Кто для вас Николай II

Цитата: зарун от 02.08.2016 07:24:31Военный блок

Цитата: зарун от 02.08.2016 08:02:57Чего-то с арихметикой у вас не в порядке)) О каких полутора лет вы пишите, не понятно.
Республикой Германия была объявлена 9 ноября 1918 года, т.е. на 5-й день после начала первых волнений.
Более того было объявлено о двух республиках - Германской республики и Либкнехтом-социалистической республики.
А 9 ноября 1918 года развалилась вся лоскутная Германская империя, не было у неё 1,5 лет дополнительного прозябания.

Цитата: Дядя Саша от 02.08.2016 00:28:47Давайте я вам коротко расскажу, что за человек был Гучков.

Наследник староверских миллионов своих предков. Болезненно честолюбивый, бретер. Самолюбивый, с непомерно завышенной самооценкой. Про таких в народе говорят - "много о себе понимает".
Пропустим, как он увлекся политикой, но в результате ему захотелось общаться лично с царем - давать свои ценные советы. И он этого добился - стал гласным Думы и получил право на еженедельные аудиенции у Николая Вторага.
И все бы было хорошо, но однажды он разболтал газетчикам сведения, которые царь ему сообщил конфиденциально. После этого царь стал его в упор не замечать. Это был страшный удар для гучковского самолюбия, и он решил отомстить. И отомстил - присутствовал при подписании отречения царя. Потом рассказывал, что он был не против монархии, а только против вот этого царя.

Вы, наверное, уже догадались, к чему я это рассказываю: Гучков был не государев человек.

Цитата: Дядя Саша от 02.08.2016 01:00:131. Оказывается, вы считаете неудачные действия армии равными неучастию в войне.

Цитата: ЦитатаНу, в таком случае, писали бы, что к 1915 году участие России в Великой войне завершилось.

Цитата: ЦитатаНасчет трудностей со снятием дивизий с Восточного фронта - не доверяете Людендорфу? Ну, в общем, правильно - с чего бы доверять этому фашисту.

А это, кажется, вы тут цитировали Зайончковского? Таблицы показывали? Вот давайте на эти таблицы и посмотрим.
Я сделал выписку, показывающую количество немецких дивизий на Восточном фронте в 1917 году:
февраль - 65
март - 67
апрель - 71
май - 71
июнь - 72
июль - 74
август - 84
Видите, какое дело - вы-то знаете, что к 1917 году для России участие в войне завершилось, а вот немцы в 1917 году об этом даже не догадывались. Цифры правду говорят)

Цитата: Цитата2. По каким параметрам сравнивать? Вот те и раз - мы живем в такое время, когда чуть ли не ежедневно сравнивают состояние различных экономик - и вдруг такой вопрос!
Да хотя бы уровень инфляции посмотрите. Качество снабжения населения продовольствием, промтоварами. Как это снабжение организовано - нормативное распределение, или свободная продажа.
При этом блокады, помощи и прочие обстоятельства нас не интересуют - мы смотрим на состояние страны как оно есть. Почему оно такое - это отдельный вопрос. Не надо все мешать в одну кучу.
Ваш метод сравнения, по датам революций, очень неполноценный.
Для революции нужно необходимое условие - трудности в экономике, снижение уровня жизни.
И еще нужно достаточное условие - чтобы в стране были альтернативно одаренные граждане. Без них революции не получаются.
Так вот, по части альтернативно одаренных Россия могла дать 100 очков вперед любой стране. Но это ничего нам не говорит о необходимом условии - о состоянии страны.

Цитата: ЦитатаВообще, новейшая история нам показывает, что необходимое условие не так уж и необходимо.
Например, на Украине не было существенного падения уровня жизни, а все равно - собрались альтернативно одаренные и устроили переворот. Так что - точно ваш метод не годится.

Цитата: Брандашмыг от 02.08.2016 11:36:27Что-то у вас с восприятием текста не в порядке. ))
Там ясно видно, что речь идет еще о полуторагодах по сравнению с РИ.
Даже Османская, больной человек, до 30 октября 1918 простояла.

Цитата: зарун от 03.08.2016 13:23:55А что послужило отправной точкой развала этих империй, с той с которой вы проводите свои химеры?
В какой временной связи находится переворот в России, с таким же гос. переворотом в Германии и тем более с турками.

Цитата: ЦитатаВ какой временной связи находится переворот в России, с таким же гос. переворотом в Германии и тем более с турками.

Цитата: ЦитатаДа и умирать массово от голода немцы  начали в 1917 и особенно в 1918 гг, вот тогда-то и совершилась ихняя революция :

год	умерших от голода
1915	88235
1916	121114
1917	259627
1918	293760
Итого	762736

( "Ожидания жизни: исследование в демографии, статистики и истории мировой смертности" Генри Оливер Ланкастер со сылкой на AC Bell "История блокаде Германии и стран, ассоциированных с ней в Великой войне Австро-Венгрии , Болгарии и Турции 1914-1918 (Центральная Empires) ")

Скрытый текст

В результате мобилизаций из деревни уходила основная рабочая сила — мужчины трудоспособного возраста и лошади, без которых невозможны сельскохозяйственные работы. К сентябрю 1917 г. в армию было призвано 15,8 млн. человек трудоспособных мужчин, примерно половина от их общего числа (47,4% в Европейской России, в Западной Сибири — 50%) (Рынков В.М. Зерновое хозяйство Сибири в годы Первой мировой войны. С. 292)
Реквизиции рабочего скота, прежде всего лошадей, также имели серьезные негативные последствия. По разным подсчетам, в годы войны по мобилизациям, реквизициям, закупкам в армию было взято 2,6–5 млн. лошадей. В Европейской России поголовье лошадей — основной рабочей силы — сократилось с 17,9 (1914 г.) до 12,8 (1917 г.) млн. голов (Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. Т. 2: Эпоха капитализма. М., 1956. С. 635–637.)
Все эти обстоятельства подталкивали сельских хозяев к активному использованию сельхозтехники, но она быстро изнашивалась. Возможности замены или ее ремонта резко сократились. Импорт, прежде удовлетворявший до половины потребности, упал. Собственное промышленное производство сельскохозяйственных орудий было практически свернуто. Ремонт в местных в кустарных мастерских из-за недостатка металла осложнялся. По подсчетам А.Л. Сидорова, объем собственного производства машин в 1916 г. составил 14,4% от довоенного уровня, импорта — 8,1% (расчеты в тыс. руб.). Реальное использование (потребление) машин в пересчете на довоенные цены было катастрофически низким — на уровне 7,4% от довоенного
Согласно данным переписи 1916 г., в европейской части страны посевы главных зерновых культур уменьшились. При этом уменьшение было примерно одинаковым в районах черноземных, специализировавшихся на земледелии (на 8,6% в 1916 г. по сравнению со среднегодовыми данными 1911–1915 гг.), и нечерноземных, где занимались преимущественно скотоводством и промыслами (на 8,3%). Следующий год зафиксировал дальнейшее уменьшение посевных площадей, при этом были видны уже существенные региональные различия: в Нечерноземной зоне сокращение посевов составило 13,5%, в Черноземной — 8% (Сельское хозяйство России в XX веке. Сборник статистико-экономических сведений за 1901–1922 гг. / Под общей ред. Н.Д. Кондратьева. М., 1925. С. 78–91,102–107.)
Сборы только продовольственных зерновых снизились с 2,8 млрд. (1914) до 2,2 млрд. (1916–1917), а кормовых культур (ячмень и овес) — с 2,1 млрд. до 1,1 млрд. пудов соответственно (Кондратьев И.Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1991. С. 126)

Валовой сбор хлебов и других сельскохозяйственных культур в Европейской России (50 губерний), 1909–1917 гг. (тыс. пудов)

Производство технических культур (сахарной свеклы, хлопка) в стране фактически было свернуто. В довоенное десятилетие посевы сахарной свеклы поступательно росли, в войну — резко сократились: в 1914 г. — 701,3 тыс. дес, к 1918 г. — почти вдвое меньше (411,3 тыс. дес), поставки свеклы на промышленную переработку уменьшились почти в 4 раза (с 61,8 до 17,7 тыс. берковцев).
Дефицит сахара стал важным дестабилизирующим фактором продовольственной ситуации.
До 1916 г. увеличивались посевные площади под хлопковыми полями (с 497,8 тыс. дес. в 1913 г. до 714,3 тыс. в 1916 г.), затем наступил резкий спад в 1917 г. Такие же колебания просматривались и в динамике собранного хлопка-сырца. Выращивание масличных культур (лен, подсолнечник, горчица), активно развивавшееся до войны, уменьшилось в европейской части страны до 43% от уровня 1913 г. Сборы льна, горчицы и подсолнечника сократились настолько, что можно говорить о деградации этих отраслей сельскохозяйственного производства.

Цитата: ЦитатаP.S.  Вам не надоело БОТствовать? За подобное в приличном обществе отказывали от стола и могли канделябром по портрету заехать.

Цитата: Брандашмыг от 03.08.2016 01:05:48Да, всего лишь неудача, мелкая неприятность, рухнувший фронт. Всего-то в плену у противника оказалось 655 офицеров и 41 300 солдат, было захвачено: 257 орудий, 191 миномет, 546 пулеметов, более 50 000 винтовок, 14 бронеавтомобилей и 2 бронепоезда. Общие потери русских армий превысили четверть миллиона человек. При этом повезло, что немецкое командование из-за боевых действий во Франции решило не возобновлять наступательные операции на данном театре военных действий до осени.

На Западном русском фронте также последовал контрудар немцев. Эффект был тот же, что и на Юго-Западном. С позиций побежали целые дивизии.

В Рижской операции с 1 по 6 сентября 1917 г., по описанию Зайончковского, «ровно в 4 часа 1 сентября германские батареи открыли огонь по Икскюльским позициям, снаряды тяжелых орудий громили русские позиции и артсклады на участке до берегов р. Малый Егель. Вскоре на этом участке взлетели на воздух пороховые погреба и были подбиты многие орудия. Шрапнельный огонь обрушился на бивак 186–й дивизии. Спавшие в палаточном лагере люди бежали, за пехотой последовали артиллеристы; на месте остались лишь те части 130–го херсонского полка, которые находились в дивизионном резерве в районе Скриптэ».
По запискам Свечина, на второй день боев из артиллерии корпуса в 200 орудий боеспособными остались только две конные батареи. Как пишет Эрр, на фронте прорыва в 4,5 км насчитывалось 157 батарей и 550 минометов, т. е. на 1 км приходилось 35 батарей. 
Немцы также широко применяли просачивавшиеся штурмовые группы (под Якобсштадтом они прошли за 1,5 часа 6 км укрепленных позиций, 4-е оборонительные полосы, готовившиеся к обороне несколько месяцев), отряды мотоциклистов в тылу, авиация бомбила склады с боеприпасами и штурмовала отступающие войска, с гидросамолетов высаживались посадочные десанты (до того немцы и союзники с помощью самолетов неоднократно забрасывали разведчиков–диверсантов).
В результате наступавшие германские войска даже по отечественным данным потеряли в 5—8 раз меньше, чем оборонявшиеся русские: 3000-5000 против 25 000 русских, из них 15 000 пленными и пропавшими без вести. Немцы захватили 273 орудия (из них 190 лёгких и 83 тяжёлых), 256 пулемётов, 185 бомбомётов, 48 миномётов, 111 000 артиллерийских снарядов различных калибров.
При этом русские войска достаточно точно знали о месте и времени ударов. По воспоминаниям комиссара Северного фронта В. Б. Станкевича, из показаний немецкого перебежчика (уроженца Эльзаса) российскому командованию было известно время и место предстоящей атаки германских войск (В. Б. Станкевич. Воспоминания 1914-1919 гг. — Берлин, 1920.)
3 сентября русские войска оставили Ригу. В последующие дни российские войска отступали к, теряя при этом артиллерию и обозы.
Германцы преследовали отступавших довольно пассивно, в том числе и потому, что немецкое командование было вынуждено перебросить некоторые дивизии, участвовавшие в операции, в Италию и на Западный фронт (М. Гофман. Война упущенных возможностей. Пер. с нем. — Москва, Ленинград, 1925. — P. 156.)

Моонзундский архипелаг, специально готовившийся к обороне несколько месяцев, также был взят (12-20 октября 1917), несмотря на современные береговые батареи калибром до 305 мм, минные заграждения, броневики и сопротивление не разложившихся ударных частей.
Немецкие потери составили 381 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Русские потери пленными составили 20 130 человек пленными, потери убитыми и ранеными были относительно незначительными.
Одним сравнительно небольшим ударом германцы лишили Россию важнейшего Рижского промышленного района и фактически открыли себе дорогу на Петроград.
По мнению Зайончковского, «операцией захвата Моонзундской позиции следует считать полное окончание участия России в Европейской войне; русские войска перестали быть для немцев даже обозначенным противником»


Нет, про 1915-й так написать нельзя., а вот про 17-й да.
Угрозы для Германии Восточный фронт не представлял в 1917-м. Русский фронт перестал представлять стратегическую опасность уже после окончания Луцкого прорыва. 
С августа до конца 1916 г. в боевых действиях на русском фронте было затишье с расходом приблизительно по 5 выстрелов на пушку в день (с русской стороны).
Потери германской армии на Западном фронте, по подсчетам Урланиса, уже в 1916 г. более чем вчетверо превышали потери на Восточном фронте - 315 700 убитых и пропавших без вести против 73 400.
По статистике, приводимой Нелиповичем в 1916 г. Германия потеряла на русском фронте 40 694 убитыми и умершими, 298 629 ранеными, 44 152 пропавшими без вести, 1 290 225 больными. Соответственно, в 1917 г. — 19 846 убитыми и умершими, 218 274 ранеными, 13 190 пропавшими без вести, 515 469 больными.

Еще 6 июля 1917 г. Деникин заявил: «У нас нет армии…».
Барон Будберг отмечал: «Уже июньское наступление достаточно ярко показало, что по боевой части мы безнадежно больны и что никакие наступления для нас уже немыслимы».
Интересна оценка Будбергом возможностей наступления: «Быть может, в окопах мы еще как‑нибудь отсидимся, но мечтать сейчас о наступлении могут только совершенно безумные люди. Малейший разговор даже о подготовке к каким‑нибудь наступательным действиям сразу швырнет войска в руки тех, которые им говорят, что продолжение войны нужно начальству, чтобы получать по­больше денег и побольше наград, и сделает нас для наших солдат врагом бесконечно более опасным и ненавистным, чем сидящие в окопах немцы»
По мнению Зайончковского, «операцией захвата Моонзундской позиции следует считать полное окончание участия России в Европейской войне; русские войска перестали быть для немцев даже обозначенным противником»

Наступать дальше немцы настали просто потому, что для Германии судьба войны решалась на Западном фронте, а не в России. Русский фронт интересовал как союзников, так и противников постольку, поскольку он мог отвлечь на себя немецкие войска. Поэтому со вступлением в войну США, обеспечивших мощный, возраставший с каждым месяцем, приток солдат и техники, Россия интересовала Антанту все меньше. Немцы же не хотели продолжением наступления предотвратить распад страны, вызвав всплеск патриотизма, по той же причине успехи на Восточном фронте даже в немецкой прессе освещались скупо. После того как в конце марта 1917 г. немцами был захвачен Червищенский (Тобольский) плацдарм на реке Стоход, Верховное германское командование надолго запретило предпринимать какие‑либо решительные действия на Восточном фронте — Тарнополь был контрударом, а Рига — частной операцией.

Дедушке Людендорфу доверять не стоит. Ему было крайне необходимо объяснить, как он на пару с Гинденбургом, являясь по-сути военными диктаторами в Германской империи, довели дело до "черного дня германской армии".
Дивизии же во многом приходилось держать не из-за угрозы русских войск, а для контроля захваченных территорий.
По данным Зайцова, переброска войск на Западный фронт началась еще до Октябрьской революции - семь дивизий с 1 сентября до 7 ноября 1917 г., причем ушли наиболее опытные, до подписания Брестского мира были переброшены еще 30 пехотных и 3 кавалерийские дивизии. С 1 марта по 1 апреля, по данным Головина, численность германских войск на русском фронте сократилась всего на 11 пехотных. С  марта по 1 мая 1918 г., т. е. после подписания мира, были переброшены 17 пехотных и 3 кавалерийских дивизии. 
При этом только на оккупированной территории Украины, по разным данным, пришлось держать армию не менее 500 000 человек (или 29 пехотных и 3 кавалерийские дивизии). Оккупация Прибалтики и Белоруссии потребовала 22 пехотные и 3 кавалерийские дивизии. По подсчетам Исторического отдела французского Генерального штаба, даже в июле 1918 г. на бывшем русско–румынском фронте немцы и их союзники имели около 38 пехотных и 8 кавалерийских германских дивизий, 14 австрийских дивизий, 1 болгарскую дивизию и 1 турецкую дивизию.

Интересно у вас получается, хотите сравнить "качество снабжения населения продовольствием, промтоварами. Как это снабжение организовано - нормативное распределение, или свободная продажа", потом пишите "для революции нужно необходимое условие - трудности в экономике, снижение уровня жизни", т.е низы не хотят, но считаете сравнение по срокам сваливания страны в революцию "неполноценным"
К тому же в РИ действительно были альтернативно одаренные - так называемая "камарилья" с помазанником, нисколько не умевшие выстраивать рабочих отношений, зато отлично настраивавшие всех против себя, не осознающие собственных ошибок и не стремящиеся их исправить, т.е. верхи не могут.

Переворот - это не революция, в противном случае его зовут иначе.
Можно и другой метод.
В 1917 г. «истощенная» Германия превратила наступление французской армии в «бойню Нивеля», после которой англичане стали говорить про французские войска "их еще можно заставить обороняться, но уже нельзя заставить наступать." Отбила наступление союзников  (под британским командованием) под Пашенделем, затем полностью отразила и британские атаки с массированным использованием танков на Сомме и у Камбре. Многократно более оснащенные армии союзников вместо выигрыша войны были вынуждены перейти к частным операциям
В октябре 1917 г. немцам еще хватило сил на наступление у Капоретто, задуманное с локальной целью помощи австрийцам (даже артиллерия усиления немедленно после выигрыша сражения отсылалась на Западный фронт), но стоившее Италии только пленными свыше четверги миллиона и до 400 000 — дезертирами. Здесь немцы вновь применили новые приемы наступления, опробованные под Ригой. Концентрация артиллерии достигла максимума за ПМВ 207—259 орудий на 1 км фронта, что позволило сократить сроки артподготовки до 6 часов. Максимальное продвижение за день доходило до 20 км. На итальянский фронт пришлось перебросить 6 французских и 5 британских дивизий 8 марта 1918 г. 
Про сюрпризы, устроенные германцами в том же году на Восточном фронте русской армии, уже написано выше.
Сравним с "успехами" и состоянием РИА в 1917, описанными ранее.

Цитата: Полячка от 03.08.2016 23:12:49Чтобы не повторять ошибок прошлого (мифы Первой мировой).
Почему же десятилетняя деятельность Государственной Думы Российской империи не смогла предотвратить Февральскую революцию и Октябрьский переворот? Да хотели ли это предотвратить депутаты и партии тех созывов Думы? Они-то, не только левые радикалы — большевики, меньшевики и эсэры, но и кадеты, либералы всех мастей хотели разрушать, а не созидать.
В последние перед Первой мировой войной годы Россия развивалась семимильными шагами, и патриархальные устои просто взорвались, не выдержав столь бурного роста и ломки. По выплавке стали, железнодорожному строительству, книгопечатанию и количеству студентов на душу населения Россия догоняла уже Германию. Двадцать лет без войн и революций, как мечтал Столыпин, и Россия оторвалась бы от остального мира так, как сегодня оторвалась Америка. 
А трибуна прежним (только ли?) думцам нужна была для ОБОСТРЕНИЯ общественных антагонизмов, а не для ОХРАНЫ государства, ценить его они научились лишь в эмиграции...
В то время, когда русская армия проливала кровь за территориальную целостность Отечества, с трибуны кликушествовали против «непонятной войны» и «разложившейся» армии, в пользу сепаратистов всех мастей (знакомо?), деятели, оплаченные из-за границы олигархом и первым политтехнологом революции Парвусом за счет  средств Генерального Штаба Кайзеровской Германии.
русское общество раскололось на белых и красных в тот самый момент, когда Россия уже фактически держала в руках победу.
Резюме. «Нельзя в тылу Отечественной войны развязывать споры об устроении государства»
Задумаемся, ведь в начале Первой мировой А. И. Деникин и Г. К. Жуков, фигурально выражаясь, сражались в одном окопе. Какая дьявольская сила заставила их впоследствии обратить друг против друга оружие на радость недругам России? Помните, у Максимилиана Волошина: «А вслед героям и вождям/ Крадётся хищник стаей жадной,/ Чтоб мощь России неоглядной/ Размыкать и продать врагам…»
Фанатики революции выступили в тот самый момент, когда Россия стояла в нескольких шагах от победы в войне!
Наталия Нарочницкая

Скрытый текст

Из-за войны в России нарушились сложившиеся производственные, финансовые и торговые связи и международные и региональные и отраслевые.  Сократился резко  импорт важнейших видов промышленной продукции, особенно машин, станков, заводского оборудования, а также минерального топлива, металлов, сырья для текстильной промышленности и т.д.  Ж/д сеть не смогла удовлетворить потребности фронта и тыла в связи с резко выросшими масштабами перевозок. Массовые мобилизации рабочих также не могли не сказаться на работе предприятий. Многие из них лишились до 30–40% рабочей силы.
В первые же месяцы войны почти все предприятия, за исключением небольшой группы казенных и крупных частных заводов, уже работавших по оборонным заказам, сократили производство. Общее падение промышленного производства, составило 19%. Особенно значительным оно было в отраслях легкой промышленности (в текстильной — 26%, во второстепенных отраслях — до 30%) (Сидоров А.Л. Экономическое положение России в годы Первой мировой войны. М., 1973; Сидоров А. Л., Бовыкин В. И., Волобуев П.В. Экономические и социальные проблемы Первой мировой войны // Первая мировая война. 1914–1918. М., 1968)
Одной из острых проблем, с которой столкнулась российская промышленность уже в первые месяцы войны, был недостаток квалифицированной рабочей силы. В результате непродуманных массовых призывов в армию промышленность лишилась кадровых рабочих и инженеров. Причем потребность в рабочей силе росла не только в связи с расширением и интенсификацией производства на уже действовавших предприятиях, введением на них режима фактически непрерывного действия, но и в связи с начавшимся строительством новых заводов. Весьма негативно сказался и отток иностранных специалистов. Немцы и австрийцы призывного возраста были интернированы, французы, англичане, бельгийцы отозваны на родину. По данным съезда горнопромышленников Юга России, в металлургической и железоделательной промышленности в 1913 г. среди инженеров иностранцы составляли 22%, среди специалистов со средним техническим образованием — 40%  (Клаус Р. Война и народное хозяйство России. 1914–1917 гг. М.; Л., 1926. С. 58.)
На предприятиях по производству вооружений и боеприпасов количество рабочих к 1917 г. выросло на 64%, заметно увеличилась их численность в горнозаводской, горной промышленности, на казенных заводах и в армейских мастерских, на транспорте. Вместе с тем в легкой промышленности количество рабочих заметно сократилось, и лишь в 1917 г. наблюдался некоторый рост их численности. Заметно изменился и их половозрастной состав за счет увеличения удельного веса женщин, подростков, малолетних, составивших к 1917 г. более 50% (даже в металлообработке эти категории достигали около 20% всей рабочей силы), что не могло не сказаться на падении уровня профессиональной квалификации. (Рабочий класс России. 1907 — февраль 1917 г. М., 1982. С. 248.)
Не на высоте оказались и владельцы предприятий, и технический персонал. Тот же Маниковский отмечал, что при переходе к производству военной продукции «с полной очевидностью сказались все отрицательные стороны русской промышленности, взращенной в условиях бюрократической политики: отсутствие предприимчивости, широты взглядов и настоящего коммерческого расчета у хозяев предприятий; крайняя рутинность и отсутствие инициативы у технического персонала; сильная отсталость, часто граничащая с безграмотностью, у рабочего состава» 
Довольно быстро кризисные явления стали наблюдаться и в поставках топлива и металлов. В связи с войной потребности предприятий в сырье и материалах значительно увеличились. При этом необходимо учитывать сокращение поставок металла и топлива, прежде всего каменного угля, из-за границы (Кафенгауз Л.Б. Эволюция промышленного производства России (последняя треть XIX–30-е годы XX в.). М., 1994.)
Попытки организации распределения топлива, а затем и металлов через правительственные регулирующие органы не дали удовлетворительных результатов. 
По данным промышленной и профессиональной переписи 1918 г., охватившей 9728 заведений 31 губернии России, в годы войны непрерывно действовали 4803 предприятия (49,4%); с перерывом, не более года, работали 865 заведений (8,9%); закрылось 2291 заведение (23,5%); вновь открылись и продолжали действовать до конца войны 1194 фабрик и заводов (12,3%); открылись, но через какое-то время закрылись 394 заведения (4,1%); было эвакуировано 181 предприятие (1,8%). Данные эти неполны, так как не учтены предприятия оккупированных неприятелем территорий, а также Урала, отчасти Юга и Кавказа.
По Кафенгаузу  в течение войны непрерывно действовали более 60% обследованных предприятий; по сравнению с 1913 г. число заведений в 1916 г. сократилось почти на треть; количество закрывшихся заведений превышало в течение всех военных лет число открывшихся, причем количество первых явно преуменьшено, так как к моменту проведения переписи многие закрывшиеся предприятия фактически уже не могли ответить на анкету; закрывались заведения более мелкие, возникали более крупные предприятия, что отражало процесс усиления концентрации производства и капиталов. Таким образом, число закрывшихся заведений достигало около четверти всех предприятий и вдвое превышало количество вновь открывшихся.

Промышленное производство в России в 1913–1917 гг. (в млн. довоенных рублей)

Воробьев Н.Я. Изменения в русской промышленности в период войны и революции (по данным переписи 1918 г.) // Вестник статистики. М., 1923. Кн. XIV. № 4–6 (апрель-июнь). С. 115–153; Статистический сборник за 1913–1917 гг. //Труды ЦСУ. Т. VII. Вып. 1. М., 1921. С. 37–38.

По темпам роста, а затем (с 1915 г.) и по абсолютным показателям среди отраслей тяжелой промышленности на первое место вышла металлообработка, обильно снабжавшаяся военными заказами и получившая преимущества и льготы по снабжению предприятий необходимыми ресурсами и оборудованием.
Надо отметить и высокие темпы роста продукции химической промышленности, в значительной мере связанной с производством боеприпасов. Значительную долю этой продукции составляли различные компоненты взрывчатых веществ (в 1913 г. — 7,6% общей стоимости, в 1915 г. около 30%, в 1916–1917 гг. — около 40%), что достигалось в значительной мере за счет сокращения производства удобрений для сельского хозяйства.
Добыча угля уже в 1914 г. составила 93,3% довоенной и держалась приблизительно на этом уровне вплоть до 1917 г., после которого уровень добычи упал до 84,2%. Добыча нефти в 1914 и 1915 гг. держалась примерно на уровне 1913 г., а с 1916 г. падает с 87% до 75% в 1917 г. Количество выплавленного чугуна уменьшилась до 97% в 1914 г., затем в 1916 г. составила 90%, а в 1917 г. — 74% довоенной; выплавка железа и стали упала с 97,4% в 1914 г. до 81% в 1915 г., несколько поднявшись в 1916 г. (до 83,5%), затем она опять снизилась до 63%. И это на фоне резко возросшей потребности в топливе и металле.
Пищевая промышленность уже в 1915 г. заметно сократила производство, в 1916 г. оно уменьшилось почти на 20%, а в 1917 г. составило уже около половины довоенного уровня
текстильная отрасль, испытывавшая недостаток хлопка, красителей, также уменьшила выпуск продукции, несмотря на огромные заказы военного ведомства. Наиболее благополучные в этом плане льняная и пеньковая отрасли, увеличив производство в 1914–1915 гг. примерно на 30%, затем также вынуждены были начать сокращение.
На первый план, особенно по темпам роста, выходят металлообработка, машиностроение, химическая промышленность. Уступают свои лидирующие позиции пищевая и текстильная промышленность, что крайне негативно сказывалось на удовлетворении потребностей и фронта, и тыла, особенно гражданского населения.
По мнению А.Л. Сидорова, военная продукция составляла около 2/3 всего промышленного производства и соответственно только 1/3 шла на частный рынок. По данным на конец 1915 г., наиболее «милитаризованными» были металлообработка (92%), металлургия (89%), горная (84%), текстильная (77%), химическая промышленность (53%); на предприятиях, выполнявших военные заказы, работало до 72% рабочих
Наряду с этим война оказала существеннейшее влияние на структуру промышленности, усилив дисбаланс в развитии и состоянии важнейших ее отраслей, наметившийся еще в предвоенные годы. Производство транспортных средств, сырьевая и топливная база во все большей степени не обеспечивали потребности ни армии, ни тыла. Наряду с производствами, заметно прогрессировавшими в темпах и объемах выпуска продукции, к которым относились предприятия, непосредственно задействованные в работе на оборону, ряд отраслей, особенно обеспечивавших потребности частного рынка, городского и сельского населения, в годы войны стагнировали и даже деградировали.
Начиная с 1914 г. неуклонно снижается поступление оборудования на предприятия, не производящие оборонную продукцию, в два раза сократилось производство средств транспорта, более чем в четыре раза — сельскохозяйственных машин. Попытки властей привлечь через кооперацию, земские и городские общественные учреждения мелкую кустарно-ремесленную промышленность к изготовлению обмундирования для армии и предметов «мирной» продукции для населения (простейших орудий и машин для сельского хозяйства, сооружение мельниц, крупорушек и других небольших предприятий для переработки пищевых продуктов и т. п.) проблему решить не могли {Корелин А.П. Кооперация и кооперативное движение в России. 1860–1917 гг. М., 2009. С. 287–356; Тарновский К.Н. Мелкая промышленность России в конце XIX начале XX в. М., 1995. С. 203–248}. К концу войны характерной чертой состояния ряда важных отраслей стал износ основных фондов, обгонявший процесс их обновления.
Изменения структуры промышленного производства в России в годы войны свидетельствует о нарастании отраслевого дисбаланса в российской экономике в целом, что грозило крайне тяжелыми последствиями, действительно сказавшимися в 1917–1918 гг.

Цитата: Брандашмыг от 03.08.2016 01:05:48Потери германской армии на Западном фронте, по подсчетам Урланиса, уже в 1916 г. более чем вчетверо превышали потери на Восточном фронте - 315 700 убитых и пропавших без вести против 73 400.
По статистике, приводимой Нелиповичем в 1916 г. Германия потеряла на русском фронте 40 694 убитыми и умершими, 298 629 ранеными, 44 152 пропавшими без вести, 1 290 225 больными. Соответственно, в 1917 г. — 19 846 убитыми и умершими, 218 274 ранеными, 13 190 пропавшими без вести, 515 469 больными.

Цитата: зарун от 04.08.2016 16:24:05Большевики разрушили российскую государственность в 1917 году

Скрытый текст

, а вспоминать участие страны в Великой войне было не принято, поскольку военспецы -
бывшие офицеры в составе РККА были репрессированы, а часть из бывших, "вылущены" из КА в 20-30 гг., а большая их часть связала свою судьбу с белым движением.
Большевики как бывшие, так и современные их приверженцы с пеной у рта, с упрямством, достойным лучшего применения  доказывают о военной отсталости РИ, о бездарности царских генералов, о том что русские брали победы слишком большой кровью, как это было в ВОВ.
Современные русофобы уверяют о слабой русской армии, могущей побеждать только "слабых" турков и австрийцев. А вот германцы вообще не по зубам, что
армия по всем показателям проиграла, не могла на равных с ними сражаться.

Апологетом надуманности  истории Великой войны, в частности в фальсификации  потерь русской армии отметился небезызвестный враг России Урланис, увеличивший
потери нашей армии в три раза.
Так сколько сколько русских солдат и офицеров  отдали  свои жизни в Великую войну?

Уже в 1925 году вышел сборник изданный ЦСУ "Россия в мировой войне 1914-1919 гг (в цифрах)", в котом уже тогда был дан исчерпывающий ответ на этот
вопрос. Но с тех пор было приложено множество попыток что бы максимально затемнить его.
В сборнике приведена цифра убитых на декабрь  1917 года 626 440  человек. К этой цифре нужно прибавить 17 174 умерших от ран, что в совокупности составит 643 614 человек.
В следующем документе, в т.5 МСЭ 1930 года (ред. совет Каганович, Крупская, Раскольников и мн. др.) приведены цифры потерь русской армии, вполне
коррелирующие с данными из Сборника 1925 года - 643 614 человек.
В послевоенном издании в т. 50 БСЭ 1957 года, данные в которую проходили  тщательный контроль и носили официально признанный характер, произошло даже некоторое снижение потерь -  число убитых и умерших от ран солдат и офицеров на 1 февраля 1917 г.,  суммарно равно 598 764.

Цитата: Брандашмыг от 03.08.2016 01:05:48Да, всего лишь неудача, мелкая неприятность, рухнувший фронт.

Скрытый текст

Всего-то в плену у противника оказалось 655 офицеров и 41 300 солдат, было захвачено: 257 орудий, 191 миномет, 546 пулеметов, более 50 000 винтовок, 14 бронеавтомобилей и 2 бронепоезда. Общие потери русских армий превысили четверть миллиона человек. При этом повезло, что немецкое командование из-за боевых действий во Франции решило не возобновлять наступательные операции на данном театре военных действий до осени.

На Западном русском фронте также последовал контрудар немцев. Эффект был тот же, что и на Юго-Западном. С позиций побежали целые дивизии.

В Рижской операции с 1 по 6 сентября 1917 г., по описанию Зайончковского, «ровно в 4 часа 1 сентября германские батареи открыли огонь по Икскюльским позициям, снаряды тяжелых орудий громили русские позиции и артсклады на участке до берегов р. Малый Егель. Вскоре на этом участке взлетели на воздух пороховые погреба и были подбиты многие орудия. Шрапнельный огонь обрушился на бивак 186–й дивизии. Спавшие в палаточном лагере люди бежали, за пехотой последовали артиллеристы; на месте остались лишь те части 130–го херсонского полка, которые находились в дивизионном резерве в районе Скриптэ».
По запискам Свечина, на второй день боев из артиллерии корпуса в 200 орудий боеспособными остались только две конные батареи. Как пишет Эрр, на фронте прорыва в 4,5 км насчитывалось 157 батарей и 550 минометов, т. е. на 1 км приходилось 35 батарей. 
Немцы также широко применяли просачивавшиеся штурмовые группы (под Якобсштадтом они прошли за 1,5 часа 6 км укрепленных позиций, 4-е оборонительные полосы, готовившиеся к обороне несколько месяцев), отряды мотоциклистов в тылу, авиация бомбила склады с боеприпасами и штурмовала отступающие войска, с гидросамолетов высаживались посадочные десанты (до того немцы и союзники с помощью самолетов неоднократно забрасывали разведчиков–диверсантов).
В результате наступавшие германские войска даже по отечественным данным потеряли в 5—8 раз меньше, чем оборонявшиеся русские: 3000-5000 против 25 000 русских, из них 15 000 пленными и пропавшими без вести. Немцы захватили 273 орудия (из них 190 лёгких и 83 тяжёлых), 256 пулемётов, 185 бомбомётов, 48 миномётов, 111 000 артиллерийских снарядов различных калибров.
При этом русские войска достаточно точно знали о месте и времени ударов. По воспоминаниям комиссара Северного фронта В. Б. Станкевича, из показаний немецкого перебежчика (уроженца Эльзаса) российскому командованию было известно время и место предстоящей атаки германских войск (В. Б. Станкевич. Воспоминания 1914-1919 гг. — Берлин, 1920.)
3 сентября русские войска оставили Ригу. В последующие дни российские войска отступали к, теряя при этом артиллерию и обозы.
Германцы преследовали отступавших довольно пассивно, в том числе и потому, что немецкое командование было вынуждено перебросить некоторые дивизии, участвовавшие в операции, в Италию и на Западный фронт (М. Гофман. Война упущенных возможностей. Пер. с нем. — Москва, Ленинград, 1925. — P. 156.)

Моонзундский архипелаг, специально готовившийся к обороне несколько месяцев, также был взят (12-20 октября 1917), несмотря на современные береговые батареи калибром до 305 мм, минные заграждения, броневики и сопротивление не разложившихся ударных частей.
Немецкие потери составили 381 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Русские потери пленными составили 20 130 человек пленными, потери убитыми и ранеными были относительно незначительными.
Одним сравнительно небольшим ударом германцы лишили Россию важнейшего Рижского промышленного района и фактически открыли себе дорогу на Петроград.
По мнению Зайончковского, «операцией захвата Моонзундской позиции следует считать полное окончание участия России в Европейской войне; русские войска перестали быть для немцев даже обозначенным противником»


Нет, про 1915-й так написать нельзя., а вот про 17-й да.
Угрозы для Германии Восточный фронт не представлял в 1917-м. Русский фронт перестал представлять стратегическую опасность уже после окончания Луцкого прорыва. 
С августа до конца 1916 г. в боевых действиях на русском фронте было затишье с расходом приблизительно по 5 выстрелов на пушку в день (с русской стороны).
Потери германской армии на Западном фронте, по подсчетам Урланиса, уже в 1916 г. более чем вчетверо превышали потери на Восточном фронте - 315 700 убитых и пропавших без вести против 73 400.
По статистике, приводимой Нелиповичем в 1916 г. Германия потеряла на русском фронте 40 694 убитыми и умершими, 298 629 ранеными, 44 152 пропавшими без вести, 1 290 225 больными. Соответственно, в 1917 г. — 19 846 убитыми и умершими, 218 274 ранеными, 13 190 пропавшими без вести, 515 469 больными.

Еще 6 июля 1917 г. Деникин заявил: «У нас нет армии…».
Барон Будберг отмечал: «Уже июньское наступление достаточно ярко показало, что по боевой части мы безнадежно больны и что никакие наступления для нас уже немыслимы».
Интересна оценка Будбергом возможностей наступления: «Быть может, в окопах мы еще как‑нибудь отсидимся, но мечтать сейчас о наступлении могут только совершенно безумные люди. Малейший разговор даже о подготовке к каким‑нибудь наступательным действиям сразу швырнет войска в руки тех, которые им говорят, что продолжение войны нужно начальству, чтобы получать по­больше денег и побольше наград, и сделает нас для наших солдат врагом бесконечно более опасным и ненавистным, чем сидящие в окопах немцы»
По мнению Зайончковского, «операцией захвата Моонзундской позиции следует считать полное окончание участия России в Европейской войне; русские войска перестали быть для немцев даже обозначенным противником»

Наступать дальше немцы настали просто потому, что для Германии судьба войны решалась на Западном фронте, а не в России. Русский фронт интересовал как союзников, так и противников постольку, поскольку он мог отвлечь на себя немецкие войска. Поэтому со вступлением в войну США, обеспечивших мощный, возраставший с каждым месяцем, приток солдат и техники, Россия интересовала Антанту все меньше. Немцы же не хотели продолжением наступления предотвратить распад страны, вызвав всплеск патриотизма, по той же причине успехи на Восточном фронте даже в немецкой прессе освещались скупо. После того как в конце марта 1917 г. немцами был захвачен Червищенский (Тобольский) плацдарм на реке Стоход, Верховное германское командование надолго запретило предпринимать какие‑либо решительные действия на Восточном фронте — Тарнополь был контрударом, а Рига — частной операцией.

Дедушке Людендорфу доверять не стоит. Ему было крайне необходимо объяснить, как он на пару с Гинденбургом, являясь по-сути военными диктаторами в Германской империи, довели дело до "черного дня германской армии".
Дивизии же во многом приходилось держать не из-за угрозы русских войск, а для контроля захваченных территорий.
По данным Зайцова, переброска войск на Западный фронт началась еще до Октябрьской революции - семь дивизий с 1 сентября до 7 ноября 1917 г., причем ушли наиболее опытные, до подписания Брестского мира были переброшены еще 30 пехотных и 3 кавалерийские дивизии. С 1 марта по 1 апреля, по данным Головина, численность германских войск на русском фронте сократилась всего на 11 пехотных. С  марта по 1 мая 1918 г., т. е. после подписания мира, были переброшены 17 пехотных и 3 кавалерийских дивизии. 
При этом только на оккупированной территории Украины, по разным данным, пришлось держать армию не менее 500 000 человек (или 29 пехотных и 3 кавалерийские дивизии). Оккупация Прибалтики и Белоруссии потребовала 22 пехотные и 3 кавалерийские дивизии. По подсчетам Исторического отдела французского Генерального штаба, даже в июле 1918 г. на бывшем русско–румынском фронте немцы и их союзники имели около 38 пехотных и 8 кавалерийских германских дивизий, 14 австрийских дивизий, 1 болгарскую дивизию и 1 турецкую дивизию.

Интересно у вас получается, хотите сравнить "качество снабжения населения продовольствием, промтоварами. Как это снабжение организовано - нормативное распределение, или свободная продажа", потом пишите "для революции нужно необходимое условие - трудности в экономике, снижение уровня жизни", т.е низы не хотят, но считаете сравнение по срокам сваливания страны в революцию "неполноценным"
К тому же в РИ действительно были альтернативно одаренные - так называемая "камарилья" с помазанником, нисколько не умевшие выстраивать рабочих отношений, зато отлично настраивавшие всех против себя, не осознающие собственных ошибок и не стремящиеся их исправить, т.е. верхи не могут.

Переворот - это не революция, в противном случае его зовут иначе.
Можно и другой метод.
В 1917 г. «истощенная» Германия превратила наступление французской армии в «бойню Нивеля», после которой англичане стали говорить про французские войска "их еще можно заставить обороняться, но уже нельзя заставить наступать." Отбила наступление союзников  (под британским командованием) под Пашенделем, затем полностью отразила и британские атаки с массированным использованием танков на Сомме и у Камбре. Многократно более оснащенные армии союзников вместо выигрыша войны были вынуждены перейти к частным операциям
В октябре 1917 г. немцам еще хватило сил на наступление у Капоретто, задуманное с локальной целью помощи австрийцам (даже артиллерия усиления немедленно после выигрыша сражения отсылалась на Западный фронт), но стоившее Италии только пленными свыше четверги миллиона и до 400 000 — дезертирами. Здесь немцы вновь применили новые приемы наступления, опробованные под Ригой. Концентрация артиллерии достигла максимума за ПМВ 207—259 орудий на 1 км фронта, что позволило сократить сроки артподготовки до 6 часов. Максимальное продвижение за день доходило до 20 км. На итальянский фронт пришлось перебросить 6 французских и 5 британских дивизий 8 марта 1918 г. 
Про сюрпризы, устроенные германцами в том же году на Восточном фронте русской армии, уже написано выше.
Сравним с "успехами" и состоянием РИА в 1917, описанными ранее. 

Цитата: Paul от 04.08.2016 16:59:39Ага. Значит - типа Временное никем не избранное правительство русскую государственность не разрушило, а большевики, оставившие после себя супердержаву - дескать от русской государственности оставили одни тапочки?

Цитата: Paul от 04.08.2016 16:59:39Ага. Значит - типа Временное никем не избранное правительство


Это что ж выходит? Франция, дравшаяся на Западном фронте - потеряла убитыми 1 293 464, Англия - 702 410, Италия - 462 391... А типа РИ, потерпевшая несколько сокрушительных поражений - всего 643 614??? Меньше чем Англия?? Какой смачный передёрг.. Просто эпический.. Я лично - аплодирую..

Но - так дело не пойдёт, вы ж потрудитесь объяснить подобную странность...

Цитата: ЦитатаНИЗКИЕ ИСТИНЫ И УДОБНЫЕ МИФЫ


Война давалась России тяжелее, чем Франции или Германии, что объяснялось, прежде всего, допотопным состоянием крестьянских масс, составлявших большую часть населения. Военный историк Б. Х. Лиддел-Гарт видел преимущества России “в физических качествах людского состава”, а слабости — “в низком умственном уровне и моральной неустойчивости войск... солдатам и унтер-офицерам не хватало сметки и личной инициативы”, хотя “мужество и выносливость русских были изумительны”. Народное же отношение к войне (и к жизни вообще) проявлялось, к примеру, в таком факте: новобранцы, получив обмундирование, продавали его, чтобы на месте назначения получить снова. Некоторые по пути к фронту ухитрялись проделать эту операцию два-три раза. Интересен результат. Чуть ли не полстраны ходили в солдатских сапогах, а на фронте сапог не хватало.

В период Первой мировой войны было мобилизовано, по разным оценкам, 13—15 миллионов человек (молва раздула эту цифру до 22 миллионов). Из них (подсчет военного историка генерала Н. Н. Головина) 1,3 миллиона были убиты в сражениях, 4,2 ранены (из них позже умерли 350 тысяч) и 2,4 взяты в плен. На каждого выведенного из строя врага приходилось двое русских. “ Этот ужасный счет показывает, как щедро расходуется русское пушечное мясо, — с горечью писал депутат-националист В. В. Шульгин. — Один этот счет — приговор правительству... По счастью, страна не знает этого ужасного баланса смерти. Те, кто знает баланс, молчат. Ибо здесь пришлось бы коснуться и армии. А армия пока забронирована от нападок. Об ошибках Ставки и бездарности иных генералов “политические вожди” молчат”.

Между тем лимит холостой молодежи был исчерпан, и на фронт отправляли женатых крестьян, вынужденных бросать семью и хозяйство.

В военное время правительство взяло курс на свертывание рыночных отношений. Запретило вывоз продуктов из одной губернии в другую. Государственный план заготовок разверстывали по губерниям и уездам, крестьян понуждали продавать зерно по твердым ценам, а они старались его припрятать. Железнодорожная сеть, развитая совершенно недостаточно на такой огромной территории, приводила к перебоям в сообщениях и перевозках — особенно в суровые, снежные зимы. И сельскохозяйственная страна стала испытывать нехватку продовольствия. Даже для строевых солдат в окопах хлебный паек урезали с трех фунтов до двух, мяса вместо фунта в день стали давать сначала три четверти, потом половину. Два дня в неделю в солдатский котел вместо мяса клали рыбу, гречневую кашу все чаще заменяла чечевица.

Политики, промышленники, дворянство, купечество, интеллигенция и просто обыватели — те, кто называется российским “обществом”, — не желали видеть реальные проблемы. Ведь, признав их, большую долю ответственности за неудачи и тяготы пришлось бы возложить на безответную природу и на народ, который по сложившейся традиции рассматривали исключительно как жертву угнетения и источник всяческих добродетелей. Ну и конечно же взять ответственность на самих себя. А между тем интеллигенты-кадеты, составлявшие левое крыло “прогрессивного блока”, фактически поддерживали разверстку и твердые цены. С их точки зрения, нехватка зерна возникла потому, что “при таком правительстве вообще ничего хорошего не может быть”. А назначьте министров, “пользующихся доверием общества”, и крестьяне тут же раскроют закрома. “Я живо представил себе своих волынских Бизюков и Сопрунцов, — иронизировал Шульгин, — как они не везут хлеб из-за того, что председатель Совета министров князь Голицын, а не Милюков”. Сам-то он считал, что проблему можно решить только через рынок или хотя бы повышением закупочных цен до 3 рублей вместо 2,5.

Поскольку признавать неудобные факты общество не желало, в центре его внимания оказались наиболее скандальные явления — “измена” и “Распутин”.

Причины неудач на фронтах и беспорядков в тылу публика объясняла тем, что “у нас всюду немцы, даже царица немка”. Да что публика! Мать царя, вдовствующая императрица Мария Федоровна, датчанка по национальности, признавалась председателю Думы М. В. Родзянко: “Вы не представляете, какая для меня радость говорить во всеуслышание то, что я скрывала пятьдесят лет, — что я ненавижу немцев!”

Распускались фантастические слухи, якобы Александра Федоровна хочет сместить мужа и стать регентшей при малолетнем сыне. Обвинения в измене и сговоре с немцами служили разменной монетой в политической борьбе. К примеру, лидер думской фракции трудовиков А. Ф. Керенский считал, что департамент полиции нарочно преследует социалистов-оборонцев и не трогает пораженцев, которые якобы всегда “ухитрялись скрыться”. Зато, когда лидер кадетов П. Н. Милюков намекнул на роль германских денег в Февральской революции, это вызвало яростные возражения Керенского. А позже они оба обвиняли В. И. Ленина и большевиков в шпионаже в пользу Германии. Поиски тогдашних “агентов влияния” длятся по сей день.

Это не значит, что противник не пытался воздействовать на Россию, представлявшую самое слабое звено Антанты. В мемуарах высокопоставленных немцев отразились их надежды на возможность сепаратных переговоров. М. А. Васильчикова, фрейлина Александры Федоровны, пыталась через переписку и лично содействовать началу мирных переговоров между Россией и Германией, но закончилось это ее арестом.

В отличие от мифической “измены” фигура Распутина была несомненной реальностью. “Старец” совершенно убедил Александру Федоровну, что благодаря силе его молитвы ни ее сыну, ни престолу ничего не грозит (а сам, буйствуя в “Яре”, кричал, что и при царе ведет себя так же и с “мамашкой” делает все что захочет). Молясь за православное воинство, Распутин оставался твердым противником войны, обескровливающей крестьянство. А поскольку был хвастлив, болтлив и неразборчив в связях, вокруг него вертелось много сомнительных людишек, чья беспринципность в наживе в период войны приобретала антигосударственный характер. Это проходимец и спекулянт князь М. М. Андроников, купец I гильдии И. П. Манус, член советов директоров ряда банков и промышленных предприятий, которого французский посол Морис Палеолог считал главным немецким резидентом. Совал деньги Распутину и Д. Л. Рубинштейн, директор Русско-Французского банка, арестованный по обвинению в спекуляции продовольствием, игре на понижение русских бумаг и перепродаже Германии стратегических товаров, закупаемых в нейтральных странах.

Нельзя исключать того, что близость Распутина к царице использовали и настоящие шпионы. Николай II, делясь с женой подробностями военных операций, тщетно настаивал, чтобы она ни одной живой душе их не передавала, а царица признавалась, что все рассказывает “Другу”: “на него можно положиться”.

А. Н. Хвостов (племянник), сам получивший пост министра внутренних дел при поддержке “старца”, уверял, что через окружение Распутина враг узнает самые секретные планы Генштаба (однако репутация сего Хвостова не позволяет рассматривать его слова в качестве доказательств).

Цитата: ЦитатаЧАСТЬ II. РЕВОЛЮЦИЙ НЕ УСТРАИВАЮТ - ОНИ ПРОИСХОДЯТ САМИ

ЗА ФАБРИЧНОЙ ЗАСТАВОЙ

Скрытый текст

Едва начавшийся 1917 год внешне мало отличался от предыдущего. Разодетая публика гуляла в шикарных ресторанах, театры были полны, в «Египетских ночах» танцевала Матильда Кшесинская, в «Борисе Годунове» пел Федор Шаляпин. Ученик балета Георгий Баланчин, принятый в царской ложе, спустя полвека выразил свое юношеское впечатление от 46-летней императрицы: «Красива, красива, как Грейс Келли» (популярная в середине прошлого века американская кинозвезда, ставшая женой князя Монако). А для большинства жителей России тянулась все та же череда серых будней с мобилизациями, слухами об измене, «хвостами» у хлебных и мясных лавок (слово «очередь» в этом значении еще не употреблялось), дороговизной, спекуляцией, взятками и бешеным обогащением ловкачей.

Лидер кадетов П. Н. Милюков счел, что «январь и февраль 1917 года прошли как-то бесцветно». Ничто не напоминало 1905 год: тогда «дождило бомбами», теперь убийство Распутина оставалось единственным актом террора. По словам председателя Государственной думы М. В. Родзянко, «все негодовали, все жаловались, все возмущались и в светских гостиных, и в политических собраниях, и даже при беглых встречах в магазинах, в театрах и трамваях, но дальше разговоров никто не шел».

Военные перспективы на 1917 год состоявший при русской армии британский генерал А. Нокс оценивал как блестящие: дух армии здоровый, запасы оружия и боеприпасов выросли, командование улучшается с каждым днем. «Если бы не развал национального единства в тылу, — резюмирует генерал, — русская армия могла увенчать себя новой славой в кампании 1917 года, и ее напор, сколько можно судить, мог обеспечить победу союзников к концу года».

«Развал национального единства» на практике означал пропасть между царствующей четой и остальной Россией. Вся элита — от великих князей до левых кадетов — сходилась в том, что царя с царицей надо устранить, престол передать цесаревичу Алексею при регентстве его дяди Михаила Александровича, а во главе правительства поставить популярного председателя Земгора (обобщенное сокращенное название земского и

городского союзов) князя Г. Е. Львова. Оставалось решить, как этого добиться. В начале января генерал А. М. Крымов говорил партийным вождям в Петрограде, что без коренных перемен армия воевать не станет и если они решатся на переворот, поддержка военных им обеспечена. Крымов передал слова своего начальника, главнокомандующего Юго-Западным фронтом А. А. Брусилова: «Если придется выбирать между царем и Россией, я пойду за Россией». Возражал Крымову один Родзянко: «Вы не учитываете, что будет после отречения царя. Я никогда не пойду на переворот». Зато Гучков видел в перевороте единственный способ избежать революции и намечал его на середину марта.

Обстановка, однако, опередила планы политиков. Время заговоров кончалось, наступала эпоха революции. На авансцену выходили рабоче-крестьянские массы.

Ахиллесовой пятой крестьянских движений всегда была раздробленность. Война, облачив миллионы крестьян в солдатские шинели, сбила их в роты, полки и дивизии, и они исподволь начинают выражать свое недовольство. Брусилов (и, видимо, не он один) получал множество анонимных писем примерно одинакового содержания: войска устали, драться больше не желают, и, если мир вскоре не будет заключен, его убьют. Были, правда, и другие анонимные письма — мол, если изменница-императрица Александра Федоровна заставит заключить мир, его опять-таки убьют. «Из этого видно, — иронизирует Брусилов, — что для меня выбор был не особенно широк».

В начале января Петроградское охранное отделение, отмечая нарастание озлобленности масс, предсказало неизбежность беспорядков, которые, скорее всего, выльются в еврейский погром. Тогда же левый кадет А. И. Шингарев срочно вызвал телеграммой из Киева коллегу по Думе и соседа по дому монархиста В. В. Шульгина. При встрече он тревожно сообщил ему, что положение ухудшается с каждым днем: «Мы идем к пропасти, к революции! Пропущены все сроки, и даже если наша безумная власть пойдет на уступки, составив «правительство доверия», это уже не удовлетворит. Настроение перемахнуло через нашу голову, оно уже левей прогрессивного блока . Страна уже слушает тех, кто левей, а не нас... Поздно...»


Центр событий незаметно смещается на окраины — в тесные рабочие жилища, в приземистые фабричные корпуса с подслеповатыми окнами и высокими трубами, над которыми ветер растягивает хвосты черного или серо-желтого дыма, в гущу бедно одетых женщин и мастеровых в потертых ватных пиджаках до колен, в треухах или финских шапках, со свертками харчей под мышкой. Здесь, на окраинах, в столовых «народных домов» подают без хлеба бурду из капусты и свеклы; возле железных заводских ворот торговки сидят на чугунках с горячей пищей; в проходных дежурят жандармы в круглых меховых шапках с суконным верхом, в синих шинелях с аксельбантами и маузерами в деревянных кобурах.

За время войны состав питерского пролетариата изменился. Место квалифицированных рабочих заняли вчерашние крестьяне и укрывавшиеся от воинской повинности мещане — лавочники и домовладельцы, прозванные в насмешку «беженцами». Гораздо больше стало среди рабочих стариков и женщин. Обитателям окраин приходилось все туже затягивать пояса: государственный план закупок зерна, разверстанный по губерниям и уездам, был выполнен только на 4 процента, деньги дешевели. Цены на яйца в сравнении с 1914 годом выросли в 4 раза, на масло и мыло — в 5 раз. «Сухой закон» также больнее бил по «фабричным»: богатая публика обходила запреты, в деревнях крестьяне гнали самогон, а вот рабочим, как и солдатам, приходилось терпеть жизненные тяготы на трезвую голову.

НАБЛЮДАТЕЛЬНЫЕ БАРЫШНИ И НЕПОСЛУШНЫЕ ТКАЧИХИ

Скрытый текст

После убийства Распутина Николай II не поехал в Ставку, где ему, как верховному главнокомандующему, полагалось бы находиться. Он выглядел болезненным — сплетники уверяли, что жена дает ему наркотики. Алиса была печальна и покорна, но бывший премьер В. Н. Коковцов, беседуя с царем, заметил, что она подслушивает за приоткрытой дверью.

Невозможно точно определить момент, когда обычные волнения переросли в революцию. «Внешне все казалось спокойным, — вспоминает Родзянко. — Но вдруг что-то оборвалось, и государственная машина сошла с рельс. Совершилось то, о чем предупреждали, грозное и гибельное, чему во дворце не хотели верить...»

Может быть, первым звеном в цепи дальнейших событий следует считать произведенный в ночь на 27 января арест рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета (ВПК) во главе с К. А. Гвоздевым. Им, самым умеренным оборонцам, каких можно было отыскать среди петроградских пролетариев, предъявили обвинения в заговоре и «создании преступной организации, стремящейся к свержению существующего государственного строя и установлению социалистической республики».

5 февраля охранное отделение отметило: «С каждым днем продовольственный вопрос становится все острее, заставляет обывателя ругать всех лиц, так или иначе имеющих касательство к продовольствию, самыми нецензурными выражениями... Если население еще не устраивает голодные бунты, то это не означает, что оно их не устроит в самом ближайшем будущем. Озлобление растет, и конца его росту не видать». Правительство принимает меры: в помощь шести тысячам полицейских предполагается бросить казаков и части петроградского гарнизона, состоявшие из новобранцев, пожилых запасников, выписанных из госпиталей раненых, а также офицеров, негодных по здоровью для фронта. 8 февраля Петроградский военный округ выделен из состава Северного фронта, а его командующий, генерал С. С. Хабалов, подчинен непосредственно военному министру М. А. Беляеву.

В назначенный день, 14 февраля, открылась сессия Думы. С трибуны Милюков заявил, что мысль и воля народа с трудом просачиваются через узкие щели в мертвом бюрократическом аппарате, а лидер фракции трудовиков А. Ф. Керенский почти открыто призвал к цареубийству. В кулуарах вновь обсуждали возможность переворота. «Говорилось в частном порядке, — вспоминает Милюков, — что судьба императора и императрицы остается при этом нерешенной — вплоть до вмешательства «лейб-кампанцев», как это было в XVIII веке (то есть не исключалась возможность убийства царской четы. — Прим. А. А.); что у Гучкова есть связи с офицерами гвардейских полков, расквартированных в столице, и т. д.». Сам Гучков таинственно молчал.

16 февраля в Петрограде введены карточки на хлеб. На следующий день на Путиловском заводе забастовали рабочие кузнечного цеха, требуя увеличить зарплату на 50 процентов. 19 февраля в ответ на резкое повышение цен на некоторых предприятиях начинаются забастовки, возле продовольственных магазинов толпы людей требуют хлеба. Большевик И. В. Попов, вернувшийся из эмиграции и работавший на заводе «Динамо», рассказывает «надежным парням», как в 1905 году создавались боевые дружины: пистолеты покупали или отнимали у «фараонов», ножи, кастеты, бомбы делали сами. «У ребят загорелись глаза». Они запасаются оружием и учатся стрелять.

Утром во вторник, 21 февраля, меньшевик Н. Н. Суханов, как обычно, пришел на службу в организацию по орошению Туркестана. «За стеной две барышни-машинистки разговаривали о продовольственных осложнениях, о скандалах в «хвостах» у лавок, о волнении среди женщин, о попытке разгромить какой-то склад.

— Знаете, — сказала вдруг одна из барышень, — по-моему, это начало революции.

Эти барышни ничего не понимали в революциях. И я ни на грош не верил им».

В тот день в некоторых районах жены рабочих разграбили булочные и бакалейные лавки. На Путиловском заводе всем пообещали прибавку в 20 процентов от зарплаты, но бастовавших рабочих кузнечного цеха все-таки уволили. В ответ забастовали другие цеха, и на следующий день завод закрыли «до особого распоряжения». Выброшенные на улицу 36 тысяч рабочих пошли по заводам и фабрикам, убеждая бастовать.

И в этот момент Николай II уезжает из Петрограда.

Накануне он сообщил министру внутренних дел А. Д. Протопопову, что генерал В. И. Гурко, заменявший болевшего М. В. Алексеева в должности начальника штаба верховного главнокомандующего, самым возмутительным образом не выполнил его приказ и вместо личной гвардии прислал в Петроград морскую гвардию, которой командует ненавидящий государыню великий князь Кирилл Владимирович. Николай собрался немедленно ехать в Ставку, чтобы обеспечить переброску в столицу необходимых подразделений и принять дисциплинарные меры к Гурко. Алексеев, который, не долечившись, вернулся в Ставку к весеннему наступлению, также звал царя в Могилёв, да и брат Михаил Александрович напоминал о долге верховного главнокомандующего. Протопопов возражал, но заверил, что справится с любыми беспорядками. И Николай решил ехать, пообещав вернуться 1 марта.

Покидая 22 февраля Петроград, он записал в дневнике: «В 2 часа уехал на Ставку. День стоял солнечный, морозный. Читал, скучал и отдыхал; не выходил из-за кашля». А официальный царский историограф генерал Д. Н. Дубенский отметил: «Наступила спокойная жизнь как для государя, так и для всех нас. От него не ожидается ничего, никаких изменений».

ПЕТРОГРАДСКИЙ УИКЕНД

Скрытый текст

Эсеровский боевик С. Д. Мстиславский-Масловский, автор руководства по ведению уличных боев, писал в мемуарах, что «долгожданная, желанная» революция застала революционеров, «как евангельских неразумных дев», спящими. К тому же к описываемому моменту почти никого из социалистических вождей не было в Петрограде. Большевики В. И. Ленин и Г. Е. Зиновьев, руководитель Межрайонного комитета РСДРП («Межрайонка») Л. Д. Троцкий, меньшевики Г. В. Плеханов и И. Г. Церетели, эсеры В. М. Чернов и Б. В. Савинков находились кто в ссылке, кто в эмиграции. И тем не менее массовое движение развивалось независимо от социалистов, иногда даже — вопреки им.

Четверг, 23 февраля, по русскому календарю соответствовал 8 марта по европейскому. Большевик В. Н. Каюров, курировавший ткачих, советовал своим подопечным воздержаться в этот день от активных действий. «Каково же было мое удивление, — вспоминал он, — когда на другой день, 23 февраля, на экстренном совещании из пяти лиц, в коридоре завода (Эриксон), товарищ Никифор Ильин сообщил о забастовке на некоторых текстильных фабриках и о приходе делегаток-работниц с заявлением о поддержке металлистов». Каюров был возмущен таким явным игнорированием дисциплины: «Казалось, нет и повода, если не считать особенно увеличившиеся очереди за хлебом — которые в сущности и явились толчком к забастовке». К полудню толпы рабочих с революционными песнями заполнили Сампсониевский проспект; конная полиция и жандармы не могли их сдержать.

В пятницу, 24 февраля, Дума потребовала отдать продовольственное дело Земгору, а генерал Хабалов в очередной раз заверил, что «недостатка хлеба в продаже не должно быть». Это замечательное «не должно быть» до сих пор повторяют некоторые историки, но женщинам, мерзнувшим в очередях, было не до подобных тонкостей. В пятницу бастовали уже более 200 тысяч, и марксист Суханов наконец признал правоту барышень.

С утра в субботу Петроград был пропитан атмосферой исключительных событий. Городовые исчезли. «Все штатское население, — пишет Суханов, — чувствовало себя единым лагерем, сплоченным против военно-полицейского врага. Незнакомые прохожие заговаривали друг с другом, спрашивая и рассказывая о новостях, о столкновениях и о диверсиях противника». С рабочих окраин манифестации двигались в центр, вбирая студентов, гимназистов, барышень, мелких служащих. Эту патриотически настроенную публику не во всем устраивали лозунги Петроградской и Выборгской стороны. Эсер В. М. Зензинов описывает толпу, шедшую по Невскому к Знаменской площади: «На одном из знамен я увидел буквы "Р.С.Д.Р.П.". На другом стояло "Долой войну!". Но это второе вызвало в толпе протесты, и оно сейчас же было снято».

На окраинах рабочая молодежь стреляла в полицию из пистолетов, подростки кидали камни. Центр представлял собой сплошной митинг. У Николаевского вокзала, на Знаменской площади, с подножия памятнику Александру III непрерывно и совершенно беспрепятственно ораторы от левых партий провозглашали революционные лозунги. А в районе Таврического дворца было тихо и пустынно: Дума к происходящему не имела никакого отношения.

И власть, и руководители демонстраций старались избегать инцидентов, однако сдержать самодеятельность масс было невозможно. Уже упоминавшийся рабочий завода «Динамо» Попов с энтузиазмом вспоминал, как «на Невском, Литейном, на Садовой при стычках демонстрантов с полицией рабочие уже не оборонялись, а наступали: швыряли бомбы и стреляли». Родзянко уверял Хабалова, что бомбы бросают городовые. «Господь с вами, — изумился тот, — какой смысл городовому бросать гранаты в войска?!» На Невском проспекте полиция и солдаты обстреляли демонстрантов, двигавшихся к Знаменской площади, зато на самой площади казаки не только не разгоняли митингующих, но и братались с ними. Полицейскому приставу Крылову, пытавшемуся вырвать у рабочего красный флаг, казак Филатов отсек руку саблей. Филатова с восторгом подхватила толпа, а упавшего пристава добили лопатой. Тем не менее «отцы города» в докладах в Ставку описывали стычки как локальные и неопасные.

Представители революционных партий, земцы и кооператоры совещались, пытаясь выработать отношение к происходящему. На одном из таких совещаний в субботу, 25 февраля, меньшевик-оборонец Ф. А. Череванин предложил выбрать Совет рабочих депутатов по образцу 1905 года. Идею встретили с энтузиазмом, однако организовать выборы не удалось, поскольку участников совещания арестовала полиция.

Вечером на Выборгской стороне из трамвайных вагонов и телеграфных столбов возводили баррикады, в то время как в центре наступило относительное спокойствие. Царь телеграммой повелел Хабалову «завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны». И Хабалов отдал приказ: «Если толпа агрессивная, с флагами, действуйте по уставу, — предупреждайте троекратным сигналом, а потом открывайте огонь». В ночь на воскресенье были арестованы около сотни активных социалистов, но это никак не отразилось на ситуации: революционеры не направляли события, а сами изо всех сил старались к ним приспособиться.

Воскресное утро выдалось морозное и ясное, на улицах было тихо и пусто. Трамваи не ходили, извозчики попрятались. В Ставку пошло сообщение, что город спокоен. Руководитель наиболее близкой к большевикам «Межрайонки» И. Юренев утверждал, что никакой революции нет и не будет, движение сходит на нет и надо готовиться к долгому периоду реакции. Однако сразу после полудня беспорядки возобновились. На Знаменской площади учебная команда Волынского полка под командой штабс-капитана Лашкевича, прозванного за золотые очки «очковой змеей», расстреляла демонстрацию из пулеметов, убив около 40 человек и столько же ранив. Центр города словно вымер. В других районах солдаты стояли цепями и ходили в патрулях, но с таким растерянным видом, что их открыто агитировали и даже разоружали.

Солдаты эти и в самом деле испытывали моральный дискомфорт. Служба в петроградском гарнизоне длилась обычно от 6 до 8 недель. Безделье и скука заставляли проситься в город, а офицеры их не пускали. Во время беспорядков солдаты часами стояли в стратегических пунктах города без четких указаний, чувствуя себя крайними в чужом споре. Отношения с полицией, которой они должны были помогать, были натянутые.

В восьмом часу вечера писатель Леонид Андреев, живший рядом с казармами Павловского гвардейского полка, позвонил Федору Шаляпину и сообщил, что какая-то пехотная часть с Марсова поля ведет огонь по павловским казармам. Оказалось, что 4-я рота запасного батальона Павловского полка обстреляла конную полицию, и против нее брошен Преображенский полк. 19 зачинщиков отправили в Петропавловскую крепость, у остальных отобрали оружие и заперли в казармах, но два десятка успели дезертировать.

Цитата: ЦитатаПЕРЕЛОМНЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК

Скрытый текст

Среди летописцев февральских событий 1917 года первое место делят Суханов и Шульгин — антиподы по характеру, политическим взглядам и литературному стилю. Кажется, единственное, что их объединяет, это дворянское происхождение — факт, говорящий многое о российском дворянстве начала XX века.

«Суханов» — псевдоним Николая Николаевича Гиммера, родившегося в 1882 году в бедной дворянской семье с немецкими или французскими корнями. Среднего роста, со светлыми курчавыми волосами, он имел суровый характер, был склонен к теоретизированию и нетерпим в полемике. Инсценировка самоубийства, совершенная его спившимся отцом по настоянию матери Суханова, широко освещалась в прессе и послужила сюжетом для пьесы Л. Толстого «Живой труп». Восемнадцатилетний Николай, тяжело переживавший газетную шумиху, уговорил великого писателя не публиковать пьесу, и при жизни Толстого она не издавалась. Затем увлечение толстовством, учеба в Париже, знакомство с эмигрантами-революционерами, участие в эсеровском кружке, арест. Февраль 1917 года застает Суханова социал-демократом, ярым противником империалистической войны. В его «Записках о революции» подробное изложение событий перемежается страницами их марксистского анализа.

Волынский помещик Василий Витальевич Шульгин — человек иного склада. Родом из Киева, где сначала его отец, а позже отчим, Д. И. Пихно, издавали газету «Киевлянин» крайне правого направления. Он старше Суханова на четыре года и выше ростом. Чрезвычайно корректный, с усами, по-столыпински закрученными кверху, Василий Шульгин вырос твердым сторонником самодержавия и антисемитом. Однако причислить его к черносотенцам не позволяют его моральная чистоплотность и способность воздавать должное неприятным ему людям (в частности, он поссорился с политическими единомышленниками, защищая еврея Бейлиса, облыжно обвиненного в ритуальном убийстве русского мальчика). Манифест 17 октября 1905 года Шульгин воспринял как трагедию, подрыв монархических основ. В 1907 году его избирают в Государственную думу, и он быстро становится одним из лидеров крайне правых. Его политический кумир — П. А. Столыпин. В мемуарах Шульгина ясное понимание сути происходящего сочетается со страстностью, сарказмом и живописностью в описании людей и событий.

И вот оба эти столь непохожих человека называют понедельник, 27 февраля, первым днем революции.

Солдат, участвовавших в воскресных расстрелах, переполняло возмущение отведенной им ролью. Утром в понедельник Милюкова, квартировавшего на углу Бассейной улицы и Парадного переулка, разбудил швейцар, доложивший, что в казармах Волынского полка в конце переулка творится что-то неладное: ворота открыты, во дворе кучки солдат что-то кричат, размахивают руками. А происходило вот что. Солдаты Волынского полка, стрелявшие в толпу на Знаменской площади, всю ночь не спали, обсуждая случившееся. Утром на построении отличившийся накануне унтер Кирпичников, выйдя из строя, доложил Лашкевичу, что солдаты покидать казармы отказываются. Штабс-капитан побледнел и быстро выскочил из помещения. По воспоминаниям Кирпичникова, солдаты бросились к окнам, «и многие из нас видели, что командир внезапно широко раскинул руки и упал лицом в снег во дворе казармы. Он был убит метко пущенной случайной пулей» — именно так написано.

Утром военный министр М. А. Беляев доносит царю, что волнения твердо и энергично подавляются верными долгу войсками, выражает уверенность в скором успокоении. Однако отказ нижних чинов от повиновения, расправы с офицерами, братания с толпой становятся массовыми. Командующий Петроградским военным округом генерал Хабалов вводит осадное положение, но к этому времени лишь отдельные части еще подчиняются командирам или хотя бы сохраняют нейтралитет. К центру города движутся толпы рабочих, из проносящихся автомобилей вооруженные мужчины и женщины что-то кричат, машут руками и красными флагами. Во многих районах слышна перестрелка. Ходят слухи, что городовые стреляют из пулеметов в толпу. Керенский утверждает, что лично видел два пулемета — на набережной Мойки и на Сергиевской улице, причем в домах, где жили только гражданские лица. Разрозненные боевые дружины из рабочих и солдат действуют каждая на свой страх и риск. Когда динамовцы Попова подошли к Финляндскому вокзалу, там у всех дверей уже стояли вооруженные рабочие. «Тюрьмы надо захватывать, освобождать наших товарищей!» — крикнул кто-то. Под влиянием этого случайного выкрика дружинники бросаются к военной тюрьме в Ломовском переулке и выпускают всех заключенных (по тогдашней статистике, 90 процентов воинских проступков совершалось в состоянии опьянения).

Около двух часов дня В. Н. Коковцов вышел с женой и собакой Джипиком на Моховую улицу узнать, что творится в городе, как вдруг навстречу им грянул ружейный залп. «Мы побежали назад на Моховую и остановились, ища нашу собачку, которая скрылась в ближайшие ворота, как тут же из подъезда дома Главного артиллерийского управления вышел Гучков в сопровождении молодого человека, оказавшегося М. И. Терещенко». Представив своего спутника Коковцову, Гучков сообщил, что Дума формирует правительство, в котором Терещенко займет пост министра финансов.

ЧТО ЖЕ ПРОИЗОШЛО В «КОРИДОРАХ ВЛАСТИ»?

Скрытый текст

Депутаты, собравшись утром в Думе, узнали, что ночью премьер Голицын передал Родзянке указ о перерыве в работе сессии. Совершив это усилие, правительство окончательно надорвалось. Расте-ные министры в ожидании ареста предложили Протопопову уйти в отставку. Он согласился — и исчез, а оставшиеся обратились к государю с просьбой сформировать новый кабинет. Николай ответил, что «перемены в личном составе министерства при данных обстоятельствах недопустимы», и пообещал на следующий день выехать в Петроград, чтобы самому во всем разобраться.

Участники массового движения тоже ощущали неопределенность ситуации. Чувствуя, что старая власть рушится, они начинают инстинктивно стягиваться к Государственной думе — самому известному центру оппозиции. С утра в Таврический дворец проникают интеллигенты, имеющие касательство к политике. Освобожденные из тюрьмы члены рабочей группы ВПК совместно с левыми депутатами Думы и авторами идеи Совета рабочих депутатов образуют Временный Исполнительный комитет этого, еще не существующего Совета. Председателем Исполкома становится меньшевик Н. С. Чхеидзе, его замами — меньшевик М. И. Скобелев и лидер трудовиков А. Ф. Керенский. Сразу же на заводах и фабриках начинаются выборы депутатов — по одному от тысячи рабочих или от предприятия с численностью до тысячи человек.

После полудня за воротами Таврического дворца уже бушует огромная толпа — тут и «публика» и рабочие. Ворота пришлось открыть, и народ хлынул во дворец. Начинают подходить воинские части, почти все без офицеров. Керенский, даже не надев пальто, выскакивает на улицу, выкрикивает приветствия «войскам революции» и зовет их в здание, чтобы разоружить охрану. Охрана, однако, уже успела разбежаться, и он, назначив командиром какого-то унтера, возвращается в заполненный народом Екатерининский зал.

Здесь все уверены — революция победила. И всех интересует, как поступать с деятелями царского режима. Самых опасных надо брать под стражу, заявляет Керенский, но ни в коем случае не вершить правосудие самочинно. И тут же приказывает привести Щегловитова. Держится он, как «власть имеющий», и никто не спрашивает, по какому праву подобные распоряжения отдает он, а не Родзянко или хотя бы Чхеидзе.

Если Керенский искрится революционным энтузиазмом, то у Шульгина людская масса, заполнившая Таврический дворец, вызывает неописуемое отвращение: «Боже, как это было гадко! Пулеметов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен этой уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя...

Увы, этот зверь был — его величество русский народ.

На революционной трясине, привычный к этому делу, танцевал один Керенский...

Он вырастал с каждой минутой... Были люди, которые его слушались... Но тут требуется некоторое уточнение: я хочу сказать, были вооруженные люди, которые его слушались. Ибо в революционное время люди только те, кто держит в руках винтовку. Остальные — это мразь, пыль, по которой ступают эти — "винтовочные"... Вся внешность его изменилась... Тон стал отрывист и повелителен... Движения быстры"...»

Сарказм Шульгина не должен заслонить для нас истинное значение фигуры Керенского. Современная публика представляет этого деятеля чаще в карикатурном виде по фильмам советской эпохи. Он в самом деле грешил театральностью, но Суханов, отмечая его «сверхъестественную энергию, изумительную работоспособность, неистощимый темперамент», совершенно справедливо называет Керенского «наиболее ярким и популярным выразителем идеи демократии в эпоху Четвертой думы и центральной фигурой революции в период ликвидации царизма».

В царской охранке Александр Федорович фигурировал под кличкой «Скорый»: сыщики не могли за ним угнаться и всегда держали наготове извозчика. Искренний демократ, борец за торжество революции, исполненный веры в свое высокое предназначение, Керенский, в отличие от Милюкова, Ленина или Суханова, не имел (как и вся фракция трудовиков) твердой политической позиции. Зато его стремительная походка, торжественная жестикуляция, высокопарная речь отвечали настроению масс — до тех пор, пока вместо слов и жестов не потребовались дела. Неудивительно, что в феврале 1917 года этот человек, жаждавший проявлять инициативу и брать на себя ответственность, оказался в центре событий: «Вокруг царило возбуждение, порой граничащее с истерией. Нам приходилось на месте незамедлительно решать, кому какой дать ответ, какой отдать приказ, кого поддержать, кому отказать в поддержке, куда направить войска и подкрепления, как найти помещение для сотен арестованных, как наилучшим образом использовать возможности компетентных людей и, наконец, последнее, но отнюдь не менее важное: как накормить и где разместить тысячи людей, заполнивших Думу».

Между тем в Думе все еще не могли решить, как реагировать на происходящее. Если Гучков, напомним, в два часа дня готовился формировать правительство, то Родзянко, Милюков и вообще большая часть «прогрессивного блока» склонны были подчиниться царскому указу о роспуске. «Я не желаю бунтоваться! — растерянно твердил Родзянко. — Я не бунтовщик, никакой революции не делал и не хочу делать... Но, с другой стороны, правительства нет, ко мне рвутся со всех сторон... Как же быть — отойти в сторону?» «Берите власть, Михаил Владимирович! — убеждал его Шульгин. — Никакого бунта в этом нет. Держава Российская не может без власти. Если министры сбежали, должен их кто-то заменить». Сам Шульгин наконец соглашается с Гучковым: ради спасения монархии надо пожертвовать государем. За Николая никто не встанет, он один, даже хуже, чем один, — за ним тень Распутина.

Наконец после бурной дискуссии депутаты принимают соломоново решение: указу о роспуске подчиниться, но из Петрограда не разъезжаться, избрав Временный комитет «для восстановления порядка и для сношения с лицами и учреждениями», — резиновая формула, оставлявшая свободу действий. В

комитет вошли руководители «прогрессивного блока», а также Чхеидзе и Керенский. «Страх перед улицей, — мрачно замечает Шульгин, — загнал в одну коллегию Шульгина и Чхеидзе».

ПРАВИТЕЛЬСТВО ПОЯВЛЯЕТСЯ В ПОЛНОЧЬ

В понедельник, 27 февраля, в Ставке в Могилёве генерал Алексеев с видом болезненным и апатичным вручил царю телеграммы Голицына, Родзянко и Беляева. Голицын просил отставки. Родзянко умолял «во имя спасения родины и династии» немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Беляев сообщал об ухудшении ситуации в Петрограде: «Военный мятеж немногими оставшимися верными долгу частями погасить пока не удается, наоборот, многие части постепенно присоединяются к мятежникам».

До Николая начинает доходить степень опасности. Он разрешает Родзянке сформировать ответственное министерство, но все еще пытается торговаться — сохраняет за собой право назначать министров двора, иностранных дел, военного и морского. Одновременно он посылает генерала Н. И. Иванова с Георгиевским батальоном в Петроград для наведения порядка. «Я берег не самодержавную власть, а Россию, — печально говорит он Иванову. — Я не убежден, что перемена формы правления даст спокойствие и счастье народу». В распоряжение Иванова приказано выделить с фронта четыре полка «из самых прочных, надежных».

А тем временем непрочные и ненадежные части петроградского гарнизона под красными знаменами стекаются к Таврическому дворцу, похожему теперь, скорее, на военный лагерь, чем на законодательный орган. Всюду солдаты, ящики с боеприпасами, пирамиды винтовок, пулеметы, автомобили, на которые что-то грузят. Внутри дворца остатки «чистой публики» напоминают хозяев, шокированных видом незваных гостей. В буфете все съедено и выпито, и серебряные ложки раскрадены. «Это было начало: так революционный народ ознаменовал зарю своего освобождения », — с мрачной иронией вещает Шульгин.

Суханову запомнился Милюков, в одиночестве бродивший по «Екатерининской зале», к нему подходили, спрашивали, он что-то кратко отвечал. Шульгин, напротив, помнит Милюкова пробирающимся сквозь толпу; он бел как лунь, но чисто выбрит и держится с достоинством. «В это же мгновение какой-то удивительно противный, маленький, бритый, с лицом, как бывает у куплетистов скверных шантанов, протискивался к Милюкову:

— Позвольте вам представиться, Павел Николаевич, ваш злейший враг».

Так Шульгин встретился с Сухановым.

По коридору проводят арестованных. Родзянко обнял за плечи Щегловитова и хотел увести в свой кабинет, но Керенский ухватился за председателя Госсовета, объявил его арестованным и утащил в «министерский павильон» к товарищам по несчастью.

К вечеру сложилось впечатление, что старого правительства нет: одни министры разошлись по домам, другие укрылись в Адмиралтействе. В то же время ходили слухи, что из Финляндии движутся царские войска, что 171-й пехотный полк занял Николаевский вокзал и на Знаменской площади ведет бой с войсками петроградского гарнизона (на самом деле 171-й полк сразу по прибытии на вокзал побратался с гарнизоном). На Выборгской стороне вдоль русско-финской железнодорожной линии организовывалась оборона. Депутат Думы А. А. Бубликов по поручению Временного комитета занял центральный железнодорожный телеграф, что позволило поставить под контроль всю сеть железных дорог. Таким образом, Временный комитет начал выполнять некоторые властные функции, но официально о формировании правительства речи еще не было.

Думцы обнаружили, что они уже не хозяева в Таврическом дворце. В левом его крыле разрастался и креп конкурент, называвшийся теперь «Совет рабочих и солдатских депутатов». По словам Милюкова, «солдаты явились последними, но они были настоящими хозяевами момента. Правда, они сами того не сознавали и бросились во дворец не как победители, а как люди, боявшиеся ответственности за совершенное нарушение дисциплины, за убийства командиров и офицеров». Теперь они располагались на ночевку, а радикальные барышни угощали их бутербродами.

Около девяти вечера во дворце собрались, по разным данным, от 50 до 250 только что избранных рабочих и солдатских депутатов, и Совет приступил к работе. Руководящую тройку Исполкома избрали в президиум Совета, а Исполком пополнили представители социалистических партий, все больше из нелегалов, известных по партийным псевдонимам: эсер Александрович (настоящая фамилия Дмитриевский), большевик Беленин (Шляпников), меньшевик-интернационалист Суханов (Гиммер) и др. Совет сразу занялся созданием собственных властных структур. «Пока мы принимали меры к сохранению функционирования высших государственных учреждений, — сетовал Милюков, — Совет укреплял свое положение в столице, разделив Петербург на районы». В эти новые районы решено было послать полномочных комиссаров для борьбы с анархией и погромами, образовать районные Советы рабочих депутатов, создать на заводах милицию. Однако не было еще ни границ районов, ни кандидатур в комиссары, ни сборных пунктов, и Чхеидзе на все вопросы твердил: «Я не знаю, господа, я ничего не знаю».

Левые участники «прогрессивного блока» убеждали цеплявшихся за правовые нормы коллег, что при дальнейшем промедлении вся власть перекочует в Совет. Левый кадет Н. В. Некрасов предлагал даже учредить военную диктатуру во главе с популярным генералом А. А. Маниковским.

Ближе к полуночи произошли два события, ознаменовавшие начало нового этапа революции. В Ставке в Могилёве засобирались в дорогу: Николай II решил вернуться в Царское село. А в Таврическом дворце Милюков проинформировал Совет рабочих депутатов, что Временный комитет Думы берет власть в свои руки. Для Керенского это была минута торжества: «В тот момент, когда в полночь с 27 на 28 февраля часы пробили 12 ударов, в России появился зародыш нового общенационального правительства».

Цитата: ЦитатаОБРАЗОВАНИЕ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА

Итак, ненавистное самодержавие практически рухнуло. Но в политической элите мало кто испытывал энтузиазм по этому поводу. “Мы были рождены и воспитаны, чтобы под крылышком власти хвалить ее или порицать, — с горечью отмечает Шульгин. — Мы способны были, в крайнем случае, безболезненно пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи... под условием, чтобы императорский караул охранял нас. Но перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала — у нас кружилась голова и немело сердце”.

Шульгин видел, что в политическое пространство ворвалось нечто, находящееся за пределами цивилизации: “Эти — из другого царства, из другого века... Эти — это страшное нашествие неоварваров, столько раз предчувствуемое и наконец сбывшееся... Это — скифы. Правда, они с атрибутами XX века — с пулеметами, с дикорычащими автомобилями...”

Тогда этот процесс только начинался. Сегодня в телерепортажах из Азии и Африки мы во множестве видим подобных “неоварваров” с самым современным оружием.

В правой стороне Таврического дворца, куда было оттеснено руководство Думы, сохранялась некоторая видимость порядка: швейцары в ливреях, чистенькие юнкера в переходах коридоров, люди либерального вида в визитках, в бобровых воротниках. Время от времени появлялся Керенский.

— А где Михаил Владимирович (Родзянко. — прим. а. а.)?

— На улице.

— Кричит “ура”? Довольно кричать “ура”, надо делом заняться...

“Дело”, то есть формирование правительства, Шульгин описывает не менее красочно: “Между бесконечными разговорами с тысячью людей, хватающих его за рукава, принятием депутаций, речами на нескончаемых митингах в Екатерининском зале; сумасшедшей ездой по полкам; обсуждением прямопроводных телеграмм из Ставки; грызней с возрастающей наглостью “исполкома”, — Милюков, присевший на минутку где-то на уголке стола, — писал список министров...

Так, на кончике стола, в этом диком водовороте полусумасшедших людей, родился этот список из головы Милюкова, причем и голову эту пришлось сжимать обеими руками, чтобы она хоть что-нибудь могла сообразить. Историки в будущем, да и сам Милюков, вероятно, изобразят это совершенно не так: изобразят как плод глубочайших соображений и результат соотношения реальных сил. Я же рассказываю, как было”.

Но “результат соотношения реальных сил” все-таки существовал. Уже несколько лет составлялись и обсуждались списки предполагаемого “правительства доверия” или “ответственного кабинета”, где в разных сочетаниях фигурировали одни и те же люди. Теперь из примерно трех десятков человек необходимо отобрать дюжину. На пост главы кабинета было два реальных кандидата — Родзянко и князь Г. Е. Львов. Монархист Родзянко категорически не устраивал левых. Помимо того, он был чересчур громогласен, прямолинеен и, выражаясь мягко, простоват — топает напролом, рубит сплеча. Львов оказался более приемлемым: толстовец, проявил себя в Земгоре прекрасным организатором, чрезвычайно популярен в обществе и в армии... Милюков, лично Львова почти не знавший, потратил 24 часа, чтобы склонить коллег на его сторону. Львову же по совместительству отдали и МВД.

Пост министра иностранных дел при любом раскладе доставался Милюкову, который, по признанию его оппонента Шульгина, “был головой выше других и умом и характером”. Гучков, тесно связанный с армией, естественным образом совместил посты военного и морского министров. С большинством других министерств проблем также не возникло. Но вот министр финансов, по выражению Шульгина, “не давался, как клад”. Основным кандидатом на этот пост считался Шингарев — главный оратор по финансовым вопросам, оппонент Коковцова и последующих министров финансов. Но ему отдали министерство земледелия, крайне важное ввиду остроты продовольственного вопроса. Другой кандидат, бессменный председатель бюджетной комиссии Думы, октябрист М. М. Алексеенко, внезапно умер (1 марта его хоронили).

“И вдруг, — удивляется Шульгин, — каким-то образом в список вскочил Терещенко... Михаил Иванович Терещенко был очень мил, получил европейское образование, великолепно “лидировал” автомобиль и вообще производил впечатление денди гораздо более, чем присяжные аристократы. Но почему, с какой благодати он должен был стать министром финансов?”

Милюков позже предположил, что источник появления Терещенко “был тот же самый, из которого был навязан Керенский, откуда исходил республиканизм нашего Некрасова, откуда вышел и неожиданный радикализм прогрессистов Коновалова и Ефремова. Об этом источнике я узнал гораздо позднее событий”. В этом отрывке из мемуаров Милюкова современники сразу же угадали намек на масонов.

Упомянутый Некрасов, ставший министром путей сообщения, утверждал, что масонов в первом составе Временного правительства было трое: он сам, Коновалов (торговля и промышленность) и Керенский (юстиция). Однако некоторые мемуаристы и исследователи к списку добавляют Терещенко, Шингарева и главу правительства, князя Львова. Частично разноголосица объясняется тем, что в России имелись два разных масонства. Существовали ложи, основанные с соблюдением всех правил (регулярные). И было оппозиционное самодержавию политическое движение, члены которого называли себя масонами, давали клятву молчания и использовали некоторые масонские термины, но ритуал не соблюдали и даже принимали в свои ряды женщин.

Левый кадет Некрасов, ярый оппонент Милюкова, говорил именно о политическом масонстве, к которому якобы принадлежала упомянутая тройка. Шингарев же был членом регулярной ложи “Полярная звезда”. Масонство Г. Е. Львова, скорее всего, выдумка (Милюкова правые тоже считали масоном), князь был человеком православным и позже сделался отшельником в Оптиной пустыни. Что до Терещенко, то слухи о его масонстве едва ли не целиком проистекают из упомянутого предположения Милюкова. Как бы то ни было, но еще днем 27 февраля Гучков представил Терещенко Коковцову как будущего министра финансов.

1 марта приехал Г. Е. Львов. Милюков испытал разочарование: “Князь был уклончив и острожен, он реагировал на события в мягких, расплывчатых формах и отделывался общими фразами”. “Ну, как?” — спросил Милюкова на ухо депутат-кадет И. П. Демидов. “Шляпа!” — ответил тот также шепотом.

САМАЯ ДЛИННАЯ НОЧЬ

Скрытый текст

1 марта в восьмом часу вечера генерал Рузский встречал нежданно нагрянувшие в Псков литерные поезда. К этому времени ему сообщили, что и Москва охвачена восстанием, бунтуют Кронштадт и Балтийский флот. А Алексеев продолжает умолять государя согласиться на ответственное министерство. И вот Рузский, согбенный и седой, медленно и как бы нехотя идет по перрону в резиновых галошах. Потом в ожидании приема у императора он сидит в свитском вагоне, отвалившись в угол дивана, и, саркастически обозревая присутствующих, говорит, что вся политика последних лет — тяжелый сон, клянет “хлыста Распутина”, Щегловитова, Сухомлинова и Протопопова. Шокированные царедворцы спрашивают, что же, по его мнению, теперь делать. “Наверное, сдаваться на милость победителя”, — буркнул главнокомандующий Северным фронтом.

Во время приема у царя Рузский напористо убеждал Николая II согласиться на ответственное министерство. Тот возражал: если он отдает законодателям право назначать министров, то не избавится от чувства ответственности перед Богом за судьбы России — так уж он воспитан. И все же согласие было вырвано. За полчаса до полуночи Рузский отправился вызывать Родзянко к аппарату. В царский вагон он вернулся с проектом манифеста, полученным от Алексеева:

“Стремясь сильнее сплотить все силы народные для скорейшего достижения победы, я признал необходимым призвать ответственное перед представителями народа министерство, возложив образование его на председателя Государственной Думы Родзянко, из лиц, пользующихся доверием всей России”.

Николай спорить не стал. Как ни тяжело далось ему такое решение, оно, видимо, неизбежно, раз на нем настаивают и Рузский и Алексеев, которые обычно ни в чем друг с другом не сходятся. И тут же царь телеграммой приказал генералу Иванову ничего не предпринимать до его возвращения. Эшелонам с выделенными Иванову частями было велено возвращаться на фронт, а его отряд георгиевцев под влиянием агитации разложился. Попытка организовать военную экспедицию против восставшей столицы кончилась пшиком.

В Петрограде около полуночи начались переговоры представителей Временного комитета Думы и Исполкома Совета депутатов по составу и программе правительства. Исполком с момента образования контактировал с Думой в решении неотложных вопросов, прежде всего продовольственного. Это было тем проще сделать, что оба органа соприкасались не только территориально: председатель Исполкома Чхеидзе и его заместители Керенский и Скобелев принадлежали к тому же политическому масонству, что и ряд левых депутатов “прогрессивного блока”. Остро нуждаясь в поддержке Совета депутатов, думские руководители настойчиво зазывали в состав кабинета Чхеидзе и Керенского. Но с точки зрения социалистов, свержение феодально-дворянского режима неизбежно должно было привести к власти буржуазию. Свою задачу они видели в том, чтобы оказывать на правительство давление в интересах пролетариата; прямое же участие в буржуазном кабинете слишком бы тесно привязало их к буржуазии.

Между исполкомовскими масонами произошел раскол: Керенский с его туманно-народническими взглядами рвался в министры юстиции, а марксист Чхеидзе и сам категорически отказывался войти в правительство, и мешал Керенскому. К ночи на 2 марта Керенский был на грани нервного срыва, говорил, что его травят, хотят поссорить с массами.

Рузскому лишь около трех часов ночи удалось вызвать Родзянко к аппарату, помещавшемуся в Главном штабе. Объясняя, почему он не приехал в Дно, Родзянко сослался на две причины: первая — эшелоны с войсками взбунтовались и намерены остановить царские поезда и вторая — “ невозможность оставить разбушевавшиеся народные страсти без личного присутствия, так как до сих пор верят только мне и исполняют только мои приказания”. Признаться, что ему не дали поезда, Родзянко не смог. На известие, что государь поручает ему составить ответственный кабинет, он ответил, что теперь этого уже мало: “Я вынужден был, во избежание кровопролития, всех министров, кроме военного и морского, заключить в Петропавловскую крепость. Очень опасаюсь, что такая же участь постигнет и меня, так как агитация направлена на все, что более умеренно и ограничено в своих требованиях; считаю нужным вас осведомить, что то, что предлагается вами, — недостаточно и династический вопрос поставлен ребром”. Иначе говоря — необходимо отречение Николая.

И все-таки Рузский передает ему царский манифест. Родзянко отвечает: “Вы, Николай Владимирович, истерзали мое сердце... Я сам вишу на волоске, и власть ускользает у меня из рук; анархия достигает таких размеров, что я вынужден был сегодня ночью назначить временное правительство. К сожалению, манифест запоздал... время упущено и возврата нет”. Он заверил Рузского, что армия при новой власти ни в чем не будет нуждаться, так как “после воззвания временного правительства крестьяне и все жители повезут хлеб, снаряды (!) и другие предметы снаряжения”.

Разумеется, Родзянко то и дело противоречил сам себе: “ исполняют только мои приказания”

— и при этом: “я сам вишу на волоске” (последнее было куда ближе к истине). Но он никогда не отличался строгостью логики, а в пятом часу утра вообще трудно ждать от измотанного человека полной адекватности. Рузский, тоже невыспавшийся и больной, не заметил неувязок. Вообще, в эти дни важнейшие решения принимались около полуночи или на рассвете смертельно усталыми, хронически недосыпавшими людьми в состоянии постоянного стресса. Позже, в апреле, Николай II говорил графу П. К. Бенкендорфу, что только теперь начинает немного приходить в себя, а в Могилёве и Пскове находился “как бы в забытьи”.

В Таврическом дворце до утра 2 марта шли переговоры. Оба комитета, думский и советский, хотели удержать народное движение в умеренных рамках, поэтому основной предмет разногласий

— о войне и мире — старательно обходили. Внешне все выглядело мирно, почти по-семейному, но дело двигалось с трудом. Милюков стоял за монархию с царем Алексеем и регентом Михаилом Александровичем. А Чхеидзе и Соколов считали это утопией. Суханов убеждал думцев, что отстоять перед Советом любую договоренность с буржуазией “ труднее трудного вообще ”, а их отказ расстаться с монархией и династией может вовсе сорвать соглашение: “Среди масс с каждым днем и часом развертывается несравненно более широкая программа. Руководители напрягают все силы, чтобы направить движение в определенное русло, сдержать его в рациональных рамках. Но если эти рамки будут установлены неразумно, не будут в соответствии с размахом движения, то стихия сметет их вместе со всеми проектируемыми правительственными комбинациями”.

Думцы категорически противились выборности командиров и добивались, чтобы Исполком ясно высказался против расправ над офицерами. “Я не помню, сколько часов все это продолжалось, — вспоминал Шульгин. — Направо от меня лежал Керенский, прибежавший откуда-то, по-видимому, в состоянии полного изнеможения. Остальные тоже уже совершенно

выдохлись. Один Милюков сидел упрямый и свежий. (“Увы, я тоже не был свежим, — замечает Милюков. — Это была уже третья бессонная ночь, проведенная безвыходно в Таврическом дворце”). С карандашом в руках он продолжал “грызть” совершенно безнадежный документ. Девять десятых его было посвящено тому, какие мерзавцы офицеры, какие они крепостники, приспешники старого режима, гасители свободы, прислужники реакции и помещиков. Однако в трех последних строках было сказано, что все-таки их убивать не следует”.

Шульгин тихо спросил Чхеидзе, неужели тот за выборность офицеров. “Он поднял на меня совершенно усталые глаза, заворочал белками и шепотом же ответил, со своим кавказским акцентом, который придавал странную выразительность тому, что он сказал:

— И вообще все пропало... Чтобы спасти... Чтобы спасти, надо чудо... Может быть, выборное офицерство будет чудо... Может, не будет... Надо пробовать... хуже не будет... Потому что я вам говорю: все пропало”.

Затем Шульгину чудится запах эфира. Вдруг рядом резко, как на пружинах, вскакивает Керенский и “безапелляционно-шекспировским тоном” объявляет товарищам по Исполкому: “Я желал бы поговорить с вами наедине. Идите за мной!”

На пороге он оборачивается:

— Пусть никто не входит в эту комнату!

“Никто и не собирался, — иронически замечает Шульгин. — У него был такой вид, точно он будет их пытать в этой комнате”.

Через четверть часа дверь распахивается, и Керенский, бледный, с горящими глазами торжественно возвещает:

— Представители Исполнительного комитета согласны на уступки!

Впрочем, воззвание против самосудов, написанное Сухановым и Стекловым, так и не было опубликовано: типографские рабочие отказались его печатать.

Цитата: зарун от 04.08.2016 16:24:05Большевики разрушили российскую государственность в 1917 году,
а вспоминать участие страны в Великой войне было не принято, поскольку

Цитата: Цитатавоенспецы - бывшие офицеры в составе РККА были репрессированы, а часть из бывших, "вылущены" из КА в 20-30 гг., а большая их часть связала свою судьбу с белым движением.

Цитата: ЦитатаБольшевики как бывшие, так и современные их приверженцы с пеной у рта, с упрямством, достойным лучшего применения  доказывают о военной отсталости РИ, о бездарности царских генералов, о том что русские брали победы слишком большой кровью, как это было в ВОВ.
Современные русофобы уверяют о слабой русской армии, могущей побеждать только "слабых" турков и австрийцев. А вот германцы вообще не по зубам, что армия по всем показателям проиграла, не могла на равных с ними сражаться.

Цитата: ЦитатаАпологетом надуманности  истории Великой войны, в частности в фальсификации  потерь русской армии отметился небезызвестный враг России Урланис, увеличивший потери нашей армии в три раза...
Забудьте урланисовско-головинско-кривошеевский бред о потери убитыми российской армии в 1,5-2,0 млн!
В сборнике приведена цифра убитых на декабрь  1917 года 626 440  человек. К этой цифре нужно прибавить 17 174 умерших от ран, что в совокупности составит 643 614 человек.

В следующем документе, в т.5 МСЭ 1930 года (ред. совет Каганович, Крупская, Раскольников и мн. др.) приведены цифры потерь русской армии, вполне 

Всё! Нет больше желания комментировать это бред, бред которым широко пользуются современные коммунисты2 в попытках доказательства 
слабости монархии, русской армии и воспевания своего будущего врага,  который через 23 года развяжет такую войну, что до сих пор нет точных данных о погибших - то ли 27 млн. человек, то ли 50 млн...