ВМФ/ВМС

Урок первый. Сломанные крылья царского орла

Историческая традиция требует называть создателем русского военного флота императора Петра I, однако дошедшие до нас архивные документы говорят о том, что прямое царское указание о создании «флота» было дано за пять лет до рождения Петра Алексеевича. Отец будущего основателя Санкт-Петербурга «Великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великие и Малые и Белые России самодержец, указал, для посылок из Астрахани на Хвалынское море делать корабли в Коломенском уезде в селе Дединове, и то корабельное дело ведать в приказе Новгородцкие Чети». Указ этот датирован 29 (по н. ст.) июня 1667 года. Государево повеление не пропало втуне: два года спустя первый русский военный корабль действительно был построен и успешно совершил четырёхмесячное плавание от упомянутого Дединова до Астрахани. Таким образом, мы можем говорить о рождении русского военного флота в 1667‑м или в крайнем случае в 1669 году.

О первом русском корабле известно немногое: мы знаем лишь, что он имел 3 мачты и был вооружён 22 пушками калибром от 2 до 5 фунтов. Строителями корабля были голландские мастера под началом Корнелиуса Буковена, костяк корабельной команды составляли голландские же моряки под руководством Давыда Ботлера. Специальным царским указом от 4 мая 1669 года кораблю было дано имя «Орёл» и определена украсившая его символика – гербы, флаги, вымпелы.

Однако первый «Орёл» русского флота боевой славы не снискал. (Кораблям с этим именем в нашем флоте не очень везло. Так, эскадренный броненосец «Орёл» в Цусимском сражении не просто сдался, спустив русский флаг, но даже поднял флаг Японии.) Единственным плаванием «Орла» стало плавание до Астрахани, где он в 1670 году был захвачен и сожжён бандами Степана Разина. О печальных итогах, к которым привела первая попытка создать военный флот в России, предпочитали не вспоминать. Успехи же Петра в строительстве флота, кажется, совершенно заслонили историю строительства кораблей для Каспия.

«Кажется» – не случайная оговорка. Хотя с «Каспийском флотом» ничего и не вышло, с точки зрения военно-морской стратегии решение государя Алексея Михайловича следует признать вполне рациональным. Великий­ военный мыслитель адмирал Аль­фред Мэхэн в качестве одного из важнейших условий создания могучего флота называл существование для последнего естественной, постоянной, не зависящей от политических катаклизмов и коммерчески обоснованной задачи. Но именно для решения такой задачи и создавался «Каспийский флот». Царь Алексей хотел построить флот для охраны каспийского судоходства от пиратских шаек, терроризировавших Каспийское­ море и его побережье. Торговля с Персией (в частности, импорт оттуда высококачественного шёлка) была исключительно выгодным делом для России, игравшей роль посредника между Персией и Западной Европой. Поэтому задача охраны персидско-русской морской торговли могла быть названа, как модно говорить сейчас, «геополитическим проектом». «Балтийский» же флот, построенный сыном царя Алексея, такой «постоянной актуальной задачи» никогда не имел, и его активность определялась исключительно требованиями политического момента. А будучи предоставлен самому себе, Балтийский флот стремительно терял боеготовность, и каждый раз, когда русские монархи вспоминали о Балтийском флоте, оказывалось, что им нужно создавать его чуть ли не заново.

Однако Балтийский флот, построенный Петром «на пустом месте», сыграл значимую роль в Северной войне (хотя и ни разу не участвовал в настоящем линейном эскадренном сражении). Немногочисленные морские победы Петра (при Гангуте, Гренгаме, острове Эзель и т. д.) были атаками гребных судов в прибрежных водах, т. е., по большому счёту, действиями сухопутных войск на воде. Судя по всему, сам Пётр отдавал себе отчёт в качестве боевой выучки своих моряков и не желал рисковать тяжёлыми кораблями.

Тем не менее создать «флот на Балтике» царь Пётр смог, а вот создать «флот на Каспии» у царя Алексея так и не получилось. Хотя сохранились документальные свидетельства искреннего внимания Алексея Михайловича к «каспийскому проекту». Царь не только лично разбирал многочисленные кляузы русских чиновников на голландских­ моряков, но также лично распоряжался и о поставке материалов для строительства корабля, и об изыскании средств («Орёл» обошёлся казне в 9021 рубль). Но… видимо, царю Алексею не хватило той самой пресловутой «петровской дубинки», которая в московском царстве заменяла (и заменяет до сих пор) частную инициативу и системный менеджмент.

В качестве вывода – цитата из адмирала Мэхэна: «Деспотическая власть, при управлении разумном и твёрдом, создавала иногда блестящий флот… Однако слабая сторона деспотического правительства заключается в том, что после смерти правившего страною деспота настойчивое продолжение начинаний его не обеспечено».

Урок второй. Герои и выводы

Сто лет назад старший лейтенант Е. Н. Ква­шнин-Самарин, исполнявший обязанности начальника исторической части Морского Генерального штаба, записал: «Грустно видеть, в великой России кто-то на авось пропагандирует постановку памятника несуществовавшим морским героям, когда вся история нашего флота… полна настоящими подвигами…» Под «несуществовавшими героями» главный флотский историк имел в виду двоих моряков, запечатлённых на памятнике миноносцу «Стерегущий», установленному в Петербурге в 1911 году.

Миноносец погиб в бою с превосходящими силами японцев в 1904 году, и вскоре после его гибели возникла легенда, согласно которой последние матросы «Стерегущего» пожертвовали жизнью, открыв кингстоны в машинном отделении и затопив корабль, чтобы он не достался врагу. Для увековечения этого подвига и было решено установить памятник. Однако накануне соответствующих торжеств морское министерство назначило специальную комиссию для изучения этого вопроса.

Довольно быстро выяснилось, что никаких кингстонов, которые можно было бы открыть (так же как и изображённых на памятнике иллюминаторов), на «Стерегущем» просто не было. В действительности корабль был захвачен японцами после упорного боя, но затонул во время буксировки в результате многочисленных повреждений. Оставшиеся в живых матросы были взяты в плен и впоследствии благополучно вернулись в Россию. Обо всём этом доложили «на высочайшее имя». Император Николай Александрович, человек добрый и деликатный, распорядился «считать, что памятник соору­жён в память геройской гибели в бою миноносца „Стерегущий“». Заодно Николай пожаловал четверым оставшимся в живых матросам «Стерегущего» знаки отличия Военного ордена (Георгиевские кресты) III степени. (IV степень они получили ранее, после возвращения из плена.) Геройская, без преувеличения, гибель миноносца «Стерегущий» в бою заслонила собой факт полного пренебрежения принципами военно-морского искусства со стороны адмирала С. О. Макарова, отправившего устаревший корабль с из­ношенными машинами в дальнюю разведку и не позаботившегося ни о его встрече, ни об обеспечении его действий.

Подобных примеров в нашей морской истории можно найти множество. Чего стоят хотя бы набеговые операции флота на Чёрном море во время Великой Отечественной войны. Во время попытки обстрела порта Констанца 25 июня 1941 года были потеряны лидер «Москва» и подводная лодка, едва уцелел лидер «Харьков». Спустя год, 3 августа 1942 года, крейсер «Молотов» и тот же лидер «Харьков» были отправлены к берегам Крыма для обстрела Феодосии. К берегу подошли, но обстрела не получилось, потому что на крейсере не смогли точно определить своё место. Зато это место определили немцы, и в результате, крейсер «Молотов» с оборванной торпедами кормой только чудом удалось дотащить до базы благодаря исключительной самоотверженности и мужеству­ моряков, боровшихся за живучесть кораб­ля. Следующий набег на Крым для лидера «Харьков» оказался последним: 6 октября 1943 года он был потоплен вместе с эсминцами «Способный» и «Беспощадный», так и не выполнив боевую задачу.

Но ошибки и поражения не являются фатальными сами по себе, они могут произойти на любом флоте. Важно, какие выводы будут сделаны из этих ошибок и поражений и какой будет реакция политического руководства страны на действия флотских коман­диров. Надо отдать должное Верховному Главнокомандующему, который сделал вполне объективные выводы о способности своих флотоводцев вести морскую войну и о качестве своего флота. Вскоре после событий на Чёрном море Ставкой ВГК была издана директива, запрещавшая выводить в море корабли крупнее тральщика без личного приказа самого Сталина. Изданная в отношении Черноморского флота, директива вскоре была распространена на Балтийский и Северный флоты. До конца войны линкоры, крейсеры и эсминцы простояли в базах, спрятанные под тремя слоями маскировочных сетей.

И вновь цитата из адмирала Мэхэна: «Сражения прошлого были успешны или неуспешны­ сообразно тому, велись ли они в соответствии или не в соответствии с принципами войны, и моряк, который тщательно изучит причины их успеха или неудачи, не только откроет и постепенно усвоит эти принципы, но также и приобретет большую способность приложения их к тактике действий судов и употребления оружия своего времени».

Урок третий. Работа над ошибками

Справедливость требует признать, что за триста лет существования российского флота его боевые операции не выглядели особенно масштабными – на фоне сражений флотов ведущих морских держав – чтобы там ни говорили казённые пропагандисты. Ни Трафальгара, ни Ютланда, ни «Дня „Д“» в истории русского флота не сыскать, а в прославленных эскадрах адмиралов Ушакова, Сенявина и Нахимова состояло по пять-шесть кораб­лей. Но сто восемь лет назад, 27–28 мая 1905 года, в районе острова Цусимы российский ВМФ вступил в самое крупное в своей истории эскадренное сражение и, соответственно, потерпел самое крупное поражение. А слово «цусима» стало нарицательным.

Однако обречённость русской эскадры была вовсе не очевидна. По своим боевым качествам броненосцы типа «Император Александр III» как минимум не уступали кораблям адмирала Того. Сражения под Порт-Артуром не давали японцам никаких оснований быть уверенными в победе. До Цусимы ни один русский корабль не был потоплен японцами в морском артиллерийском бою. Они либо подрывались на минах (знаменитый адмирал Макаров не считал нужным проводить минно-тральные работы перед выходом на рейд), либо броненосцы были разбиты огнём тяжелых гаубиц на своих якорных стоянках (но это уже вопросы к адмиралам и командирам кораблей порт-артурской эскадры, так и не рискнувшим прорваться во Владивосток). Единственным исключением стал броненосец «Цесаревич», мощные французские двигатели которого позволили ему легко оставить за кормой японских преследователей. Так что преимущества японского флота не выглядели такими уж подавляющими.

А по ряду формальных параметров, например по суммарному весу залпа главным калибром, преимущество и вовсе было на российской стороне. Более того, сама переброска такой массы кораблей с Балтики в короткие сроки и с минимальным использованием транзитных портов была очень сложной операцией, и с точки зрения большой стратегии – совершенно оправданной. Сам по себе факт прорыва во Владивосток 2-й Тихоокеанской эскадры в стратегическом отношении обесценивал бы все предыдущие успехи японского флота. Адмиралу Рожественскому не надо было даже выигрывать сражение – достаточно было его не проиграть.

Но в ходе двухдневной битвы русский флот был разгромлен наголову. Во Владивосток прорвались один крейсер и два миноносца. 5045 человек было убито, 6106 моряков, включая командующих эскадрой – адмиралов Рожественского и Небогатова,– попали в плен. Японцы потеряли три миноносца и несколько сотен убитыми. Несколько кораблей получили повреждения, но остались в строю.

Цусима и решила исход войны: флота у России не стало, и Петербург был вынужден уступить Токио всё то, что необходимо было защищать с моря.

Однако, как сказано выше, качество системы определяют не ошибки, а реакция на эти ошибки. А реакция была весьма примечательной: правительство императора Нико­лая Александровича нашло в себе силы выявить причины поражения и учесть их в подготовке к следующей войне – настолько, насколько это вообще можно было сделать за девять лет.

Техническая политика в области кораблестроения была серьёзно скорректирована. Изменились представления и о соотношении численности кораблей различных классов, и о приоритетности их тактико-технических характеристик. Целый ряд проблем был выявлен в части подготовки личного состава экипажей, в первую очередь офицеров и специалистов технических служб. Срочно начали учить минёров и артиллеристов. А принятая перед Первой мировой войной кораб­лестроительная программа считается едва ли не самой сбалансированной и обоснованной в истории России.

Тем не менее… Первая мировая война закончилась сокрушительным поражением Российской империи. И самый значительный вклад в это поражение внёс тот самый «российский флот». Балтийские дредноуты так и не сделали ни одного выстрела по врагу, зато их команды приняли самое активное участие в свержении царского правительства. А Черноморский флот, вроде бы выполнивший свои задачи в ходе войны, в итоге оказался частью на дне Цемесской бухты, частью в руках руководителей Белого движения.

Во время подготовки этой статьи автор встретился со старым морским офицером, который, на условиях анонимности, предложил свою собственную – и довольно неожиданную версию истории строительства флота в России. Вот его рассказ:

«В нашем флоте без армии ничего понять. Кто у нас устроил первую регулярную армию, такую как сейчас? Царь Иван, который Грозный. Кто у него был первый враг? Собственный мужик у него был первый враг, отсюда опричнина и всё такое… И чем дальше, тем больше врагом царю был собственный мужик. А кто царя защищал? Солдат его защищал – такой же мужик, только с ружьём. Против мужика у царя был солдат, а если взбунтуется солдат, что делать? А ничего не делать. Как только солдат бунтовал, царь лапки и складывал. Петра на трон посадил солдат, и Анну, и Елизавету, и Екатерину… Павла солдаты Семёновского полка убили, которым его сын командовал. А Николай I сумел против одних солдат поставить других солдат – и победил. А потом собственным генералам тридцать лет пятки лизал, вот до Крымской войны и долизался. И всегда наша армия была не такой армией, как это в других странах устроено, а полицейскими частями, этакий всероссийский ОМОН. Не солдат нужен был царю, а каратель, „опричник“, беспредельщик – как хочешь его назови. Мент, короче. А на войне что такому делать? Только в кусты прятаться!

А теперь смотри: какие у нас были серьёзные войны, так чтобы насмерть и с сильными армиями? Со шведами Пётр воевал, война с Наполеоном и две с немцами – одна в 1914 году, другая в 1941-м. И каждый раз, заметь, одна и та же история: сначала драпаем, потом стоим насмерть, а потом, глядишь­, и вперёд пошли. Почему так? Потому что каратель – не солдат, когда начнётся война, каратель драпать и будет или оружие бросит и руки поднимет. Каждый раз царскую армию громили, каратели разбегались, офицеров выбивало, и вот тут-то армию и начинали заново формировать, с теми, кто остался. Мужика у нас много, мужик дешёвый, ружей для него запасти надолго можно, а офицер, да с опытом боевым,– он что, мужика воевать не научит? Научит. И как только формировали настоящую армию, без ментов, так она и шла вперёд, тем более что потери у нас никогда не считали.

К чему я это рассказываю, когда разговор у нас про флот? А к тому, что с флотом такая история не прокатывает! Корабль – это не ружьё и не пушка, флот – самый сложный вид вооружённых сил! Дураков на флот брать нельзя, то есть можно, конечно, но на войне себе же дороже будет. Чтобы с флотской техникой управляться, нужно хорошую голову иметь. И самостоятельную голову, потому что не может настоящий моряк на каждый свой чих у начальника разрешения спрашивать. Вот царь и разрывался: вроде бы умным оружие в руки давать не хочется, а на флоте тем более, а что делать? Приходилось ставить дураков, мол, будет война – разберёмся. Поэтому в начале каждой войны у нас флот или топили, или он по гаваням отстаивался, а потом начинали строить новый, только к тому времени война уже и заканчивалась! Корабли – не ружья, их вперёд не запасешь!

Царь Николай II после Цусимы приказал на флот умных брать, вот и получил в итоге, что получил. С моряком осторожно надо. Это солдат, если чем не доволен, бросил ружьё – и в плен или к родной хате. Ну и … с ним, другого поставим. А моряку бежать некуда, ему или умирай или всю систему менять надо. Вот моряки и сменили систему в 1917 году. А потом попробовали в 1921-м в Кронштадте вернуть все обратно, но только тут их солдаты расстреляли. Думаешь, флот это солдатам забыл? И в Москву большевики из Питера убежали, чтобы на всякий случай от флота быть подальше.

Только с того времени у нас ничего не изменилось, флот у нас даже не к прошлой, а к позапрошлой войне готовится. Он вроде больного на искусственном дыхании: как главный начальник про него забудет, так он сразу разваливается, а как вспомнит – хоть всё с нуля начинай! И сильно умных на флоте опять не любят. А корабли строят… Сталин приказал флот строить, чтобы линкоры „как у англичан“, а подлодки „как у немцев“. Линкоры так и не построили, а лодки вроде и построили, но „как у немцев“ всё равно не получилось. На Балтике подлодки немцы, считай, на всю войну в Кронштадте зажали, а на Чёрном море – когда после войны перепроверили донесения подводников, так с этих Героев хотели Золотые звёзды срывать… После войны опять стали делать подводный флот, „чтобы как у немцев“. Потом посмотрели на американцев, стали думать: то ли самим авианосцы строить, то ли „специальный“ флот против авианосцев. Решили: давай „против авианосцев“… Вот мы уже двадцать лет всё достраиваем корабли и подлодки под одну задачу: воевать с американскими авианосцами. Вот не придумали ничего для флота больше! И остановить эту машину нельзя, вот в чём беда… И я тебе скажу: как не знал никто наверху, что ему с флотом делать, так и сейчас не знает…»

И вновь – слово адмиралу Мэхэну: «История показала, что чисто военная морская сила может быть создана деспотом… и история же показала, что флот, казавшийся таким прекрасным, исчез, как увядает растение, не имеющее корней».

Андрей Стрелин