Я запомнил Ветеранов крепкими людьми предпенсионного возраста или работающими пенсионерами. О войне рассказывали они мало, если только по случаю. То, что они рассказывали, казалось малозначительным, по сравнению с тем, что было в книгах и кино.
На местный сырзавод летом набирали десяток старшеклассников, официально на сбивание тары (деревянных ящиков), реально на заводе всегда надо что-то принести, где-то подмести, поэтому были больше как разнорабочие. На лето устраивался на работу на ту же «тару» дед Ермачков, пенсионер. И был он у нас, школьников, неофициальным бригадиром. Дед Ермачков прошёл войну всю, от лета сорок первого до встречи с «союзниками» и закончил командиром роты тридцатьчетвёрок, вернее проехал от начала до конца на танке. В великих битвах не участвовал, как он говорил, хватило боёв местного значения. Горел семь раз, но Бог миловал, тяжёлых ранений не было, а те, что были от осколков брони собственного танка ну и ожоги естественно. Ребята мы были «в военном деле» подкованные, в паре километров в лесу разбомбили немцы в сорок первом наш состав с боеприпасами, и хотя там уже сорок лет к тому времени копали, нам ещё досталось. Знали, как и что выглядит, с какой силой бабахает, и как с этим обращаться.
Мы даже не пытались упросить рассказать нашего бригадира о Войне, но вот на «технические» вопросы получали иногда развёрнутые ответы с примерами. Кое что запомнилось. Рассказывать буду от первого лица.
Не хватайся за броню.
Сколько сам учил уже приходившее пополнение, чтоб в бою за броню не держались, а сам в горячке схватился. Танк в это время попадание словил, на броне зарубка осталась, а у меня рука до плеча отнялась. Несколько дней болталась, словно чужая, совершенно не чувствовал, потом начала болеть и шевелиться.
Полушубок.
Сообразил, значит, я себе внеочередной, абсолютно новенький, белый офицерский полушубок. А поносить его и пары недель не удалось. Подошли к насыпи, чтоб оглядеться, я на эту насыпь выполз и подгадал как раз под немецкий пулемёт. Пока с этой насыпи выбирался, немец мне весь этот полушубок пулемётом в клочья на спине изорвал. А на самой спине и ниже только полоски остались, как прутиком отстегали.
Черчилль vs 34-ка.
Формировали несколько танковых бригад, одну из них на английских черчиллях. Все кто постарше или повоевавшие шли на тридцатьчетвёрки, а молодёжь вся на черчилли. Было из-за чего. На черчиллях выдавали два шлема кожаных, простой и утеплённый, брюк двое, простые и шерстяные с начёсом, ботинки кожаные, куртка кожаная и комбинезон для обслуживания танка. На тридцатьчетвёрках полагались шлем брезентовый и телогрейка. Меня на эти черчилли приказом назначили. Потом когда дело уже к фронту шло, пытались перебраться на тридцатьчетвёрки в обмен на весь этот гардероб, только это бесполезно было. Так и погорел весь этот гардероб вместе с танками.
А удивлялись тому, что импортные танки изнутри крашеные, так не из-за того, что покрашены, а то что перед покраской вся окалина и шлак с брони отчищались.
Танки разные нужны.
Весной сорок пятого тоже было половодье. Наступали всё равно. Роту тридцатьчетвёрок в это время передали пехоте. Правда пехота и без нас хорошо шла, поэтому наступали в разрыве между штабом и полевыми кухнями. Пехотинцы с ходу речку форсировали, захватили целёхонькими два моста и на другом берегу увязли в немецкой обороне, ни вперёд, ни назад. Тут до нас очередь дошла. Подошли к мостам, мост основной тридцатьчетвёрку не выдержит, а о втором говорить не стоит. Второй мост для полуторок, на него трёхтонку гружёную боязно выпускать. С расстояния больше километра по пулемёту особо то не попадёшь, он же от земли практически не выступает, да и пулемётчик ждать не будет, пока по нему пристреляешься. Свои к тому же рядом, зацепить можно. По берегу попробовали лучше позицию найти, берег с виду сухой, ходить можно, только вот под танком верхний слой прорывается, а внизу песок водой пропитанный, танк на днище садится, и вылезти можно только с помощью бревна самовытаскиванием. В общем движение только по дорогам или дальше от реки по бугру. Тогда командование решило артиллерию, которая при пехоте, на тот берег на пердячем приводе (пешим порядком) переправить, только артиллеристы от берега отошли, ожил хутор на другом берегу. Прижали артиллерию, развернуться не дали. Ну, постреляли с танков по постройкам, черепица сыпется, а стены стоят. Танки не тяжёлая артиллерия – постройки сносить.
В общем пехота завязла, головы поднять не может. Артиллеристы на другом берегу землю нюхают. Танкисты на броне сидят, птичек слушают. Вот такой бой.
Дурное геройство, сжечь солярку, запороть двигатель ума много не надо. А боекомплект разбросать вообще плёвое дело. Это когда в своей бригаде тогда и заправят и загрузят, а когда в гостях воюешь можно пустым остаться. Были бы танкетки, так ту оборону расковыряли бы. А так пришлось ждать, пока сапёры мост укрепят.
Вот когда танки в кулак собирают, солярку от души льют, снаряды без счёта, значит, немец впереди тяжёлый и скоро часть на доукомплектование выведут.
Встреча с «союзниками»
Нас предупредили, что там-то и там-то продвигаются «союзники», мы их засекли и остановились. А «союзники» нас артиллерией и авиацией обработали и в атаку пошли. Мы даже поначалу стушевались, а потом команда пришла «Вперёд». «Союзники» оказались хлипкими, как хорошо придавишь, бегут только пятки сверкают, а те что не успели сбежать, сразу лапки к верху, и кричат, что ошиблись, что думали это немцы такие.
В тылу у союзников были сборные пункты немецких военнопленных, так они этих военнопленных не разоружили. Отобрали только то оружие, что на гусеницах и колёсах, а то, что на руках переносить можно, всё при них. И главное офицеры от солдат не отделены. Так эти немцы крови больше попортили, чем «союзники». Ох и злые мы тогда были, аж до холода в груди. Это ж сколько воевали, а теперь опять, и края не видно.
Нас прямо из боя сразу за второй эшелон отвели. С «союзниками» другие братались.
Воевали с «союзниками» два дня, по карте прошили около семидесяти километров, по солярке двести.
Нет ничего дороже, чем дешёвые понты