурировали за получение поддержки с ее стороны.
Всем знакома цитата Уинстона Черчилля (Winston Churchill), согласно которой Россия — это «загадка, покрытая тайной», но у этой фразы есть и вторая часть: «… но, возможно, ключ все-таки существует. Этот ключ — национальные интересы России». Черчилль смог сдержать свою глубокую неприязнь к Советскому Союзу ради сотрудничества в той области, в которой он видел, что их с Москвой интересы совпадают. Его прагматический реализм лучше всего передан в другой цитате: «Если бы Гитлер вторгся в ад, я, по крайней мере, замолвил бы за Дьявола словечко в Палате общин».
Исходя из того, что написано в статье Путина, он, наверное, аналогичным образом понимает практическую ценность и целесообразность прагматического сотрудничества. Поскольку Америка, наконец, осознает масштабы борьбы, которую она ведет с Китаем, крайне важно подходить к России с реалистичными ожиданиями и в расчете на результаты, которые служат интересам наших стран.

Кристиан Уитон — старший научный сотрудник Центра национальных интересов, автор книги «Умная власть: между дипломатией и войной» (Smart Power: Between Diplomacy and War). Был старшим советником Госдепартамента в годы правления Джорджа Буша-младшего и Трампа.

Более серьезные опасения внушают долгосрочные перспективы. По сути, Вашингтон пытается «отрезать» Huawei и от возможности развивать микроэлектронные технологии, и от способности производить по-настоящему передовые продукты и компоненты. И здесь ситуация будет зависеть от огромного числа различных факторов — от научно-технологических до чисто экономических.
На средне-долгосрочную перспективу шаги обеих сторон понятны и предсказуемы. Белый дом (кто бы ни пришел туда в 2021 г.) в полном согласии с Конгрессом продолжит свое наступление на китайский «хай-тек» по всем фронтам. Тем более, что формальных поводов для этого предостаточно. Очевиден и ответ КНР — это ускоренное развитие собственного технологического сектора и импортозамещение по отдельным важнейшим категориям продукции и цифровых услуг (временной горизонт 2024–2025 гг.).
Интригой же, как и в случае с Huawei, являются итоги этих действий и их последствия. Основной вызов — время. Чтобы стать если и не полностью технологически независимым от США (понятие «полной технологической независимости» в современном мире вещь нереалистичная и даже контрпродуктивная), то, по крайней мере, иметь сильные собственные позиции, Китаю остро не хватает лишних 5–7, а лучше 10 лет стабильного технологического, промышленного и общего экономического развития. Однако их нет. Экономика замедляется, что во многом происходит безотносительно к конфликту с США. Внешние ограничения очень значимы и все усугубляются. «Срочные» гигантские правительственные и частные инвестиции в исследования и разработки, подготовку кадров, создание инновационных предприятий и инфраструктуры важны и дают эффект. Самостоятельное развитие факторов инновационного роста потребует много времени, сил и средств, которые в реалиях современного Китая следует тратить на новые прорывы, а не на воспроизведение уже пройденного кем-то пути. Но путь партнерства и заимствований в новых условиях вряд ли будет простым для Пекина. Иными словами, часть потребностей Китай сможет импортозаместить уже в обозримом будущем, но заместить Запад в целом КНР — вряд ли.
15 мая 2020 г., ровно через год после начала полномасштабной санкционной войны США против Huawei, американское Министерство торговли обнародовало новые ограничения против китайского электронного гиганта. Документ вводит с сентября 2020 г. запрет на использование третьими компаниями американских технологий и программного обеспечения для разработки чипов по заказу и спецификациям Huawei и для выпуска чипов, разработанных китайским гигантом (кроме как в случае получения специальной лицензии от правительства США). Хотя санкции не будут введены немедленно, по опыту прошлых лет можно утверждать, что многие предприятия начнут в опережающем режиме сворачивать свое сотрудничество с Huawei, или искать какие-то легальные, но все равно более ограниченные каналы взаимодействия с корпорацией.
Одновременно с этим Минторг США объявил, что текущий раунд продления временных разрешений на экспорт американской технологической продукции для Huawei станет последним (т.е. их действие закончится в середине августа).
Напомним, что война против Huawei началась еще в 2018 г. после того, как США начали обвинять компанию в шпионаже, краже технологий и иных грехах и начали кампанию давления на американские и иностранные предприятия с целью разрыва связей с Huawei. В мае 2019 г. это противостояние было переведено на язык санкций (апрельские ограничения 2019 г. оказались лишь «козырем» для переговоров Трампа с Си Цзиньпином в Осаке и были быстро отменены). Во-первых, был введен запрет на закупку техники Huawei и ZTE американскими госструктурами, а также сотрудничество госструктур США всех уровней с компаниями, использующими технику этих компаний (вступает в силу с августа 2020 г.). Во-вторых, поставка американских технологических продуктов (компонентов, подсистем, программного обеспечения и пр.) для Huawei без гослицензии была запрещена, что привело к перебоям с импортом, например, чипов Qualcomm, проблемам с операционной системой Android от Google, а также разрыву Huawei с крупнейшим подрядчиком по сборке ее телефонов сингапурско-американской Flex (второй по величине глобальный контрактный производитель электроники и сопутствующей продукции). И хотя после сложных переговоров с американскими компаниями Минторг США все же выдал им временные разрешения (практика, которая, повторимся, заканчивается в августе 2020 г.), действия США создали серьезные проблемы для Huawei. Речь шла, прежде всего, о финансовых затратах, включая потерю части клиентов и необходимость срочно искать замену ряду поставщиков. Но также и о репутационном ущербе и, главное, о внезапно осознанной необходимости не просто ускоренного импортозамещения, но о создании, по сути, параллельной инновационной системы с участием КНР, стран-друзей и компаний-партнеров.
Активность в этой сфере привела к ряду значимых результатов. К ним относятся развитие собственных технологий Huawei (включая операционную систему) и китайских электронных производств и стартапов, открытие в Москве лаборатории по искусственному интеллекту и активизации кооперации с РФ, усиление технологических подразделений в иных странах, соглашение 2020 г. с Tencent о развитии рынка приложений для телефонов Huawei и пр. Прорабатывались, очевидно, и «серые» или просто непрямые схемы покупки необходимых технологий, услуг и продуктов. В частности, видимо, неслучайно, мощности Flex быстро заняла китайская BYD, которая помимо электромобилей известна как один из поставщиков оптических и пластиковых комплектующих для телефонов Huawei.
Именно эти достаточно эффективные усилия Huawei по обходу американских санкций и привели к разработке нового пакета ограничительных мер, которые обсуждались как минимум с начала апреля.
Таким образом, санкции не стали сюрпризом, однако их символическое значение огромно. На фоне роста противоречий двух стран из-за пандемии коронавируса они обозначили не просто попытку подрыва основ того «худого мира», который установился между странами с января 2020 г., но новый этап технологической войны.
Жертва либеральной глобализации
Объяснения сути и драматичности новых санкций для Huawei следует искать в особенностях современного рынка электроники и роли на нем Китая.
В последние три десятилетия процессы глобализации привели к совершенно уникальной ситуации на рынках электроники. Перенос сначала сборочных, а затем и производственных площадок в развивающиеся страны с дешевым трудом привел к постепенному трансферу ряда технологий и компетенций к местным субподрядчикам. За счет рыночных факторов и не без активной поддержки местных правительств это привело к бурному росту в Азии сначала производителей отдельных типовых компонентов, потом — контрактных производств (foundry — наиболее известен здесь Foxconn), владеющих продвинутыми производственными технологиями и активами, а затем и «национальных» производителей потребительской электроники.
Стабилизация норм и правил мировой торговли, рост глобальной конкуренции и стратегия концентрации на ключевых технологических преимуществах привели большую часть отраслевых компаний к ставке на аутсорсинг. Все непрофильные (разработческие, дизайнерские или производственные) функции передавались сторонним подрядчикам, особенно в Азии, где сформировались мощные производственно-технологические хабы и кластеры.
В итоге сформировалась сложная, ячеистая структура рынка — тем более, что в отрасли доминируют единые стандарты, облегчающие взаимодействие всех структур безотносительно к стране пребывания.
Существуют предприятия, интегрирующие наиболее важные функции (например, исследования и разработки — ИР, дизайн чипов, разработка продуктов, собственное программное обеспечение) или их отдельные группы, или же акцентирующих единичные компетенции (производство — у foundry, контрактная разработка и дизайн чипов без собственного производства у fabless, выпуск отдельных специализированных программных и аппаратных решений у малых и средних инновационных компаний и пр.). Участи этой не избежали даже крупнейшие западные компании — от американской AMD (второй после Intel производитель логических чипов) до Apple, чьи продукты производятся третьими компаниями и интегрируют огромное число сторонних решений.
В этих условиях «стандартная» целевая модель компании в сфере электроники из развивающейся страны предполагала наличие мощных продуктовых компетенций и связанных с ними ИР, способность разрабатывать и производить отдельные микроэлектронные компоненты и производить часть конечной продукции самостоятельно. Все это происходило при опоре на внешние источники специализированных услуг, в том числе производственных, технологий и компетенций, оборудования, доступ к которым, опять же, гарантировал глобальный либеральный торгово-экономический режим.
Казалось бы, мир электроники, выражаясь языком Т. Фридмана, стал «плоским». Многие верили, что компания из развивающейся страны теперь может (при некоторой господдержке) стать мировым лидером, а развивающиеся страны — догнать и перегнать страны-пионеры информационно-коммуникационных технологий. И пример того же Huawei, казалось, был явным подтверждением этого нового мира равных электронных возможностей. Ибо Huawei прошел путь почти до конца — ныне это крупный разработчик вполне оригинальных потребительских, промышленных и инфраструктурных продуктов, а также некоторых микроэлектронных компонентов, один из лидеров технологий 5G, имеет собственные продвинутые производственные мощности чипов («дочерняя» HiSilicon) и иные атрибуты глобального лидера.
Проблема заключается лишь в том, что все это равенство и лидерство по-настоящему возможны только в трех сегментах рынка электроники — сборке продукции, производстве отдельных типовых компонентов, а также в создании и выпуске потребительских решений. Что же касается, например, создания базовых полупроводниковых технологий, разработки программного обеспечения для дизайна чипов, оборудования и специализированных химических веществ для производства микроэлектроники, а равно и выпуска наиболее сложных компонентов мир все еще сильно иерархичен. И на вершине этой пирамиды компетенций, технологий и активов — США, остающиеся глобальным электронным лидером (более половины рынка производственного оборудования, более двух третей рынка специализированных программных средств и т.д.).
Как следствие, несмотря на огромные затраты на ИР и создание собственных заводов, Huawei остается и технологически, и производственно зависим от иностранных, прежде всего американских, поставщиков. Разработка новых чипов и иных электронных компонентов для персональной электроники ведется с использованием программного обеспечения американских Cadence Design Systems и Synopsys. Ранее один из ключевых поставщиков специализированных услуг для Huawei — один из глобальных лидеров отрасли британская Arm Holdings — также использует американские технологии. Ситуация формально лучше в части производства микроэлектроники, смартфонов и иной продукции. Хотя сам Huawei на своих заводах производит порядка 10% своей продукции (что в современных условиях вполне нормально). В Китае и в целом в Тихоокеанской Азии существует мощная и развитая сеть foundries. Здесь крупнейшими партнерами Huawei, в том числе в производстве чипов, являются китайская же Semiconductor Manufacturing International Corporation (SMIC), а также тайваньская Taiwan Semiconductor Manufacturing Corporation (TSMC). Однако даже опуская непрекращающееся давление на TSMC со стороны Белого дома (неслучайно та выразила в мае готовность построить свой новый завод не где-либо, а в США) все эти предприятия работают на оборудовании прежде всего американских компаний Applied Materials, Lam Research и KLA. При этом, по ряду оценок, SMIC все еще не способна производить всю линейку необходимых для Huawei чипов. И все это без учета «небольших» сложных решений, где среди подрядчиков Huawei также немало американских средних и малых предприятий.
Несмотря на всю «модульность» современной электроники, и по финансовым, и по техническим причинам заменить американские технологии далеко не всегда возможно. Так, даже если предположить, что, например, японские конкуренты пренебрегут угрозами Белого дома ради сверхприбыли и начнут поставлять Huawei или их партнерам свое производственное оборудование, переход на новую технику потребует сложной, дорогой и длительной переналадки производственных линий и всех технологических процессов предприятий.
Уклонение от удара или ответный удар?
Хотя Huawei поспешила выразить уверенность в своей способности справиться с новым кризисом, даже руководство компании было вынуждено признать тяжесть удара. Тем более на фоне приближения августа, когда будут реализованы оставшиеся ограничения, предусмотренные санкциями 2019 г. (не говоря об ожидаемых новых мерах).
На среднесрочную перспективу у Huawei, конечно, есть альтернативы, каждая из которых прорабатывается компанией.
Во-первых, это срочное пополнение складских запасов до момента официального вступления новых ограничений в силу — при одновременном ускоренном развитии промышленной базы. SMIC и (как можно понять) иные компании уже получили 2,25 млрд долл. от национального и шанхайского регионального фондов поддержки полупроводниковой отрасли на развитие производства. Явно прорабатываются и иные меры, включая рост мощностей HiSilicon.
Во-вторых, это закупка условно-«стандартной» (т.е. не разработанной Huawei и не выпущенной специально для нее, согласно ее спецификациям) микроэлектроники у сторонних компаний. Были инициированы переговоры с тайваньской MediaTek и китайской Unisoc, консультации шли и с Samsung. Однако MediaTek и Unisoc пока не производят всю линейку нужных Huawei высокопроизводительных чипов — нужны новые инвестиции и, опять же, закупка оборудования. Здесь потенциальные партнеры рискуют наткнуться на немалое число «подводных камней», учитывая пока неполную ясность того, насколько широко американские регуляторы будут трактовать новые правила. По всем этим причинам MediaTek даже отказалась брать на себя четкие обязательства. И, в любом случае это будет крупным поражением Huawei на пути создания собственной передовой микроэлектроники. Идеи же о создании новых производственных линий с неамериканским оборудованием (предложения были сделаны TSMC и Samsung) пока по тем же причинам энтузиазма не встретили.
В-третьих, в случае с инфраструктурным и промышленным оборудованием вообще возможен весьма экзотический обходной путь: поставка чипсетов с контрактных производств партнеров Huawei сразу компании-потребителю с монтажом на месте. Но даже опуская вопросы цены и сложности этих стратегий, вряд ли они укроются от бдительного ока Минфина и Минторга США и не станут объектом новых атак Белого дома.
Не стоит списывать со счетов и возможные ответные действия китайского руководства. Пекин уже пообещал ввести ограничения против американских компаний в сфере электроники (Apple, Qualcomm, Cisco). Учитывая, что КНР остается крупнейшим рынком и крупнейшим (свыше 300 млрд долл. в 2018 г.) импортером микроэлектроники в мире, это не пустая угроза. К тому же, Китай грозит прекращением закупок авиалайнеров Boeing, что с учетом чувствительных потерь корпорации из-за проблем с моделью 737-MAX может стать действительно серьезной проблемой для гражданского авиастроения США.
Иными словами, очередные, возможно непростые решения найдутся, поэтому крайне маловероятно, что 2020 г. «потопит» Huawei.
Более серьезные опасения внушают долгосрочные перспективы. По сути, Вашингтон пытается «отрезать» Huawei и от возможности развивать микроэлектронные технологии, и от способности производить по-настоящему передовые продукты и компоненты. И здесь ситуация будет зависеть от огромного числа различных факторов — от научно-технологических до чисто экономических.
Huawei как эпизод технологической войны
Текущий фокус на Huawei имеет свои предметные причины из-за размера компании, а также ее роли в развитии технологий 5G. Белый дом методично и направленно разрушает флагмана китайской электронной индустрии. Однако ни для кого не является секретом, что эти шаги (как и аналогичное давление на ZTE) всего лишь задача-минимум в большой технологической войне.
Долгосрочная же стратегия США направлена на резкое ослабление китайского «хай-тек» в целом — как по экономическим, так и военно-техническим причинам. И Вашингтон дает понять, что никакие сделки не остановят Штаты на пути последовательной реализации этой цели. Важно отметить, что события конца апреля–мая 2020 г. окончательно подтвердили, что технологическая война является совершенно отдельным — хотя и взаимосвязанным — «треком» политики США наряду с более общим торгово-экономическим конфликтом с КНР.
Даже если забыть о Huawei, налицо не просто новые шаги, но новый этап технологического противостояния — пусть и в логике развития «волны» системных (реформа экспортного контроля и контроля иностранных инвестиций в 2018–2019 гг.) и адресных (не считая Huawei и ZTE — два раунда санкций против малых, средних и крупных компаний КНР в июне и октябре 2019 г.) мер.
Так, 27 апреля стало известно о мерах по недопущению попадания критически важных американских технологий в руки китайских (а также российских и почему-то венесуэльских) военных, в том числе через коммерческие китайские компании. Сразу после решений по Huawei в мае 2020 г. были введены санкции против 33 китайских малых, средних и крупных технологических компаний, связанных с разработкой систем искусственного интеллекта, облачных технологий и т.д. (официальный предлог — использование их решений для слежки за тюркским меньшинством).
На этом фоне не снижается (а местами и растет) давление Белого дома на зарубежные правительства и компании с целью ограничить продажу важных технологий в КНР, блокировать доступ китайских технологических решений и инвестиций на местные рынки — равно как и «диалог» с американским корпоративным и инвестиционным сектором.
В последнем отношении следует сказать о майских инициативах NASDAQ — одной из системообразующих структур для сектора «хай-тек». 18 мая 2020 г. стало известно, что биржа готовит ужесточение правил IPO для китайских стартапов и требований к уже торгующимся на бирже компаниям из КНР. Неудивительно, что параллельно идет проработка аналогичных законопроектов в Сенате и Конгрессе США, а также федеральными регуляторами.
Итогом мероприятий 2018–2020 гг. уже стали болезненные для китайской инновационной системы последствия. Опустим съеживающиеся, как шагреневая кожа, академические связи с США и рядом иных развитых стран, что имеет критическое значение для развития китайской науки. Сильный удар нанесен по двустороннему сотрудничеству в венчурном сегменте: с прошлого года начался исход китайского капитала из Кремниевой долины и остракизация инвесторов из КНР в технологическом сегменте США. «Просел» и венчурный рынок самого Китая. Растут настроения китайских корпораций в пользу делистинга с NASDAQ (Baidu) и NYSE (SMIC — уже реализовано), и это безотносительно к постоянным призывам Трампа «убрать» китайцев с американских (читай — мировых) рынков капитала!
Ветер с Востока или Ветер с Запада?
На средне-долгосрочную перспективу шаги обеих сторон понятны и предсказуемы.
Белый дом (кто бы ни пришел туда в 2021 г.) в полном согласии с Конгрессом продолжит свое наступление на китайский «хай-тек» по всем фронтам. Тем более, что формальных поводов для этого предостаточно.
Очевиден и ответ КНР — это ускоренное развитие собственного технологического сектора и импортозамещение по отдельным важнейшим категориям продукции и цифровых услуг (временной горизонт 2024–2025 гг.). И наделавшие немало шуму майские заявления о новой программе по развитию перспективных и прорывных технологий на 1,4 млрд долл. лишь один из планируемых и реализуемых шагов. Нас ждет широких спектр действий — от инвестиций в человеческий капитал до развития промышленной инфраструктуры, и от кооперации с Россией и иными странами до новой волны реформ и развития венчурного и отдельных сегментов финансового рынка.
Интригой же, как и в случае с Huawei, являются итоги этих действий и их последствия.
Основной вызов — время. Чтобы стать если и не полностью технологически независимым от США (понятие «полной технологической независимости» в современном мире вещь нереалистичная и даже контрпродуктивная), то, по крайней мере, иметь сильные собственные позиции, Китаю остро не хватает лишних 5–7, а лучше 10 лет стабильного технологического, промышленного и общего экономического развития. Однако их нет. Экономика замедляется, что во многом происходит безотносительно к конфликту с США. Внешние ограничения очень значимы и все усугубляются. «Срочные» гигантские правительственные и частные инвестиции в исследования и разработки, подготовку кадров, создание инновационных предприятий и инфраструктуры важны и дают эффект. Но, во-первых, они не могут полностью заменить десятилетия, пройденные США и иными странами Запада. Если говорить о той же электронике, достаточно вспомнить, что Китай встал на путь ее интенсивного развития в середине 1990-х гг. (эпоху «отверточной сборки» вряд ли уместно упоминать), тогда как Япония стала инвестировать в соответствующие отрасли в 1960-х гг., и даже Южная Корея начала раньше — с 1980-х гг. А, во-вторых, Китаю все равно требуется масштабный импорт знаний, компетенций, технологий (как объектов интеллектуальной собственности, так и оборудования, информационных решений, материалов и пр.) — в том числе через покупку компаний и услуг, а также доступ к «умному капиталу» с западных рынков. Самостоятельное развитие этих факторов инновационного роста потребует много времени, сил и средств, которые в реалиях современного Китая следует тратить на новые прорывы, а не на воспроизведение уже пройденного кем-то пути. Но путь партнерства и заимствований в новых условиях вряд ли будет простым и масштабным для Пекина. Иными словами, часть потребностей Китай сможет импортозаместить уже в обозримом будущем, но заместить Запад в целом КНР вряд ли сможет.
Как бы не парадоксально это ни прозвучало, но на перспективу ключевым фактором в новой технологической войне США — КНР становятся не сами технологии, а, скорее, более общие торгово-экономические факторы. Здесь все сводится к трем взаимосвязанным вопросам.
Во-первых, достаточна ли мощь китайского корпоративного и потребительского рынка для того, чтобы стать фактором, уравновешивающим волю Белого дома и Капитолийского холма к резкому ослаблению высокотехнологичного сегмента КНР? Иначе говоря, насколько важные сектора «хай-тек» и, шире, экономики США, Европы и Японии зависят от «китайских доходов» в условиях острой глобальной конкуренции? Пока что даже американская стратегия поощрения переноса производств из КНР в иные страны касается, в общем-то, небольшой группы функций, а перестройка глобальных стоимостных цепочек вообще потребует многих лет, тем более, что превратиться в новый Китай те же Вьетнам и Индия за 3–4 года не смогут. Таким образом, уже на среднесрочном горизонте цена «развода» экономик США и КНР (decoupling), в том числе в технологической сфере, может оказаться слишком высока. Отдельным моментом являются позиции Западной и Северной Европы, Японии и Республики Корея. В условиях невнятного роста экономики ЕС и страны Восходящего Солнца, а также специфической ситуации в корейской электронной отрасли у США, возможно, совсем не так много инструментов, чтобы удержать союзников перед соблазном «длинного юаня» на горизонте 3–5 лет. И все это даже не говоря о возможных «последствиях» ответных действий Китая для целого ряда важных отраслей и подотраслей американской промышленности и наукоемких услуг, включая то же авиастроение.
Во-вторых, непонятно, насколько эффективны финансовые рычаги Вашингтона, включая ограничение доступа китайского бизнеса на мировой рынок капитала и пенитенциарные действия Минфина США. Даже не говоря о попытках выйти на европейские или азиатские биржи и развитие гонконгской и шанхайской бирж, не исключено, что Китай будет искать какие-то асимметричные или асимметричные ответы. Например, в логике создания региональных цифровых валют на базе цифрового же юаня как альтернативы международным платежным системам.
Наконец, в-третьих, неясно, насколько сложен, дорог и вообще реалистичен реверс мировых торгово-инвестиционных правил в сфере «хай-тек», которая отличается повышенными требованиями к стабильности и надежности рыночных и технологических процессов. А равно и реструктуризация глобальных стоимостных цепочек, складывавшихся годами и десятилетиями.
От ответа на эти вопросы зависит, вернутся ли, в конечном счете, США за стол настоящих, а не тактических переговоров, и сможет ли Китай проскочить Сциллу санкций и Харибду институциональных ограничений инновационного развития. Однако, как представляется, этих ответов нет пока что ни у кого — ни в Белом доме, где Трамп в логике «а почему так нельзя?!» ломает шаблоны экономической стратегии и глобальных норм; ни в Пекине, решающем сложнейшие задачи поиска адекватного ответа вашингтонским стратегам (который бы при этом не испугал инвесторов и партнеров), а также строительства ударными темпами и полудирижистскими методами современной промышленности и инновационной системы; ни тем более у компаний обеих стран, лихорадочно размышляющих о том, как им действовать здесь и сейчас в условиях, которые меняются на глазах и ведут весь глобальный технологический сектор в terra incognita новых норм и практик.