За Китай

Неравный обмен
На практике «интенсификация информационных обменов», о которой говорил Дмитрий Киселев, означает, что российские государственные СМИ регулярно публикуют материалы в духе того, который появился в «Российской газете». Хотя тексты не всегда написаны таким же казенным языком. Подход к китайской теме бывает и более творческим. Например, 19 марта 2020 года на сайте РИА Новости в рубрике «Наука» появилась новость под заголовком «Китайцы показали робота „Валли“, который борется с терроризмом в Синьцзяне».
Материалов, источником для которых служит Медиакорпорация Китая, в государственных СМИ России каждый месяц выходит больше сотни. Об этом говорят подсчеты агентства «Медиалогия», проведенные по просьбе «Медузы».
Среди публикаций как материалы об укреплении российско-китайских отношений или культурных событиях, так и статьи о самом Китае, в том числе на проблемные темы, но при этом тексты выдерживаются в духе официального Пекина и нередко содержат «опровержения западных домыслов». Среди таких проблемных тем — ситуация в Гонконге (в таких статьях регион обычно называют китайским топонимом Сянган) или в Синьцзян-Уйгурском автономном районе. А в разгар пандемии коронавируса Медиакорпорация Китая и «Россия сегодня» запустили совместный проект «На связи Ухань», в рамках которого выходили материалы с заголовками вроде «Модульный госпиталь — оазис заботы и тепла».

Китайские СМИ ведут зеркальную политику, рассказывая о событиях в России. Специалист по китайским медиа, профессор глобальных коммуникаций в Университете штата Джорджия Мария Репникова говорит «Медузе»: «Я ни разу не видела ни одной негативной истории про российское правительство [в китайской прессе]. В национальных СМИ мне открыто говорят, что им не разрешают негативно писать о России».

Наблюдателям «России сегодня», которые в рамках исследовательского проекта «Осьминог» замеряют отношение СМИ разных стран к России, это очень греет душу . «Китай порадовал полным отсутствием критических публикаций о России», —сообщают они в описании к очередной части своего исследования.
Однако «информационные обмены» в рамках сотрудничества с Медиакорпорацией Китая для российских государственных СМИ — это не отношения равных. Скажем, разместить в китайском правительственном издании статью о процветании крымских татар у «Российской газеты» вряд ли бы получилось, объясняет «Медузе» профессор Кардиффского университета Сергей Радченко: «У Китая есть своя позиция по Крыму, поэтому если бы Россия хотела опубликовать в китайских СМИ что-то в защиту аннексии [Крыма], то это было бы абсолютно невозможно».
Китайская пропагандистская система может оставаться непреклонной даже тогда, когда речь о тексте президента России. Как выяснила «Медуза», перевод статьи Владимира Путина о Второй мировой войне на китайской версии сайта Sputnik (этот ресурс входит в группу «Россия сегодня») был заблокирован в Китае в день публикации и, по данным сервиса WebSitePulse, не разблокирован до сих пор. В пресс-службе Sputnik на вопрос, почему это могло произойти, не ответили. Пресс-служба МИА «Россия сегодня» также не ответила на вопросы «Медузы».
Возможности российской стороны влиять на китайское общественное мнение через СМИ довольно ограничены, говорит Радченко: «Могут представители даже не правительства, а отдельные академики что-то опубликовать в китайских газетах. Как, например, недавно [Александр] Лукин из Высшей школы экономики опубликовал в Global Times статью с критикой Америки. А что касается официальных СМИ — я о таком никогда не слышал, чтобы, например, „Жэньминь Жибао“ опубликовала какую-то статью российской пропаганды».
Мария Репникова объясняет, почему паритетного партнерства между российской и китайской пропагандой быть не может: «Это скорее работает на символическом уровне: отношения между Россией и Китаем улучшаются, а этот обмен статьями способствует этому улучшению. Это создает контекст, атмосферу — что есть доброжелательное отношение со стороны России, что Россия готова сотрудничать и проявляет уважение, а Китай за нее выступит в ООН, и так далее. Конечно, Китай сейчас гораздо более сильный партнер, чем Россия, и Россия намного больше зависит от Китая, чем Китай от России. Поэтому равного партнерства в потоке информации вряд ли можно ожидать».
Начальник пропаганды
Помимо собственно материалов, которые публикуются в партнерских СМИ в рамках проекта «Россия — Китай: главное», Медиакорпорация Китая нередко проявляет свое присутствие и в других российских медиа — государственных или провластных. Чаще всего это комментарии главы медиакорпорации Шэнь Хайсюна. В пример можно привести его поздравление читателей с новым, 2020 годом в «Комсомольской правде». Или — комментарий по поводу выхода сборника «Изучение идей Си Цзиньпина о реформе и открытости» в ТАСС.
Несмотря на то, что в России имя Шэнь Хайсюна известно разве что узкому кругу специалистов, в самом Китае он является весьма значительной фигурой, говорит источник «Медузы», принимавший участие в российско-китайских «Медиа-годах»: «В китайских реалиях Шэнь Хайсюн является довольно серьезным ньюсмейкером. Чиновником он стал сравнительно недавно, а до этого был таким вполне полевым журналистом. Он сам родом из Шанхая, в свое время дослужился до поста главы местного отделения [информационного] агентства „Синьхуа“, находился там и когда Си Цзиньпин там занимал высокие посты. Поэтому Шэнь Хайсюна и Си связывают неплохие отношения — не то что дружеские, но знают друг о друге не понаслышке. Если его с кем-то и сравнивать в российских реалиях, то его можно сравнить с [заместителем министра связи РФ Алексеем] Волиным».
Помимо должности главы Медиакорпорации Китая Шэнь Хайсюн также занимает пост заместителя начальника отдела пропаганды Центрального комитета Коммунистической партии Китая.

Рэп о Китае с оммажем Навальному
Несмотря на то, что в российских государственных и лояльных Кремлю СМИ ежемесячно публикуется около сотни агитационных материалов о Китае, нельзя сказать, что пропагандистские усилия имеют успех.
Публикации на сайтах обычно едва набирают несколько сотен просмотров. Мобильное приложение «Россия — Китай: главное» (это оно часто является источником новостей типа «Соцопрос: двусторонние отношения России и Китая имеют прочную основу» и на него ссылалась «Российская газета» в тексте про Синьцзян) тоже не назвать лидером по числу скачиваний. По данным сервиса App Annie, с начала 2020 года мобильное приложение не поднималось выше второй сотни в разделе «Новости» AppStore (на устройствах Android у него показатели чуть лучше). А посты в тематическом паблике «ВКонтакте» редко собирают больше десятка лайков.
Материалы китайского иновещания в российских СМИ часто написаны деревянным языком пропаганды. А попытки адаптации к вкусам современной русскоязычной аудитории далеко не всегда бывают удачными.
Руководитель программы «Россия в Азиатско-Тихоокеанском регионе» Московского центра Карнеги Александр Габуев приводит пример. Последние три-четыре года пропагандисты в Китае пытаются придумать более интересную форму освещения «Двух сессий». Заметны эти попытки и в России. «Даже китайскому населению на эти заседания смотреть безумно скучно. И вот в Шанхае есть такая якобы независимая студия, которая на самом деле тоже получает деньги от отдела пропаганды, и они пытаются что-то такое рифмовать про эти два собрания или новые идеи Си Цзиньпина. В общем, делать что-то такое бодро-молодежное. То же самое попыталась сделать на российском материале и русская служба канала CGTN (входит в Медиакорпорацию Китая, — прим. „Медузы“). Получился рэп, написанный бывшим журналистом Russia Today, который сейчас работает в китайских медиаструктурах. Там даже есть оммаж Алексею Навальному — упоминается, как китайская компартия борется с жуликами и ворами. Поют русские и китайские студенты, которых набирали по соцсетям за какую-то денежку. Смотреть это невозможно: абсолютно непонятно, для кого это предназначено. Мы с коллегами провели у себя в соцсетях небольшой опрос, не очень репрезентативный, но большая часть респондентов ответила, что никакого интереса узнать больше о „Двух сессиях“ у них не возникло, и вообще это — полный фейспалм».

Дефицит кадров
То, что китайская пропаганда не может заинтересовать российскую аудиторию, объясняется несколькими вещами. Первая причина — формальный подход агитаторов к своей работе. Источник «Медузы», имевший опыт участия в программах культурных обменов с Китаем, объясняет это так: «Задача, поставленная высшим руководителем [Китая], должна быть выполнена любой ценой. Денег на внешнюю пропаганду не жалеют, но, как заявляли коллеги, они находятся под пристальным оком антикоррупционных органов, которые также расцвели при Си. Получается, что медиаорганизациям, во-первых, надо постоянно подтверждать свою лояльность и удивлять начальство ростом числа площадок, где Китай транслирует свои взгляды. А во-вторых, показывать, что средства из бюджета расходуются не зря — для этого опять же нужны новые и новые отчеты о публикациях и мероприятиях. При этом эффективность или то, что партнер является влиятельным, оказывается второстепенным делом. Главное — показать вал».
Вторая проблема китайской пропаганды в России — недостаток квалифицированных кадров. «Англоязычный контент [у Медиакорпорации Китая] вроде бы более качественный, туда вливается больше денег, там нанимают более квалифицированных ведущих, по крайней мере есть какая-то попытка чему-то научиться у CNN и Fox News, — говорит Александр Габуев. — А контент на русском — это тупо перевод в понятном для китайцев формате, без каких-либо попыток адаптировать. Хотя к стилю Первого канала это все-таки вполне подходит».
С тем, что низкое качество пропаганды, направленной на Россию, объясняется дефицитом кадров, согласен и Сергей Радченко: «В китайской медиасфере выбор людей, которые хорошо знают английский, намного больше, чем тех, которые знают русский».
По мнению Радченко, это связано с тем, что Китай не считает Россию важным направлением иностранной политики: «Квалифицированных русистов просто не готовят в достаточном количестве — в системе приоритетов внешней политики Китая Россия далеко не на первом месте. Китай давно провозгласил приоритетными отношения с США — как отношения между двумя великими державами. Китай видит США своим основным оппонентом или партнером, а Россия не на последних, но все-таки на второстепенных ролях. И основные ресурсы, в том числе пропагандистские, вкладываются в западные страны, в первую очередь США».
С этой оценкой не согласен источник «Медузы», знакомый с работой китайского иновещания, направленного на Россию: «Если вы посмотрите на численность иновещательных бюро Китая, то вы увидите, что русскоязычные бюро находятся на уверенном третьем месте. На первом — китайские, на втором — английские, а на третьем — русские. Даже непосредственные соседи Китая едва дотягивают по численности до русской редакции: если объединить японскую, корейскую и индийскую редакции китайских иновещательных бюро, то очень приблизительно получится кадровый состав одной русской редакции».
При этом источник «Медузы» согласен с тем, что китайское иновещание, направленное на Россию, испытывает острый дефицит кадров, и объясняет его следующим образом: «Даже про счастливый развивающийся Синьцзян можно написать так, что это будут читать не смеясь и не матерясь. Проблема в том, что в иновещательных подразделениях китайских СМИ не хватает профильных российских редакторов. Профессиональных российских журналистов там от силы 10–20 процентов общего состава. Но в основном кадры китайского иновещания на российском направлении комплектуются домохозяйками, которые знают, как расставить запятые, но политически не подкованы и слабо разбираются в китайских реалиях. Зато они замужем за китайцем, поэтому о них можно не беспокоиться в плане безопасности — такой домохозяйке деваться некуда. У нее китайский муж, он здесь работает, она никуда не сбежит и никакого свободомыслия не проявит».
Собеседник «Медузы» уверяет, что в медиакорпорации о проблеме знают и на закрытых совещаниях руководства китайского иновещания о дефиците профессионального редакторского состава говорят. Но справиться с этим дефицитом довольно трудно: «Профессиональные журналисты, владеющие китайским языком и разбирающиеся в Китае, идти [работать в российское бюро] не хотят. Те, кто идет, — это в основном люди, восторженно относящиеся к Китаю, но совершенно не разбирающиеся в журналистике. Поэтому китайские иновещательные СМИ — заложники ситуации. Разумеется, они хотят написать о Синьцзяне лучше, так, чтобы это прочитали. Но получается советская пропаганда 50-х годов».
Все, кто работает в отделе пропаганды и в медиа для внешнего мира, очень хорошо разбираются в американской политике и говорят на английском, добавляет Мария Репникова. «А вот уровень русского и в целом знаний о России у них гораздо меньше, — уточняет она. — Они не понимают российский контекст, не знают, что интересно русскому читателю, какие тут информационные системы, какой уровень свободы слова и так далее».

Политически чувствительная тема
Репникова, изучавшая китайское иновещание в других странах (прежде всего африканских) говорит, что отсутствие обратной связи с аудиторией для китайских зарубежных СМИ не сугубо российская проблема: «Например, в Эфиопии национальное новостное агентство подписало договор с агентством „Синьхуа“ о том, что они могут бесплатно брать их статьи. То есть Reuters должно платить за контент „Синьхуа“, а эфиопское агентство может брать его бесплатно. Однако из разговоров с эфиопскими редакторами я поняла, что это соглашение им особо ничем не помогает: все интересующие их истории из Китая можно найти и без всякого соглашения, то есть им этот договор особо и не нужен. Да и обмена как такового не происходит — то есть эфиопские журналисты свои новости в „Синьхуа“ не отдают. Так что это в целом довольно символическое соглашение».
В подобных соглашениях китайская сторона выполняет строго определенный информационный заказ, говорит источник «Медузы», знакомый с реалиями китайского иновещания. Ведь все СМИ в Китае по факту контролируются правительством. «Если сравнивать их с российскими, то на аудиторию они особенно не ориентируются, — говорит собеседник. — Их работа — это доведение до аудитории, а не общение с аудиторией, не подстраивание под ее предпочтения и запросы. В этих реалиях и принимаются решения, о чем и когда писать».
И хотя занятые в иновещании китайские журналисты, особенно с опытом работы за рубежом, часто задумываются о том, как и для кого они работают и насколько это эффективно, говорит Репникова, основная проблема состоит в отсутствии структурного подхода к работе с аудиторией. Но почему они не проводят исследования или фокус-группы, чтобы лучше понимать своих читателей, зрителей и слушателей? «Мне кажется, что это политически очень чувствительная тема, — отвечает Репникова. — Если они проведут исследование и поймут, что на самом деле никому не нравятся эти материалы, то что они будут делать? Придется менять весь подход к репортажам, к цитированию героев — нужно вообще все менять, всю систему».

Кенгуру и дракон
В Белом доме могли бы назвать единственную страну Зеленого континента своим незаменимым союзником: с середины XX века австралийцы успели принять участие в абсолютном большинстве военных операций, которые вел Вашингтон. Китайское направление — особый предмет их интереса. Еще в начале 2020-го именно Канберра первой выступила за международное давление на КНР. В апреле премьер Скотт Моррисон предложил сформировать интернациональную комиссию по расследованию причин вспышки COVID-19 в Ухане, подразумевая при этом вину Пекина. С тех пор двусторонние отношения развиваются от плохого к худшему. Австралия ввела ограничения против Huawei, а Китай чрезвычайно осложнил доступ на свой рынок для австралийских мяса и ячменя. КНР заподозрили в бойкоте австралийского угля. Зеленый континент ответил обвинениями в проведении хакерских атак.
Эскалация вышла на новый уровень, когда австралийские военные эксперты призвали власти своей страны направить корабли в Южно-Китайское море для сдерживания КНР. Ранее военные суда в эту акваторию уже направляли США и Великобритания. Именно в этом регионе сходятся территориальные притязания нескольких государств: Китая, Вьетнама, Филиппин, Брунея и Малайзии, а также непризнанного Тайваня. На карте Тихого океана это одна из горячих точек.
Исподволь к конфликту с КНР Австралия готовится с 2011 года, когда на территории Зеленого континента создали первую в истории американскую базу. Тогда же австралийцы вернулись и к участию в учениях блока FPDA — военного союза Великобритании, Австралии, Новой Зеландии и Малайзии, заключенного в 1971 году. Их проведение после длительного перерыва показало, что Австралия ищет союзников в Тихоокеанском регионе и настаивает на сохранении в новых условиях старых, казалось бы, отживших военно-политических альянсов, ведь FPDA создан для защиты Сингапура, которому в наши дни не угрожает никто.

Азия медлит
Поддержку США и Австралии на китайском направлении могли бы оказать страны Юго-Восточной Азии, многие из которых имеют территориальные претензии к КНР. Одна из них — Филиппины, чей конфликт с Пекином еще в 2016 году был вынесен на рассмотрение Гаагского трибунала. Победу тогда присудили островитянам, но Китай признавать авторитет юридической инстанции над собой отказался.
Реакцию Филиппин на призыв к формированию коалиции ждали в Вашингтоне, однако она их обескуражила. Президент страны Родриго Дутерте неожиданно сделал шаг навстречу Китаю: объявил об отказе от участия в традиционных военных маневрах, проводимых под эгидой США. Пекин воспринял решение филиппинцев как свою дипломатическую победу. И хотя островитяне постарались снизить ее значение, призвав не делать далеко идущих выводов, было заметно: на призыв Помпео из Манилы поступила явно прохладная реакция.
Колеблются и в соседней Индонезии. США пошли навстречу этой самой большой стране в исламском мире, поддержав ее территориальные претензии на морскую акваторию в окрестностях островов Натуна — предмет притязаний КНР. Однако ответной любезности из Джакарты не последовало, несмотря на то что между Майклом Помпео и его индонезийским коллегой в июле состоялся телефонный разговор. Если США рассчитывали на совместный выпад против Китая, то желаемого не добились.
О разочаровании в Государственном департаменте говорят не обинуясь. В августе, выступая на слушаниях в сенатском комитете по международным делам, Помпео сообщил, что "удивлен и напуган" событиями на китайском направлении. Причина — реакция "многих стран" на принятие Китаем закона о нацбезопасности в Гонконге, который они поддержали, вопреки позиции США.
Традиционно в своем противостоянии с Китаем США могут рассчитывать на содействие южноазиатского оппонента Поднебесной — Индии. В июне 2020 года отношения между Пекином и Нью-Дели омрачило столкновение в долине реки Галван, где приграничный конфликт, разгоревшийся при до конца не выясненных обстоятельствах, обернулся гибелью нескольких десятков человек. Индийские власти ответили запретительными мерами против китайских производителей приложений для смартфонов. Однако поддерживать глобальную коалицию американцев против Китая в Нью-Дели все же не спешат.
О том, что вызывает сомнения у азиатских держав, даже недружественных Китаю, рассказал в разговоре с ТАСС профессор Чикагского университета Кеннет Померанц. "Никто не готов именно сейчас ухудшать отношения с Китаем, присоединяясь к инициативе, исходящей от администрации Трампа, которая известна тем, что и сама особенно не верит в сотрудничество с кем бы то ни было. Кроме того, велик риск и того, что всего спустя пять месяцев эта команда покинет Белый дом. А когда в январе 2021-го начнется новый президентский срок, многое будет зависеть от приоритетов следующей администрации и того, как станет выстраивать свою политику Китай, претерпит она изменения или нет. На многое окажет влияние фактор пандемии, ведь разные страны с разной скоростью будут справляться с ее последствиями. Что касается Помпео, то у него, вероятно, есть и свои задние мысли. Ведь не за горами предвыборная кампания 2024 года, на которой он может выдвинуть свою кандидатуру. Его нынешние заявления могут иметь куда больше отношения к этому соображению, чем к международным отношениям в чистом смысле этого слова", — заключает эксперт.

Вот уж кого пасли, так это пиратские радиостанции. Нет, вы не ослышались – в СССР были пиратские радиостанции. Например, Донецк, как один из музыкальных центров СССР, был просто наводнен пиратскими радиостанциями. И они передавали самую новую музыку. И за это можно было так сесть, как вы даже в страшном сне в вашей зоне комфорта не видели. И тем не менее люди любили радио и музыку.
В огромной стране и уж тем более до всякой системы «Орбита» источником информации и развлечений было радио. Вот этот деревянный полированный ящик с мощным динамиком, со светящейся шкалой, на которой написаны названия городов (вместо станций) с зеленым индикатором-лампой, который во всех странах называли «волшебный глаз» – который был как живой, показывая, достаточно ли точно ты настроился на частоту станции. У советских приемников в первом поколении это была лампа 6Е5С. 
Для миллионов людей вот этот живой волшебный глаз и голос диктора, или голоса актеров, которые читают пьесу («Театр у микрофона»), или музыкальные передачи были вообще единственным связующим звеном с остальным миром. Особенно на северах – причем неважно, были ли эти сугробы вокруг дома советскими, или финскими, или канадскими...
Это было давно, и так получилось, что уже во взрослом состоянии я столкнулся с добрым старым аналоговым радио в квартире своего финского друга – что-то вроде винтажного «Филипса» с динамиками такой мощности, что можно было озвучить квартал. Друг слушает через него свои моновинилы Beatles, напечатанные еще там и тогда. Все первые пластинки вплоть до Led Zeppelin печатались в моно- и стерео- вариантах. Потому что у людей не было никакого стерео дома. И, да – по радио тоже было моно. Не было еще никакого вездесущего FM – единственного диапазона, который приспособлен под стереосаунд. И который можно принимать только в пределах прямой видимости. Для больших заснеженных стран непригодный.



И вот сидел я в заснеженном доме своего финского друга и слушал по этому старому «Филипсу» пьесу Островского, которую транслировал госвещатель YLE Radio, почувствовал уколы ностальгии и понял, что, если представится случай, обязательно заведу старый добрый ламповый полированный ящик.
Короче, случай представился только сейчас. В Вене умер один мощный коллекционер старых радио, и его друг распродавал коллекцию. И я себе выбрал австрийский приемник Karat от венского завода Kapsch 1958 года, который с года постройки и не включали ни разу – со всеми документами, с нетронутой катушкой, на которую намотана антенна, и т. д. И, конечно, с «волшебным глазом» и прекрасной светящейся шкалой никакого не FM – только UKW (на шкале – местные города, которые вещали в УКВ: Вена, Зальцбург, Клагенфурт, Линц), KW – короткие волны: Люксембург (знали бы вы, какое значение имело «Радио Люксембург» – предтеча пиратских радиостанций – для рок-революции), Гамбург, Ватикан, Братислава, Брно, Будапешт, Рим, Брюссель, Париж, Белград. Выглядит как влажная мечта невыездного.
В общем, аппарат волшебный – вы будете удивлены, но в одной только Вене было как минимум восемь радиозаводов, которые делали разные приемники еще с конца 20-х годов – потом половину скупил и закрыл Grundig, после чего сам благополучно сдох.
У нас до сих пор можно найти приемник «Восток» 1949 года новосибирского завода «Электросигнал», совершенно роскошный «Баку-55» от Бакинского радиозавода, «Минск-55» или, например, «Беларусь-57» – от Минского, где одних KW – коротких волн – было аж три диапазона. И шкала все та же – Вена, София, Будапешт, Ленинград, Лейпциг, Брюссель, Тирана, Хельсинки... СССР был весьма radio-friendly, несмотря на холодную войну и значимость радиовещания в пропагандистской борьбе. А может, и благодаря ей.
Кстати, о пропаганде. Короче, сел я в кресло и решил послушать свой новый-старый приемничек – что там осталось в эфире после того, как нам рассказывают, что теперь все в интернете. Станция, которая вещает на частотах Пражского радио (согласно шкале приемника), такая интересная: много музыки, причем без особых предпочтений – от попсы до старого рока, новости, политические разговоры. А потом как-то плавно и музыка становится китайской, и разговоры про то, какая Китай прекрасная страна – и так по кругу. Потихоньку начинаю понимать, что вообще-то это китайское радио, которое вещает на чешском.
ОК, едем дальше. Будапешт – там две станции, из которых одна – родная венгерская, а вторая – бинго! – китайская на венгерском языке. Пробуем Париж. Та же фигня. У меня уже встают волосы дыбом, потому что все это похоже на инопланетное нашествие – вот эти местные дикторы, которые фигачат на родном языке китайскую пропаганду. Короче, я таких станций по Европе насчитал штук пятнадцать. С тоской пытался найти хоть одну русскоязычную. Нашел. И она тоже оказалась китайской. То есть – буквально весь эфир сдан китайцам. Как интересно...
И чтобы вам совсем стало понятно. Из старых новостей: «Российское радиовещание в AM-диапазонах почти полностью уничтожено. В КВ и ДВ диапазонах не осталось ни одной российской радиостанции. В СВ-диапазоне остались только две московские радиостанции – «Всемирная радиосеть» (738 кГц) и «Радонеж» (612 кГц, с 7 до 11 вечера)».
Все-таки – я ставлю на нашествие инопланетян.

В политическом измерении уйгурский национализм не особенно зубаст и ходит в основном в пиджаках – иначе не поймут спонсоры. Эмигрантские организации, подпитываемые западными грантами, подтачивают государственное тело КНР и апеллируют к «самости» уйгуров, которые непременно бы расцвели, если бы им не мешали китайские коммунисты. Шума от этих людей много, но считать их по-настоящему опасной угрозой несолидно.
Сложнее с религиозной составляющей. Уйгуры – мусульмане-сунниты, и попытки привести их к общекитайскому атеистическому знаменателю стоили Пекину и его чиновникам в Урумчи немалых нервов. До сих пор борьба ведется вокруг ношения хиджабов и бород, хождений в мечети и молитв на улицах – того, в чем китайские коммунисты видят угрозу для государственной целостности и без чего предпочли бы обойтись.
При этом то, что в XIX веке приводило к региональным восстаниям, теперь привело к интересу со стороны исламского мира, пытающегося помогать «братьям по вере», и исламизму как ответу уйгурских низов на нищету и «власть кафиров». В СУАР давно свили гнезда наиболее опасные террористические группировки вплоть до «Аль-Каиды», как следствие, несколько лет назад первые уйгурские шахиды попытались атаковать столицу – Пекин, чего раньше за ними замечено не было.
Сколько их теперь – молодых и излишне пассионарных членов мировой уммы, воспринимающих китайцев как «неверных», точно сказать нельзя, но много, очень много. Правозащитные группы заявляют чуть ли не о миллионе человек, удерживаемых в специальных центрах, которые в СМИ называют «концлагерями». Китайские чиновники эти цифры не подтверждают, прячут «концлагеря» от посторонних глаз и выставляют их некими образовательными центрами, где уйгуров учат китайскому языку и китайским законам.
На геноцид это, разумеется, ничем не похоже. Но если в Белом доме все-таки не рискнут натягивать сову на глобус, подобные практики объявят как минимум «этнической чисткой», что тоже далеко от реальности.
Другое дело (и это более-менее очевидно для всех), что китайские методы подавления сепаратизма и впрямь являются жесткими и масштабными. С уйгурами в «группе риска» никто не миндальничает: целостность страны в сознании современного китайского политика – слишком высокая цена, чтобы ей рисковать и пускать ситуацию на самотек.
Потому местные власти всегда находятся в режиме «полной готовности». Отключение связи, перекрытие дорог, масштабные рейды, массовые аресты, инфильтрации – все это в СУАР готовы организовать по щелчку, не отвлекаясь на западные рассуждения о правах человека.
Потому что – да, проблема серьезная, да, конфликт застарелый, да, может рвануть в любой момент, и есть куча игроков от Вашингтона до международного исламизма, которые с готовностью этому поспособствуют.
Всё это, кстати говоря, могло бы стать не китайской, а нашей проблемой: у Восточного Туркестана были хорошие шансы войти в состав СССР – гораздо более значительные, чем, например, у Тибета, для которого подобный сценарий также рассматривался.
Приговор династии Цин подписала Синьхайская революция, обставленная так, будто против династии маньчжуров взбунтовались покоренные ей народы. В реальности речь шла о попытке строительства прежде всего национального государства ханьцев, которые претендовали на всю империю Цин. Как следствие, национальные окраины стали быстро отваливаться от некогда единой страны.
Кого-то, как тибетцев и тех же маньчжуров, удалось удержать. Кто-то, как монголы и тувинцы, ушли навсегда, благо сумели опереться на молодое советское государство. Уйгуры же, воспользовавшись гражданской войной между националистами и коммунистами, стали своего рода китайской Аджарией. Большую часть времени до создания КНР нынешний СУАР формально входил в Китай, но местные губернаторы правили как суверенные монархи, не считаясь с центральным правительством Чан Кайши.
И Синдзянь, и разнообразные «народные правительства», периодически возникавшие на его территории, ориентировались на Москву, обеспечивали ее дефицитными товарами, служили связующим звеном с остальным Китаем, пока наконец Восточный Туркестан не попросился в состав СССР на правах 17-й союзной республики.
Сталин отказался от этой затеи по нескольким причинам.
Во-первых, доверие к местным элитам было сильно подорвано в 1942 году, когда, после многолетнего союзничества, в регионе вдруг развязали охоту на коммунистов, посчитав, что Вторая мировая война СССР уже проиграна и ориентироваться придется на других покровителей.
Во-вторых, в начавшейся заново гражданской войне Москва однозначно поддерживала Мао, для которого было вопросом принципа собрать КНР из всех осколков бывшей империи Цин. Поэтому просоветская Восточно-Туркестанская республика, пять лет просуществовавшая на севере Синьцзяна, в 1949 году окончательно и официально вошла в состав Китая.
По некоторым данным, советские спецслужбы поддерживали связи с уйгурским подпольем еще долгие годы, планируя использовать его в случае крупного конфликта с КНР.
Будем считать, что нам этот рычаг не пригодился, но теперь уже США, вдруг вспомнив об уйгурской проблеме, пытаются использовать ее как лом, вставленный в трещину на теле китайского государства.
Невозможно спорить с тем, что эта трещина и впрямь существует, продуцируя для КНР всевозможные неприятности. Но китайский прием против этого лома не ограничивается одними лишь репрессиями – основная ставка сделана на многомиллионные финансовые вливания в регион, благодаря которым некогда захолустный Урумчи теперь зарастает небоскребами, а уровень жизни ханьцев и уйгуров пусть медленно, но выравнивается.
Мог бы выравниваться и быстрее, но многочисленные ханьцы, расселяемые по региону с целью разбавить уйгурское большинство (паритет будет достигнут через 10-15 лет), зачастую сводят сложный государственный национализм к примитивной бытовой ксенофобии, в рамках которой уйгурам намеренно указывают на их подчиненное положение, а ресурсы стараются распределять в пользу своих.
Такое «державное хамство» подпитывает как уйгурский сепаратизм, так и местный исламизм. Поэтому попытки США использовать этот хронический кризис себе во благо пускай и не смогут привести к конечной цели – к отчуждению СУАР от КНР, так или иначе вынудят Пекин потратить еще очень много сил и средств на минимизацию уйгурской проблемы, полностью решить которую не удастся еще очень долгое время.

Восстание в Барине

После смерти Абдула Хакима в 1993 году ТИП вновь распадается, но боевики продолжают сепаратистскую и террористическую деятельность в Синьцзяне. Членов группировки обвиняют в участии в беспорядках в Хотане 1995 года, организации серии взрывов в городском уезде Куча, а также убийстве чиновников в Кашгаре, Куче и Аксу в 1996 году.
Объединить и перегруппировать осколки ТИП удалось в сентябре 1997 года Абудукадиру Япуцюаню и упомянутому ранее Хасану Махсуму, известному как Абу Мухаммад аль-Туркистани, Хассан Махдум и Ашан Сумут, который также принимал участие в восстании в Барине, после чего в период 1990-97 годов трижды отсидел в тюрьме, что только укрепило его радикальные взгляды. После освобождения Махсум отправился за рубеж, где рассчитывал в среде уйгурской диаспоры найти поддержку и получить финансирование.

Хасан Махсум

В начале 1997 года он посетил Пакистан, Турцию и Саудовскую Аравию, где встретился с главами уйгурских общин, местными политиками и лидерами различных организаций. Однако националистически настроенные уйгуры-эмигранты преследовали исключительно политические цели и склонялись к сотрудничеству с Западом, выступая за права человека, демократию и прочие либеральные ценности. Исламистские подходы Махсума воспринимались ими как отсталость и маргинальность.
На первую половину 1997 года приходится обострение насилия в Синьцзяне и за его пределами при участии боевиков ТИП.

Теракты «Исламской партии Туркестана» в Синьцзяне в 1997 году

Оформление идеологии и перенос основной базы в Афганистан и Пакистан
Ответные антитеррористические меры китайского правительства заставили Махсума и Япуцюаня перебраться в подконтрольный талибам Кабул и затем в Пакистан, где в сентябре было принято решение о восстановлении организации, получившей название «Исламская партия Восточного Туркестана» (ИПВТ)*. Но благодаря докладу информационного бюро Госсовета КНР от 2001 года в широкий обиход вошла другая форма — «Исламское движение Восточного Туркестана» (ИДВТ)*.
Название отражало главную цель радикальных уйгуров — освобождение Восточного Туркестана, под которым подразумевался Синьцзян, так как, по мнению лидеров движения, государства западной части уже получили независимость в результате развала СССР.
Текущая идеология ИДВТ оформилась к марту 1998 года, когда Махсум и его ближайшие сподвижники окончательно пришли к выводу, что «только путь джихада является единственным способом предотвратить нападки и несправедливость» в отношении уйгуров. Неудачные попытки установить связи с уйгурской эмиграцией во многом привели к переориентации на иностранные радикальные организации и смещению акцента с уйгурского национализма на исламизм, что соответствовало целям международных группировок, выступавших за создание Халифата. При этом Махсум по-прежнему считал основным врагом Китай, хотя принявшие его талибы не разделяли взглядов лидера ИДВТ. В дальнейшем, антикитайская направленность уйгуров неоднократно становилась причиной разногласий и споров с «Аль-Каидой», отношения с которой были установлены в конце 90-х.


Усама бен Ладен

В 2004 году, уже после смерти Махсума, заместитель эмира ИДВТ Абдулла Кариаджи подтвердил наличие связей со структурами «Аль-Каиды» еще до терактов 11 сентября, а также последующее участие боевиков движения в рядах «Аль-Каиды» в войне против контингента НАТО в Афганистане.
По информации китайских властей, в октябре 2000 года Усама бен Ладен разрешил открыть финансирование для ИДВТ. Талибы начали открыто оказывать поддержку Махсуму после того, как в сентябре 2001 года США и КНР договорились наладить сотрудничество в борьбе с терроризмом.
В 1998 году Махсум переместил штаб-квартиру «Исламского движения Восточного Туркестана» в Кабул и до 2001 года уйгурские радикалы были расквартированы преимущественно в горах Тора-Бора. После начала военной операции США в Афганистане и падения режима талибов основная база ИДВТ перемещается на территорию самопровозглашенного Вазиристана на северо-западе Пакистана.

Теракты «Исламского движения Восточного Туркестана» с 1998 по 2003 год

Новая оргструктура и борьба в информационном пространстве
Хасан Махсум был убит 2 октября 2003 года в ходе совместной американо-пакистанской операции недалеко от местечка Ангур-Ада на юге Вазиристана. После его уничтожения в течение пары лет организация себя не проявляла, но, как считается, активно перестраивала структуру и идеологию.
В 2005 году уйгурских радикальных исламистов возглавил Абдул Хак, которого Бен Ладен включил в состав Совета шуры «Аль-Каиды». Первым делом Хак, настоящее имя которого Мемтимин Мемет, заявил о переименовании группировки в «Исламскую партию Туркестана» (ИПТ). Исключив из названия «восточный», что ассоциировалось с уйгурами, руководство стремилось подчеркнуть расширение географии на весь регион Центральной Азии, благодаря вхождению в состав ИПТ значительного количества боевиков «Исламского движения Узбекистана» (ИДУ), находящихся на территории Афганистана и Пакистана. Абдул Хак также упоминал, что еще в 2001 году глава «Талибана»¹* Мулла Омар предлагал сделать ИДУ зонтичной организацией для уйгуров, размещенных в Афгане. Привлечение выходцев из центральноазиатских республик привело к усилению пантюркистского влияния, но даже после переформатирования 2003-2006 годов ИПТ сохранила подчеркнуто антикитайский характер, а ее основу по-прежнему составляли уйгуры.

Абдул Хакк

После 2003 года оформляется и новая структура организации. Находящееся в пакистанском Вазиристане руководство «Исламской партии Туркестана» состояло из эмира, его заместителя и глав трех ключевых подразделений: боевого крыла, центра религиозной подготовки и информационного отдела «Ислам Авази» (Голос Ислама). Все они входили в главный совещательный орган ИПТ — Совет шуры, который координировал деятельность сети террористических ячеек на территории Китая, преимущественно в Синьцзяне, но также периодически совершавших атаки в других странах.

Структура «Исламской партии Туркестана»

Изменения затронули также идеологическую сферу. В риторике уйгурских радикалов окончательно стирается грань между терроризмом и исламским фундаментализмом, а в публичных заявлениях руководство организации начинает опираться на богословское обоснование политических целей, объясняя необходимость вооруженной борьбы против Китая волей Аллаха, а не собственными устремлениями.
С 2005 года «Исламская партия Туркестана» развернула активную пропагандистскую деятельность в Интернете, создав официальный сайт, функционировавший до 2008 года, где был опубликован устав организации, статьи по истории движения, а также агитационные видеозаписи, размещенные на YouTube. В июле 2008 года вышел первый номер журнала «Исламский Туркестан», распространявшийся как в печатном виде, так и онлайн. Постепенно материалы приобретали все более выраженный религиозно-экстремистский характер, приближаясь по стилистике к информационным продуктам «Аль-Каиды» и других радикальных исламистских группировок.

Эмблема информационного центра «Исламской партии Туркестана» — «Ислам Авази»

По сообщениям китайских властей, 5 января 2007 года полиция провела контртеррористическую операцию по зачистке лагеря боевиков ИПТ в уезде Акто, в результате которой 18 боевиков были убиты и 17 взяты в плен. Многие уйгурские организации, а также международные наблюдатели сомневаются, что в ходе рейда были обезврежены именно члены «Исламской партии Туркестана».


Крупные теракты «Исламской партии Туркестана» в Китае в 2008 году

Самые крупные теракты в Китае и участие ИПТ в сирийской войне
После атаки беспилотника 15 февраля 2010 года на севере Вазиристана, Абдул Хак официально считался уничтоженным. Как выяснится спустя несколько лет, ему все же удалось выжить, но руководство «Исламской партией Туркестана» перешло к Абдулу Шакуру, известному как Эмети Якуф и Абдул Шакур Дамла. Он попал на территорию Пакистана еще в 1996, а после 2001 года отвечал за организацию тренировочных лагерей в Вазиристане. В одном из таких лагерей Шакур и был ликвидирован 24 августа 2012 года также в результате налета американских дронов.

Абдул Шакур

Вслед за гибелью Абдула Шакура, ИПТ возглавил Абдулла Мансур, руководивший информационным отделом «Ислам Авази» и до 2013 года занимавший пост главного редактора журнала «Исламский Туркестан». При нем группировка усиливает информационную работу в Сети и сосредотачивается на пропаганде радикальных идей через Интернет.
С 2011 года в Китае начинается очередная волна террористических актов, организованных ИПТ, при этом существенно меняется их характер и тактика. Главными объектами атак становятся полицейские и сотрудники служб безопасности, а не китайские чиновники и местные представители исламского духовенства, поддерживавшие позицию Пекина. Теракты осуществляются в многолюдных местах, что приводит к росту числа жертв среди простого населения. Руководство очень тщательно планирует акции и привлекает для их реализации намного большее количество уйгуров, которые предварительно подверглись интернет-пропаганде идей радикального ислама ИПТ.
Обычная схема предусматривает заброску на территорию КНР опытного члена ИПТ, прошедшего подготовку в тренировочных лагерях в Пакистане, который вербует будущих исполнителей, преимущественно, из молодежи. После чего от недели до полутора месяцев идет планирование и организация террористического акта и в конце его исполнение местными уйгурами.
В этот период наиболее крупными стали такие акции ИПТ, как нападение на полицейский участок в Хотане 18 июля 2011 года (18 погибших и четверо раненных), бои в Кашгаре 30-31 июля 2011 (погибли 24 человека и 42 ранено), атака с ножами на мирных жителей в Кашгаре 28 февраля 2012 года (20 погибших), теракт 1 марта 2014 года на ж/д вокзале в Куньмине (31 человек убит, 143 получили ранения), теракт на рынке в Урумчи 22 мая 2014 года (39 убитых, 94 раненных), а также резонансная атака смертника на площади Тяньаньмэнь 28 октября 2013 года (5 погибших и 38 раненных). Столь масштабные нападения уйгурских террористов заставили китайцев существенно пересмотреть подходы к обеспечению безопасности, особенно в Синьцзяне.

Террористическая активность «Исламской партии Туркестана» с 2011 по 2014 год

К весне 2014 года Абдул Хак полностью восстановился после тяжелых ранений и вновь возглавил «Исламскую партию Туркестана». При этом с 2013 года боевики ИПТ активно вовлекаются в войну в Сирии сначала небольшими отрядами на стороне террористических группировок, аффилированных с «Аль-Каидой», а с 2015 года на территории САР действует так называемая «Туркестанская бригада» численностью до 4000 человек.

Флаг «Исламской партии Туркестана» в Сирии

Отправка значительных сил на Ближний Восток, а также ужесточение контроля над Синьцзянем со стороны китайских властей, сильно усложнили деятельность ИПТ в Китае. Фактически последней атакой, за которую «Исламская партия Туркестана» взяла ответственность, было нападение с ножами на спящих рабочих угольной шахты в Аксу 18 сентября 2015 года, в результате чего погибли 50 человек. Спустя два месяца правоохранители КНР загнали террористов в горное укрытие, где 28 из них были убиты, а один сдался.
Еще два теракта в Синьцзяне — 28 декабря 2016 года в уезде Каракаш и 14 февраля 2017 года в уезде Пишань — были совершены уйгурскими радикалами, вдохновленными идеями ИПТ, но непосредственно с организацией не связанными.
Несмотря на явное снижение активности боевиков «Исламской партии Туркестана» на территории КНР в последние годы, китайские власти продолжают считать ИПТ главной террористической угрозой и стараются не только предотвратить возвращение в Поднебесную получивших боевой опыт уйгурских экстремистов, но также работают над их выявлением и задержанием на дальних подступах, прежде всего в Пакистане, Афганистане и странах Центральной Азии.
* Организации «Талибан», «Аль-Каида», «Исламская партия Туркестана» (ИПТ, бывшая «Туркестанская исламская партия», ТИП, «Исламское движение Восточного Туркестана», ИДВТ, «Исламская партия Восточного Туркестана», ИПВТ) — признаны Верховным судом Российской Федерации террористическими организациями, их деятельность запрещена на территории России.
¹ Организация запрещена на территории РФ.