Напряженность на Корейском полуострове

У Южной Кореи давние особые отношения с Объединенными Арабскими Эмиратами. ОАЭ для Сеула не только важный поставщик нефти, но и крупнейший торговый партнер на Ближнем Востоке. В марте 2018-го на встрече президента Мун Чжэ Ина с наследным принцем Мухаммедом бен Заидом аль Нахайяном этим отношениям был присвоен статус стратегического партнерства. Именно в Эмиратах Сеул реализует проект, имеющий для него огромное политическое значение: на побережье Персидского залива корейцы строят свою первую зарубежную АЭС «Барака». Чтобы заполучить этот контракт, страна пошла на беспрецедентный шаг, заключив секретное военное соглашение. Тогдашний президент Ли Мён Бак специально засекретил сделку, чтобы не выносить ее на ратификацию в парламенте: Корея обязалась в случае вооруженного конфликта предоставить ОАЭ военную помощь, а в городке Свейхан были размещены полторы тысячи корейских спецназовцев.
Так что отъезд двух сотрудников в Абу-Даби – сам по себе факт не слишком примечательный. Гораздо интереснее, что эти сотрудники, имена которых не разглашаются по соображениям безопасности, прихватили с собой множество совершенно секретных документов. Причем сделали это весьма незатейливым способом, который у любого, кто мало-мальски знаком с темой безопасности, вызывает резонный вопрос: «А что, так можно было?» Они просто скопировали файлы на флешки и вынесли их из здания. Всё, что по этому поводу смог сказать директор Агентства господин Нам Се Гю: «Я приношу глубокие извинения в связи с тем, что у нас произошла утечка информации».
Утекшая информация касается совместной с американцами разработки малобюджетной ракеты с инфракрасным самонаведением. По-корейски программа поэтично называется «Летающий лук». Это развитие американской неуправляемой авиационной ракеты Hydra-70 производства компании General Dynamics. Базовая «Гидра» имеет калибр 70 мм, весит около 12 кг и предназначена для уничтожения живой силы и техники противника. В отличие от ракет, разрабатываемых по программе летального высокоточного оружия, в корейском проекте не используется лазерное наведение, при котором цель нужно сопровождать вплоть до момента ее поражения. Тут всё проще: «выстрелил и забыл» – примерно как вместо того, чтобы целиться в стаю уток, стрелять по ним «умной» дробью. Предполагается, что такая залповая стрельба особенно эффективна для борьбы с «москитным роем» катеров противника.
Такой рой представляет серьезную проблему, в том числе с точки зрения затрат на уничтожение многочисленных «дешевых» целей дорогими средствами поражения. Тактику роя широко использует, например, Иран. В октябре прошлого года английский Королевский ВМФ даже проводил специальные учения по борьбе с малогабаритными скоростными надводными целями. В будущем рои станут, по-видимому, еще популярнее, особенно в связи с распространением так называемых робо-лодок и надводных дронов.
В Сеуле полагают, что Военно-морские силы КНДР практически не имеют шансов в открытом море против южнокорейских ВМС, действующих совместно с американцами. А вот возможная атака роем в прибрежных водах вызывает очень серьезные опасения. У КНДР хватает патрульных, ракетных и торпедных катеров, а также катеров огневой поддержки (по некоторым оценкам – более 300 единиц). А учитывая недюжинную военно-техническую креативность северян, эти опасения отнюдь не беспочвенны.
Что именно замыслили сотрудники, поставившие под угрозу безопасность страны, и как на них вышли, не сообщается. Вообще-то, скрываться в Эмиратах – так себе идея. Возможно, они просто прихватили секретные документы на всякий случай. На новом месте, очевидно, предстоит работать над чем-то очень похожим – так почему бы не взять то, что плохо лежит? Насколько плохо, выясняла полиция, что тоже, скорее, говорит в пользу того, что никакой шпионской интриги не было.
А вот уровень бардака впечатляет. «Проверкой, проводившейся с 4 мая по 12 июня, установлено, что в Агентстве оборонных разработок повсеместно имели место нарушения требований безопасности. На входах в здания не было обязательных постов охраны, отсутствовал персонал, досмотр не осуществлялся». Дальше – больше. Около трети, а именно 2416 компьютеров, обнаруженных в сети Агентства, оказались «левыми». Разделения прав доступа не было. С 62% официальных компьютеров осуществлялось удаленное скачивание секретных документов. Всего выкачано около 260 гигабайт, но установить, кто именно скачивал файлы, не представляется возможным. Файлы, за исключением административно-хозяйственной документации, не защищены паролями. Все технические расчеты, чертежи, протоколы испытаний, исходные коды программ – всё открыто. Проверили учетные записи 1079 пользователей – выяснилось, что практически все регулярно копировали секретные файлы на флешки и мобильные телефоны и без каких-либо проблем выносили их с работы. Никакие системы предотвращения утечек информации в Агентстве не установлены. Систем защиты концевых точек и систем мониторинга безопасности нет.
Власти стараются не педалировать тему. Но очевидно, что ситуация вопиющая. И это в ведущем оборонном институте страны! Сейчас начнут наводить порядок. Объясняться с партнерами. Выяснять, кто виноват. Кто-нибудь покается. Кого-нибудь посадят. Возможно, уже к юбилею отрапортуют. И все пойдет своим чередом.
Однако эта история не досадная случайность, но давно укоренившаяся система, действующая на всех уровнях: административном, организационном, социальном, техническом. И никакие жизнеутверждающие реляции о том, что страна занимает ведущие строчки всевозможных рейтингов цифровизации, не изменят того, что пока в Южной Корее с кибербезопасностью все очень плохо.

Ситуация сейчас такова, что медикаменты сюда поступают в основном из России на коммерческой основе. Однако всю необходимую линейку лекарственных препаратов один-два контейнера в месяц, конечно, не покрывают. Совсем нет специальных, редких рецептур, того, что требует особых условий доставки и хранения, отсутствуют расходные материалы для биохимического анализа крови, стоматологии и так далее. Это, кстати, является одной из главных проблем для нашего коллектива и вызывает у меня как посла, который несёт ответственность за здоровье и жизнь сотрудников и членов их семей, самое серьёзное беспокойство. Равно как и отсутствие возможности срочной эвакуации по медицинским показаниям — с серьёзными заболеваниями до того, как были закрыты границы, мы были вынуждены обращаться в медицинские центры Владивостока или Москвы. Сейчас отсюда на самолёте не вылетишь, и остаётся только надеяться, что всем находящимся здесь россиянам вплоть до отмены ограничительных мер удастся избежать проблем со здоровьем.
С количеством и ассортиментом продуктов питания нет никаких затруднений — на рынках и в продовольственных магазинах изобилие мяса, птицы, рыбы, местных овощей и фруктов. Зерно, табак, консервы, прохладительные напитки, конфеты, хлебобулочные изделия северокорейского производства — всего достаточно. Цены стабильны — рис, например, как и год назад, стоит от 4500 до 5000 вон ($0,54–0,60) за килограмм в зависимости от провинции. Импортного товара, правда, стало гораздо меньше — распродаются в основном остатки, но и свежий продукт нет-нет да и появится в магазине для иностранцев. Хочу подчеркнуть, что богатые прилавки отнюдь не означают всеобщего благоденствия. Платёжеспособный спрос северокорейского населения — это совсем другая тема.
— Тот факт, что северокорейский лидер Ким Чен Ын какое-то время не появлялся на публике, породил массу спекуляций в СМИ, начиная от его возможной смерти, до операции и заражения коронавирусом. Его сестру Ким Ё Чжон уже прочили в преемники. Была ли у этих заявлений политическая подоплёка? Могли ли они сказаться на позициях КНДР?
— Считаю для себя неприемлемым обсуждение слухов и спекуляций по поводу состояния здоровья руководителя государства, где я аккредитован в качестве посла. Скажу одно: председатель Госсовета КНДР твёрдо держит бразды правления в своих руках, все измышления о его здоровье не имеют под собой абсолютно никаких оснований. Позиция Северной Кореи по важнейшим внешнеполитическим проблемам, вернее, содержание заявлений официальных лиц по внешнеполитической проблематике в последние месяцы действительно несколько раз серьёзно корректировалось. Однако эти зигзаги были вызваны совсем другими причинами, к здоровью лидера не имеющими никакого отношения.

Отношения КНДР и США
— Пхеньян отказался вести переговоры с Вашингтоном, а первый заместитель заведующего отделом ЦК ТПК Ким Ё Чжон отвергла возможность проведения саммита КНДР — США до конца года. Можно ли говорить о том, что в Северной Корее ждут окончания президентских выборов в Соединённых Штатах и только по их итогам будут готовы к диалогу? Как сильно результаты голосования в США могут повлиять на перспективы урегулирования и какой из кандидатов был бы предпочтительнее для руководства КНДР?
— Все ответы на ваши вопросы есть в заявлении Ким Ё Чжон, надо только внимательно вчитаться в текст. Вероятность саммита она категорически не отвергает и говорит, что два лидера могут встретиться, если сочтут это необходимым. Однако, по её личному мнению, для КНДР такая встреча была бы бесполезна. А вот американской администрации, как считает Ким Ё Чжон, саммит нужен, причём не для того, чтобы продвинуться по проблеме денуклеаризации, а с целью обезопасить себя от отложенного «рождественского сюрприза», который, случись он накануне выборов, стал бы дополнительным обременением президентской кампании Дональда Трампа. И ещё. Поскольку вопрос саммита КНДР — США сейчас находится в фокусе внимания экспертов и прессы, позволю высказать своё личное мнение, дать взгляд, так сказать, с северокорейского угла. Почти уверен, что в условиях глобальной пандемии коронавируса, которая до ноября, очевидно, не закончится, Политбюро ЦК ТПК не даст своего согласия на выезд лидера партии за пределы страны — слишком большой риск для его жизни и здоровья.
Что же касается диалога с американцами как такового, из слов Ким Ё Чжон понятно: от контактов с ними теперь, в отличие от того, что говорилось ещё совсем недавно, здесь не отказываются. Более того, судя по некоторым иносказаниям в тексте заявления, северокорейцы готовы к таким контактам уже сейчас, не дожидаясь выборов. Наверняка в Вашингтоне обратили внимание на фразу в заявлении сестры лидера, где она говорит о желании получить запись празднования Дня независимости США, для чего даже заручилась санкцией председателя Госсовета КНДР. Уверен, что американцы правильно прочитали этот пассаж.
В заявлении Ким Ё Чжон имеется даже подсказка, о чём здесь были бы готовы разговаривать с США: «чем обсуждать ликвидацию корейского ядерного оружия, лучше придумать, как сделать так, чтобы оно не угрожало США».
По поводу предпочтительного кандидата Ким Ё Чжон ничего не говорит. Руководство КНДР после Ханоя окончательно осознало, что от «перемены мест слагаемых сумма не меняется», кто бы ни находился в США у власти, американские внешнеполитические подходы по главным вопросам останутся прежними. Можно, конечно, предположить, что здесь болеют за Трампа, а не за Джо Байдена, и то только потому, что у председателя Госсовета КНДР установились хорошие отношения с нынешним американским президентом, не более того. Во всяком случае, резюмировала своё заявление Ким Ё Чжон тем, что по поручению руководителя КНДР передала Дональду Трампу привет и пожелания успехов в работе. Поскольку главным участком работы для лидера США сейчас является предвыборная кампания, получается, ему пожелали, чтобы она увенчалась хорошим результатом.
— Ким Ё Чжон также пригрозила, что США получат обещанный ранее «подарок на Рождество» накануне президентских выборов в ноябре. Насколько реальны такие угрозы и какова их цель?
— Если быть точным, то она сказала, что «новогодняя посылка» поступит в Вашингтон, если там «продолжат при любой возможности говорить мерзости и заниматься неподходящими делами, такими как экономическое давление и военные угрозы в адрес КНДР». Ким Ё Чжон объясняет, что единственная причина того, почему северокорейский Санта Клаус до сих пор не посетил Белый дом, — «особые дружеские отношения между председателем Госсовета и американским президентом». Если США очень сильно постараются (например, введут новые санкции), они могут расстроить эту дружбу, тогда вероятность «подарка» существенно возрастёт. В этом смысле можно говорить, что угроза реальна. И цель тоже понятна — удержать США от новых санкций, давления и угроз в адрес КНДР.
— В целом американо-северокорейский диалог находится в фазе застоя с момента последнего саммита. Вопрос упирается в неготовность Вашингтона даже к частичному снятию санкций с КНДР. Каким вы видите выход из этой тупиковой ситуации? Можно ли ожидать от сторон частичного пересмотра позиций?
— Россия и Китай уже достаточно давно предлагают оптимальный вариант выхода из этой тупиковой ситуации. Для наших двух стран урегулирование ядерной проблемы Корейского полуострова, обеспечение мира, безопасности и стабильности на Корейском полуострове — жизненно важная задача. Именно поэтому российско-китайская дорожная карта предусматривает на первом этапе прекращение ракетно-ядерных испытаний КНДР и приостановку американо-южнокорейских учений, на втором — заключение двусторонних соглашений между Северной Кореей и США, Пхеньяном и Сеулом об общих принципах взаимоотношений, на третьем — многосторонние консультации с целью формирования системы региональной безопасности в Северо-Восточной Азии. Наш план реален, он учитывает интересы всех сторон и способен обеспечить прорыв в решении этой актуальной международной задачи.
Наш план, можно сказать, уже начал было претворяться в жизнь, когда стороны начали диалог по проблеме нормализации отношений. Пхеньян подкрепил свой конструктивный подход практическими мерами, уничтожив ядерный полигон, объявив мораторий на ядерные испытания и запуски межконтинентальных баллистических ракет, сделав ряд других значимых шагов. В ответ действий такого же масштаба и значимости со стороны США так и не последовало, учения, правда, в сокращённом формате, на Юге продолжали проводить. Вашингтон из раза в раз требовал дополнительных уступок от КНДР, давая лишь некие абстрактные обещания «счастливой жизни» на будущее. Смогут ли наши американские партнёры отступить от этой заведомо обречённой на неуспех позиции, сказать трудно. Откровенно говоря, есть большие сомнения.
— Как обострение отношений между Китаем и США может повлиять на американо-северокорейский диалог? Возможен ли вариант, при котором Пхеньян окажется заложником конфронтации Пекина и Вашингтона?
— Хотел бы подчеркнуть, что КНДР является совершенно самостоятельным внешнеполитическим игроком, который нацелен в первую очередь на решение собственных задач. Северная Корея ставит национальные интересы гораздо выше интересов других стран, даже если это такая дружественная для неё держава, как Китай. Пхеньяну, конечно, очень важна моральная и материальная поддержка со стороны Пекина. Здесь, в свою очередь, выражают солидарность с Китаем в его противостоянии в Вашингтоном по таким актуальным темам, как торговые противоречия, Гонконг, Южно-Китайское море, проблемы Тибета и Синьцзяна и так далее. Американские нападки на Компартию Китая здесь ассоциируют с враждебностью США по отношению к политическому строю КНДР. Однако в практическом плане всё это на отношениях Пхеньяна с Вашингтоном никаким образом, во всяком случае пока, не отразилось. Полагаю, что и в будущем влиять не будет, разве только в некоторых деталях.

Обострение между КНДР и Южной Кореей
— Отношения Пхеньяна и Сеула находятся в фазе обострения. Насколько серьёзным оно является и может ли привести к денонсации военного соглашения между сторонами? Как вы оцениваете угрозы КНДР вернуть военный контингент в туристическую зону Кымгансан и в промышленную зону Кэсон, а также возобновить там военные учения?
— Сейчас Пхеньян поставил широко анонсированные им меры военного характера в отношении Южной Кореи на паузу. Почему так вдруг случилось, до конца не понятно. Конечно, была какая-то весомая причина. Как долго будет действовать это неизвестное нам пока обстоятельство, сказать трудно. Ситуация на полуострове, межкорейские отношения — это, образно выражаясь, море, на котором то буря, то штиль. Так всегда было, так будет и впредь. Относительно спокойный период рано или поздно закончится, и тогда градус напряжённости возрастёт, дело может дойти и до денонсации военного соглашения между Севером и Югом от 19 сентября 2018 года. Такое развитие событий было бы крайне нежелательным и, мягко говоря, неполезным для обстановки на полуострове. Следует подчеркнуть, что упомянутый вами документ выгоден обеим сторонам. Не думаю, что интересам КНДР отвечал бы, например, отказ от бесполётных зон вдоль демаркационной линии, установленных военным соглашением. Повторюсь, договор крайне важен для поддержания мира и предотвращения столкновений на полуострове, его надо обязательно сохранить.
Насколько известно, Корейская народная армия (КНА) уже вернулась в зоны Кэсона и Кымгансана, разместив там по батальону со всем положенным по штату вооружением. Это, скорее, символический жест. Проводить учения на этих площадках, вплотную примыкающих к демилитаризованной зоне, полагаю, особого смысла нет. У КНА есть другие места, где можно с успехом отрабатывать боевое мастерство.
— Эксперты называют главной причиной разрыва диалога между сторонами отсутствие прогресса в экономических отношениях Пхеньяна и Сеула. Также нет подвижек и по трёхсторонним проектам с Россией. Можно ли ожидать изменения позиции Сеула по реализации проектов с КНДР и при каких условиях?
— Главной причиной наступившего в межкорейских отношениях кризиса, в Пхеньяне об этом говорили неоднократно, стал срыв выполнения совместных документов, подписанных руководителями КНДР и РК, вину за который здесь целиком возлагают на южан. Насколько известно, даже многие политики правящей в РК партии соглашаются с такими оценками, говорят о негативной роли американо-южнокорейской рабочей группы, которая ставила палки в колёса любому межкорейскому практическому начинанию.
Вопрос, можно ли ожидать изменения позиции Сеула, лучше задать моему коллеге — послу России в РК, он этой темой владеет гораздо лучше меня. Скажу только одно. Даже в ситуации всеохватывающих санкций и неотступного американского присмотра при желании наши южнокорейские партнёры могут найти проекты, которые были бы с одной стороны легальными, а с другой — несли практическую выгоду всем участникам. Имею в виду прежде всего санкционированный Совбезом ООН транзит, в том числе в РК, российских экспортных грузов через северокорейский порт Раджин. Полагаю, что есть также перспектива организации южнокорейского туризма с одновременным посещением российского Дальнего Востока и КНДР. Эти и другие подобные начинания стали бы первым шагом к реализации гораздо более масштабных трёхсторонних программ — соединения железных дорог, энергетических и газотранспортных систем, которые не только несли бы за собой крупные экономические преимущества, но и способствовали созданию обстановки взаимного доверия и сотрудничества. А значит, стали бы фактором поддержания мира и стабильности на Корейском полуострове.
— Готова ли Россия выступить посредником как в налаживании диалога между Пхеньяном и Сеулом, так и между Пхеньяном и США? Есть ли в этом заинтересованность у сторон?
— Официальные представители КНДР неоднократно заявляли, что никаких посредников им не надо, поскольку диалог, дескать, заморожен и не восстанавливается не из-за отсутствия коммуникации, а в связи с неприемлемой и неизменной позицией оппонентов. Для руководства РК и администрации США любой контакт — это сам по себе плюс во внутриполитическую копилку, даже если ни о чём договориться не удастся. Что же касается Пхеньяна, то для него разговор ради разговора не имеет никакого смысла и не несёт добавленной стоимости.
Россия не предлагает свои услуги и не собирается быть посредником или передаточным звеном. Мы, как уже было сказано, вместе с нашими китайскими коллегами предлагаем способ решения проблемы. Полагаем, что такая роль нашей страны действительно востребована.

Резкой критике подвергают посла Харриса силы, поддерживающие президента Муна
Гарри Харрис с 2015 по 2018 год возглавлял американское Тихоокеанское военное командование (в настоящее время — Индо-Тихоокеанское военное командование). В США он широко известен как бывший высокопоставленный морской офицер.
Харрис родился в 1956 году в городе Йокосука префектуры Канагава. Его отец был американским военным и служил в американских войсках, расквартированных в Японии. Мать Харриса — японка. В 1978 году он окончил в Америке военно-морское училище и начал службу в американском ВМФ, дослужившись впоследствии до адмиральского звания. Из американских военно-морских офицеров с японскими корнями Харрис стал самым высокопоставленным. В 2018 году президент Трамп назначил его послом в Республике Корея. В июне того же года Харрис занял свой пост.
Посол Харрис быстро приобрел известность своим излишне откровенными и прямолинейными высказываниями. Так, в течение нескольких последних месяцев он не устает повторять, что «в окружении президента Муна есть много людей, испытывающих странные симпатии к Северной Корее и совершенно не осознающих опасность этого». В связи с этим Харрис навлек на себя резкое неприятие со стороны многих представителей лагеря президента Мун Чжэ Ина.
Кроме того, американский посол рьяно сопротивлялся попыткам южнокорейского правительства выйти из корейско-японского соглашения о всестороннем обмене и защите военной информации (GSOMIA). Харрис также требовал от южнокорейской стороны, чтобы она увеличила свои расходы на содержание американского военного контингента, расквартированного в Корее, с нынешних 900 миллионов до 5 миллиардов долларов.
Против таких действий Харриса резко выступают многочисленные политические силы, поддерживающие президента Муна. В частности, в их рядах находятся политические группировки левой ориентации, подозреваемые в симпатиях к Северной Корее — «Фронт за суверенитет корейского народа» и «Молодежная партия». Центром острых выступлений против посла Харриса как раз и являются эти две политические организации.
В середине октября нынешнего года несколько десятков сторонников студенческой организации, также известной своими симпатиями к Северной Корее — «Прогрессивной ассоциации корейских студентов» — ворвались в резиденцию американского посла якобы с целью проведения протестных акций, но были арестованы.
С точки зрения поддержания общественного порядка южнокорейские власти предпринимают некоторые меры, предназначенные для сдерживания выступлений против посла Харриса. Однако в последнее время стало известно, что критические настроения по отношению к американскому послу глубоко укоренились и в правящей «Совместной демократической партии», поддерживающей президента Муна. Например, пресс-секретарь этой партии даже позволил себе заявить, что «впервые видит такого наглого человека, как посол Харрис». А спецсоветник президента по вопросам объединения, дипломатии и безопасности Мун Чжон Ин высказался в том плане, что «проведение у стен американского посольства акций протеста против посла Харриса являются самым эффективным средством противодействия ему».

Японские корни посла Харриса только подливают масла в огонь
Для тех, кто нападает на посла Харриса, тот факт, что мать у него японка, и в его жилах течет японская кровь, только подливает масла в огонь. Руководитель упоминавшейся «Молодежной партии» высказался в том духе, что «надменность Харриса походит на поведение японского губернатора, управлявшего в прошлом Корейским полуостровом». Южнокорейские СМИ идут еще дальше и порицают американского посла за то, что он «мнит себя губернатором колонии Японии». «Посол Харрис по вопросу о договоре GSOMIA всегда критиковал только Южную Корею. Слишком тесные у него связи с Японией», — отмечают многие южнокорейские наблюдатели.
В то же время, занимающий объективную позицию в оценке взаимоотношений стран в треугольнике США-Южная Корея-Япония известный российский специалист по Корее, ведущий научный сотрудник Института Дальнего Востока российской Академии наук Константин Асмолов дал в декабрьском номере российского англоязычного издания "NEO" следующую оценку.
«Тот факт, что мать посла Харриса является японкой, стал известен националистически настроенным группам в Южной Корее и вызывал их негодование. Они организовали на него нападки, сводящиеся к тому, что из-за наличия японской крови он по всем проблемам японско-корейских отношений поддерживает только Японию. Кроме того, его обвиняют в том, что в подходе к американо-корейским отношениям он не учитывает интересы Республики Корея.
Однако на самом деле посол Харрис лишь послушно проводит политический курс своей страны. Да, он действительно делает это с прямолинейностью бывшего военного. Скорее всего, именно это обстоятельство и стало причиной нападок на него в южнокорейском политическом сообществе».
Таким образом профессор Асмолов несколько смягчает излишнюю эмоциональность южнокорейских оценок дипломатической деятельности американского посла Харриса, основу которой в Корее усматривают в его «японском происхождении».
Превысившие все мыслимые пределы нападки на посла Харриса стали известны и в Вашингтоне. В американском Конгрессе уже не раз выражали неудовольствие эскалацией атак на Харриса. Эта проблема, вне всякого сомнения, порождает возможность дальнейшего осложнения и без того весьма натянутых отношений между США и Южной Кореей.

Вирус, потопы и любовь
В своем нынешнем варианте международный раздел «Нодон синмун» посвящен, по большому счету, всего двум темам. Во-первых, разнообразным стихийным бедствиям и, реже, техногенным катастрофам в самых разных, даже весьма отдаленных странах мира. Причем стихийные бедствия часто напрямую связывают с проблемой глобального потепления, о которой в «Нодон синмун» пишут очень много (Грета была бы довольна).
Во-вторых, в «Нодон синмун» много пишут о пандемии коронавируса – этой теме отдается примерно половина всего скромного объема международного раздела.
Темы бедствий, аварий и пандемии, вместе взятые, занимают примерно 70–80% объема, который редакция считает нужным отвести на информацию из-за рубежа.
Вдобавок почти в каждом номере газеты есть одна или несколько фотографий, которые в последние недели посвящены единственной теме – стихийные бедствия за границей. Например, 16 июля иллюстрации показывали разрушенные наводнением дома в Японии, 15 июля – затопленные улицы китайских городов, 13 и 14 июля – разрушенные наводнением японские мосты и дороги. Перечень можно продолжать до бесконечности.
Впрочем, весной обязательной темой этих фотографий была пандемия коронавируса – в те месяцы на страницах газеты присутствовали не только автобусы, опрокинутые в реку бурным потоком, и снесенные мосты, но и сурового вида личности в костюмах биологической защиты.
Набор тем, о которых дозволено писать в оставшихся 20–30% объема раздела, тоже не слишком обширен. Раз в несколько дней в «Нодон синмун» появляются сообщения, как правительство одной из более-менее дружественных стран осудило политику США. Но прямой критики Америки там сейчас нет – в Пхеньяне все еще надеются договориться с Трампом.
Присутствуют и короткие сообщения о разгуле преступности, причем в случае США и Японии речь идет просто о разгуле преступности как таковом, а в случае других стран – об отчаянной борьбе полиции с преступниками.
Наконец, время от времени появляются заметки о любви и уважении, которые испытывают к Ким Чен Ыну и его предшественникам прогрессивные силы мира, и в первую очередь этнические корейцы разных стран. 
Однако все эти темы оттеснены на второй и даже третий план главными (с точки зрения редакторов издания и их кураторов) темами международной жизни – пандемия, стихийные бедствия и техногенные катастрофы.

Аварии в Замбии и смех китайцев
Для примера можно перечислить, о чем писали в международных разделах «Нодон синмун» с 10 по 16 июля 2020 года: эпидемия коронавируса – 21 заметка (33,9%); стихийные бедствия – 16 заметок (25,8%); преступность и борьба с ней – 8 заметок (12,9%); выступления в поддержку Северной Кореи – 6 заметок (9,7%); ДТП и техногенные катастрофы – 4 заметки (6,5%); критика политики США – 4 заметки (6,5%); успехи Китая и других дружественных стран – 3 заметки (4,8%). В номерах с 10 по 16 июля не было вообще ни одной заметки, которая не попадала бы в одну из этих категорий.
А вот более подробный разбор международных новостей в номере от 15 июля. Там было три сообщения об эпидемии коронавируса и семь других – из-за рубежа. Все сообщения короткие, в переводе на русский – несколько сотен знаков:

• Си Цзиньпин лично уделяет большое внимание борьбе с последствиями катастрофических наводнений в Китае;
  


• спецслужбы Индонезии ведут операции по борьбе с терроризмом;
  


• в Китае, Никарагуа и Папуа Новой Гвинее произошли землетрясения;
  


• в Нигерии столкнулись автобус и грузовик, погибло 10 человек. В той же заметке говорится, что с 4 по 7 июля в Замбии в автомобильных авариях погибло 18 человек (почему именно в Замбии, понять сложно);
  


• представитель китайского МИДа высмеял «беспочвенные мечтания» США, которые надеются разрушить единство Коммунистической партии Китая и китайского народа;
  


• Катастрофические наводнения в Китае распространяются на новые районы. Полмиллиона человек эвакуировано, десятки погибли, материальный ущерб огромен (фотографии прилагаются);
  


• полиция Нигерии продолжает борьбу против исламских террористов в штате Сокото. Приходится применять авиацию, чтобы остановить хаос и террор.
  

Что касается трех сообщений об эпидемии коронавируса, то одно из них посвящено катастрофической ситуации в США, в другом содержится сводка по миру в целом, в третьем речь идет о мерах ВОЗ по борьбе с вирусом.
Снова на изоляцию
Картина мира, которая возникает после ознакомления с этими сообщениями, очевидна: везде – полная катастрофа, практически апокалипсис. В Замбии люди десятками гибнут на дорогах, в Китае начался форменный потоп, а в Папуа Новой Гвинее – землетрясения. Полиция сражается с террористами в джунглях Нигерии, равно как и в джунглях Индонезии. И везде, абсолютно везде свирепствует коронавирус.
Чем вызван такой поворот в редакционной политике «Нодон синмун»? Понятно, что решение принималось не на редакционной планерке. Речь идет о серьезной перестройке принципов работы с новостями.
Фактически в последние полгода редакция «Нодон синмун» решительно отказалась от тех принципов подбора и подачи новостей, которых придерживались несколько поколений работавших там журналистов-пропагандистов. Учитывая, что речь идет даже не столько о «голосе партии», сколько о «голосе власти», подобные решения неизбежно принимаются на самом высоком уровне.
Скорее всего, описание внешнего мира в таком апокалиптическом виде отражает стремление руководства КНДР опять замкнуться в рамках своей страны. Молодой и полный романтических воспоминаний о своей юности, проведенной в Швейцарии, в начале своего правления Ким Чен Ын попытался привлечь иностранные инвестиции и даже допустить в страну какие-то контролируемые элементы зарубежной культуры. Но эта попытка окончилась неудачей, и теперь идет возвращение к старой линии.
Теперь у читающей публики хотят всеми силами создать впечатление, что весь внешний мир представляет собой форменный ад. Такое представление пригодится и для оправдания собственных проблем. Как, например, можно жаловаться на проблемы с продовольствием, если в мире царит экологический хаос, вызванный глобальным потеплением?
Также заграничные катастрофы и беспорядки должны оттенять порядок и предсказуемость северокорейской жизни – в конце концов, в Северной Корее полиция не гоняется за бандитами на самолетах, как в нигерийском штате Сокото.
Тут возникает вопрос, почему поворот к новой политике отбора новостей произошел так быстро и почему это случилось именно сейчас? Склонность представлять свою страну островом света в океане тьмы была характерна для Северной Кореи и в былые времена, но с начала года это приобрело просто карикатурный характер.
Наиболее вероятным представляется, что толчком к смене приоритетов послужило решение руководства КНДР готовиться к продолжительному сидению в международной осаде, к жизни в условиях внешнего давления и изоляции. Об этих перспективах – вполне реальных – прямо и честно говорил сам Ким Чен Ын в декабре прошлого года на пленуме ЦК. Если речь идет о продолжительной осаде, то осажденным действительно лучше не задумываться о том, что происходит вне городских стен.

Для Кореи назначение американского посла всегда знаменательное событие. Харрис известен как сторонник жесткой линии. Но все сходились на том, что это, скорее, хорошо, и подчеркивали огромный военный опыт назначенца. Хотя корейцы понимали, что первым делом этот опыт будет использован в непростом торге о том, сколько страна должна платить американцам за свою защиту. По мнению президента Трампа, нынешние $830 млн в год – это бессовестно мало. Должно быть как минимум $5 млрд. Японское происхождение Харриса в стране, побывавшей японской колонией, воспринималось скорее как биографический курьез, да и обсуждать такие вещи как-то уж совсем неприлично. Но усы…
Усы Харрису простить не могли. Корейские патриоты всех мастей постоянно пеняли американскому послу на то, что своими усами в стиле японского милитари он нарочно унижает их национальное достоинство. Его сравнивали с князем Ито Хиробуми, первым японским генерал-резидентом в Корее. Странное сравнение. У Ито совсем другой стиль: усы «подкова», переходящие в средней длины бороду «утиный хвост» без бакенбардов. Или это такой намек? Князь, проводивший весьма умеренную политику в отношении Кореи, поплатился за это жизнью.
В октябре 1909-го Ито отправился в Харбин для переговоров с российским министром финансов Коковцовым. Ито всегда считал, что с Россией надо договариваться. Еще до войны он пытался разделить сферы влияния: России отходила бы Маньчжурия, а Япония получала свободу действий в Корее. Тогда Россия отказалась. Но и спустя четыре года после победы японской армии над российской Ито считал необходимым обсудить с русскими дальнейшие планы в Азии. Не успел. Когда вместе с Коковцовым они обходили выстроившийся на станции караул, в Ито стрелял корейский националист Ан Чунгын. Через полчаса после покушения Ито скончался, прошептав напоследок: «Он застрелил меня – вот дурак!»
Ан Чунгын считал, что Ито Хиробуми повинен во всех бедах Кореи. А хороший император в далеком Токио просто не в курсе, что происходит. Сначала Ан партизанил. Собрал отряд и даже заслужил прозвище «генерал». Но потом решил заняться индивидуальным террором. Он был тесно связан с корейцами на российском Дальнем Востоке, хорошо говорил по-русски. Его группа базировалась в поселке Краскино (тогда он назывался Новокиевск) Хасанского района Приморского края. Там даже есть памятник: «Клятвенное место Корейского патриота Ан Чунгына и 11-ти его соратников». Выпустив в Ито шесть пуль, Ан выкрикнул по-русски: «Корея! Ура!» Он думал, что японский император оценит героический поступок и предоставит Корее независимость. Себя он считал военнопленным генералом, который казнил преступного генерал-резидента. Но теракт привел к тому, что Япония окончательно аннексировала Корею. А самого Ан Чунгына повесили как обычного преступника в городке Люйшунь – сейчас это район Даляня, тот самый, где находился Порт-Артур. С фотографии смотрит моложавый 30-летний кореец с обычной стрижкой бобрик и узкими усами, переходящими в жидкую щетину на подбородке, и чисто выбритой зоной вокруг губного желобка под носом.
«Раздельные» усы часто носят северные китайцы. Когда они свисают ниже подбородка, такой стиль называется «усы Фу Манчу». Такое наименование они получили в честь персонажа, придуманного англичанином Саксом Ромером. В межвоенный период Ромер сколотил целое состояние, настрогав дюжину повестей о хитроумном злодее, «Желтой Погибели», «ужасном существе, воплотившем всё жестокое коварство народов Востока» докторе Фу Манчу, чья слава соперничала со славой Фантомаса и профессора Мориарти. Правда, в книге усов у доктора нет, но каноническим стал его кинематографический образ, созданный актером Уильямом Праттом, прославившимся под псевдонимом Борис Карлофф (самая известная его роль – чудовище Франкенштейна в классическом фильме 1931 года).
С усами и бородами на Дальнем Востоке всё сложно. В основном китайцы, японцы, корейцы относятся к монголоидной расе. Третичный волосяной покров на лице у них развит слабо. Но в Китае множество самых разных этнических групп. Японцы в процессе заселения островов смешивались с австронезийцами и айнами. Меж тем, именно айны – мировые чемпионы по росту бороды и усов. Да и корейский этнос, как любой другой многочисленный народ, не однообразен по составу.
С точки зрения конфуцианства, наше тело и всё, что на нем растет, мы получаем от родителей. Удаляя волосы, мы проявляем неуважение к их дару и тем самым выражаем непочтительность. В общем, бриться плохо. Бритье головы при уходе в буддийский монастырь как раз означает разрыв связей с родней и миром. На практике, однако, волосатые времена сменялись модой на чисто выбритые лица. Многое зависело от социального статуса. На портретах корейских королей и вообще аристократов практически у всех есть усы и борода. Даже красующийся на 10-тысячной купюре знаменитый король Сечжон Великий гордо топорщит довольно пышные усы «шеврон» со слегка спускающимися концами и вполне приличную бородку типа «утиный хвост». А вот щеки всегда выбриты чисто: бакенбарды – признак варварства.

©Eugene Hoshiko / AP / TASS
Главнокомандующий Тихоокеанским флотом ВМС США адмирал Гарри Б. Харрис младший в Токио

В Японии обычно брились чисто. Но не все. Для самураев борода зачастую была предметом особой гордости. Бородача называли «мужчиной с мерзким внешним видом», каким и должен быть настоящий воин. Едва ли даже самая пышная борода могла устрашить врагов, но внушала уважение простолюдинам и свидетельствовала о статусе владельца. Доходило до того, что те, кого природа не одарила густой лицевой растительностью, становились объектом насмешек со стороны более волосатых товарищей. В моду даже вошли накладные бороды и шиньоны. А лицевые маски мэнгу, служившие не только для защиты, но бывшие боевой личиной самурая и его слуг, как правило, демонстрировали грозные усы. Лоб высоко выбривали, а волосы завязывали в хвост, который загибали по-своему для каждого сословия. В старой Японии прическа вообще была обязательным маркером социального положения. В 1876 году вышел «Указ о прическах и мечах», разрешивший людям самим выбирать, как стричься. А самураям фактически запретили носить мечи. Усы превратились в своеобразную форму протеста: без меча, зато с усами. Усы стали очень популярны в армии. Но не на флоте – японские морские волки обычно брились до синевы. Потом мода распространились и среди гражданских. Причем это была не только японская, но общемировая мода. Некоторые отращивали себе огромные усища. Как, например, Гайси Нагаока, бывший во время Русско-японской войны заместителем начальника Генштаба, а затем преподавателем Военной академии – расстояние между кончиками его усов было около 70 см. Но большинство носили аккуратные небольшие усы типа «шеврон» или «подкова», реже «абажур» или «зубная щетка». Именно такие усы и можно условно назвать японским стилем милитари.
В Корее они тоже были очень популярны. И дело не только в подражании японцам. Усы служили своеобразным маркером европейскости, как ее себе представляли тогдашние корейцы, и свидетельствовали о том, что их носитель – человек прогрессивных взглядов. После войны всё изменилось. Сейчас и Япония, и Корея – страны гладко выбритых мужчин. Усы иногда носят представители богемы. И это недвусмысленный социальный знак, примерно как у нас ходить с ирокезом ярко-зеленого цвета. Однако отношение гораздо более строгое. В бизнесе вообще, наплевав на права человека, в трудовых договорах нередко прописывают требования к внешнему виду, и за бороду запросто можно вылететь с работы.
А что же адмиральские усы американского посла? Как сказал сам Харрис: «Я отрастил усы не из-за японского происхождения и безо всякой связи с движением независимости в Корее, и даже не из-за своего отца. Я просто подумал, что могу, решил, что стоит, взял и сделал». Походил с усами, потом сбрил. Не последнюю роль сыграла необходимость носить маску из-за карантина. Весной циркулировали слухи, что Харрис, возможно, уйдет. Но летом переговоры о цене американской защиты пошли на новый виток, а Германии устроили показательную порку с выводом части контингента и переносом Штаба сил США в Европе из немецкого Штутгарта в бельгийский Монс. Пора и Корее определяться. А не просто юлить и бегать с плакатами, риторически вопрошающими, что же это за союзнические отношения, если за них надо столько платить?
И добро бы дело все сводилось к демонстрациям и возмущенной риторике. В прошлом октябре группа молодых радикалов из Ассоциации прогрессивных студентов не ограничилась тем, что прорвалась к резиденции посла с плакатами: «Харрис, убирайся вон!» Как по-военному четко прокомментировал в Твиттере сам адмирал: «В этот раз они пытались силой вломиться в дом. 19 задержанных. Котики не пострадали». Котиков там двое. И оба, конечно, усатые.

Проблема экологии
















Г-н Пак сказал, что исследования его команды выявили «фундаментальную неудачу в правильном и прозрачном управлении общим ресурсом», и существует «настоятельная необходимость сотрудничества между странами, вовлеченными в этот промысел».

Чего конкретно хотят добиться северокорейские руководители своей нынешней яркой кампанией против Южной Кореи? По мнению Андрея Ланькова, профессора Университета Кунмин, всё дело в том, что Сеул, опасаясь американского гнева, не предоставляет Пхеньяну той экономической и финансовой поддержки, которая, собственно, Северной Корее от Южной Кореи и нужна. Поэтому в руководстве КНДР решили, что пора пойти на обострение и наглядно объяснить Мун Чжэ Ину: если Южная Корея не готова раскошеливаться и платить приличные деньги за хорошие отношения с Кореей Северной, то ни этих хороших отношений, ни даже их видимости не будет.
По большому счёту, политика правых до недавнего времени лучше всего описывалась формулой, которую разработал их гуру и кумир Пак Чжон Хи: «сначала – экономический рост, а потом – объединение». Иначе говоря, хотя правые формально, на уровне деклараций отрицали за Северной Кореей легитимность, на практике они исходили из того, что с северокорейским государством Югу придётся сосуществовать ещё очень долгое время.
С течением времени в отношении правых к Северу стали происходить изменения. Всё большее количество сторонников правых, особенно из числа молодёжи, стало сомневаться в том, что объединение с Северной Кореей следует рассматривать в качестве цели практической политики. Эти люди, в общем, пока ещё не готовы полностью отказаться от лозунга объединения на принципах либеральной демократии. Однако чем дальше, тем больше они рассматривают объединение как некую абстрактную цель, достижение которой возможно только в неопределённом будущем и которая никак не должна влиять на практическую политику.
В принципе, ориентация на долгосрочное мирное сосуществование предусматривает готовность к переговорам и компромиссам, и когда-то «консерваторы» такую готовность проявляли. Однако в последние годы практически консенсусным среди правых стало мнение о том, что почти любые формы взаимодействия с Северной Кореей являются либо ненужными, либо опасными, и поэтому их следует избегать. Идеальной, с их точки зрения, являлась политика, которую проводили две последние правые администрации – Ли Мён Бака (2008–2012) и Пак Кын Хе (2013–2017). Политика эта сводилась к игнорированию Северной Кореи и к свёртыванию любого сотрудничества с этой страной.
«Консерваторы» подразумевают, что такой жёсткий подход приведёт к тому, что Северная Корея, возможно, откажется от своей ядерной программы, существование которой они воспринимают как серьёзную угрозу.
Впрочем, во многих случаях заявления о том, что ядерное разоружение, дескать, может быть достигнуто путём давления на Север, являются скорее ритуальными. На практике среди правых сейчас доминирует уверенность в том, что Северная Корея ни при каких обстоятельствах в обозримом будущем не откажется от ядерного оружия. Поэтому «консерваторы» говорят, что Южной Корее следует избегать взаимодействий с Севером в первую очередь потому, что Северная Корея обычно извлекает экономическую выгоду из таких контактов (это в целом правда) и использует добытые таким образом средства для дальнейшего продвижения своей ядерной программы, подрывая безопасность южнокорейского государства.
Отношение «прогрессистов» к Северной Корее является более сложным. «Прогрессивный» лагерь исторически сложился в 1990-е годы на основании слияния двух компонентов, которые в более ранние периоды хотя и не были антагонистами, но представляли собой две разные политические силы.
Во-первых, корни «прогрессистов» уходят к антисистемной оппозиции 1960-х и 1970-х годов, то есть к людям, которые, подобно Ким Дэ Чжуну (президент с 1998 года по 2002 год), в своё время активно выступали против правления военных режимов. Тогдашняя антисистемная оппозиция отчасти руководствовалась идеологическими соображениями, а отчасти носила региональный характер и опиралась на юго-западные провинции страны.
Другим компонентом нынешних южнокорейских «прогрессистов» стали выходцы из радикального левонационалистического студенческого движения восьмидесятых годов. В те годы в общественно-политической жизни южнокорейских университетов доминировали радикалы, идеология которых представляла собой причудливую смесь марксизма-ленинизма и корейского национализма. Эти люди не слишком утруждали себя учёбой и проводили время в драках с полицией и чтении марксистской и националистической литературы. Значительное их большинство в те времена в той или иной степени симпатизировало Северной Корее – по их мнению, стране, в которой построено национально чистое и социально справедливое общество. Идеалом для них было объединение на равноправной основе, возможно – через создание конфедерации, но некоторые не были тогда против того, чтобы северокорейские порядки были распространены на всю страну. Разумеется, речь шла не о реальных северокорейских порядках, про которые они знали мало, а о порядках той Северной Кореи, которая существовала в их воображении.
Начало девяностых стало для этих людей временем жестокого разочарования. Распад социалистического блока нанёс по их мировоззрению внезапный и, по сути, смертельный удар. Студенческие активисты, которые свято верили в правоту массовых движений и рабочих демонстраций, неожиданно обнаружили, что в Восточной Европе и массовые движения, и рабочие демонстрации явным образом направлены против той идеологии, в которую они отчасти сами только что уверовали.
Другим ударом для них стало частичное «открытие» Северной Кореи. В более ранние времена в южнокорейской прессе содержалось немало негативной информации о Северной Корее – причём значительная часть информации была в целом вполне справедливой. Однако радикалы воспринимали любой негатив, связанный с Северной Кореей, как официальную пропаганду и относились к нему крайне недоверчиво, предпочитая черпать информацию о Севере из пхеньянских официальных изданий.
Однако в середине девяностых годов в Северной Корее начался массовый голод, который, среди всего прочего, привёл к тому, что потоки северокорейских экономических мигрантов устремились в Китай. Многие из бывших студенческих активистов получили возможность встречаться с северокорейцами, причём встречи эти чаще всего проходили в Китае, где о манипуляциях со стороны южнокорейских спецслужб речи не шло. Из этих контактов революционным радикалам стало ясно, что Северная Корея не представляет собой парадиза, где царит равенство и процветание, а является бедной страной третьего мира, политический строй которой лучше всего охарактеризовать как де-факто сословную монархию.
Однако следы былых мечтаний оказывают влияние на взгляды «прогрессистов». Бывшие студенты-радикалы, влившиеся в «прогрессивный» лагерь и со временем занявшие в нём немалые посты, давно не воспринимают Северную Корею как пример для подражания, но всё равно относятся к ней не так негативно, как их оппоненты из «консервативного» лагеря. Для южнокорейских «прогрессистов» Северная Корея – это не страна тоталитарного кошмара, а скорее братская страна (или точнее – обособившаяся часть своей страны), которая по каким-то причинам сбилась с пути и оказалась в сложном положении.
Идеологи «прогрессистского» лагеря на протяжении последних 20–25 лет подчёркивают, что идеальной политикой в отношении Северной Кореи является политика сотрудничества. Отдалённой целью этой политики, по их словам, является объединение страны на конфедеративной основе, то есть в соответствии с моделью «одна нация, две системы». Впрочем, в некотором отношении «прогрессисты» похожи на своих оппонентов «консерваторов», которые, как мы помним, на словах так полностью и не отказавшись от лозунга «Уничтожим коммунистов и объединим страну!», на практике сейчас рассматривают объединение Кореи как задачу, отодвинутую в бесконечность.
Тем не менее южнокорейские «прогрессисты» настроены на то, что с Северной Кореей надо как-то взаимодействовать. Они понимают и то, что на практике такое взаимодействие будет нежизнеспособным без серьёзных субсидий со стороны южнокорейского правительства. Южнокорейские «прогрессисты» не просто хотят вести с Северной Кореей экономический и торговый обмен, но и готовы щедро субсидировать этот обмен из средств бюджета. Правда, сейчас возобновление таких контактов невозможно из-за режима санкций. Нарушать этот режим нынешняя «прогрессивная» администрация не решается, в первую очередь потому, что такие нарушения приведут к конфликту с США, которого в Сеуле сейчас не хочет никто.
Правда, и среди «прогрессистов» постепенно растёт понимание того, что рядовой южнокорейский налогоплательщик в своей массе к Северной Корее всё более равнодушен и всё менее склонен воспринимать северокорейцев как своих единоплеменников. Это означает, что налогоплательщики не очень готовы платить деньгами из своих карманов за реализацию тех амбициозных планов сотрудничества, которые лелеют «прогрессисты». Поэтому в своей пропаганде и публицистике «прогрессисты» стараются убедить южнокорейскую публику в том, что взаимодействие с Севером будет, дескать, осуществляться на взаимовыгодной основе и принесёт выгоду обоим корейским государствам – причём в этой пропаганде дело часто доходит до прямых и весьма комичных манипуляций с фактами и статистикой.
Всё, что мы говорили выше, касается в первую очередь настроений в рядах политической и интеллектуальной элиты. Если же говорить о настроениях основной массы южнокорейцев, в особенности молодых сторонников обоих политических лагерей, то ясно одно: что бы там ни говорили политики и идеологи, рядовые южнокорейцы всё меньше склонны воспринимать Северную Корею как отторгнутую часть своей страны. Для них Северная Корея постепенно становится «заграницей», то есть бедной страной, которая по капризу географии расположена поблизости от Южной Кореи и население которой по капризу истории говорит на диалекте корейского языка. Среди масс растёт скептицизм в отношении самой идеи объединения, что давно и регулярно подтверждают опросы общественного мнения.
Скорее всего, именно это медленное, но неуклонное формирование на Корейском полуострове двух отдельных наций в долгосрочной перспективе и определит судьбу страны. Тем не менее пока, в 2020 году, дебаты между «консерваторами» и «прогрессистами» идут с прежней яростью.

Тем не менее эти усилия не произвели должного впечатления на Северную Корею. 13 июня заведующий Отделом Единого фронта ЦК ТПК (то есть отделом, который курирует отношения с Южной Кореей) заявил, что всё сделанное южнокорейскими властями, является лишь лицемерными отговорками и что теперь Южную Корею ждёт «болезненная расплата» за то, что её властители игнорируют праведный гнев северокорейского народа.
В поддержку тут же выступила и самая тяжёлая артиллерия – сама Ким Ё Чжон, которая 13 июня в очередном заявлении сказала, что, дескать, бездействие южнокорейских властей привело к тому, что терпение Пхеньяна исчерпано и что теперь «этими вопросами будут заниматься в Генеральном штабе». Таким образом, Северная Корея заявила о возможном использовании вооружённой силы для решения «проблемы аэростатов» (предположительно, речь идёт о нанесении ударов по тем районам, из которых действуют «аэростатчики»).
В качестве первого шага 16 июня северокорейская сторона взорвала центр межправительственной связи, который находился на территории Севера и занимался тем, что обеспечивал функционирование «горячей линии». Скорее всего, следует ждать, что северокорейские сапёры столь же демонстративно взорвут и некоторые (формально принадлежащие южнокорейским фирмам) сооружения в ныне недействующих Кэсонской индустриальной зоне и туристической зоне в горах Кымгансан. По крайней мере, именно такие угрозы содержались в заявлении Ким Ё Чжон от 4 июня.
На первый взгляд всё происходящее выглядит достаточно странно.
Нет никаких сомнений, что у власти в Южной Корее ещё никогда не находилось правительство, которое было бы настроено к Пхеньяну столь дружелюбно, как нынешнее правительство Мун Чжэ Ина.
Практически каждые две-три недели южнокорейские официальные лица выступают с очередными предложениями по поводу сотрудничества с Северной Кореей – причём всегда подразумевается, что все связанные с таким сотрудничеством расходы будет нести южнокорейский налогоплательщик. Нынешнее правительство хотело бы реанимировать остановленные его предшественниками из правоконсервативных администраций проекты межкорейского сотрудничества – в первую очередь, туристскую зону в горах Кымгансан, куда до 2008 года ездили южнокорейские туристы, и Кэсонскую индустриальную зону, в которой северокорейские рабочие за скромную зарплату трудились на предприятиях южнокорейских фирм.
Готовность идти на немедленные уступки после предъявления Северной Кореей очередного набора требований, казалось бы, также должна подчеркнуть, что Мун Чжэ Ин является, с точки зрения Пхеньяна, просто идеальным президентом.
Однако ситуация совсем не так проста. Мун Чжэ Ин, при всём своём желании наладить отношения с Северной Кореей, не собирается делать Пхеньяну уступки как раз по тем вопросам, которые, с точки зрения Северной Кореи, и являются единственно важными – и именно это обстоятельство раздражает руководство КНДР (что неудивительно).
Если внимательнее посмотреть на тот поток предложений о развитии межкорейских контактов, который в последние полгода-год просто извергается из Сеула, легко увидеть, что эти предложения касаются исключительно культурного и гуманитарного сотрудничества. Южнокорейская сторона предлагает своим северокорейским партнёрам помощь в деле борьбы с коронавирусом, участие в совместных программах озеленения северокорейских гор, проведение совместных культурных и спортивных мероприятий. Однако южнокорейская сторона не заводит речи о тех проектах, которые бы привели к трансферу в Северную Корею значительных финансовых или материальных средств. Относится это, в частности, и к упомянутым проектам возрождения туристской зоны в горах Кымгансан и Кэсонской промышленной зоны. При том что южнокорейские власти на словах говорят о своей заинтересованности в этих проектах, на практике они всегда подчёркивают, что их перезапуск является делом будущего.
Причина этой позиции понятна. Почти любая передача материальных средств Северной Корее является прямым нарушением действующих санкций Совета Безопасности ООН. Мун Чжэ Ин и его окружение отлично понимают, что прямое нарушение решений Совета Безопасности ООН сильно повредит Южной Корее, экономика которой в очень большой степени зависит от внешней торговли и, соответственно, от соблюдения существующих международных правил игры. Ещё более важным является то обстоятельство, что нарушение режима санкций вызовет большое раздражение в Вашингтоне, отношения с которым при Трампе и так стали несколько натянутыми.
Мун Чжэ Ин является выходцем из рядов левых националистов, традиционно отличавшихся сдержанным или даже враждебным отношением к Соединённым Штатам, – обстоятельство, о котором никогда не забывают его противники из правоконсервативного лагеря, для которого характерна почти фанатичная ориентация на США. Однако в последние 10–15 лет былой антиамериканизм левых сильно ослабел, да и сам Мун Чжэ Ин является прагматичным политиком, который отлично понимает: проблемы, с которыми он столкнётся, спровоцировав недовольство Вашингтона, по своему масштабу будут неизмеримо превосходить те скромные политические дивиденды, которые ему принесёт улучшение отношений с Северной Кореей. Поэтому он делает очевидный выбор и не собирается начинать сотрудничество с Северной Кореей до тех пор, пока на такое сотрудничество не дадут согласия в Вашингтоне. Вероятность получения такого согласия, однако, очень мала, так как в Вашингтоне считают, что режим санкций доложен сохраняться в своём нынешнем виде, пока Северная Корея не сделает серьёзных уступок по вопросу о ядерном разоружении – то есть уступок, которые в Пхеньяне никто делать и не собирается.
Июль 2019 года стал месяцем демонстрации силы со стороны Северной Кореи – Ким Чен Ын часто появлялся на публике для празднования политических событий (годовщина смерти Ким Ир Сена, День победы в войне, выборы в местные народные собрания) и проведения военных смотров, включая демонстрацию недавно построенной подлодки, способной нести несколько баллистических ракет. С 25 июля по 6 августа, в течение 13 дней, КНДР провела четыре ракетных пуска, и те сигналы, которые она посылала международному сообществу, не могут не вызывать беспокойства, пишет Ху Чью Пинг, старший преподаватель в области стратегических исследований и международных отношений в Национальном университете Малайзии.
Следует иметь в виду, что сам термин «сотрудничество» к экономическим контактам Севера и Юга можно применять с большой долей условности. И торговля, и другие виды экономического взаимодействия двух корейских государств всегда осуществлялись Южной Кореей в убыток себе и, соответственно, финансировались из южнокорейского бюджета. Такой подход был обычно оправдан соображениями политики, которая, как известно, бывает важнее экономики. Однако это обстоятельство не отменяет того факта, что взаимодействие с Севером для Юга всегда было и в обозримом будущем останется убыточным.
Поэтому Мун Чжэ Ин, понимая, что Южная Корея не может в создавшейся ситуации вести с Северной Кореей экономического взаимодействия, считает, что альтернативой может быть организация гуманитарных и культурных контактов, которые не запрещены решениями ООН и, скорее всего, не вызовут особого раздражения в Вашингтоне. Речь идёт о предоставлении Северной Корее гуманитарной помощи, лекарств, продовольствия, а также о всяческих концертах и спортивных матчах.
Однако с северокорейской точки зрения, подобные предложения не представляют никакого интереса. Скорее наоборот – излишне близкое общение с Югом может иметь нежелательные для нынешнего северокорейского руководства последствия, ибо будет способствовать формированию у части северокорейского населения позитивного образа южного соседа (а возникновение его вовсе не входит в планы пхеньянского руководства).
С другой стороны, подобные спортивно-культурно-гуманитарные мероприятия политически выгодны для Мун Чжэ Ина и его партии. Их можно использовать для того, чтобы убедить южнокорейскую публику в том, что он и правящая партия по мере сил решают северокорейскую проблему и держат ситуацию под контролем. Хотя «северокорейский вопрос» в южнокорейской политике занимает скромное место, возникновение у публики такого впечатления, безусловно, усилит позиции Мун Чжэ Ина и его соратников.
Однако эту теоретическую выгоду обменов для Юга (и их бесполезность, а то и вредность для Севера) отлично понимают и в Пхеньяне, поэтому там отнюдь не собираются восхвалять Мун Чжэ Ина. С точки зрения Пхеньяна, Мун Чжэ Ин не делает самого главного – опасаясь американского гнева, он и его администрация не предоставляют Пхеньяну той экономической и финансовой поддержки, которая, собственно, Северной Корее от Южной Кореи только и нужна.
Поэтому в руководстве КНДР, кажется, решили, что пора пойти на обострение и наглядно объяснить Мун Чжэ Ину: если Южная Корея не готова раскошеливаться и платить приличные деньги за хорошие отношения с Кореей Северной, то ни этих хороших отношений, ни даже их видимости не будет.
Чего конкретно хотят добиться северокорейские руководители своей нынешней кампанией? Скорее всего, задачи их многогранны. В идеале они хотели бы добиться того, чтобы администрация Мун Чжэ Ина, испугавшись быстро ухудшающейся ситуации, решилась бы бросить вызов Вашингтону и начала бы активно взаимодействовать с Северной Кореей по вопросам, которые для Северной Кореи важны, – то есть по вопросам экономики. Однако вероятность такого поворота событий невелика. Кроме того, фабрикуемый сейчас Северной Кореей кризис может заставить Мун Чжэ Ина и его дипломатов с ещё большей активностью лоббировать в Вашингтоне ослабление санкций.
Вдобавок кризис может усилить антиамериканские настроения в некоторых сегментах южнокорейского общества, ведь всем, кто разбирается в вопросе, очевидно, что главным препятствием на пути восстановления межкорейских контактов является жёсткая позиция США. Наконец, подобные действия усилят и без того обострившееся в последние годы противостояние правоконсервативных и левонационалистических сил в южнокорейской политике.
Таким образом, нам следует ожидать, что в ближайшие недели с Корейского полуострова в очередной раз пойдёт поток, казалось бы, тревожных сообщений – вплоть до очередной волны разговоров о том, что «Корейский полуостров находится на грани войны». Эти разговоры, конечно, не надо принимать слишком уж всерьёз – даже если некоторые угрозы Ким Ё Чжон будут выполнены и дело действительно дойдёт до стрельбы. Тем не менее нас, кажется, ждут достаточно бурные недели (или, по крайней мере, недели, которые будут казаться бурными внешним наблюдателям).