О поддельных бедах и настоящих людяхДмитрий ЛекухПомню дурацкий фильм, как сейчас принято говорить, «об умирающей русской глубинке», изготовленный по уже привычным «шаблонам для западного потребителя». Как положено — о мужике, типа фермере, пытающемся посадить и собрать урожай картошки на безжизненной скудной условной Рязанщине, о злых русских чиновниках и бандитах.
Помню негодующее интервью режиссера (в «АиФ» вроде) с обязательным в таких случаях намёком на неблагодарную русскую публику, упорно отказывающуюся это говно смотреть. А оно, между прочим, — это у меня особую истерику вызвало — аж участвовало в самой «основной программе» самого Берлинского кинофестиваля…
Заметьте — не выиграло.
Участвовало.
Двести пудов — на государевы деньги. Притом что Берлинале вообще-то, мягко говоря, не Канн. И даже не Венеция, а так, если уж совсем честно, — культурологическая помойка для борзеющего малобюджетного арт-хауса. То есть что-то типа обязательного гей-парада. Только в кино.
Потом я неожиданно для себя узнал, где эта красота про мужика и урожай картошки снималась. Я просто там как раз в этот момент и находился: это прекрасное старое русское поморское село Умба, Терский район. Вообще-то Кольский полуостров, причём за полярным кругом.
Нормальная такая Рязанщина, ага. Если б некий реальный фермер там серьёзно начал картошку в промышленных масштабах сажать, то к нему бы не злые чиновники с бандитами приехали, а очень добрые санитары.
Когда мы этот случай обсуждали со знакомым писателем, он сам собой перешёл на обсуждение всей могучей творческой поросли, решившей сделать товаром искусственно сконструированную «суровую правду-матку». Для создания такой правды не нужно знание реальности, а любовь и уважение к ней просто противопоказаны. Достаточно найти ЦА, то есть публику, готовую платить, — и перед её столиками рвать на себе фантазийные лохмотья, картинно бунтовать и проклинать беды жизни.
Ну вот, чтобы было совсем понятно, — назвать свой проэкт «Гражданин поэт» и отправиться чесать Рублёвку: читать буриме и петь частушки, забавляя скучающе жующее купечество. Какой уж тут на фиг что «гражданин», что «поэт»: в лучшем случае «эй, любезный». Зато суровая правда-матка ограничивается только силой воображения творческой личности. Раз уж публика любит платить за рассказы о невыносимости так дальше жить — их есть у них.
Другое дело, что все ребята, разрабатывающие и пытающиеся впарить чистой публике разного рода «протестные человекобренды», неважно, в политике или культуре, забывают одно: настоящий бунт не продаётся. А искусственно сконструированные суровые правды работают, только когда настоящая умерла.
Так вот, к чему я это всё. Знакомый, с которым мы это обсуждали, — умер. Возможно, как раз в то время, когда я проезжал через его любимый Питер мурманским поездом из Кандалакши в Москву.
Виктор Леонидович Топоров, большой современный русский писатель. В отличие от всей этой безумной нынешней пены — вполне себе даже и настоящий.
Неправильно это всё.
Ссылка
Можно подвести лошадь к воде, но нельзя заставить ее напиться